***
Быстрый темп глухих шагов по лестнице прерывается, когда Бледная недоумённо замирает перед мужской фигурой, стоящей в дверном проёме второго этажа. В руках у парня крупные чёрные мешки, а за плечами ещё парочка пакетов. В зубах тлеющий окурок, а на лице неизменные зелёные очки — крысиный вожак во всей своей… ладно, красы здесь мало. — Что ты делаешь? — со слегка истерическим хохотом спрашивает девушка, любуясь картиной. — И тебе привет, — Рыжий хмыкает и сплёвывает сигарету на пол, после наступает на неё подошвой кеда, — а ты не видишь? Выношу мусор. — На тебя это не похоже, — Бледная опирается о перила и наблюдает, как парень пытается уместить в руках все заполненные до упора мешки. — Ты слишком мало меня знаешь, чтобы судить, похоже это на меня или нет, — замечает Рыжий. — Нет, я просто не думала, что когда-нибудь увижу тебя в роли мусоровоза. Тебе только колёс не хватает. — Колёс-то как раз хватает, только мы не употребляем. Среда тебе о чём-нибудь говорит? — Нет, — покачала головой девушка. Единственное, что она знала о средах, это то, что в этот день в столовой подавали манную кашу, а в Кофейнике собирался астрологический кружок. Но ни то, ни другое как-то не вязалось с Рыжим, завешанным мусорными пакетами сверху донизу. — Убираем Крысятник, — терпеливо объяснил вожак, — если хочешь, то присоединяйся, нам не помешала бы лёгкость женской руки и зоркость твоего глаза, а также немного тепла домашнего очага. — Вижу, вы и сами справляетесь, — открестилась от работы Бледная; нехитрыми мозговыми процессами она догнала, что во Второй мусора больше, чем чего-то полезного, а сейчас в спальне творится полный Армагеддон. — Очень-очень жаль, мне не помешало бы взять под крыло какого-нибудь умного человека, а то эти идиоты не в состоянии даже пыль протереть, — Рыжий картинно всплакнул и шмыгнул носом, ему не хватало белого платочка в руках и томного взгляда из-под тёмных очков. Бледная прикрыла глаза и представила Крысятник: как Крысы с завязанными волосами и голые по пояс ползают по полу с мокрыми тряпками и хлоркой в руках, как над ними злостно стоит Рыжий, который грозится выкинуть что-то им очень дорогое (девушка не могла придумать, что это могло быть), как Белобрюх драит ванную комнату розовой шваброй, а какой-то особенно визгливый Крысёныш вроде Гибрида со слезами на морде вычищает забитые стоки раковин огромным вантузом и жалуется, что тратить вазелин на это — кощунство. Спустя несколько часов уборки Крысы наконец-то находят ламинат (некоторые уже успели забыть, как он выглядит) и с видом измученных страдальцев идут показывать находку вожаку; тот говорит им, что ламинат должен быть найден везде, а чисто должно быть настолько, что если Хозяин Дома припрётся во Вторую с неожиданным визитом, то он не должен споткнуться, а тем более (!) упасть. — Ну и куда тебя черти понесли с этим всем?! — хриплый голос выводит Бледную из наваждения, и она открывает глаза. Перед ними материализовался Мертвец с повязкой на лбу и в клетчатом фартуке. Он стоял, подбоченившись, и возмущённо смотрел на Рыжего. — Я с кем разговариваю?! Ты куда с этими мешками попёрся, скажи на милость! Спину прихватит — что мне с тобой делать? Подыхать будешь, я на тебя даже не посмотрю! Дай мне эти грёбанные пакеты! — Я очищаю наше логово от хлама! Они же все плюют туда же, откуда пьют! А если их не приучать к уборке, то они срать туда же будут, ты это понимаешь?! — не отставал Рыжий, вцепившись руками в пакеты. — Вот иди и приучай, они всё равно без тебя ни хрена не делают! — продолжал Мертвец, вынимая мешок с мусором из лап парня, — а мусор таскать позволь тем, кому не нужен медицинский корсет! — Да чтоб тебя шваброй переебало! — гаркнул Рыжий и отпустил пакеты, Мертвец слегка покачнулся, но не упал, взвалил на себя всю эту тяжесть и осклабился. — Так бы сразу. — Вот видишь, Бледная, не