Хрупкость нашей реальности

Воздух звенел. Пахло приятным теплом и еще чем-то сладким, похожим на запах меда и карамели, но почему-то мозг отказывался давать этому ощущению имя. Густая темнота обволакивала, душила нежными объятиями, забиваясь мягкой ватой в легкие, будто тело в один короткий миг превратилось в кучу бесформенного тряпья. Веки задрожали, в попытке разомкнуть слипшиеся от высохших слез ресницы – так сложно, но это единственный выход из того кошмара, что мучил по ту сторону сознания. Красное, много красного, липко… душно… - Закари! Заа-а-к! – вырвалось из часто вздымающейся груди Криса, когда он резко распахнул голубые глаза с проступившими темными сосудами на белках и бешено заворочал ими по сторонам, в попытке увидеть друга, понять, что кошмар закончился. – Нет! О, Боже, нет… Шептал он, морщась от безудержного ужаса, который резко сдавил горло и засыпал в глаза песка. Шаги прозвучали совсем близко, Крис вздрогнул от неожиданности, ощущая кожей чужое присутствие за спиной. Он попытался вскочить с дивана, на котором сидел, но почувствовал боль в запястье, осознав, что крепко связан и своими тщетными попытками сбежать, только раздирает тонкую кожу левой руки. - Ждешь кого-то еще в этот чудный вечер? – прозвучало у самого уха, перекатываясь по правой щеке теплым дыханием. Сладковатый неясный запах вернулся, раздражая и без того напряженные от ужаса рецепторы. Блондин инстинктивно повернулся, чтобы видеть того, кто был так рядом, хотя прекрасно осознавал, что кроме Тредсона быть некому. Их глаза встретились, расплываясь контрастом цветов радужки друг в друге из-за слишком близкого расстояния. Губы маньяка медленно растянулись в самодовольной ухмылке, когда сердце Криса оглушительно забилось о ребра, грозясь проломить кости и выскочить наружу прямо тому в руки. - Ч-что все это значит? Где… где я? - Ты у меня в гостях, не уютно? - Оливер отстранился, отходя в сторону дивана стоявшего напротив. - Может быть, тебе больше нравится сидеть в зассаной темной клетке, как животному? Повисла неприятная тишина. Крису нечего было ответить, разве что молиться, наблюдая за тем, как мужчина берет из небольшой вазочки на столе белые конфеты, больше похожие на таблетки и крошит одну за другой на зубах, неотрывно буравя его медовым взглядом. В полумраке гостиной его темные глаза выглядели особенно опасными - темнота вообще шла ему, как никому другому. Тредсон протянул угощение пленнику, с каким-то извращенным удовольствием наблюдая за гримасой ужаса на его лице. - Он настоящий? - осторожно спросил парень, беря свободной рукой странную конфету и жадно запихивая в рот. Как бы отвратительно не выглядела эта сладость, но ей можно было хотя бы на время занять сведенный болью от спазма голода желудок. - Ты задаешь слишком много вопросов, - прорычал Тредсон, бросая вазочку обратно на стол. - И еще... ты не женщина, а это проблема. Я как раз думаю, что с тобой делать. Ровно отпиленная часть человеческого черепа завертелась и закачалась на стеклянной столешнице, едва не рассыпав белые сладкие таблетки по сторонам. Он встал, педантично разгладив невидимые глазу складки на своих черных брюках, прошел к небольшому встроенному в стену бару, задумчиво изучая его скрытые от взгляда Криса недра. - Ты считаешь меня убийцей, Кит, - сунув руку в бар, он вытащил винную бутылку и повернув этикеткой к тускло горящему красноватым светом бра, прочитал название. - Ммм, это не так, ты ошибаешься. Если бы я был убийцей, то ты был бы уже мертв, парень. - Т-ты...- неуверенно начал блондин, пробуя новую форму общения с доктором на вкус, но на самом деле шагая по минному полю. Оливер резко оторвался от чтения этикетки и бросил на пленника изучающий взгляд, однако промолчал, давая Крису продолжить свою мысль: - Тебя останавливает от убийства только тот факт, что я не женщина? Чертов... - он осекся. - Тише-тише, ты же не хочешь убедить меня в обратном? - усмехнулся Тредсон так, будто только и хотел этого. Он прикрыл дверцу бара и, подцепив с полки над ним два стеклянных бокала своими длинными красивыми пальцами, вновь опустился напротив надежно связанного гостя. - Я не убийца, Кит. А то, что происходит между мной и девушками... - Извращение, - процедил сквозь сжатые зубы блондин, морщась от воспоминаний и едва ли сдерживая рвотный позыв. Оливер промолчал, сосредоточившись на разливании