***
В части Леса, около которой расположились небольшие поселения, проходит дорога из щебёнки. Она начинается нигде и уходит в никуда. По ней, кажется, никто не ходит, и уж подавно не ездит. На первый взгляд может показаться, что дорога разделила Лес на две части. Нагло вторглась в него со своими правилами, разрезала, разорвала. Она слишком вычурная среди высоких тёмных деревьев. На самом деле Лес позволил ей появиться здесь. Еле слышно ступая по мокрой после ливня траве, к дороге выходит прозрачная фигура. Чёрные патлы закрывают большую часть лица, поэтому практически незаметно, как блуждающий взгляд пытается что-то выцепить из общей картины. Слепой умеет сквозь смотреть на то, что есть и проникать без боли и слёз в каждый твёрдый секрет. Он видит темноту Леса насквозь. Его босые ступни касаются щебня, и парень замирает, прислушиваясь. Через пару минут на дорогу из ниоткуда выезжает пёстрый минивэн Volkswagen T1. Водитель, вероятно, со всей неистовой дури долбит по клаксону, потому что мнимая тишина Леса нарушается за считанные секунды присутствия машины на дороге. Однако Слепой, не шелохнувшийся и не отошедший с щебёнки, как будто только этого и ждал. Минивэн тормозит в полуметре от него, и из окна высовывается кучерявая голова в полосатой хиппарской шапке набекрень. — Подвезти? А то ты тут целую вечность простоишь, пока я круги буду наворачивать, — присвистнув в конце, мальчишка свешивает из окна украшенную цацками руку. — Ты изрядно расшумелся, Табаки, — произносит Слепой, убирая волосы с лица и поднимая на Шакала едкий взгляд чёрных глаз. — Что такое шум, ежели не то, чем определяется тишина? — Табаки откидывается на спинку водительского кресла, прикрыв глаза. — Залезай, — наконец бросает он. Слепой оказывается внутри, хлопая за собой дверью, и минивэн тут же получает по газам и несётся вперёд по бескрайней дороге. В бардачке Слепой находит мятую пачку Chapman Red и щелчком по низу извлекает сигарету. Шакал дружелюбно подкуривает ему, зажигая спичку о свои джинсы, при этом продолжая вести машину. В салоне запахло вишней и табаком. — На что похожи круги? Друг на друга? — Слепой курит в окно, пожёвывая фильтр. — Выйди к реке и сделай «блинчик». Это будут круги, — Табаки кусает обветренные губы и крутит «баранку» из стороны в сторону, отчего машину ведёт змейкой. — А если все круги будут существовать одновременно? — Меня разорвёт, — Шакал смеётся, — представь овал Кассини. Вот так бы это выглядело. Слепой замолкает. Его взгляд фокусируется на грязном зеркале заднего вида. Какая-то бесконечная грусть чувствуется в этом взгляде. Затяжки глубокие, задумчивые. Он вытаскивает из заднего кармана штанов мятую фотографию. Она уже выцветшая, но зелёные умные глаза, глядящие со снимка, кажутся безумно яркими. «Жизнь не умеет ждать, подождёт рутина». Парень стряхивает пепел и делает последнюю затяжку, привкус вишни остаётся горечью на языке. — Он и ради Волка бы не ушёл, — нарушает тишину Табаки, — понимаешь, он просто такой. Нельзя заставить. Шестерёнка — не шестерёнка, да хоть, прости господи, часы ему подари, он не уйдёт. — Я знаю, — Слепой стискивает зубы, по лицу ходят желваки. — Время обладает просто исключительным даром убеждения, просто ты очень поздно поймёшь, что оно тебя убедило. Дальше Шакал заводит песню про чёрное сердце, которое обязательно должно взорваться, про бьющий колокол и про призрака свободы. — Тебя сегодня ждут в женском крыле, — отвлекается от пения Табаки, — не запамятовал? — Нет, хочу, чтобы моё тело почувствовало всё, что чувствовало его. — Мотивации у тебя так себе, — вздохнул Шакал, — твоя остановочка. — Тормози.***
