Уроды

Не все в жизни получается так, как мы хотим. Тэхён делает успехи, но Чимин постоянно ноет, что все плохо и медленно, что такими темпами можно получить разве что атрофию всех возможных мышц. Юнги злится, только Чимин во многом прав: проходит месяц, Тэхён намного лучше двигает руками, но даже не может сам есть, а с ногами у них вообще ничего серьезного не получается, хотя Чимин как раз этот путь проходил сам и знает много конкретики. Желания и старания двух мальчишек безнадежно мало, а больше Тэхёном так никто и не занимается. Юнги не раз пытается поговорить с санитарами, требует позвать врачей или администрацию. Все впустую. В лучшем случае его просто игнорируют. Он чувствует себя беспомощным и бесполезным. Он даже не может представить себе, насколько это страшно, когда теряется возможность стать здоровым, уходит драгоценное время, а крестики-нолики превращаются в кресты и нули. В первые дни они часто мечтают о будущем – самом ближайшем и простом. Им не нужно много, Юнги хочется, чтобы Тэхён смог удержать ложку с супом, а Тэхёну хочется научиться завязывать волосы Юнги в хвостик. Но даже эти мечты остаются мечтами. Тэхён не жалуется, работает изо всех сил, но Юнги знает: он расстраивается все чаще и чаще, он тоже понимает, что ему нужна помощь профессионалов, что иначе он вряд ли когда-нибудь встанет с этой кровати. *** Дверь из предбанника в коридор, как всегда, закрыта. За ней – десяток длинных ушей и любопытных носов. Пара шагов – и Юнги закрывает вторую, внутреннюю дверь. Щелкает выключателем. Чимин затыкается на испуганном: «Ой…» Несколько секунд тишины. Потом Чимин просит включить свет, и под прикрытием его голоса Юнги подкрадывается к нему сзади, обхватывает, зажав ладонью рот. В другой руке – осколок стакана, но для перепуганного Чимина – приставленный к горлу нож. Шепот – быстрый, прямо в ухо, на грани слышимости. Эти слова только для одного: – Ты ведь понимаешь, что вся ваша ебаная нора мне кое-что задолжала?.. Понима-а-аешь. А понимаешь, что я этого просто так не оставлю? – Юнги чуть сильнее давит «ножом», жертва легонько трепыхается и почти виснет на его руках. Костыли падают на пол, а до ушей Юнги долетает тихое журчание. – Ух ты, какой эффект. Значит, понимаешь… Слушай сюда, сука. Кто тогда последним был? Это он у вас главный? Он меня на улице ударил?.. Передашь ему, чтобы ночью пришел. Понял меня? Чимин мелко трясет головой, и Юнги позволяет ему съехать вниз, в собственную лужу. Отработавший свое кусочек стекла отправляется в карман. Сцене требуется последний штрих, для Тэхёна. Юнги говорит уже нормально, возможно даже слегка переигрывает с заботливостью: – Не бойся, я помогу. Вот, они чистые… тебе подойдут... Давай, держись за меня, вставай… Вот так… Осторожно. Сюда… Он действительно помогает вконец охреневшему Чимину переодеться в сухое, поднимает, почти тащит на себе до двери, потом до другой. И лишь вернувшись, включает свет. Тэхёну совсем не обязательно знать, как в переполненный пацанами коридор сначала вывалился Чимин в желтых штанах с похабной перепиской, следом вылетела пара костылей, и вдогонку – обоссанные треники. *** Намджун только еще начинает пожинать первые плоды своих организаторских талантов, рассудительно отгоняя мелкие всплески эйфории. Он может управлять тремя подростками без шантажа и угроз, пользуясь лишь собственными мозгами и авторитетом. Он осторожен и внимателен. Он выстраивает отношения с дальним прицелом, настолько честные, насколько вообще умеет. Но его вдруг обходят на повороте. Слепой сопляк из чулана настолько виртуозно втирается в доверие к Чимину, что у Намджуна возникают мысли о сверхъестественном: Чимин еще ничем и никем так увлечен не был. Он целыми днями трещит об обитателях чулана и при этом никого туда не пускает. Цепным псом охраняет культовое место и его хозяина. Чонгук сгорает от любопытства, Хосок от ревности, Намджун от злости. Над его предприятием нависает реальная угроза, но тут случается история с ножом: священная корова и сама не желает больше общаться с шестеркой и выходит на