красного вина по бокалам, один из которых протянул Крису. Парень смотрел на психиатра с недоверием, сомневаясь, но все же принял бокал из его рук. Отпив немного, он расслабился, перекатывая на языке терпкий вкус. Все вокруг раздражало Криса, пусть это уже не было ужасающей лечебницей, а вполне уютным и красивым жилищем, но ком в горле от отвращения никуда так и не исчез. Логово потрошителя женщин представляло собой просторный загородный дом, обитый дорогими породами дерева по стенам, выдержанный в одном приятном строгом стиле. Насколько мог оценить Крис по одной лишь гостиной - коттедж имел несколько этажей и конструкцию горного шалле. «У этого больного есть вкус, - подумал он, переведя изучающий взгляд на спокойно пьющего вино мужчину в идеально выглаженном классическом костюме. - Ублюдок, как можно изуродовать, а затем сжечь невинную монахиню и сейчас праздно попивать винцо в своей теплой уютной норе?» - Развяжи меня, Тредсон, - неожиданно твердым голосом потребовал Крис, сделав еще один большой глоток вяжущего крепкого вина. Оливер удивленно изогнул бровь, отставив свой бокал на стеклянный столик. - Нет. - Думаешь я боюсь тебя? - с дерзким вызовом рявкнул Пайн, сжимая на тонких стенках своего бокала побелевшие пальцы. - Мне плевать, что ты там о себе возомнил, чертов психопат! Отпусти меня немедленно, иначе... - Хм, иначе что? - откровенно веселился тот, с любопытством разглядывая блондина своими пьянящими темными глазами. Поднявшись с дивана, он приблизился к пленнику, положив свою руку на его всклокоченную голову в доминирующем жесте. - Тебе не нравится человеческое отношение, Уокер? Может, соскучился по электродам на своих выжженных до мяса висках, вернуть тебя в психушку? - Да пошел ты! - прокричал Крис, рывком скинув со своих волос его пальцы и в гневном запале выплескивая остатки вина прямо в лицо. - Ты даже не существуешь на самом деле, больной извращенец! Это все мой сон! - Животное! - ударил его Оливер с такой силой, что голова парня ударилась о спинку дивана, хрустнув шейными позвонками. В тишине большой укутанной полумраком залы этот звук показался устрашающе громким. В голубых глазах потемнело, а в ушах неприятно зашумела кровь, пульсируя тянущей болью, когда он попытался сесть ровно. Крис глухо простонал, прижимая свободную руку к разбитой губе и непонимающе смотря на темно-красные разводы остающиеся на дрожащих пальцах. Психиатр не успокоился на этом, хватая парня за светлые отросшие пряди волос на затылке, больно оттягивая их назад и заставляя взглянуть на себя. Белоснежная рубашка была безнадежно испорчена, покрывшись уродливым пятном от впитавшегося в тонкую ткань вина, а дорогой на вид галстук теперь больше походил на мокрую старую тряпку. Крис осклабился, хаотично разглядывая плоды своей спонтанной выходки расфокусированным после удара взглядом, тут же заходясь безумным истеричным хохотом, сплевывая в сторону кровь наполнившую онемевший от боли рот. - Смешно тебе? Хорошо, это поможет заснуть, а позже мы продолжим разговор. Ты будешь умолять меня об электрическом стуле, щенок... - прорычал низким голосом доктор Тредсон, и в его руке отчетливо блеснул прозрачным боком тонкий шприц, до половины мерника наполненный какой-то мутной жидкостью. Он перевернул его иглой вниз и с размаха всадил во вздувшуюся темную вену на шее блондина, спуская препарат прямо в отчаянно пульсирующую артерию. Сердце тревожно забилось, то ли от переполнившего сознание ужаса при мысли о тех зверствах, что мог совершить над ним маньяк, то ли виной аритмии стал чужеродный препарат, спровоцировавший выброс адреналина. Крис не успел закончить свои выводы, неразборчиво прошипев что-то от боли, в то время как язык быстро свело и через пару мгновений его тело лишившись каких-либо ощущений, обмякло в руках нависшего над ним мужчины. Голубые глаза закатились, а измученное лицо разгладилось от еще недавно бушующих эмоций, когда Тредсон позволил парню упасть безвольной куклой на залитый вином диван. - Неблагодарный идиот, а ведь я мог дать тебе уйти. По хорошему и без лишнего шума, - покачал головой он, глядя на бледное недвижимое тело блондина. Пробежав ловкими пальцами по мелким перламутровым пуговицам своей рубашки, Оливер стянул ее и раздраженно швырнул в сторону. Этот костюм был одним из любимых в обширной коллекции гардероба психиатра, но такие вещи после химического