дают мне раскрыть мой рабочий потенциал, — вздохнул Рыжий, — а ведь может я всегда мечтал быть грузчиком! — он сердито уставился на Мертвеца, который в этот момент приветливо улыбался девушке. — Ты меньше слушай этого придурка, он явно свалил с мусором, чтобы в комнате ни хера не делать, — синеголовый двинулся вниз по лестнице, таща за собой груду помятых мешков. Бледная тихонько засмеялась, наблюдая исход этой семейной драмы. — Ох, Бледная, ладно. Давай, до встречи, ты заходи, если что. Мы как раз в божеский вид всё приведём. Чай с тобой выпьем, я же кофе не пью и алкоголь тоже, даже не курю! Всё по твоим рекомендациям. — Умница! — девушка потрепала парня по ёжику красных волос, — как смогу, так зайду.***
В Гнездовище было тихо, если сравнивать со Второй, и достаточно громко, если сравнивать с Первой. Их было чуть больше, чем в Четвёртой, и намного меньше, чем в Шестой. Третья группа была самая подходящая под описание «если сравнивать». Звучал винил под иглой, особенно длинные тени от тусклой лампы гуляли по стенам, в воздухе витал аромат фиалок Слона. Дракон рыхлил землю в горшке драцены и иногда поглядывал на состайников, чтобы не натворили чего. Конь мирно спал, пряча голову в мягкой спинке дивана и изредка похрапывая. Фикус и Куст лежали на полу и тыкали друг в друга пальцами. Ангел вкатился в спальню, как гром среди ясного неба, изящно (если у кого-то повернётся язык так это назвать) обогнул два горшка с каламондинами и затормозил в центре спальни. Дракон недовольно шикнул на него, Фикус и Куст оторвались от взаимного тыканья, а Конь дёрнулся во сне и только сильнее впечатался лицом в диван. Раздался звон будильника. — Ты как раз вовремя, — сказал Бабочка, заглушая трель старого механизма, — пора пить капли. — Отстань со своими каплями, — замахал руками взвинченный Ангел и принялся копаться в коробке с незаконченными вышивками. — Выпей капли, а потом делай что хочешь, — пробурчал Дракон, отходя от драцены. Ангел нехотя оторвался от коробки и ожидающе посмотрел на Бабочку, который кривил пухлые губы и капал лекарство в ложку. Колясочник хотел было начать возмущаться, что парень делает всё медленно, и он бы сам уже давно накапал, но Бабочка поспешно заткнул ему рот «самолётиком». Ангел проглотил свои ежедневные росинки и вернулся к складу творчества Птиц. Кривые маленькие вышивки Слона, который каждый раз старался изобразить свои фиалки с разных ракурсов, одно большое панно Дракона, который ударился в абстракционизм ещё прошлым летом, незаконченные работы Коня, который был недостаточно сосредоточенным, чтобы доделать хотя бы одну, аккуратные вышивки Бабочки, который вышивал лучше всех и пару раз даже делал портреты состайников (Ангел лично позировал ему два раза) и даже одна-единственная кружевная работа Папы Стервятника… Докопавшись почти до дна коробки, Ангел наконец-то извлёк свои пяльцы с незатейливым орнаментом. Его сейчас не интересовал сам рисунок, он вынимал иглу из запутавшихся ниток. — Что ты делаешь? — выглянул у него из-за плеча Бабочка. — Искусство, которое глупые женщины понять не способны, — помпезно выдал парень и зажал иголку в пальцах. При упоминании глупых женщин и их неспособности понять какое-то там искусство Конь проснулся. Он вынырнул из диванного плена и принялся жадно хватать ртом воздух. — Искусствоведы хреновы, ещё и сексисты, — с упрёком прокряхтел парень и, чертыхаясь, вышел из спальни. Наверное, его преследовал какой-то зов, который слышали только Логи. Ангел закатил глаза и покатился в сторону ванной комнаты. На пороге он оглянулся, смерил присутствующих недовольным взглядом и заперся внутри. Дракон и Бабочка непонимающе переглянулись.***
