Звезды только ночью

      Дождь. Сырая, серая погода всегда вызывала приступы апатии, ностальгии и прочих неприятных чувств, от которых хотелось только одного — сдохнуть. Хотя сложно было сказать, что в другие дни состояние у Даби было лучше. Один хуже другого, и каждый похож на поиски чего-то, что немного отвлечет: алкоголь, сигареты. Когда ожогов было меньше, а чувствительность — больше, он намеренно прижигал себе кожу причудой или трубочкой с никотином. Жгучая боль одним громким гудком отпугивала все прочие мысли, но когда стихала, они снова сползались к нему, как змеи, обвивая шею и затрудняя дыхание. Немного лучше дела обстояли с причинением боли другим, когда он выходил по ночам в переулки, где обязательно шатался какой-нибудь бесполезный сброд: воры, наркоманы, шлюхи. Пожалуй, их сжигание приносило наибольшее удовольствие среди прочих методов. Крики, предсмертные стоны, хруст догорающих костей и ломающихся обгорелых конечностей.

«Да-а-а, больно вам? Мне тоже было больно умирать…»

      Пока они горели, это приносило удовольствие. Вот только чуть позже состояние, из которого это зрелище вытягивало злодея как спасательный круг, накатывало в десять раз сильнее. Убийца. Истинный смысл этого слова приходил к нему в минуты наступающего покоя и отгонял его окончательно. А что, если у этих людей были родные, друзья… любимая? Сам бы Даби не смог вынести мысль о том, что его возлюбленную убил какой-то ходячий полутруп лишь для того, чтобы ненадолго забыться.       К горлу подступил ком. Он снова начал задыхаться. Злодей сделал еще одну глубокую затяжку, сверля темно-серое небо взглядом, но та от подступивших эмоций прозвучала слишком дрожаще. Он снова задумался и продержал сигарету в зубах, пока та почти не истлела. Обидно было так глупо тратить хоть и дешевую, но отраду. На душе стало слишком неспокойно. Волнительно. Так, что стоять в этом грязном закоулке больше не было сил. Синий огонек сигареты был потушен о кирпичную стену и брошен у ее же основания, и Даби, спрятав руки по карманам своего угольного плаща, направился вдоль переулка. Новая вещь, а уже придется зашивать. Наверное, она снова будет злиться… Хотя это лучше, чем прошлый раз, когда ей пришлось штопать самого Даби. Было столько слез… не меньше, чем у этого потопа, лившегося с неба.       Злодей не раз думал о том, что подставлял Миву, просто приходя к ней домой. Дело было даже не в укрывании преступника, не в страхе перед законом и героями. У Даби было достаточно неприятелей с преступного мира, которые запросто могли бы отомстить ему за все через нее. Черт, да если о ней узнает даже Лига, вряд ли случится что-то хорошее. Столько раз он думал о том, чтобы однажды просто взять и не вернуться. Оставить девушку жить своей жизнью и позволить забыть о нем, как о страшном сне. Самая лучшая попытка вышла длиной в неделю. Каким же трусом он себя считал, что не продержался дольше, и тем же вечером вновь пожалел о том, что вообще ввязался в эту имитацию безмятежной жизни. Она усыпляла в нем все то, что было выработано годами бродяжничества по улицам, а потому каждое возвращение в свой грешный мир был как первый раз. И все равно этот маленький уголок счастья в виде небольшой квартирки притягивал к себе снова и снова.       Минул знакомый поворот, гаражные двери, пожарная лестница. На автомате Даби поднялся по скрипучим мокрым ступеням на третий этаж. Подъемное окно было оставлено приподнятым так, чтобы можно было просунуть пальцы. Как и всегда… Четвертый час утра, наверняка она спит. Даби пролез в проем как можно тише, наступив грязными берцами на придверный коврик. Она постелила его, когда устала застирывать ковер. Внутри уютной и такой родной квартиры его встретили тишина и мрак, но в том не было холода, как в заброшенных складах — в этой темноте царил комфорт. Как быстро это место стало ему домом. Каждый раз, заходя сюда, он вспоминал, почему не мог уйти навсегда. Здесь всегда ждали вкусная еда, мягкая постель, теплые объятия и горячий поцелуй. Этого было больше, чем достаточно, чтобы раз и навсегда приковать мысли и чувства к этому месту.       Тяжелее всего было уходить, когда он пришел впервые. Перед этим Даби питался всем съестным, что попадется, а порой и днями ничего не ел; спал в притонах с дешевой оплатой или не спал совсем; бывал в местах, о которых подумать страшно. Тогда ему пришлось уйти из ее дома из-за принципов. Он же злодей, одиночка, ни от кого независимый. Чертовы принципы… Но Миве удавалось затаскивать его сюда снова и снова под разными предлогами, пока он не начал приходить сам. Со стиснутыми зубами, представляя себя собачкой на поводке. Но сам.       Голые ступни парня коснулись истоптанного ковра, когда шнурки, завязанные максимально просто, позволили им освободиться. Идти до ванны было дольше, да и шума бы вышло немало, поэтому Даби прошел на кухню к раковине. На столе стояли пустые тарелки. Верный признак того, что она ждала его прошлым вечером. Но диван, мимо которого он прошел, пустовал. Все-таки послушалась его и перестала ждать допоздна. Помнится, в первый же вечер на этой самой кухне Мива задела его за живое, сама того не зная, отчего Даби захотелось пулей вылететь отсюда и никогда больше не возвращаться. Снова напиться в каком-нибудь дешевом баре в хлам и проснуться не пойми где. Кто бы мог подумать, что его остановит всего один вопрос: — Ты голоден?       