выведения пятен просто теряют свой лоск, а значит, теряют жизнь. Тредсон любил красивые дорогие вещи, которые ему шли. Каким-то волшебным образом ощущения в дорогих костюмах, за стеклами линз очков престижной марки, окруженный обстановкой из дорогих вещей и пород дерева, усиливались, становились ярче и желанней. Он наслаждался своим одиночеством, приправленным ароматом коллекционных сигарилл, нет, не тех сигарет, которые выкуривал одну за одной в часы своей работы, а именно дорогих разных сортов и историй, которые могли дарить вкус богатый оттенками, прочищать мысли и память. Нельзя сказать, что он не заслуживал роскоши - ее заслуживают все, кто был лишен детства, любви и простых дешевых радостей, а то и вовсе бесплатных, но вместе с тем способных лепить человека, делать его лучше. Оливера некому было лепить. Он создал себя сам, глядя на черноту людских душ, запоминая жестокость и привыкая к подобным вещам так, как привыкают дети ко вкусу мороженного и поцелую мамы на ночь. У него не было мамы, не было ее мягкости, запаха, не было вкуса и он не мог вспомнить ничего, даже цвета ее глаз. Окружая себя роскошью, этот не выросший ребенок просто защищал себя. Он психологически ограждал, интуитивно строил между собой и миром преграды, прятался за обманом создаваемого образа. Да, он убивал, но понимал ли тот запертый в зеркальном лабиринте мальчишка, что это неправильно? Что кожа матери не может быть разной, что она всего одна и эта женщина никогда не будет с ним? Оливер Тредсон был лишь орудием этого мальчика, запертого глубоко в сильном взрослом теле. Он не видел ужаса, только его детский страх, выжигающая глаза обида и боль двигали это тело, заставляя причинять страдания, срывать кожу и быстро прижимать еще теплую к лицу. Вдыхать глубоко, на сколько хватает легких, пачкая дрожащие пальцы кровью и неожиданной тишиной. Эти короткие моменты он успевал сохранить в памяти, бережно складывая в шкатулку и пряча, глубоко заталкивая в неприметный уголок сердца. Да, оно было у того монстра, что сбрасывал тела в самых неожиданных местах города. Живое бьющееся сердце с клапанами и горячей кровью, даже в моменты, когда он сшивал толстой грубой нитью части свежеснятого женского скальпа, сердце оставалось таковым в его груди. Все эти сувениры из кожи не являлись иконами его тщеславия, артефактами мучений жертв в знак упоения их страданиями. Все это было памятью, образом, доказательством ненасытному капризному мальчишке, когда-то давно потерявшего свой смысл - свою мать. Поправив задравшуюся простую белую майку, которую он всегда носил под рубашкой, Оливер отложил на столик шприц и нагнулся над телом парня. В эти минуты в нем кипела ненависть к Крису, такая необъяснимая душная неприязнь, что хотелось отрезать блондину голову и выкинуть ее в окно бродячим псам. Этот наглый, непримиримый с обстоятельствами мальчишка был ничем не лучше тех, кого он помнил из жизни в детском доме. Такой же упрямый, столь же агрессивный и самоуверенный в своих действиях и словах. Его не останавливал даже тот до мелочей продуманный образ успешного психиатра, который был призван усмирить любого - нет, он оскорбил, посмеялся над ним, сделав бесполезным. Тредсон схватил безвольно откинутую на сиденье голову за волосы и дернул в сторону. Тело с грохотом упало на пол, ударяясь виском об угол стола и замирая у ног мужчины бесформенной горой. - Я научу тебя ценить шансы, которые дает нам судьба, ценить жизнь, - процедил сквозь зубы он и презрительно толкнул бессознательного парня в бок носком своего идеально начищенного ботинка. Оставалось придумать, как же переместить гостя вниз, в подвальное помещение, где проводили остатки своей жизни жертвы. С одной стороны, парня было бы легко просто сбросить из люка в чулане с инструментами, однако в то же время существовала опасность его мгновенной смерти от неудачного удара об кафельный пол. Оставался лишь один способ - тащить на себе по лестнице, что делало пленнику особую честь и не нравилось самому Оливеру. Но какие еще варианты? Недовольно вздохнув, мужчина подтянул Криса вверх, ослабляя узел толстого каната и освобождая запястье пленника, а затем с трудом взвалив себе на плечо, распрямился. Он осторожно перешагнул через пятна вина на скользком паркете и направился к лестнице в подвал, придерживая свою тихо сопящую разбитым носом жертву одной рукой.