petty secret - petty jealousy

      Олежа по натуре человек искусства. Всегда мечтал поступить в театральный, но, когда отец отдал ему приказ немедля опустить эти мечтания и взяться за голову, Душнов вдруг открыл в себе заинтересованность в рисовании. Хе, если не можешь выступать на сцене, тогда нарисуй выступление на сцене, ведь так?       Ещё учась в последнем классе, получая достаточно много карманных денег, он мог позволить себе и краски, и хорошую бумагу, и иногда холсты. Жил он только с отцом, а тот работал с утра до ночи, и интересоваться жизнью сына ему не то, чтобы не хотелось, скорее времени не было. Так что Олегсей мог спокойно рисовать весь день, точнее вечер, уже после школы и репетиторов. А ночью он прятал всё в шкаф. Отец не одобрит, скажет, что пустая трата времени и денег, снова прикажет взяться за голову, и, как самый лучший итог – просто сожжёт все его старания, ну либо же вывезет на свалку. А так, если он будет прятать всё в шкаф, отец ни о чём не узнает. Не будет же он туда лезть, да?       Последние несколько месяцев школы и всё лето он мечтательно вздыхал, размышляя – когда он будет жить в общаге и учиться в университете он сможет без проблем покупать всё, что ему угодно, и ничего не прятать! Сможет даже повесить на стену картину, которую сам же и нарисовал, если захочет. Но мечтам не суждено было сбыться.       Было мало денег. Постоянно рисовать не получалось. Тех красок и той бумаги, что остались у него ещё со школы, хватило только на первый семестр. Дальше пришлось докупать. А когда бюджета критически не хватало на всякие хобби, приходилось пробовать себя в графике. Рисовать одним только карандашом было не то, чтобы неудобно или некрасиво… было как-то не живо. Красками Олежа мог вселить в картину душу и жизнь, а с карандашом он управлялся не так умело.       Но иногда деньги всё же были. На праздники, например, его буквально задаривали деньгами. Да, в основном отец, но иногда и мама. Так задаривали, что если бы он их тратил только на еду, то хватило бы, пожалуй, на добрых таких четыре месяца. Это если есть три раза в день (чего Олежа не делал) и питаться только здоровой, но довольно дорогой пищей (чего Олежа так же не делал). Но вместо этого он тратил большую половину на своё увлечение.       Олежа всё ещё отчётливо помнит, как после пар, весь мокрый от дождя, он бежал в магазин за холстом, так как у него недавно прошёл День рождения и денег было предостаточно. Но, вот не задача, магазин оказался закрыт. И Олеже, как в забавных русских мелодрамах, пришлось под ливнем идти в общагу с пустыми руками, но зато с деньгами. Которые, к слову, потом кто-то выкрал, Душнов даже и не может вспомнить кто (да и не факт, что он когда-то в целом знал). Тогда, при жизни, было обидно и грустно, теперь же – даже смешно.       Когда-то давно, так же на первом-втором курсе, он задумывался брать заказы на работы. Ну а что, можно иметь дополнительный заработок… но отложил идею на потом, так как именно в тот момент у него критически не хватало времени. Да, теперь у него времени много, да вот только…       Сейчас, когда ему приходится делить комнату с Дмитрием Побрацким, он даже и не задумывается о дорогостоящих холстах и масляных красках. Да что там о масле – даже о детской гуаши вспоминать не приходиться. У них вечно ни на что не хватает денег, иногда и на еду, что там говорить о хобби Олежи.       Да Олежа так-то и не говорил.       Дима не разу не удосужился поинтересоваться, что приносило радость при жизни Душнову. А раз не интересуется, значит и говорить не нужно, так ведь?       Но, иногда, когда Дима дремлет, Олежа ворует у того карандаш и последние страницы тетрадей, рисуя на них всё, что ему угодно. Иногда и самого Побрацкого. И потом прячет куда подальше, а позже выслушивает очередные возмущения парня из-за того, что у него снова непонятным образом количество листов в тетради с двадцати четырёх сократилось до шести. Да, Дима много и часто спит, а Олежа, следовательно, много и часто рисует.       Его книжная полка над кроватью буквально завалена рисунками. Он вкладывает их между страниц книг, или за книги, или под книги… в общем прячет. Зачем и почему? Наверное, привычка. А может Олежа просто хочет, чтобы между ним и Димой была хоть одна тайна, пусть и такая, на первый взгляд (да и на второй), глупая. Ну а ещё Дима будет ругаться, если узнает, кто воровал у него листики из тетрадок.       Вообще они с Димой часто говорят и о том, и о сём… Если кратко – обо всём и ни о чём. И часто затрагивают разные, не сказать, чтобы личные, но весьма интересные темы. Причём делают это настолько часто, что Олеже порою просто начинает казаться, что он о Диме (и Дима о нём) знает всё. От его любимого цвета до каждой девушки, с которой тот успел переспать за свои немногочисленные года жизни. Так Душнов смело может предположить, что тайн между ним и Димой нет никаких.       Так что… пусть одна мелочь остаётся секретом для студента. Хуже не станет.       И этот секрет долго оставался таковым. Да, до одной ночи.       