Штукатурка на третьем этаже почему-то вкуснее, чем на остальных. Слепой отковыривает небольшие кусочки и обгрызает так, что она осыпается на его свитер. Из девушек, находящихся в коридоре, никто к нему не подходит. Здесь нет ни Крысы, ни Рыжей, ни Габи. За отсутствие последней Слепой благодарен. Его рука поднимается по стене немного выше, и парень выцарапывает ногтем маленький круг, внутри ещё один, а следующий — совсем крошечный. Под ногтями скапливается штукатурка, и Слепой её слизывает. Она напоминает мел, но намного более горькая с вяжущим послевкусием. Можно ли считать, что, поедая штукатурку, Слепой поедает Дом в то время, как Дом поедает души своих жителей? Всех ли жителей? Или только тех, кого пропускает на свою обратную сторону? Сфинкса туда пропускает, но душа Сфинкса не съедена. Может быть, лишь слегка покусана Стальнозубым. Однако будь она съедена, то Сфинкс бы боялся Наружности. Боялся бы, как все здесь. Как дети выпуска самоубийц, как дети кровавого выпуска, как… грядущий выпуск. Выпуск. Слепой расцарапывает нарисованные им круги. Сфинкс не боится ни выпуска, ни Наружности. Он уйдёт туда. В этом он похож на Чёрного. И на Седого. Какую же загадку Сфинкса должен разгадать Слепой, чтобы оставить его здесь? И вместе, и врозь, накануне и впредь. — Здраствуй, — девичий голос спугивает наваждение Слепого, — прости, что задержалась, искала последнюю банку кофе в комнате. Жареные и земляные нотки аромата, витающие вокруг Бледной, говорят Слепому о том, что стаканчик с напитком она держит в руках. Ещё в её руках что-то шуршащее. Девушка делает большой глоток и достаёт из кармана ключи. Пусть и с небольшой заминкой из-за того, что одна рука занята, но у неё получается открыть дверь. — Проходи, — Бледная отходит в сторону, — осторожно, тут порог, — на предупреждение Слепой снисходительно улыбается. Кабинет встречает их прохладой, тусклым солнечным светом и запахом сырости. Бледная запирает дверь. Логи не дремлют, их интерес сопровождается стуком каблуков сапог и перешёптываниями. Слепой нащупывает стул подле стола и садится. Бледная отставляет стакан кофе и быстро наводит порядок в кабинете: открывает нараспашку окно, протирает столешницу и достаёт шкатулку с украшениями. — Что будем прокалывать? Слепой показывает в уголки нижней губы, а потом немного спускает пальцы. — Здесь. Бледная задумчиво цокает и открывает тумбочку. Она спокойна, приход Слепого был предугадан ею ещё на сеансе Сфинкса. Табаки постарался от души. Где-то в этом хламе должен быть фломастер, найти который было бы очень кстати. — Это, по-моему, симметрия называется, — говорит она, роясь в недрах всего на свете, — на столе фляжка стоит, прополощи рот, я пока найду всё. Рука Слепого нащупывает фляжку. Холодную и тяжёлую. Он откручивает крышку и прилегает к горлышку. Спирт обжигает горло, отдаёт горечью и жаром на языке. Бледная удивленно хлопает глазами на каждый глоток. После третьего он отставляет фляжку в сторону. — Я нашла, — девушка подходит к Слепому, — выпрямись и замри. Я отмечу две точки у тебя под губами, чтобы сделать проколы симметрично. Бледная слегка присаживается и ставит первую отметку. Цвет фломастера голубой, и его очень хорошо видно на белой коже. Чтобы поставить вторую приходится прицелиться. Девушка долго смотрит на лицо Слепого, проводит мысленно линию и, наконец, отмечает вторую точку. — Вроде ровно, — Бледная отходит и прищуривается, — мне нравится, нормально. Ещё немного посмотрев, девушка надевает латексные перчатки и достаёт иглу. Она возвращается к сидящему парню, но неожиданный приступ кашля останавливает её. Вдох сопровождается хрипом, выдох — свистом. Утренний приступ вернулся. Не долго думая, Слепой проникает рукой под майку Бледной и кладёт свою ладонь ей на грудную клетку. Давит. Его касания почти ледяные, и Бледную парализует от кашля, шока и холода. Она не спрашивает, какого чёрта он делает, просто смотрит в его белёсые глаза. Парень нащупывает какую-то точку и вдавливает её. Легкие широко раскрываются на новом вдохе. Дышать становится легко и свободно. Слепой убирает потеплевшую руку. — Спасибо, — улыбается Бледная, облегченно выдыхая. Она берёт со стола стаканчик кофе и отпивает. Прочищает горло. — Не за что, но тебе не помешало бы носить с собой