Вечер был тихий и размеренно-спокойный. Диваны были заняты курящими Логами, углы забиты целующимися парочками разной совместимости полов, подоконники стали местом уединения сентиментальных и трагически несчастных одиночек, которые с грустным видом пялились в окна. Бледная прогуливалась по первому этажу, не скрывая интереса наблюдая за Домовцами. Они не замечали её взглядов — слишком были заняты собой или своими партнёршами. Девушка подмечала всё: своих соседок в объятиях парней; режущих и себя, и друг друга Крысят; слишком радостных Ящиков, которые стремились в одном заданном направлении; долговязого Ящера, который что-то прятал под пиджаком и наигранно грозно смотрел на подопечных Псов. Бледная зевнула, прикрыв рот рукой, и уже подумывала вернуться на третий, да завалиться в наушниках спать, но опустившаяся на её плечо рука приостановила исполнение только что родившегося плана. По позвоночнику пробежал морозец, а в плечо словно разряд тока ударил, девушка повернулась. Утончённая рука с длинными, чуть-чуть загибающимися, покрытыми чёрным лаком ногтями. На каждом пальце — кольцо, на некоторых даже по два, пустует только мизинец. Руку облачает рукав чёрной атласной рубашки с серебряной запонкой. Бледная оборачивается полностью и узнаёт Большую Птицу. Стервятник изящно опирается на трость с набалдашником в виде орлиной головы. Клюв у орла очень острый, и девушка ловит себя на мысли, что такая трость — неплохое оружие для самообороны. На Бледную смотрят две пары жёлтых глаз — два янтаря с трости и два подведённых чёрным косметическим карандашом. — Здравствуй, — Стервятник демонстрирует острые зубы в кривой, но весьма дружелюбной улыбке. — Доброго вечера, чем могу быть полезна? — девушка сильно удивлена вниманию вожака Третьей, на её памяти они раньше не заговаривали. — Хочется побеседовать, скрасить вечер для одной скучающей души, — Птица выпрямляется, становясь зрительно выше. Бледная понимает, что парень видел, как она наблюдала за другими. — Я не против, если это приглашение, — она встаёт с левой стороны от Стервятника, но тот не спешит пойти куда-нибудь. — Лучше встань справа, так будет удобнее всем, — парень глядит куда-то мимо Бледной, выше её головы. Девушка жмёт плечами — здесь у всех свои странности, и если Стервятнику комфортнее, когда собеседник идёт с правой стороны, то почему бы и нет. Это особо не утруждает Бледную. Она обходит облачённую в траур фигуру со спины и встаёт по правую руку. Они начинают движение. Шаг, её шаг, стук трости, шаг, её шаг… Бледная смотрит на Папу Птиц и видит в левой руке горшок с кактусом. Льюис, кажется? Нет-нет, Льюис это был такой писатель с преступной страстью к маленьким девочкам, одной из которых он даже посвятил книгу… Кактус же носил имя Луис. Если это, конечно, тот кактус, о котором Бледная наслышана. Вдруг Стервятник меняет их, как Помпей в своё время летучих мышей? Большая Птица не стремилась начать разговор первым, он смотрел на дорогу и припадал на правую ногу, но девушка ощущала его взгляд всем своим нутром. Он незаметно её изучал, принюхивался к чему-то. Между ними происходила односторонняя интимная близость, где один узнаёт о другом всё, что нужно, не произнося ни слова, а второй остаётся в неведении и молча ждёт. Бледная времени не теряла и тоже изучала, только по-своему. Она отметила его тяжёлый шаг, хриплое дыхание, изящность рук и количество украшений на шее и ушах. — А ты и правда бледная как смерть, — нарушает тишину парень, глядя на белую кожу девушки. — Только не перекрещивайте, пожалуйста, — серьёзно говорит Бледная. Папа Птиц раздаётся сиплым смехом, пробирающим до костей. Кажется, парочка Крыс только что шарахнулась от них подальше, к противоположной стене. Стервятник извлекает откуда-то платок и промакивает импровизированные слёзы в уголках глаз. Фокусник, не иначе. — Менять кличку… Твой крёстный мне этого не простит. Он знает, что это не нарушение, но это не помешает ему капать мне на мозги яд очень долго, ох-х… — парень сводит светлые брови к переносице, представляя