Уроды

Джин радуется, что приехал на старенькой Ауди: оставшегося возле живой изгороди места едва хватает даже для нее. Вилла – небольшой домик в деревушке на пологом склоне горы. Летом здесь можно будет снимать рекламу сливочного масла, а сейчас Тэхён встречает Джина с лопатой в руках; он чистит снег, а его любовь, в берете и пледе, сидит на крыльце. Джин распахивает дверь перед Намджуном, тот неловко выползает из машины. Он два дня провел в госпитале, а на третий так всех задолбал, что врачи разрешили его забрать. Ему стало плохо после пересадки, из аэропорта он уехал на скорой, но в итоге отделался лишь небольшой пневмонией, а Джин – легким испугом и убежденностью в правильном выборе. Два дня в пустой квартире – этакая демоверсия возможного возвращения без Намджуна – выдавили из Джина последние капли сомнений. Тэхён втыкает лопату в сугроб, делает шаг навстречу Намджуну. Джин нарочно долго возится возле багажника, давая им возможность присмотреться друг к другу. Они должны были встретиться не так и не здесь, но, слава Богу, та первая встреча не состоялась. – Привет, я тебя помню, – Намджун останавливается, и Джин не может оторвать взгляда от его спины в своем светлом пальто, от нелепой шапки и шарфа, от нерешительно переминающихся ног. Намджун умеет чувствовать себя неловко. Для Джина это открытие. Впрочем, Тэхён всегда вытаскивает из глубин чужих душ все самое светлое и правильное. – Странно, но я тебя даже не видел, – Тэхён улыбается. Все прекрасно знает и улыбается. Для него главное – любовь Юнги. Остальное не имеет значения; он всех людей априори считает достойными счастья. – Идем в дом, замерзнешь. Юнги как по волшебству вырастает рядом с Тэхёном, спрутом цепляется за его руку и ухмыляется в сторону Намджуна: – Странно, что он не подох в самолете. Было бы в его стиле. Джин и сам об этом думал. Две ночи, после того, как просыпался от собственных криков, он сидел в новой ванне и дрожал в горячей воде, пока не краснела кожа и не покрывались бугорками пальцы. Джину тоже казалось, что сказка для Намджуна не может закончиться хорошо: проживший большую часть жизни по законам подлости, он и умереть должен был в соответствии с тем же законом – не долетев до мечты каких-то трех сотен километров. Но, похоже, у Намджуна и подлости еще остались дела на этом свете. Или Джин не такая уж и мечта. – Не дождешься, – фыркает Намджун, – я еще не поговорил с унитазом. Встречу с унитазом пришлось немного отложить. Джину нужно разгрести рабочие завалы. Намджуну нужен уход и свежий воздух. Тэхёну нужно как-то излить свою благодарность. Слепому не нужно ничего, но он не возражает. На полу идеально чисто, в углу лежат пестрые колбаски скрученных ковриков. Джин затаскивает сумки, помогает Намджуну раздеться, а Тэхён уже крутится у плиты, разогревает что-то в большой сковороде. Слепой наливает воду и ставит чайник, потом обнимает Тэхёна сзади и прижимается к его спине, утыкается лицом в плечо. Джину кажется, что Слепой метит территорию. Что показывает им с Намджуном, насколько они здесь лишние. Все-таки не так представлял себе Джин этого человека. Понятно, что словам влюбленного Тэхёна доверять не стоило, но даже описание Намджуна кажется Джину чересчур мягким, сглаженным, недостаточно правдивым. Слишком осторожным. Только Тэхён может не понимать, как этому человеку удавалось держать в страхе жалкую кучку детей. Джин — взрослый человек, но даже ему делается неприятно от одной только идеи вступить в противостояние с мальчишкой по имени Мин Юнги. Внутренний бизнесмен Джина по привычке пытается подыскать Слепому место, на котором он мог бы принести выгоду, но видит его только в одной роли – в роли конкурента. Если бы Слепому чуть больше повезло при рождении, он стал бы такой же акулой, как и его отец. Впрочем, еще не поздно. Сейчас пацан озабочен лишь своей сумасшедшей любовью, но пройдет время… И тогда он еще даст им всем просраться… Тэхён ворочает лопаткой в сковороде и трется щекой о волосы Юнги. Слепой неприятен Джину. Внешностью