лекарство. Мало ли что. — Мгм, — соглашается девушка, — сегодня закончился крайний баллончик. Я не знаю, есть ли у Януса что-нибудь. Открывай рот. Бледная оттягивает губу вниз и прокалывает. На месте голубой нарисованной точки появляется лабрет. Такую же процедуру девушка выполняет с противоположной стороны. Лабреты блестят остроконечными насадками. Они напоминают Бледной клыки. Миниатюрные, но острые. — Кофе и алкоголь пить нежелательно, обрабатывать обязательно. Не допускать попадания грязи в места прокола. Слепой кивает и двигает губами из стороны в сторону. Пытается понять, мешает ли новая железка его организму. Ему пока непонятно. — Кстати, у меня есть предсказательные конфеты, на каждом фантике что-то написано. Они очень вкусные. Держи, — произносит Бледная, и теперь понятно, что шуршало у неё в руках. Слепой берёт одну себе и разворачивает упаковку. Шоколадный шарик он проглатывает, практически не разжёвывая. Затем смятый фантик протягивает девушке. — Что там написано? Бледная переворачивает бумажку другой стороной и читает: — Если любишь, отпусти. Если это твоё — оно к тебе вернется. Если не вернется, значит, никогда твоим и не было, — она замолкает, Слепой сминает фантик и засовывает в карман, — я знаю, это из книги Маркеса «Сто лет одиночества» или «Осень патриарха». Не очень помню на самом деле. — Спасибо, — Слепой отдаёт Бледной две скомканные купюры, — тебе сегодня после ужина занесут лекарство.***
Во рту привкус крови. Парень кусает губы, впивается в них клыками до тупой боли. Железки в губах жгут, а металлический запах бьёт по носу. Слепой упирается руками в стол и закрывает глаза. Этот небольшой одноэтажный домик с садом и верандой — то, что должно было быть их со Сфинксом. То, про что маленькому Слепому рассказывал Лось, когда придавался воспоминаниям. Одно маленькое место в этом огромном мире, где только он и Сфинкс вдвоём. Где Слепой сможет видеть его каждый день, а он сможет обнимать Слепого крепко-крепко... — Какого чёрта ты выбираешь быть ущербным?! — сипит парень, всё ниже склоняясь над столом. Слепого потряхивает, по подбородку текут две багряные струйки. Он до хруста пальцев сжимает кулаки и ударяет несколько раз по столешнице. Хватает кружку с остывшим кофе и швыряет её об пол. Под босыми ногами образуется липкое коричневое пятно. Слепой опускается, прячет лицо в коленях и запускает руки в грязные патлы. И мы будем бежать к друг другу, вокруг не видя ничего, мы протянем наши руки к небу. Уединимся в поле из маков, найдём гармонию в тишине, но лживо спокойствие, а мир одинаков: я люблю тебя, возвращайся Домой. Парень поднимает лицо, его красные опухшие от слёз глаза становятся ещё выразительнее. Плач, похожий на вой раненого зверя, раздаётся по округе. На него никто не придёт. Слепой здесь один. Он поднимается на подкашивающихся ногах, рывком дёргает стул и сбрасывает его с лестницы, затем следующий. Ему хочется перевернуть здесь всё. В очередной раз упираясь об стол, Слепой делает попытку скинуть и его, но поскальзывается и падает сам. Рыхлая земля и свежая грязь после недавнего дождя встречают его. Слепой обнимает себя за плечи и замирает.***
В комнате темно. Пахнет свежим грунтом, детской присыпкой и травой из самокрутки. Длинные пальцы с чёрным облупившимся лаком стряхивают пепел с тлеющей сигареты и подносят её к сухим губам. Аромат трав усиливается с выдохом. Тревожность усиливается на вдохе. — Ты уверен в своём решении? — Стервятник сверлит взглядом гостя своего логова. — Я просто… думаю, что так будет лучше, — зелёные глаза смотрят прямо в прищуренные жёлтые, — мы не знаем, что может произойти там. Большая Птица задумчиво кивает и протягивает самокрутку Сфинксу. Тот ловит её ртом и глубоко затягивается. Вокруг несчитанное множество горшков с самыми разными растениями. На столе стоит початая бутылка авторской настойки. Тоже на травах. Сфинкс выпускает травяной дым и переводит взгляд на Луиса. Любимчик Папы тоже