Уроды

Первое переворачивание дается с трудом. Юнги не понимает, что нужно делать, ему тяжело, он не может оценить результат. Его раздражает собственная немощь, неумение, незнание. Снова хочется реветь. Он сидит перед соседом, своим телом давая ему опору, чтобы тот не завалился лицом в подушку. Сосед не жалуется, ничего не просит, а Юнги расстроен. Он пытается проанализировать собственные движения, представить удобные позы, понять, куда девать руки и ноги. До «трогать» так и не доходит: Юнги очень боится причинить вред, задеть то самое «красное», которое «нельзя». Вечер медленный и душный, на улице дождь – недолгий, сильный: Юнги слушает барабанную дробь по чужим карнизам. Из-за дождя приходится говорить чуть громче. Они придумывают еще несколько условных знаков и немного усовершенствуют «угадайку». И хотя им абсолютно некуда торопиться, разговор идет быстрее, становится интереснее. «Ким» угадано с первой попытки, «Тэхён» – по буквам. Юнги немного рассказывает о себе, попутно задает вопросы. Им обоим по шестнадцать, разница в возрасте – полгода в пользу Тэхёна. У Тэхёна тоже два брата и сестра, только он самый старший, и его родители до сих пор любят друг друга. *** Кровать Тэхёна широкая, но Юнги все равно боится его уронить. Тэхён разрешает выключить свет – так Юнги намного комфортнее: его неловкость не видна, а в том, что она не чувствуется, его убедил Чимин. Во второй раз Юнги копается даже дольше, но вроде бы добивается устойчивого положения. Ноги Тэхёна действительно холодные, одеяло не помогает. Юнги сгибает их чуть сильнее, садится так, что ступни упираются ему в бедро. Пальцы ледяные, только растирать их Юнги не решается – просто накрывает ладонями. Он сидит так несколько минут, ладони сыреют, а ноги так и не становятся теплее. Юнги двигается ближе и кладет ноги Тэхёна себе на колени. Задирает футболку, прижимает к своему животу, наваливает сверху кучу из одеяла и сидит, сжавшись, словно прячущий добычу вор, гладит холодные пальцы, пытается согреть. Но когда нужно, чтобы горячими были ладони, пылают почему-то уши и щеки. Юнги старается. Ему очень хочется прижать сильнее, обнять, вдавить в себя. Хочется всего Тэхёна. И в один момент терпение заканчивается. Юнги убегает в ванную, включает холодную воду, остервенело швыряет ее себе в лицо. Ручейки стекают на грудь и спину, становится немного легче. Он набирает в бутылку горячей воды, обматывает полотенцем. Он больше не может сидеть в ногах кровати, ему нужно ближе. – Ты не спишь? Вопрос глупый, Юнги и так чувствует, что нет, но обнимать без повода он еще не умеет. Он приподнимет голову Тэхёна, подсовывает ладонь ему под щеку. Они снова «разговаривают» о разных пустяках. Несмотря на напряженный день, спать никто не хочет. Оба странно возбуждены, оба жадно впитывают все, что узнают друг о друге. Юнги оказывается в проигрыше, ему мало. Если бы Тэхён мог рассказать обо всей своей родне, друзьях и знакомых, Юнги уверен, что запомнил бы любую мелочь. Юнги осторожно расспрашивает Тэхёна о его последних днях и немного успокаивается: Тэхён был в больнице, за ним хорошо ухаживали, и о тошнотворных страшилках Чимина про язвы до костей, гангрены и ужасную смерть от пневмонии можно забыть. С «красными пятнами» Юнги как-нибудь справится. Воодушевленный таким поворотом, он отправляет одну руку в путешествие по телу Тэхёна. Тэхён никак не выражает недовольства и Юнги постепенно смелеет – если не сказать наглеет. Он пробирается под рубашку, проходится по ребрам до подмышки и плеча, гладит спину, немного задерживается на лопатках. Ему кажется, что тут кожа чуть горячее, завтра он попросит Чимина посмотреть. Изгиб поясницы притягивает, словно магнит. Юнги двигается ближе, обнимает за талию. Ему хорошо так, что перехватывает дыхание. И страшно тоже так же. – Знаешь, я никогда не смогу понять, насколько тебе сейчас плохо… не представляю, как это… когда ты всю жизнь нормальный, а потом раз – и… все… Наверно я не имею права просить, но... Я тоже когда-то не хотел жить, а потом прошло. Привык, смирился, что ли… Юнги почти не врет. Как и многие дети, он иногда мечтал умереть в кошмарных муках – необдуманно, не всерьез, с единственной целью – заставить родителей страдать. А когда понял, что его смерть принесет им не страдание, а свободу, мечтать перестал. Сейчас ему нравится считать это смирением, но на самом деле смирением там никогда не пахло. Просто умирать было страшно, а жить – нет. Умирать не хотелось, а жить – да. Жить и гадить. – …Я понимаю, это не совсем то, я ведь всегда был слепым. Тебе намного хуже… Но я очень хочу, чтобы ты жил. Тэхён отвечает: «Да». Отвечает с такой готовностью, что Юнги