и наглостью. Тем, что, в отличие от Тэхёна, вызывает совсем другие чувства. Страх, зависть, ревность – не будь рядом Намджуна, Джин бы не выдержал. Двое у плиты кажутся ему слипшимися пельменями – если попытаться их разделить, то у одного оторвется кусок теста, и будет дыра в боку, через которую вывалится мясо. Кто из них потеряет себя, а кто сможет остаться целым? Джин думал, что знает ответ. Но бледные щупальца намертво сливаются со светлой рубашкой на груди Тэхёна, и Джин больше ни в чем не уверен. Проходят две или три минуты, а он уже не представляет их по отдельности. – Слышь, Слепой, а Хосок трахнул Чимина! Ты в курсе? Намджуну не до мелочей, он, как всегда, начинает с главного. Как будто они виделись только вчера. Как будто Намджун не подлец, не предатель и ничего не должен Слепому. – Н-да? Наконец-то. Давно ему говорил, что этого мудака нужно выебать. Тэхён, который свято верил, что Юнги не знает ни одного плохого слова, лишь чему-то загадочно улыбается. Слепой целует шею Тэхёна, отвечает лениво, как будто Намджун и правда ничего ему не должен. Как будто ему абсолютно плевать, кто тут подлец и кто предатель. Слепой не ждет благодарности и не благодарит сам. Джина это задевает, хотя он-то как раз не сделал ничего такого, что не было бы выгодно ему самому. Ему нужен был Тэхён. Но Тэхён целый, счастливый, а не с дырой в боку и мясом наружу. Может быть, со временем у Джина получилось бы вернуть его к жизни, но время Джина стоит немалых денег, а свобода Слепого обошлась ему лишь в окончательное прощание с остатками иллюзий. Да и возиться с Тэхеном, притащив с собой Намджуна, было бы как минимум неудобно. Джин ловит себя на мысли, что Слепой неприятен ему не потому, что он такой, какой есть, а потому, что вынуждает узнать себя сразу, не позволяет снимать слой за слоем и привыкать постепенно: «Вот он я. Подавитесь. А кому не нравится – идите на хер». Он и в самом деле ненавидит весь мир, кроме Тэхёна. *** Холод окутывает мгновенно, он везде: сверху, снизу, внутри и снаружи. Он сковывает движения и мысли. Собственное дыхание кажется промозглым ветром. Темнота наоборот, отступает. Она не абсолютна, она имеет багровый оттенок. Он ползет по стене, по полу, по голому телу Сокджина. Рядом лежит кто-то – тоже с багровым оттенком. Чужая рука давит на грудь и не дает дышать. От нее как будто еще холоднее. Сокджин хочет ее убрать, цепляет под запястье, отталкивает. Рука летит не так, как должна по всем законам физики и физиологии. Сейчас она снова к нему вернется, ударит в бок липким, острым, кровавым… Сокджин кричит. Ладонь резко опускается ему на лицо, зажимает рот: – Сука, чё орёшь, люди спят! – шипит возле уха Мин Юнги, и Джин окончательно просыпается. Он вытирает пот со лба и поджимает колени. Глупо, потому что Слепой все равно не видит, Тэхён все равно знает, а Намджуну рано или поздно придется узнать. На время отступив, кошмар возвращается уже третью ночь подряд. План Джина терпит сокрушительное фиаско. Последние две недели слишком много изменили в его жизни, но то, что хотелось изменить больше всего, накрепко засело в извращенной психике. Джин ни на что не надеется, он просто очень устал. Он омерзителен сам себе, но неожиданно ему хочется сделать так же, как делает Слепой – сразу, наотмашь. А кому не нравится – идите на хер. Пижамная вечеринка с ужастиками заканчивается уже под утро. Джин очередной раз превращается в Ким Сокджина и рассказывает все, отпуская на волю нездоровое желание выговориться и выплескивая полные параши ненужных деталей. Про розовые картонки с блестящими словами. Про сеульского копа, называющего его хёном. Про то, как найти никому не известных дилеров. Про знакомый до последнего кирпича подвал. Про то, из-за чего панически боится любой наркоты и почему наблевал, увидев Намджуна. Про Джину Ким и шрамы от ожогов на своей жопе. Тэхён, добрый мальчик, держит его за руку. В его представлении обдолбавшаяся до беспамятства шлюха олицетворяет собой трагедию всех сбившихся с пути детей. Он