главаря. Два легких пинка – почти что стук. Слепой тенью выскальзывает в коридор, закрывает за собой дверь и прижимается к ней спиной. Прислушивается. С той первой ночи они ни разу не встречались, и Намджун злорадно молчит, предоставляя Слепому самому догадаться, кто перед ним и в каком количестве. Пауза затягивается ненадолго: видимо, результат Слепого устраивает. – Дело есть. Игра качественная. Ни за что не догадаешься, что они не приятели, или, как минимум, не хорошие знакомые. Но, как оказывается, Слепой вообще не тратит слова понапрасну – ни тогда, ни потом. Никогда: – Пара минут без свидетелей. Намджуну ничего не остается, кроме как принять нехитрые правила. – Идем, – говорит он самым деловым тоном, на который способен. Намджун первый, Слепой – на пару шагов позади. Коридор, поворот, еще один коридор. Намджун злится: мальчишка позади него идет так уверенно, что возникают крамольные мысли – выйти на лестницу или завести его куда-нибудь подальше. – Далеко еще? – словно прочитывает Слепой. – Заблудиться что ли боишься? – огрызается Намджун и в следующий миг уже летит. После такой подсечки у него не было бы шансов даже при меньшей скорости. Как и подобает бревну, он падает с ощутимым грохотом, больно ударяясь плечом и головой. – Извини, – естественно, в интонации нет даже намека на вину, – не вижу ни хера, сам понимаешь. Сильно приложился? У Намджуна в глазах звезды; в ответ выходит только что-то невнятно промычать. – Отлично. Значит, по первому пункту мы в расчете. – Представляю, что будет по второму, – бормочет Намджун, поднимаясь. Голова кружится, в левый глаз затекает тонкий ручеек крови. У него и так весь лобешник в шрамах. Плюс один. Спасибо, что не ножом. Намджун приводит Слепого в небольшой холл между лестницами и колясочным пандусом. Здесь несколько кожаных кресел и аквариум с двумя пучеглазыми рыбами. – Садись, тут никто не помешает. Кресло жалобно поскрипывает, когда Намджун корячится, вытирая об коленку кровь с лица. То, как Слепой будет нашаривать себе место, он хочет увидеть двумя глазами. Но Слепой снова обыгрывает: не осчастливив Намджуна ни просьбой помочь, ни неловкими поисками, он просто садится на пол – ровно там, где только что стоял. Именно тогда, глядя вниз на расположившегося у самых его ног Слепого, Намджун и понимает, что конкретно его недооценил: сильный и смелый, беспринципный и скользкий, обративший надругательство над собой в полезный актив – этот мальчик еще даст им всем просраться. И подтереться – его же желтыми штанами. Опустить Слепого им не удастся никогда. Как бы низко тот ни упал, он все равно окажется сверху. – Ким Тэхён: мне нужно знать, почему его не лечат и как сделать так, чтобы лечили. – Это Центр реабилитации, а не больница. Слепой брезгливо морщится: – Ты меня понял. – Понял, – нехотя признает Намджун, – это все? – По большому счету да. Есть еще мелочи, типа, почему я здесь или почему Тэхёна положили в наш чулан – но это не так важно, если не узнаешь, забей. – Да я знаю. – Знаешь? – Знаю. Не знаю только, как ты добился того, что тебя больше не берут ни в одну вашу слепую богадельню. Но могу предполагать. Намджун криво ухмыляется: он и сам не дурак на эту тему, а история с Чимином уже дала некоторое представление. И собственный лоб болит весьма убедительно. – Вот как? Значит, никуда не берут? – Слепой задумчиво возвращает ухмылку, словно чувствует. – Ладно, давай, рассказывай, что знаешь. – Ну, если коротко, то наш директор строит дом. – Блять! – Ну да, как-то так. И, насколько я понял, скидка существенная. Твой папаша высоко тебя ценит. – Дальше. – А что дальше? – Ким Тэхён. – А все то же самое: наш директор строит дом. – То есть? – Ну не тупи, ребенок, – Намджун рад хоть немного поддеть. – Твой отец организовал тебе компанию, чтобы ты прочувствовал всю прелесть собственной жизни. На контрасте. – То есть он платит директору?.. – …За то, чтобы беспомощное создание подольше оставалось беспомощным, – подхватывает Намджун, – а то контраст потеряется, и сынок не успеет насладиться уходом за овощной грядкой. Пауза. – Почему