Deep bond

— …ет, он спит.       Впервые за долгое время Гриммджоу просыпается не от кошмара, а от тихого голоса Куросаки.       Ага, мальчишка всё-таки вернулся. Когда? Гриммджоу хотел дождаться, но усталость и значительная потеря энергии после приключений с Икуми измотали его, он вырубился около полуночи, и к этому времени Куросаки ещё не вернулся. Интересно, до скольких же затянулось несвидание? Гриммджоу кутается в простыню и бесшумно направляется на голос.       Ичиго стоит у окна в гостиной, из одежды на нём только джинсы и Гриммджоу с удовольствием оглаживает взглядом голую спину с огненной саламандрой между лопаток. Нестерпимо хочется подкрасться, пока его не заметили, и всем телом прижаться к этой красоте, почувствовать тепло гладкой кожи, а лучше проследить каждый изгиб, каждую мышцу языком и зубами стянуть совершенно лишние здесь штаны. Но Гриммджоу вроде как обижен за вчерашнее, поэтому он устраивается на диване и продолжает подслушивать — с кем этот новоиспечённый Казанова треплется ни свет ни заря? — А что универ? Нормально всё, сессию сдал.       Не подозревающий о шпионе за спиной Куросаки продолжает болтать, хмурится и не глядя хватает из минибара первую попавшуюся под руку бутылку, наливает в стакан жидкости на два пальца. Залпом опрокидывает содержимое в себя, как обычно пьёт виски или текилу, и тут же едва не выплёвывает всё обратно. Изумлённо смотрит на стакан в руке, потом на бутылку — ага, минералка, а он и забыл совсем, что в этом доме теперь только водичка да чай всех сортов.       Гриммджоу прикусывает губу, чтобы не рассмеяться. Мальчишка явно рассчитывал на что-то покрепче. Конечно, когда так нагло лжёшь, допинг не помешает, тем более когда лжёшь собственному отцу. — Да, да, целуй сестёр, пока, — Ичиго быстренько сворачивает разговор, пока отец не спросил того, о чём Ичиго совершенно не желает рассказывать, а то ведь сигарет в этом доме тоже нет. — Блять! — он хватается за сердце, когда разворачивается и наконец замечает притаившегося, словно призрак, Гриммджоу. — Что? Минералочка не в то горло пошла? — ехидно ухмыляется тот. — Напугал. Думал, ты спишь, — Ичиго игнорирует подкол, мол, нет, он вовсе не из тех, кто накатывает горячительное с утра пораньше. — Ты как себя чувствуешь?       Опять этот вопрос, доводящий Гриммджоу до белого каления. — Твёрдым, — с ехидной улыбочкой отвечает Джагерджак и в доказательство шире разводит колени, чтобы Ичиго воочию убедился насколько. — Дьявол, — Ичиго шумно втягивает воздух и сглатывает тут же появившуюся во рту слюну, но не двигается. Что бы Гриммджоу ни говорил, как бы ни выглядел, нужно помнить о том, как дела обстоят на самом деле, а обстоят они из рук вон плохо. Нужно быть осторожным, но вести себя естественно, не выдавать, что он теперь всё знает, решает Ичиго. — Твой роман с трусами закончился? — слегка охрипшим голосом спрашивает он, не то чтобы Гриммджоу без трусов был чем-то удивительным, но эти провокационные жесты каждый раз действуют на него безотказно словно афродизиак. — Да, знаешь, я ждал кое-кого ночью, но, видимо, у него были дела поважнее, — продолжает язвить Гриммджоу совершенно беззлобно, впрочем, прямо сейчас он хочет минет, а не очередной разбор полётов.       Ичиго не знает, как вести себя. Воспоминания о вчерашнем дне давят на плечи, словно могильная плита. Он выставил Гриммджоу из собственной тачки, а сам поехал катать постороннюю девку в то время как… А потом он поехал к Заэлю и… — Чего замер?! — нетерпеливо подгоняет Гриммджоу. — Хочешь, чтобы я надел трусы?       