наверняка жалеет о том, что наговорил тогда Джину в пылу ссоры – жалеет, даже если Джин и в самом деле убийца. Но даже Тэхену совершенно не льстит ощущать себя наследником садиста и извращенца - в его взгляде проскальзывает осуждение, и он все теснее прижимается к Юнги. Намджун штатно борется с одышкой и снова по-собачьи наклоняет голову вбок, словно мысленно возвращаясь в момент их первой встречи. Он понимает, что за исчадие ада увидел тогда Джин, но он слишком умен, чтобы не понять и остального. Он бы предпочел услышать все это в более скромной компании, а кое-чего не слышать вообще. Слепого волнует только рука, которая касается не его. Он вроде бы не возражает, но бесится. И нарушает тишину, как только Джин делает достаточно большую паузу, чтобы считать ее намеком на окончание рассказа. – Идем, – говорит он Тэхёну, – кажется, нас ждут не самые спокойные ночи, так что предлагаю доспать. Тэхён послушен. С Юнги он пойдет куда угодно, по первому зову. Они идут настолько близко друг к другу, что фигура кажется невозможной. Как только хлопает дверь их спальни, Намджун подрывается с кровати. Крадется бесшумно. Профессионал. В комнате переговариваются. Не шепотом, но слов не различить. Намджун прислушивается, потом недвусмысленно кивает в сторону двери, и Джин тоже осторожно прижимается к ней ухом. – ...но почему ты ему не сказал? Гаденький смешок: – А не хер! Пусть помучается. У Джина замирает сердце. – Он и так уже намучился, Юнги… Столько лет… – боль в голосе Тэхёна, как всегда, настоящая. – Ты ведь не обидишься, если я скажу, а? Молчание. Джину кажется, что он слышит, как щелкает крышечка на тюбике смазки. Судя по темному взгляду Намджуна – не кажется. – Да уже пофиг… – скрип кровати, шуршание ткани, снова скрип. И резкий голос, почти крик: – …потому что один безрукий гондон очень громко стоит под дверью! Намджун ржет. – Откуда ты знаешь? – спрашивает он прямо через дверь. Джин думает, что про гондон, но ошибается: Намджун слушал дольше и слышал больше. – Что-то я не помню, чтобы мы пересекались с этими козлами. – Пацаны в камере рассказывали, – Слепой больше не кричит, но говорит достаточно громко, чтобы ни у кого не возникло мысли войти в комнату. – У одного так недавно дядьку убили, или еще какого-то родака, я не вникал особо, я же не знал, что встречу придурка, который воображает себя невъебенно крутым палачом! Но трупаков таких несколько было, короче, их тема, типа казнь у них такая. Намджун что-то объясняет Джину про ошметки китайской наркомафии, которые то пропадают с горизонта, то выплывают снова: об их жестокости ходят разные слухи, но никакой конкретики Намджун не знал. Джин слушает жадно, он понимает: его страданиям пришел конец. Он не убийца. И его... человек, который когда-то был его отцом, не мог этого не знать. И Слепой тоже не собирался облегчить Джину жизнь. Джин глупо улыбается; его ведет, ноги слабеют, и он непроизвольно опирается на дверь. Та бесшумно подается. В открывшейся картине есть что-то неземное, невероятно красивое. Два обнаженных человека кажутся одним фантастическим цветком. Тэхён сидит посреди кровати, вполоборота к двери, Юнги – верхом на нем, прижавшись грудью и обхватив ногами. Руки Тэхёна ласкают его спину, касаются максимально, не только ладонями, словно Тэхён хочет слиться с любимым всей поверхностью своего тела, всей кожей, всей душой. Юнги обнимает Тэхёна за плечи и двигается – медленно и плавно. Колени опускаются и поднимаются, словно крылья бабочки. Волна начинается в груди, течет вниз, доходит до бедер, сильной дугой вжимается в Тэхёна и снова устремляется наверх. Тело Юнги еще не совсем взрослое, но молодость и естественная грация человека, который даже не знает, насколько божественно сейчас выглядит, делают его идеальным. В каждом изгибе – волшебство. В каждой волне – море. Магия не успевает разрушиться, даже когда Юнги отрывает одну руку и вытягивает ее средним пальцем в сторону двери. Через секунду рука снова ложится на плечо Тэхёна, скользит на шею, на