именно он? – Ким Тэхён? Вот этого не знаю. Но, скорее всего, случайная жертва. Угораздило вовремя подвернуться. Ну и родаки, наверно, распиздяи, если совсем не в теме. Кстати, прогнозы у твоего кабачка хорошие. По крайней мере, были. – Ты можешь что-нибудь сделать? – Смотря что. Надавить на директора вряд ли. Халявный дом – слишком жирный пряник, сам понимаешь. Намджун замирает в напряженном ожидании. С тем, что он нарыл, надавить вполне реально. Но большой скандал внутри Центра Намджуну не нужен: он и сам здесь на птичьих правах. У него другие планы. Слепой ловится: – Значит, есть еще вариант? – Есть, но тебе вряд ли понравится. – Почему? – Потому что это тяжелая артиллерия. Почти неуправляемая. Может рвануть так, что и на батьку твоего прилетит… – Да хер с ним! – …и Тэхёна отсюда увезут. – Куда? – Не знаю. Может и никуда, но заранее не скажешь, чего ждать. Намджун хитрит. Намеренно преуменьшает вероятность наиболее вероятного события. Как устроен мир больших людей с властью и деньгами, он уже немного понимает. И шансов на то, что Ким Тэхёна оставят здесь и всерьез займутся его восстановлением, немного. Скорее всего, подхватятся спонсоры из конкурирующих группировок и увезут мальчишку в место подороже и попонтовее. Но Намджуну нужно именно это. Ему нужен Слепой. Естественно, без овощного рагу, с какими бы то ни было прогнозами. – Стреляй. – Ты уверен? – Намджун довольно потирает отсутствующие руки и пристраивает себе под жопу последний пучок соломы: – Фарш обратно не прокрутишь. Слепой молчит. Его беспокойные бледные пальцы, словно лапы паука-альбиноса, зарываются в волосы, ладони нервно сжимают виски. Решение дается ему непросто, но Намджуну оно нравится. – Да. Пацан встает и, не дожидаясь своего проводника, уходит обратно по коридору. На углу на секунду останавливается, потом решительно поворачивает. Намджун еще долго ждет каких-нибудь звуков – удара, падения, ругательств. Напрасно. Слепой просто исчезает в ночном лабиринте. *** Артиллерия Намджуна, несмотря на обещанную мощь, очень мобильна. Уже на следующую ночь в чулане появляется мужик. Все делается тихо и быстро, ни Юнги, ни Тэхёна ни о чем не спрашивают: несколько щелчков затвором – и крадущиеся к выходу шаги. Юнги так и не решается сказать Тэхёну, что это такое было и зачем нужно: его пугает даже мысль о возможном расставании, а любой разговор кажется предвестником беды. Он делает вид, что и сам ничего не понимает, и пытается жить, как прежде, – так, словно не сидит на пороховой бочке, ежеминутно ожидая предательской искры. Юнги становится нервным, вздрагивает от каждого звука и лезет на стену, когда Тэхёна увозят из палаты. Беда, наконец, приходит: однажды утром вместо коляски Тэхёна в чулан залетает мальчишка – урод под номером один – и сообщает, что Тэхёна увозят. Мальчишка ведет Юнги по коридорам и лестницам, ведет быстро, практически бегом, но они чуть было не опаздывают. Коляска уже на улице. Здесь несколько врачей и оборудованная всеми новинками медтехники машина. Здесь все серьезно, и никого не волнует подросток, цепляющийся за руку своего друга в попытке хотя бы попрощаться. Его просто отшвыривают в сторону. Дверь с мягким хлопком закрывается, машина уезжает. А Юнги еще долго сидит на земле возле лавки и прижимает к груди сжатую в кулак руку, словно боится потерять те буквы, которые написал Тэхён: «Люблю т…» Юнги так и не успел ему ответить. По его лицу катятся крупные слезы. Он не может видеть, как в нескольких километрах от него в машине бьется Тэхён, тщетно пытаясь освободиться от удерживающих его ремней. Он не может слышать, как Тэхён плачет, воет и, наконец, кричит, зовет его по имени, срываясь в истерику. Но Юнги прислушивается. И слышит совсем другой звук – знакомый шум мотора, заставляющий его вскочить на ноги, подобраться, словно перед прыжком, и с ненавистью прошипеть: – С-сука! Совесть Юнги, вырвавшаяся на свободу с появлением Тэхёна и задержавшаяся в комнате-мышеловке, наконец, убегает, засыпая все вокруг фейерверком разлетающегося дерьма. Конец первой части