Ичиго не отвечает, в его горле стоит ком, а в штанах мгновенно всё падает, не помогает даже великолепный вид обнажённого любовника, потому что теперь он знает… — Ты что опять разбил мою тачку? — шутит Гриммджоу, по виду застывшего как истукан Куросаки понимая — что-то не так. Вчера его развратную ягодку даже стоящий за дверью начальник не смущал, а сегодня что? Звезды не сошлись?! — Нет, она в порядке, — выдавливает из себя Ичиго и делает шаг назад, — пойду заварю тебе чай, — поспешно отворачивается, надеясь, что Гриммджоу не заметит смятения в его глазах. — Эй Куросаки, хренов чай последнее, что мне сейчас нужно! — возмущается Гриммджоу и, кутаясь в простыню как в тогу, следует за Ичиго на кухню.       Нет, ну есть справедливость в этом мире?! В кои-то веки он проснулся не измождённый кошмарами, а с утренним стояком, как нормальный мужик, а вместо жаркого минета получает чашку вонючей бурды?! — Что, блять, не так?! — он хватает Ичиго за плечи, отрывая от приготовления ненавистного отвара, разворачивает к себе и прожигает недовольным взглядом. Что за ерунда? Почему вместо раскалённого желания в глазах мальчишки тоска, словно кто-то помер? Неужели он снова боится причинить Гриммджоу боль? Они же вроде решили этот вопрос уже — Гриммджоу не хрустальный, от пары поцелуев не развалится! — Перестать вести себя так, словно я умираю!       «Но ты умираешь! — хочется крикнуть Ичиго. — И виноват в этом я!» Вместо этого он до боли сжимает челюсти и продолжает молчать. Гриммджоу не хочет признаваться, это совершенно ясно, он хочет быть нормальным, Ичиго очень хорошо понимает это желание, он вёл бы себя точно так же. Однако подыгрывать оказывается ещё тяжелее, чем просто знать. — Сначала выпей, — тщательно контролируя голос, велит Ичиго и суёт напарнику в руки дымящуюся кружку, — не хочу трахаться с едва живым, — боги, каким трудом даются ему эти слова, но если он сейчас упадёт на колени и станет умолять о прощении и признаваться в любви, тогда Гриммджоу обо всём догадается, и ничего хорошего из этого уж точно не выйдет. Упрямый Джагерджак не потерпит жалости, а Ичиго не сможет её сдержать.       Гриммджоу хватает его за руку и опускает её себе между ног. — Это достаточно живое для тебя?!       Ичиго вздрагивает, это в его руке более чем живое, большое и твёрдое, но кожа холодная, как у мертвеца. Очень странное ощущение, неприятное и противоречивое такое, что Ичиго сейчас же хочется отдёрнуть руку. Устыдившись этого порыва, он делает над собой усилие, пару раз гладит Гриммджоу и только потом убирает руку плавно и как бы нехотя. Выдохнув, он снова берётся за чашку и молча впихивает её напарнику в руки. — Блять! — бесится Гриммджоу, сдаётся и опускается на стул, строя из себя вселенскую обиженку. Демонстративно делает большой глоток. — Доволен?!       Ичиго кивает всё ещё не в силах сказать ни слова, а чувство вины вновь набрасывается на него и мёртвой хваткой вгрызается в сердце. Это из-за него. Из-за него Гриммджоу приходится начинать свой день так.       Ах, если бы этим чаем можно было всё исправить. — Отец наконец-то тебе дозвонился? — поговорим о семье, решает Гриммджоу, раз уж настроение потрахаться захлебнулось в долбаном целебном чае. — Почему «наконец-то»? — спрашивает Ичиго, радуясь смене темы, передышка ему просто необходима, иначе он либо психанёт, либо разревётся. — Мы почти каждый день разговариваем.       «Каждый? Тогда почему?..» — недоумевает Гриммджоу, зачем тогда Куросаки-старший звонил ему пару дней назад, сетуя на то, что Ичиго совсем позабыл семью?       «Неужели хотел помирить? Ай да папа! — с неподдельным уважением думает Гриммджоу. — Интересно, сына он так же незаметно обрабатывал?» — эта мысль так веселит, что он усмехается вслух. — Что смешного? — не понимает Ичиго. — Не, ничего, — Гриммджоу делает ещё глоток чая, не желая выдавать своего неожиданного сообщника и решает, что если когда-нибудь представится возможность, надо будет обязательно «папу» поблагодарить. Если бы не тот звонок, вселивший в него столько уверенности, он возможно до сих пор упивался бы жалостью к себе и ничего не делал.       Ичиго настораживается, у него стойкое ощущение, что где-то его определённо наебали — отец шлёт Гриммджоу «приветы», а сам Джагерджак при упоминании о семье ехидно хихикает. Какого чёрта? Они ведь они даже не знакомы. — А что там насчёт универа? Сессию сдал, да? Никогда не видел, чтобы ты так складно врал.       Ичиго кривится, он действительно ненавидит врать, но в последнее время только это и делает и с каждым разом получается всё легче и легче. — А что, ты переживаешь за моё образование? — Да, — отвечает Гриммджоу, понимая, что действительно переживает. Он желает своему мальчику самого лучшего, даже если сам этого не увидит, — не хочу жить с недоучкой.       Небрежно брошенная фраза о будущем, словно ржавая пила по оголённым нервам, но Ичиго превозмогает боль и очень натурально возмущается. — Что-о? Да ты сам-то… — Ну, — невозмутимо пожимает плечами Гриммджоу, — я не ты, я и так великолепен! — он принимает царственную позу и в своей шёлковой «тоге» становится вылитым Цезарем, не хватает только лаврового венца.       Ичиго прыскает в кулак, и ведь не поспоришь — великолепен! — а сердце щемит от этих слов, он достаточно хорошо знает Гриммджоу, чтобы разглядеть за пафосными речами истинное беспокойство. За него, за Ичиго. Но разве это важно сейчас? Будущее. Работа, универ, Сейрейтей, Эспада — будь это всё проклято! Всё это полная ерунда! Почему Гриммджоу беспокоится о таких мелочах, о будущем, в котором его самого не будет?!       Не в силах сдержаться Ичиго шагает ближе и впивается в холодные губы любовника неистовым поцелуем, слизывая с них горький привкус травяного чая. Он не знает, как ещё извиниться, как без слов показать, что он всегда будет рядом, как любит и какую чувствует вину. Как безмерно он благодарен за то, что Гриммджоу никогда не сдаётся. — Что? Оценил наконец мою мудрость? — смеётся Гриммджоу.       Ичиго лишь улыбается в поцелуй и обещает себе непременно вернуться в универ. Ведь если подумать, никаких причин бросать учёбу у него нет, ну кроме того, что он никогда не сможет жить обычной жизнью и быть обыкновенным врачом, как планировал изначально, впрочем, Унохана-сан — врач, Кискэ, Маюри, Заэль, его отец в конце концов, все они вампиры и живут же. Будущее, пусть не совсем обычное, но вполне реальное, если уж Гриммджоу в это верит, то он тем более должен. — Кстати, как прошло твоё свидание? — спрашивает Гриммджоу, выдыхая после долгого поцелуя. — Это было не свидание! — подчеркивает Ичиго, чем вызывает у собеседника довольную улыбку, — очень скучное к тому же. Она то плакала, то заигрывала со мной и ничего важного не сказала. Можно попробовать снова, но, кажется, это ложный путь. Забудь о ней, — последнее о чём ему сейчас хочет говорить, так это о левых бабах. От них одни неприятности. — Как ты добрался до