был за столом переговоров. Такое погружение во флору могло произойти только в Третьей. Птицы… они такие, своего рода, дитя природы. — И что, думаешь, что ты ни разу не пожалеешь? — Стервятник неторопливо постукивает отросшими ногтями по столешнице. — Знаешь, тебе будет, о чём. Сфинкс прослеживает взгляд Птицы и, взглянув на руки-грабли, ухмыляется. — Уж поверь, это будет не самое страшное, о чём я могу сожалеть. Стервятник забирает изо рта Сфинкса косячок и, зажав его кривыми зубами, затягивается. Молча разливает зеленовато-песочную настойку по стаканам и залпом опрокидывает один, не дожидаясь друга. Затем наливает ещё раз и теперь уже подвигает к сидящему напротив Сфинксу. — Иногда во сне я до сих пор слышу шёпот, который переходит в крик, — мрачно произносит Сфинкс, нарушая возникшую тишину, — Стальнозубый сдох, но в моей голове… Он морщит лоб и, опустившись к стакану, отпивает настойку, как кот. События тех шести лет на Изнанке отпечатались на Сфинксе отсутствием волос, морщинами мудрости и страхом перед Изнанкой. Чаши его весов, где с одной стороны ужас, который прячут за собой старые стены Дома, а с другой — Слепой со всей его дикой странностью вперемешку с привязанностью, которая сильнее всех кровавых клятв, раскачивались, и никакая из них не могла перевесить другую. — У всех нас в головах живут монстры, — Стервятник поглаживает горшочек Луиса, стараясь не напороться на иголки, — представь, что у кого-то в голове живёшь ты. — И что? Моя до боли страшная рожа мешает кому-то нормально жить? — усмехается Сфинкс, допивая сладкую настойку. — Если этот кто-то живёт с тобой в одной комнате — да, — Большая Птица скалится, обнажая жёлтые зубы, — Стальнозубого больше нет, а ты — есть. Или я совсем ёбнулся со своими сухоцветами и разговариваю с мертвяком? — Сам знаешь, что нет, — стылые жёлтые глаза с интересом смотрят в зелёные, — только вот при моём раскладе событий живы будут оба: и я, и он. Та сторона не даёт мне никаких гарантий. — Зато она даёт кое-что другое. То, что так нужно тебе и ему… — Стервятник отодвинул малыша Луиса и хмыкнул, когда Сфинкс встал, чтобы уйти, — знаешь, некоторые готовы отдать всё, что у них есть, чтобы туда попасть. Темнота, простирающаяся за спиной Стервятника, еле заметно дрогнула и вновь замерла, мягко опустившись на его плечи. Братские объятия. Чаши весов качнулись снова.***
Ночь плотной тенью накрывает Дом, и только самые бесстрашные его обитатели могут осмелиться выйти в коридоры. Почти все жители Четвёртой спят. Слышен храп Горбача и сопение Македонского. На общей кровати лежит Табаки, почему-то уткнувшись в плечо Лорда. Лэри стал чаще пропадать в женском крыле, и эта ночь — не исключение. Он должен был отнести Бледной свёрток от Вожака. Вроде бы лекарство. Чёрный улёгся сразу после вечерней тренировки. Когда уснул Курильщик? Честно, никто не заметил. Однако он спит, как и все. Сфинкс задумчиво перемещает потухшую сигарету из одного уголка рта в другой, пожёвывая фильтр. Слепого не было в Четвёртой. Слепого не было на этой стороне Дома. Сфинкс сплёвывает крошки табака. Он всё ещё не может спать спокойно, а его измождённое усталостью лицо уже начинает пугать его самого. Сфинкс чувствует, что сегодня он придёт. Та сторона сегодня выплюнет Слепого. И Сфинкс будет рядом, когда это случится. Он опускается на пол рядом с манежиком Толстого и покачивает спящего, пускающего слюни, взрослого ребёнка. Сфинкс прикрывает опухшие глаза, курево Стервятника помогло хотя бы немного отдохнуть. Птичья дурь — лекарство от всех болезней. Противопоказано неразумным, девушкам и Курильщику. Сфинкс улыбается, надо будет сходить к Папе ещё. Дверь открылась без скрипа? Удивительно, но, может быть, она и вовсе не открывалась. Однако Слепой стоит на пороге. От него дурно пахнет, даже воняет, и невозможно различить в этом амбре что-то конкретное. Одежда порвана и в грязи. Остальное Сфинкс не может различить в блёклом свете луны. — Ждать