Было два часа ночи. И это, поверьте, уже о многом говорит. На пример, Дима спит, Олежа нет. Следовательно, Олежа занят своим любимым делом. Ну ладно, не любимым, но тем, чем может заняться в два грёбанных часа ночи. Кхм, так вот, призрак вырывает лист из пыльного, уже пожелтевшего от старости, с двумя только исписанными страницами конспекта. Он нашёл его на верхней полке шкафа, удивляясь попутно, как же он мог его раньше не замечать. Да это ведь ценная находка! Дима о нём даже и не знает, так как этот конспект вообще, наверное, со времён его, Олежи, учёбы. Ну, и жизни в общем. Так что парень даже не будет возмущаться, да и вообще…       Душнов мгновенно приутих в своём внутреннем ликовании, так как услышал какой-то шорох, как ему показалось, со стороны кровати Димы. Он медленно повернул голову, боясь наделать лишнего шума (хотя он, по факту, и не мог), но Побрацкий всё так же спал, только уже перевернувшись спиной к стене. То бишь лицом к призраку.       Олежа тихо выдохнул. Не проснулся, значит хорошо. Призрак таки вырвал несчастный жёлтый лист в мелкую клетку и опустился на свою кровать с ним же в руках. Сейчас ему предстоит самая трудная часть – придумать, чтобы на этом листе изобразить.       Душнову хотелось бы нарисовать какой-нибудь пейзаж, но он оставил эту задумку из-за отсутствия красок. Будет выглядеть не так живо, как хотелось бы, если нарисовать какую-нибудь реку или лес простым обычным карандашом.       Призрак ещё долго сидел, раздумывая и крутя в пальцах практически закончившийся карандаш. Его, к слову, не мешало бы заточить, но Олежа боится, что тогда от карандаша вообще ничего не останется. Рисунок получится смазанным, разумеется… но ладно, других вариантов нет.       А если… снова нарисовать Диму? Ах, нет, у него накопилась знатная такая куча разномастных листов с изображённым на них лицом Побрацкого, и Олежа готов поспорить, что из них можно хоть выставку устраивать. Их действительно накопилось минимум два десятка, так что, пожалуй, нет, не в этот раз.       Хорошо, а если портрет не Димы, а… Оли?       С преогромнейшей печалью для себя Душнов понял, что не помнит во всех деталях лицо своей же сестры. Нет, конечно, он часто видит её и в университете, и в общаге, но как-то мельком, толком не рассматривая. Нет, он прекрасно знает овальную форму лица Оли, её серые глаза, немного пухлые губы, и веснушки… а нет, стоп. Оля их замазывает сейчас, да, значит без веснушек. Короткие, выкрашенные в тёмно-фиолетовый цвет с голубыми концами волосы, что ранее были светло-рыжими… эх, да, безусловно, Олежа знает, как выглядит его сестра, но как-то… не полностью. Отдельные детали внешности. И если их сложить воедино, они создают иную картину, нежели должны. Ой, как же сложно изъяснять мысли.       Ладно, с грустью в душе, опустим и Олю. А что если Антон? Щёки покрылись незаметным в темноте лёгким румянцем. Ну, Антона он помнит превосходно, но как-то был не настроен его сейчас рисовать. Нет-нет, не сейчас.       Честно, Олежа ещё долго размышлял над тем, кого (или что, на крайний случай) нарисовать. Перебирал всех знакомых ему людей. Даже о родителях вспомнил, но так… издали.       И в итоге, черкнув от балды на листе набросок совершенно незнакомого ему женского лица, на ходу придуманного, он откинулся спиной на стену и, незаметно для себя, уснул с листом в руках. Он от усталости совершенно забыл про свои тайны и не спрятал рисунок на своей книжной полке. А, и иступившийся в край карандаш он так же забыл положить обратно на стол возле холодильника, где было его законное место, ещё с самого заселения сюда Побрацкого. Вместо раннее описанного он оставил карандаш лежать на своей же подушке.       Удивительно даже. Олежа так никогда не вырубался.       А Дима так рано не просыпался.       Да, Побрацкий проснулся ровно в пять тридцать утра. Сам себе поразился, сходил умылся в полностью безлюдную общую ванную, и только по возвращению оттуда заметил Олежу, спящего в странной для него позе, да ещё и с каким-то листом в руках.       «ну и что это он? – подошёл к призраку Дима, намереваясь разглядеть что за лист держит его сожитель, - рисует девушек? Занятно. А признаться, весьма ну… неплохо рисует. Он не говорил, что умеет… Кто это кстати? – чуть лучше приглядываясь к рисунку, спросил себя парень, - я её не знаю… возможно его бывшая однокурсница. Но хотя… он же вроде говорил, что ни с кем кроме своего Звёздочкина и сестры не общался особо. Но это не Оля. Хм, а кто тогда?» – студент действительно задумался.       Думал-думал, а в последствии решил, что не его это дело, да и вообще, с каких это пор он заинтересован в Душнове. Он решил, что если сам не забудет, то спросит своего друга об этой девушке. Любопытно ведь.       И с этой мыслью он направился собирать себе сумку. Да, обычно этим занимается Олежа, но поскольку сегодня Побрацкий встал раньше Душнова, тот решил сделать всё сам. Легко ведь.       По-хорошему надо было бы разбудить полтергейста, но в Диме проснулась некая жалость к нему, поэтому он решил дать тому поспать ещё часа два. Ну, если призрак сам не проснётся до окончания этого срока.