дома? — О, — Гриммджоу делает ещё глоток, — это целая история… — Тебе стало плохо? — пугается Ичиго. — Чёрт, я должен был отвезти тебя! Нет, я вообще не должен был никуда уезжать… — Прекрати кудахтать, Куросаки, — закатывает глаза Гриммджоу, — не было мне плохо! — Тогда что? — Не поверишь, кого я встретил. — Ичиго вопросительно выгибает бровь, но напарник не спешит отвечать, только коварно скалится. — Я допил, — демонстрирует он пустую чашку, — так что пойдём в кровать, где я тебе всё расскажу, — поднимается со стула и направляется в спальню. Гладкий шёлк простыни соскальзывает с его тела, открывая все пикантные подробности. — А здесь нельзя? — без особой надежды уточняет Куросаки, зная, что как только они окажутся в постели, разговоры закончатся. — Не-а, — качает головой Гриммджоу, не оставляя Ичиго варианта, кроме как идти следом.       Он падает на постель и пальцем манит любовника к себе. Ичиго скромно ставит на край кровати одно колено. Он всё ещё не уверен как себя вести. И сможет ли он… — Одежду долой, — тут же велят ему. — Ты уверен, что… — Заткнись и раздевайся. Немедленно!       Приказной тон в сочетании с обнажённым возбуждённым любовником действуют безотказно, словно в голове щёлкает переключатель, и любое сопротивление становится бесполезным, да и отступать некуда. Признаваться или продолжать.       Ичиго подчиняется, стаскивает с себя джинсы и полностью голый забирается на кровать. Уже через секунду он оказывается под Гриммджоу, с облегчением ощущая, что чай подействовал и кожа Гриммджоу больше не ледяная, она приятно прохладная, как шёлк простыней.       «Дьявол, что я делаю? — думает Ичиго. — Я не должен прикасаться к нему. Как он, чёрт возьми, может хотеть меня? После того, что я сделал?! После того, что я отобрал у него?! Как он вообще может смотреть на меня?!» — но стоит посмотреть в синие потемневшие от желания глаза Гриммджоу, все тягостные мысли сами собой испаряются из головы. — Она заигрывала с тобой, да? — коварно шепчет Джагерджак, коленом раздвигая ноги Ичиго, не то чтобы он был готов на полноценный секс, но подурачится им ничто не мешает. — Да, думаю, я ей нравлюсь, — Ичиго мгновенно подхватывает игру, — может быть, в постели она будет более сговорчива.       Гриммджоу сжимает волосы Ичиго в кулаке и сильно тянет, наклоняя его голову на бок. Следом Ичиго ощущает болезненный укус в шею, который вырывает из него хриплый стон, и этот звук отзывается тысячами искр в паху. Иногда игра в ревность может быть очень возбуждающей. — Испорченный мальчишка… — Только для тебя, — как в бреду шепчет Ичиго. Он совершенно бессилен против шума возбуждения, наполняющего его, когда Гриммджоу прижимается к нему грудью, животом, пахом. Он тянется за поцелуем, но его голову оттягивают ещё немного назад, удерживая на дразнящем расстоянии. — Чего-то хочешь, ягодка? — мурлычет Гриммджоу, едва касаясь губ Ичиго языком. Издевается. Боги, у него ещё есть терпение на дразнилки?       Вместо ответа Ичиго приподнимает бёдра и настойчиво трётся о Гриммджоу, переживая новую острую волну беспомощного возбуждения.       Гриммджоу сносит крышу от такой покорности. От приятного давления в паху перехватывает дыхание и извращённая фантазия мгновенно рисует тысячу ярких картинок и способов, какими он мог бы поиметь свою развратную ягодку.       Глаза Ичиго распахнутые и остекленевшие, губы яркие и влажные от поцелуев, Гриммджоу хочется просунуть пальцы между этими опухшими губами, трахнуть этот рот пальцами, языком и членом тоже трахнуть, а потом перевернуть Ичиго лицом в подушку, прижать, провести руками по всему телу и заставить задыхаться от напора и удовольствия.       