затылок… Тэхён не мешает Юнги вести, не направляет и почти не двигается сам. Его руки все так же ласковы, а корпус лишь слегка, отзывчиво и деликатно повторяет волну, просто чтобы быть ближе, не разрывать трепетного касания тел. Амплитуда целомудренна, темп не нарастает, поцелуй долгий, нежный, чистый. Никаких пошлых звуков – тела ни на миг не отрываются друг от друга. Никаких стонов – лишь иногда Тэхён порывисто вдыхает, и тогда следующая волна Юнги получается чуть более вязкой и сильной. Они просто наслаждаются друг другом, ловят каждую секунду выпавшего им счастья. Глаза Тэхёна закрыты, он не видит Джина, но Джин видит Юнги его глазами. Он тихонько прикрывает дверь. Намджун его ждет. Снова как бродячий пес – с одеялом в зубах и затравленным взглядом. Он тоже под впечатлением, но ему эта ночь не приносит утешения. – Получается, я тебе и не нужен, да? Почти не вопрос. Вымученная кривоватая улыбка, ямочка на болезненно-бледной щеке. У Джина становится тесно в груди, как будто это ему тяжело дышать. – Нужен, малыш. Очень-очень нужен. У них тоже все получится. Пусть не так красиво, пусть по-другому, но получится. Остаток утра они тоже проведут в постели. За завтраком Намджун озаботится вопросом, куда все-таки подевался Хосок. Джин снова соврет, скажет, что не знает. Но Намджун и без него найдет ответ – самым привычным для себя способом, то есть чужими руками. Через несколько дней на небезызвестном Джину сайте сеульской газеты появится еще одна сопливая статья, на этот раз о тяжелой судьбе подростка-инвалида, который обрел долгожданное счастье в семье своего лучшего друга. Проржавшись, Намджун со Слепым обсудят, кто из «друзей» кого нагибает, пока наивные предки горбатятся на своих полях и свинарниках. В тот же день Джин перевезет Намджуна в городскую квартиру. Намджун, наконец, поверит, что он действительно нужен. Полночи они пробарахтаются в ванне, и Джин снова покажет, как использует душ без лейки. Унитаз категорически откажется общаться на корейском, и Намджуну придется выучить английский. А потом и немецкий. Джина Ким тоже выучит несколько новых корейских слов, потому что притащит домой еще одну псину – рыжую, тощую, на трёх лапах и с порванным ухом. Намджуну они действительно понравятся – и не по годам умная девочка, и мама, и все их собаки. Летом Джин прокатит Намджуна вниз по Дунаю от Вены до Голубацкой крепости. Про свое желание съездить в Верону Намджун даже не вспомнит. Слепой везде будет таскаться за Тэхёном, и Тэхён все время будет держать его под руку, за руку или вообще на руках. Джин будет завидовать тому, что у них есть повод, Намджун – что есть руки. Тэхён познакомит Джину Ким со Слепым, и те неожиданно найдут общий язык. Словарный запас девочки обогатится еще больше, хотя и не теми словами, которые можно встретить в уважающих себя словарях. А вот Джин так и не найдет общего языка с Юнги. Несмотря на неоднократные заверения Тэхена в том, что Юнги на самом деле очень ему благодарен, у Джина навсегда останется неприятный осадок от жестоких слов Слепого. «Пусть помучается». Что это было? Глупая детская месть? Ревность? Неадекватность? Не мог же он не понимать, что Тэхён слишком добрый, что все равно расскажет? Постепенно Джин смирится с присутствием Слепого в их жизни и перестанет видеть в нем потенциальную угрозу, но проникнуться к нему симпатией все равно не сможет. Чувство вины и жуткий сон, наконец, оставят Джина, и Намджун по утрам будет просыпаться не от истошных криков, а от нежного: «Я люблю тебя, малыш». Со временем они оба успокоятся и научатся доверять друг другу настолько, что однажды Намджун расскажет Джину и о штанах, и о том, почему убежал от него в отеле. Южнокорейский чиновник покорит очередную должностную вершину, но Джин только равнодушно улыбнется. Он больше не будет благодарить отца в интервью. Он сможет похоронить своих мертвецов и всецело отдаться настоящему - семье и работе. К счастью, Джин так и не узнает, что в изоляторе Мин Юнги все девять дней провел в одиночной камере.