эту трагедию для его головы. — Да-а, — понимающе тянет Бледная, — он может… — Примечательно, что он любит давать клички и названия больше всех, а значит и переименовывает чаще остальных, но посягнуть на кого-то, кто им окрещён… Упаси меня высшие силы от этого скандала… Тем более, Смертью у нас уже никого не называют, и я бы не хотел, чтобы на тебе эта традиция сломалась, нехорошая кличка… от неё очень и очень дурно пахнет. Да и ты сама наслышана об её последнем носителе. Они ещё немного идут в тишине. Бледная шаркает подошвой кед по полу, Стервятник стучит тростью. Оба о чём-то думают. Выглядят, кстати говоря, очень контрастно. Большая Птица облачён в чёрное с головы до пят, на атласе рубашки поблёскивают подвески и цепочки, на длинных аристократичных пальцах красуются перстни и кольца, на мизинце, где ноготь длиннее прочих, звенит связка ключей, в волосы вплетена траурная тонкая лента, а в ушах несколько пар серёжек. Бледная одета в белую майку, под которой нет белья и видны проколотые соски, в бежевые брюки, которые болтаются на бёдрах и потёртые, но всё ещё яркие, синие кеды с необычной шнуровкой. Единственное, что у них общего — нос с горбинкой, эдакий греческий профиль, всё по канонам красоты эллинистической эпохи. — Составляет тебе компанию одинокими вечерами? — Стервятник вздрагивает от вопроса Бледной, но когда замечает, что та показывает на Луиса, успокаивается. — Выгуливаю, чтобы не зачах в Гнездовище, — милостиво объясняет он. — Ты подошёл не из-за желания поговорить, — вдруг делает вывод девушка, ловя взгляд жёлтых глаз. — Что ж, верно. Топ, топ. Идёт Большая Птица. Топ, топ. Бледная идёт с ним шаг в шаг. — Я хотел поговорить с тобой об Ангеле, колясочнике из моей стаи. Точнее о том, — Стервятник выдерживает паузу, куда же мы без драматизма, — почему он оказался в Могильнике. — О том, кто сегодня предлагал мне проткнуть ему ухо швейной иглой? Слушай, если ты меня обвиняешь, то… — парень предупреждающе поднимает руку, и девушка замолкает. — Я не обвиняю. Я пытаюсь понять, почему один из моих состайников оказался в Могильнике. Так сказать, сравниваю показания для полноты картины. — Хорошо. Мне рассказать, как было? — Постарайся, — кивает Папа Птиц, и они заворачивают в темноту лестничной клетки. — Утром он попросил сделать ему пирсинг. Это не так сложно, и я была бы рада, но у меня нет материалов для этого. Пока нет. Я жду возвращения Крысы. На предложение делать прокол непригодными для этого предметами я отказалась. Вот и всё. — Заслуживает одобрения. В таком случае извиняюсь за назойливость и глупость моего птенца. У них бывает… помутнение рассудка. Дело в том, что когда я вернулся в Гнездовище, то обнаружил Ангела с щекой в крови и атмосферу лёгкой напряжённости. На мой резонный вопрос какого х… что произошло, мне поспешили сообщить, что этот идиот проколол себе ухо иглой для вышивания крестиком. Мы часто занимаемся декоративно-прикладным творчеством, оно способствует снятию стресса. Сам пострадавший сказал, что винить в его криворукости нужно исключительно девушку, которая отказала ему в своих услугах. Бледная недовольно хмыкнула и закатила глаза. Ей было неприятно, хоть Стервятник её ни в чём не винил. Сама идея того, что она могла быть причастна к осложнениям здоровья кого-либо, отвращала её. Бледная бесилась из-за халатности Ангела, но волнение за него гудело в сердце. — Ты хочешь, чтобы я навестила его? — не поднимая головы, поинтересовалась девушка. — Это незачем, с ним сидит Бабочка, пока Янус точно не скажет, есть ли у Ангела заражение крови. Чую, они найдут, как скоротать время, — жёлтый глаз подмигивает в темноту. Они останавливаются у кабинета без номера на втором этаже. Папа Птиц извлекает из-под подмышки чёрную папку, на которой красуются три печатные заглавные буквы: ИПР. Индивидуальные программы реабилитации — комплекс мероприятий для инвалидов, который пишут воспитатели, а потом сдают директору. Один из видов бумаг, которые прилагаются к общему отчёту о деятельности определённой группы воспитанников. Бледная это знала, потому что в их крыле этим занималась Крёстная. Но что ИПР делают у Стервятника? — Думаю, нам пора прощаться. Спасибо за вечер и разъяснение интересных мне моментов, — парень улыбается и даже делает вежливый поклон. — Спасибо за компанию, — улыбается Бледная, — заходи, сделаю тебе пирсинг со скидкой. — Вынужден отказаться от такого знака доброй воли. Боюсь, новые проколы попортят мне композицию, — Большая Птица опускает ручку и исчезает за дверью вместе Луисом, орлом-набалдашником и своей очаровательной улыбкой. Бледная отходит от двери и медленно поднимается на третий этаж. Наверное, Спица и Муха уже улеглись, может даже Габи вернулась раньше обычного. Сейчас начнут шикать на неё за то, что шляется до ночи невесть где. Девушка потёрла переносицу и вздохнула. Ладно, потерпит. Не отчитываться же перед соседками за каждый шаг, может только Длинной расскажет за чашечкой кофе когда-нибудь… Бледная заходит в комнату, тихо крадётся мимо кроватей, стараясь никого не разбудить. Миссия невыполнима. Муха цокает и сверлит девушку взглядом. Бледная доходит до своей койки и ныряет под одеяло. Только через несколько минут она понимает, что со Стервятником они стояли около кабинета Чёрного Ральфа.***
В Могильнике пахло стерильной чистотой и дезинфекцией. Ангел лежал в палате с притворно-страдальческим видом. Голова замотана бинтом, рядом стоит капельница. Янус сказал, что прокапаться не помешает для улучшения самочувствия и качества сна, а ещё мысли о самоповреждении сразу пройдут. Сколько Ангел не пытался объяснить, что это было не самоповреждение, а шаг к самовыражению и эстетике, главврач был непреклонен в своих убеждениях. Паук сказал, что парень будет лежать столько, сколько потребуется, чтобы отследить наличие или отсутствие симптомов заражения крови. «И если хоть один симптом всплывёт — ухо тебе рубанём» — явно пошутил Янус, только вот медицинский юмор никто кроме Пауков не понимал. Поэтому Ангел драматично прикладывал руку ко лбу, наводил атмосферу скорби и в мыслях составлял завещание, хотя завещать было нечего. — Ну как тебя так угораздило? — сокрушался Бабочка, полулёжа на кушетке Ангела. — А ты где был? Мог бы и присмотреть за мной, — парень вздохнул, на самом деле ему очень было приятно внимание Бабочки, а так он просто играл на его нервах. — Ты закрылся в ванной! Предлагаешь мне выламывать её каждый раз, когда ты заходишь туда?! — обиженно затараторил Бабочка. — Нет, я пошутил. Всё нормально, — Ангел положил руку на голову парня и почесал его за ушком, тот довольно заурчал. — Зачем ты вообще это сделал? — Ну, тебе же нравятся всякие рокеры, вот я и подумал, что с крестом в ухе буду смотреться брутальнее, — протянул Ангел. — Идиот, — Бабочка покраснел от неожиданной откровенности больного, но что уж скрывать, такое объяснение ситуации ему льстило. Они пролежали так ещё минут десять. В тишине, каждый в своих мыслях. Ангел гладил Бабочку по голове, а тот не переставал краснеть. — Слушай, — наконец произнёс он, — если тебе ампутируют ухо, то… мне Винсент Ван Гог тоже очень нравился… Он ведь себе мочку отрезал, вот… Вы будете похожи. Ангел залился смехом. Возможность стать похожим на великого постимпрессиониста его радовала, как и возможность нравиться Бабочке, хотя лишаться уха не очень-то и хотелось. Бабочка взял в руку ладонь Ангела и начал медленно водить пальцем по линиям жизни. — Вообще… — он замолчал, — ты мне и так нравишься. Без всяких крестов, и с двумя целёхонькими ушами. Теперь настал черёд краснеть Ангела. Бабочка усмехнулся произведённому эффекту и поцеловал его бледные пальцы. Стервятник был прав, они найдут, как скоротать время.