и сам начинает верить во все, что говорит. Он чувствует рукой слезинку, утыкается лбом в неподвижное плечо и еще крепче обнимает, гладит голую спину. Юнги покорён. Ким Тэхён идеален. Он доверяет Юнги, он соглашается жить, он позволяет себя трогать и не может облапать в ответ. Утром Тэхёна увозят. Юнги уже знает, куда и зачем, знает, что это ненадолго, но все равно нервничает. Он несется в душ, моет голову, тщательно чистит зубы. Странно, что чертов порез все еще дерет от мыла, – ночью Юнги про него совсем забывает, не чувствует боли, ощущает только завораживающую теплоту человеческого тела и биение доверенной ему жизни. Юнги одевается в чистое, обновляет воду в «грелке», разглаживает простыню на кровати Тэхёна. Он готовится. Ждет. Тэхён тоже ждет – Юнги слышит его дыхание, он знает. И сердце бьется быстрее, торопя время, пока их не оставляют вдвоем. – Как ты? Все нормально? Секунда – и Юнги рядом. Они встречаются так, словно расставались по меньшей мере на неделю. Юнги даже представить себе не может, что совсем недавно он ненавидел. *** Обычно Юнги спит плохо и просыпается от малейшего шума. Но не сегодня. Они с Тэхёном съедают почти весь завтрак, и бессонная ночь тут же напоминает о себе. Юнги укладывает Тэхёна на бок, сидит рядом, пока его дыхание не становится тихим и ровным, потом ложится сам. Естественно, не на свою кровать, а позади Тэхёна, обнимая его поперек живота и не забыв подлезть рукой под рубашку. Так он и просыпается – не от звука шагов или открывающейся двери, а уже от скрипа тележки прямо у него под ухом. Испуганный, он вскакивает с кровати, но «мое дело привезти» не обращает на них никакого внимания. Чимин приходит позже, чем обещал, – как раз тогда, когда Юнги уже заканчивает кормить Тэхёна. Наверняка подслушивал под дверью, чтобы не войти слишком рано. Юнги злится: он рассчитывал, что Чимин поможет ему с супом, но не судьба. Впрочем, Тэхёну вроде бы хватило и остального, а суп все равно дрянь. Готовить здесь совершенно не умеют. Чимин сидит долго, рассказывает кучу всякой ерунды, но зато соглашается осмотреть Тэхёна. Вердикт профессионала: «Ничего страшного, просто поменьше его на спине держи. Резинка на штанах тугая, лучше вообще снять, или хотя бы двигай ее иногда. А грелка маленькая, какой с нее толк?» Юнги просит его найти подходящую бутылку. Чимин выделывается глупыми отмазками, но потом приносит – за шоколадку, которую Юнги предусмотрительно оставил с завтрака. Урод. Юнги расспрашивает Чимина и наконец, узнает, что находится не в обычном интернате, а в реабилитационном центре, фактически в лечебном учреждении. Чимин красочно рассказывает о всяких классных тренажерах и прочих штуковинах, которых дома быть не может, а у Юнги зреет закономерный вопрос: – А почему тогда с Тэхёном ничего такого не делают? – А я откуда знаю? Вообще-то тут всеми занимаются, а иначе смысл здесь сидеть? Может, он у тебя совсем безнадежный? – Как это «совсем»? – Как-как! Ну, прикинь, если спинной мозг рвется, то все, хана. То, что ниже, – это просто кусок мяса. Юнги только что радовался, что Тэхён не чувствует его украденных прикосновений, но образ, подкинутый Чимином, все портит. Кусок мяса. Юнги лапает кусок мяса. Ему становится не по себе, он нервно сжимает кулаки, прячет руки под подолом футболки. К горлу подступает комок: – И… что тогда? – Да лучше сдохнуть! – фыркает Чимин, и у Юнги до тошноты кружится голова. Ему кажется, что это он не может пошевелиться, что это его обзывают безнадежным куском мяса. Ему хочется вскочить с кровати и заткнуть Чимину его поганый рот, с наслаждением описывающий мучения какого-то парализованного бедолаги, но Юнги не может. Он словно тоже парализован. Первый раз в жизни Юнги ставит себя на место другого. – Ты поэтому не хочешь жить, да? Потому что это навсегда? Ты знаешь?.. Тебе так сказали, да? Тэхён?.. Ничего. Тэхён не отвечает. Как будто это не с ним Юнги проговорил всю ночь, будто не его знаки научился угадывать с первого, едва заметного, движения. – Тэхён! Ответь… Скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, Тэхён! Ты меня слышишь?.. Возле двери скептически хмыкает Чимин. Он уверен, что проблемы тут не только со спинным мозгом, причем у обоих. Но Юнги наплевать: – Тэхён, а вдруг это ошибка? Тэхён! Вдруг все не так, а? Ведь зачем-то тебя сюда привезли, значит, есть шанс! Слышишь? Давай подождем, Тэхён, а если ничего не выйдет, если ты захочешь умереть, я клянусь, я тебе помогу… У меня же почти получилось… – Интересно, с чего ты взял, что его зовут Тэхён? Ответа Чимин не дожидается, ему пора на ужин. С многозначительным вздохом он сваливает из палаты, а вместо него возникают санитары.