Ичиго не нужно читать мысли, чтобы представить, что творится в голове любовника, он хорошо знает, как Гриммджоу может быть изобретателен, но прямо сейчас он хочет двигаться быстрее, потому что нет никаких сил терпеть — страх и стресс трансформировались в дикое желание скорее получить удовольствие и выплеснуть наружу весь скопившийся негатив, хотя бы на несколько секунд утонуть в абсолютной эйфории. Но если он сейчас перетянет инициативу на себя, то может снова потерять контроль и навредить, так что единственное, что он делает это обеими руками притягивает Гриммджоу ещё ближе. Рывком подаётся вперёд и впивается в рот любовника глотая его стоны и выдохи.       Их бёдра не прекращают движения ни на секунду. Дыхание сбивается. Пульс частит. Удовольствие быстро зашкаливает, и между их телами становится очень горячо и влажно…       Они всегда яростно двигаются навстречу друг другу и так же яростно друг друга отталкивают, быть может, поэтому каждое их столкновение, будь то секс или драка, момент нежности или уродливая ссора, всегда так переполнено эмоциями — сплошные крайности, сплошные острые углы и ничто, похоже, этого не изменит: ни обстоятельства, ни время, ни даже смерть.       Со стоном Гриммджоу наваливается на Ичиго сверху расслабленный и выжатый, замирает на несколько секунд, переживая яркие вспышки экстаза. Когда он немного приходит в себя и хочет отодвинуться, чтобы лечь рядом, Ичиго не пускает. Ему хочется ощущать Гриммджоу как можно ближе, чувствовать на себе его вес, дыхание и сердцебиение, как свои собственные.       Несколько минут они лежат в блаженной тишине, пока беспокойство, возбуждением отодвинутое на задворки разума, снова не берёт над Ичиго верх. — Ты хорошо себя чувствуешь?       Гриммджоу просто чудесно, хотя он чертовски вымотался, но ему тепло и спокойно. Было. Ровно до того момента, пока Куросаки не задал этот долбаный вопрос! Потому что теперь он вынужден признать, что всего после одного недораза он… Всего один несчастный фротт, а он чувствует себя так, будто его всю ночь без остановки пялило пятеро мужиков. — Хочешь ещё раз? — с вызовом спрашивает он, не желая признаваться в своём бессилии.       Ичиго чувствует, как напрягается тело Гриммджоу, и спешит исправить свою ошибку. — Не, — говорит он, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо и естественно, — давай просто полежим так ещё немного, не ломай кайф, — и начинает ласково гладить любовника по спине.       Гриммджоу снова медленно расслабляется в тайне благодарный за эту ложь, он прекрасно видит, что Ичиго даже не запыхался, чего уж говорить о удовлетворённости. Никогда они одним разом не ограничивались, тем более таким незатейливым и быстрым. Никогда до, но теперь всё иначе, и хотя возбуждённый мозг хочет большего, телу необходима передышка. С этим приходится смириться, как ни крути, честно говоря, Гриммджоу не знает, что делал бы, если бы Ичиго ответил «хочу». Он рад уже тому, что кончил, не потеряв сознания. Боги, как же он жалок. — Так что было по дороге домой? — интересуется Куросаки, стараясь отвлечь Гриммджоу от неприятной темы, и чтобы загладить свою оплошность запускает пальцы в волосы любовника, нежно массируя голову, заставляя того мурлыкать от удовольствия. Хорошо, что упрямый Джагерджак очень падок на ласки и нежности, хотя всегда это отрицает.