было необязательно, — хрипит Слепой, ещё не сделав ни шага внутрь комнаты, — ты не обязан. — Пойдём, — Сфинкс встаёт и направляется в сторону ванной. Слепой двигается на звук, и они остаются вдвоём в небольшой душевой, где из крана капает, а полы всегда мокрые. Горит лампочка, и теперь Сфинкс видит скомканные из-за грязи и влажности волосы, запёкшуюся кровь на лице и босых разодранных ногах. Гной на щеках рядом со свежими проколами дополняет картину. Много вопросов гудят в голове Сфинкса, мысли кричат, а давящее внутри чувство поднимается к горлу. — Какого… хера? — сипит он, наклонившись и упёршись лбом в лоб Слепого. — Какого хера, блять?! Слепой молчит. — Ты там что, роешься в дерьме? — Сфинкс шепчет, но в этом шёпоте кроется его крик, который пробирает до костей даже Слепого. — Откуда эти блядские проколы, Слепой? — Автор один, — палец безошибочно указывает в правую бровь Сфинкса, — почерк мастера одинаков. — Ты снимешь их сейчас. Выкрутишь, вырвешь… мне плевать, Слепой, что ты будешь делать, но они гниют! Я выгрызу их зубами, если ты не избавишься от них. Слепец отворачивается и облокачивается о раковину. Он знает, там, на другой, счастливой стороне, есть дом. Их дом. Он знает, что Сфинкс там сам подкуривает себе сигареты, а Слепой разглядывает растворяющийся в воздухе дым. Там Сфинкс размешивает чай, после того, как Слепой сыплет в него сахар «на глаз». Там Сфинкс смачивает палец слюной перед тем, как перелистнуть страницу книги, которую Слепой читает вслух. Но здесь Слепой стоит на холодном кафеле и чувствует злость Сфинкса, рождённую из безысходности и непонимания. И злость эта вполне себе справедлива. — Я просто хотел почувствовать твою боль, когда ты делал то же самое. Резкий удар в ноги повалил Слепого на пол. Сфинкс пнул его ниже колена. Понимание приходит не сразу, и Слепой лежит не двигаясь несколько секунд перед тем, как, осознав происходящее, броситься в ответ. Сфинкс успевает осадить его несильным пинком в бок и прижать ногой к кафелю. — Достаточно прочувствовал? — он давит на грудную клетку. — Что, до крови тебя добить и ей же скрепить узы единства и верности? Единство. Они были вместе давно. Единый организм, симбиоз. С одной парой глаз и одной парой рук на двоих. От Кузнечика к Тутмосику и, в конце концов, к Сфинксу, в то время, как второй всегда был — Слепой. Они были вместе против войны старших, против Хламовных, против Наружности. Сфинкс видел смерть, Слепой её осязал. Верность. Сфинкс до сих пор с ужасом вспоминает те страшные шесть лет на Изнанке, но в день первого прыжка Кузнечика ужас застыл в жилах у Слепого тоже. Он не смог найти друга там, Лес путал ему тропинки, водил по кругу, не выпускал за свою черту. Кузнечик вернулся оттуда взрослым, отстранённым и мудрым. Его страх перед Наружностью изменился на страх перед Изнанкой. У Слепого появился страх, что вновь наступит момент, когда он не сможет спасти своего Сфинкса, как тогда не смог спасти своего Кузнечика. Слепой замирает и не сопротивляется. Сфинкс убирает ногу с его груди и толкает в сторону душа. Плечом поворачивает кран, и холодная вода бьёт сильным напором в Слепого. Она уносит вместе с собой грязь, кровь, боль… Сфинкс стоит рядом, и его одежда тоже быстро мокнет, он смотрит на слив, в который вместе со всем утекает и его злость. Слепой отползает ближе к стене и дрожащими пальцами выкручивает украшения. Вода забирает и их тоже. — Тебе так лучше, — Сфинкс садится рядом, прижимаясь плечом к плечу Слепого. — Знаешь, я в последнее время думаю о… Он замолкает, прислушиваясь к внутренним весам. Они вполне определённо показывают, какая чаша тяжелее. «Знаешь, некоторые готовы отдать всё, что у них есть, чтобы туда попасть». — Я тоже об этом думаю, — перебивает Слепой, запрокидывая голову, — тебе не нужно туда уходить. Больше этого не хочу ни я, ни ты. Слепой опускает голову на плечо Сфинкса. «Если любишь, отпусти. Если не вернётся, значит, оно никогда твоим и не было».