Господи, безумно! Ком гордости в горле не позволил даже выдавить банальное «да», но все было видно по мечущимся от пола под ногами до окна глазам. Боже, как давно он не ел домашней еды. Запах скрутил живот так, что хотелось заглотить все блюда вместе с тарелками разом. А Мива была только рада видеть этот аппетит в глазах. — Перестань так пялиться на меня… — не потерял он вредность при всем этом.       Злодей бы никогда не подумал, что пробраться к нему под кожу будет легче всего через заботу. Каждый раз, когда он возвращался, первое, что она спрашивала, не голоден ли он или, может быть, устал. Никто не спрашивал у него, как он себя чувствует и все ли хорошо. Разумеется, рассказывать так просто Даби не собирался, пока однажды сам не протянул ей руки, на которых ожоги начали ползти дальше линии скоб. «Больно», — сказал он, и девушка заметалась как ошпаренная. Тогда он всю ночь рассматривал осторожно намотанные на кисти бинты, водил по ним пальцами и вспоминал, как мягко она обрабатывала его руки такими нежными прикосновениями, ради которых с тех пор Даби выдумывал любой повод, чтобы получить их снова.       Отмыв кисти от грязи и сажи, он вернулся в гостиную, сбросив промокший плащ на диван, а за ним и посеревшую, местами дырявую майку. Прямо по ту сторону предмета мебели находилась спальня. Дверь как раз была открыта, поэтому злодею удалось заглянуть в комнату бесшумно. Отвернувшись к окну, накрытая пушистым одеялом, так сладко и беззаботно посапывая. И снова забыла распустить свои темные волосы. Что-то зашевелилось в груди, и Даби прислонился виском к дверному косяку. Мирно, тихо. Здесь всегда так было. Не нужно было вечно озираться и подозревать каждый угол в подслушивании или подглядывании, а ведь первое время Даби сложно было отделаться от этой повадки здесь. Спальня отныне ассоциировалась с мягкостью, нежностью и лаской, а первая ночь, когда он изменил своей привычке спать на диване… Это было незабываемо, и о том вечере прекрасно напоминали истлевшие свечи на комоде, которые он поджег тогда своей причудой и которые так вовремя и романтично погасли, дав ему одобрение. Только кромешная темнота и мягкое теплое тело напротив, не испорченное ни единым шрамом.       Изнеможение начало давать о себе знать. Он был на задании целые сутки и уже едва стоял на ногах. Привычную грубость и резкость приходилось оставлять каждый раз за порогом, поэтому Даби заполз на кровать настолько осторожно и неслышно, насколько вообще был способен. Ощущение бархатистого покрывала под ладонями начало притягивать уставшее тело сильнее гравитации. Не осталось сил даже снять штаны и накрыться, да и не хотелось. Но не успел он улечься до конца, как девушка заелозила и сонно взглянула на него через плечо. — Даби?.. — едва успевшие открыться глаза с суженными зрачками были особенно красивы по утру. — Тш-ш-ш, — прошипел он убаюкивающе и провел ладонью по ее спине.       Превозмогая утреннюю дремоту, Мива повернулась к злодею и подтянулась к его плечу, укладываясь на нем уже с закрывшимися глазами. Причина, по которой он редко залезал под одеяло, была в жаре. Даби просто не переносил ее, если та не касалась его причуды, да и ту выносить было сложно. Но тепло ласкового тела всегда можно было перетерпеть. С приложенной головой на плече труднее было подправить подушку под головой, поэтому, решив сильно не копошиться, парень подложил одну руку под голову, а другой приобнял девушку за плечо, принявшись поглаживать его. Скользящие легкие движения пальцев о ровную шелковистую кожу успокаивали и его самого и создавали чувство домашнего, семейного комфорта. — Ты снова курил? — сквозь сон пробормотала Мива и легонько постучала пальцами по живому участку кожи на груди злодея, когда получила тихий положительный ответ после небольшой паузы. — Тебе нужно бросать.       Даби едва слышно усмехнулся и одарил темную макушку затяжным поцелуем. Забавно было вспоминать, как она сказала это впервые. Та еще была война. Мива подтаскивала у него сигареты из карманов, вынимала из губ ровно перед тем, как он собирался зажечь трубочку, а в ответ Даби с каменным лицом доставал новую и закуривал прямо перед ней. В такие моменты щеки девушки раздувались так сильно, что он просто не мог сдержать смех. Парень и сам не заметил, как согласился курить сначала в окно, а после и вовсе за пределами квартиры. Приятная мысль тогда крутилась в его голове, что он пытается скрыть свою вредную привычку от не менее вредной супруги. Нравилось Даби каждый раз представлять и то, что через несколько часов придется нарушить эту постельную идиллию ради скучной, унылой работы или напротив настолько увлекательной, что день пролетит незаметно, а после он снова вернется домой таким же уставшим, чтобы в очередной раз упасть в эти объятия.       За окном, открывающим вид на угол соседнего здания, а за ним и на часть города, начало светлеть. Темно-серые тучи успели разойтись, а небесное лоно голубело, позже перетекая в нежный солнечно-желтый цвет. Лучи, попавшие в щель между плотными шторами и окном, были последними, что видели аквамариновые глаза перед тем, как закрыться и погрузиться в непродолжительный сон прежде, чем увидеть кровь, смерть и отвратительную рожу Шигараки снова.