***

— Хочешь сказать, я переписал её воспоминания? — изумляется Ичиго, с содроганием вспоминая кровавую картину последней встречи с Икуми. — Внушил, — поясняет Гриммджоу, — я заронил сомнение, она не договаривала, и ты придумал всё за неё.       Они всё ещё валяются в постели, честно говоря, Гриммджоу надеялся, что, передохнув, он сможет ещё раз, но увы, его либидо наконец угомонилось, в отличие от всё ещё живой и не желающей затыкаться гордыни. Не то чтобы он был помешан на сексе, просто так легче и привычнее всего доказать Куросаки и самому себе, что он ещё жив, что может быть прежним и доминировать, хотя им обоим очевидно, что это не так. Спасибо, что Ичиго щадит его, молчит и очень качественно делает вид, что всё так и должно быть. Это одновременно и раздражает, и успокаивает, но доказывать обратное у Гриммджоу просто нет сил. Зря он вчера пропустил сеанс акупунктуры, потерянная энергия сама собой, конечно, не восстановилась, сегодня он потратил ещё и вот, пожалуйста, результат. Теперь он полдня проваляется в постели, чтобы к вечеру доползти до кабинета Уноханы-сан, иначе завтра не встанет вовсе. Ещё бы придумать, как безболезненно для свой измученной гордости сообщить об этом Ичиго, что кажется попросту невозможным. — Но как? — искренне недоумевает Куросаки. — Я сомневался в её словах, но внушение?.. Я не умею его использовать. — Ты — нет, но я умею. Помнишь, как ты упаковал меня в куб? Или как весь Сейрейтей побывал в гостях у сказки? А в участке тебе все в рот заглядывают просто так, по-твоему? Всё, что ты говоришь и думаешь, теперь имеет особое значение. Мои способности плюс мощь Разрушителя… теперь ты. СуперМегаКуросаки. ОверИчиго, — хмыкает Гриммджоу.  — Не смешно, — каждое напоминание о его «супермегасиле» заставляет Ичиго содрогаться от стыда и страха — ничего хорошего она ему не дала, и пользоваться ей он не умеет. А больше всего бесит то, что Гриммджоу говорит об этом, как бы между прочим, будто это самое обычное дело, будто бы не его силу Ичиго отнял, а его самого обрёк на смерть. Неужели он окончательно смирился и совсем не злится? — Я совсем этого не хочу. — Она не слушается тебя, да? — неожиданный вопрос звучит так тихо и осторожно, что Ичиго сомневается не послышалось ли ему. — Что?! — У Куросаки перехватывает дыхание — неужели Гриммджоу догадался?       Тема неудобная и деликатная, больная для них обоих, но изменения в личности Ичиго, приступы паники и эти жуткие беседы с самим собой чертовски беспокоят и озадачивают. Сила Пантеры Куросаки совсем незнакома, кроме того она кардинально отличается от силы Разрушителя, неудивительно, что парень напуган и растерян, хотя и пытается это скрыть. Если Гриммджоу хотя бы немного сможет помочь, то он готов попытаться, ведь его самого скоро не станет, но Пантера — часть его, самая суть — навсегда останется с Ичиго. — Пантера, — Гриммджоу поднимает голову, опираясь на локоть, и смотрит Куросаки в глаза, не давая возможности спрятаться и промолчать.       Ичиго не знает, что ответить, снова лгать не хочется, но и рассказывать о голосах в своей голове тоже. Он не уверен даже, кто они и есть ли на самом деле, быть может, сила действительно просто сводит его с ума. Но… Если он и вправду слышит Пантеру, то, возможно, Гриммджоу может помочь, научить, как обуздать эту своенравную кошку. — Это… слабо сказано, — едва слышно отзывается он. — Она совершенно несносная, неуправляемая и… безжалостная. — Не бойся, — говорит Гриммджоу, чувствуя нешуточное волнение Ичиго по этому поводу, — не сопротивляйся ей, она никогда не обидит тебя, — «потому что я никогда тебя не обижу и никогда не предам. Больше». — Тебе просто нужно набраться терпения и научиться это контролировать. — Легко сказать! — Со временем получится, — уверяет Гриммджоу, сползая на кровати чуть ниже, чтобы устроиться головой на груди Куросаки. Так теплее и так Ичиго не сможет видеть его глаз — смирился он или нет, но говорить о своей силе, как о чём-то существующем отдельно от него, будет больно всегда. — У меня тоже вышло не сразу.       Неужели эта злобная кошка и Гриммджоу изводила своей мерзкой болтовнёй? Как же ему удалось заставить её заткнуться, а удалось несомненно, потому что рядом со своим истинным хозяином она и сейчас помалкивает. Если, конечно, советчики Ичиго не плод его больного воображения.       Может, рассказать всё? — думает он и тут же решает, что нет, у Гриммджоу достаточно собственных проблем. Да и как это будет звучать — «эй, пока ты не умер, научи-ка меня пользоваться силой, которую я у тебя отнял». Нет, определённо нет! — Я узнаю, где этот мальчишка, если он вообще существует, — меняет тему Ичиго, возвращая разговор к более реальным вещам, — но какая в нём ценность, неужто ты считаешь, что кто-то способен подавлять или контролировать меня, точнее Разрушителя? Тем более ребёнок. — Не знаю, — честно отвечает Гриммджоу, — но зачем-то этот ребёнок Айзену понадобился, и я хочу знать зачем. Или ты теперь Айзену-сама доверяешь? — Нет, ты же знаешь, — фыркает Ичиго. — Тогда почему ты всё ещё в Эспаде?! — Я не в Эспаде, — отрезает Куросаки, — я просто не в Сейрейтее, им я тоже не доверяю. — Отлично, тогда собирай свои дорогие тряпки, — язвит Гриммджоу, припоминая новое брендовое шмотьё Куросаки, — и переезжай обратно домой. Ко мне.       Домой. После месяца скитаний по каким-то непонятным чужим квартирам слово «дом» звучит просто замечательно. Дом — это Гриммджоу. Как Ичиго раньше не мог этого понять? И где были его мозги, когда он покидал его? — Хочешь, чтобы я снова носил твои вещи? — М-м, должен признать некоторые из них смотрятся на тебе даже лучше, чем на мне, — Гриммджоу хитро улыбается и легко целует Ичиго в ключицу. — Не-е, — недоверчиво тянет Куросаки, — это невозможно! — Да, ты прав, — самодовольно соглашается Гриммджоу, — невозможно. Лучше всего ты выглядишь вообще без одежды.       Ичиго закатывает глаза, снова запуская пальцы в растрёпанные волосы любовника. — Так ты переедешь? — сонно переспрашивает Гриммджоу, убаюканный нежными прикосновениями. — Да, — отвечает Куросаки, радуясь, что Гриммджоу не видит его полные печали глаза. Он очень хочет вернуться, всегда хотел, но теперь, когда он знает… это не приносит радости. Боги, если бы он только знал раньше, то ни за что, ни на день не оставил бы Гриммджоу в одиночестве. Они потеряли целый месяц из-за упрямства, из-за глупых обид и дурости, что ударила в его бедовую голову, а теперь времени осталось так мало. Вот уж точно — что имеем не храним… — Сегодня? — голос Гриммджоу звучит совсем тихо. — Да, — ещё тише отвечает Ичиго. — Отдыхай. —  Не уходи, ладно… — и это «не уходи» больше, чем просто просьба не уходить, пока он не уснёт. — Никогда, — отвечает Куросаки.       Будь его воля, он бы заперся с Гриммджоу в этой квартире навсегда. Только они вдвоём. И плевать на всё, но Гриммджоу хочет продолжать расследование, извечную борьбу тёмных и светлых, хочет умереть «сражаясь» — значит, Ичиго сделает то же самое. Будет рядом до самого конца.