Grand Piano/Рояль

Впервые Кан Джина встречает его при наихудших обстоятельствах. (Она быстро понимает, что наихудшее — это его направление, а спустя время она узнает, что это его константа.) Она сидит на скамейке в парке, рыдая в ладони, и до костей мокнет под холодным дождем. Ее трясет от слез, на коленях тяжелая сумка, где лежит богом забытый телефон, в котором это чертово сообщение наверняка все еще освещает экран. Джина не знает, как это случилось. Только что она была счастлива, настолько счастлива, что постоянно ловила себя на мысли, что беспричинно улыбается как идиотка (во время обеда, во время экзамена по математике, когда чистит зубы, всегда). Ей казалось, что ничего плохого не произойдет. И вот она словно ребенок заливается слезами на облупившейся скамейке в парке во время грозы просто потому, что Ким Минсок, с которым она встречалась два года, решил, что он просто больше это не чувствует. Парень даже не потрудился объясниться лично. Джина сжимает руки в кулаки и дрожит от холодного дождя, пока слезы скатываются по щекам. Ей кажется, будто Минсок вырвал ее сердце, растоптал, и теперь оно болит. Но затем ледяное ощущение скатывающегося по коже дождя прекращается. Поглощенная своими горестными мыслями, Джина лишь спустя пару минут замечает. Она открывает опухшие глаза и моргает, оценивая обстановку. На улице все еще идет сильный дождь. Она поднимает взгляд, держа кулаки около рта — безнадежный способ остановить рыдания. Джина в замешательстве хмурит брови и слезящимися глазами смотрит сначала на нависающий над ней зонт, а затем на парня, который его держит. Джина моргает. Слезы до сих пор застилают глаза. Он старательно смотрит вперед, а огромный черный зонтик скрывает их обоих. Джина изучает его сквозь плывущее изображение, его темные волосы спадают на большие глаза. Взгляд падает на изгиб носа, остроту подбородка и ниже — на мягкие на вид губы в виде сердечка. У него красивый профиль, и в любой другой ситуации Джина смутилась бы от обстоятельств (будьте уверены, смущение точно охватит ее в последующие дни). Джина дрожит, наблюдая, как красивый парень смотрит на нее своими большими глазами, пока не переводит взгляд на деревья на другой стороне дорожки, которые, похоже, находит очень интересными. Он прикусывает нижнюю губу, не скрывая беспокойства. «Похоже, рыцари еще не перевелись на свете», — с невеселой усмешкой думает Джина и отводит взгляд от парня. Она не может перестать плакать, несмотря на то, что знает, что незнакомец наблюдает, как она расклеивается на скамейке в парке в двух кварталах от дома. Она просто продолжает плакать, смутно понимая, что парень не двигается с места ни на миллиметр, добросовестно выполняя задание, которое сам себе и придумал. Когда она все выплакала, периодически тихонько икая и вздыхая, он наконец-то переводит на нее взгляд, наблюдая, как она вытирает слезы с практически болезненно опухших глаз. В его взгляде есть что-то нежное, несмотря на всеобщую серьезность. Под взглядом больших глаз Джина чувствует себя комфортно, потому что в них нет ни смеха, как она ожидала, ни жалости. Они просто задумчивые, спокойно мерцающие. Джина смотрит на него, щеки пылают от запоздалого смущения. Она неловко машет перед собой руками, пока не втискивает их между бедер, заставляя себя перестать дергаться. — Эм, — неловко мычит Джина, голос хриплый, а в горле ощущается зуд, — спасибо за то, что… сделал это? Ее слова звучат больше как вопрос, и парень хмыкает. В мягком взгляде отражена забава, и на губах появляется неожиданно добрая улыбка. — Пожалуйста, — отвечает он, и Джина уверена на сто процентов, что он мысленно с нее смеется. Она нервничает под его взглядом. Его губы в форме сердечка трогает улыбка, и она морщится. — Ладно, в общем, эм… — Джина встает со скамейки и в процессе едва не врезается в него. Он стоит близко, достаточно близко, чтобы зонт накрывал их обоих. Он нависает над ней, удивленно глядя, когда она моргает. Джина отходит от него и от зонтика, тут же оказываясь мокрой от дождя. — Я пойду. Эм, мне нужно идти, — бормочет Джина. Однако не успела она рвануть в сторону дома, как рука с легкостью хватает ее за рукав школьного пиджака. Джина через плечо оглядывается на парня. Он просто улыбается, прищурив глаза, и сует ей в руки зонт, набрасывая на голову капюшон от худи. Джина моргает, ошарашенная от доброго жеста и чертового рыцарства. — Еще одна минута под дождем — и ты простудишься, — с некой торжественностью заявляет парень, пристально глядя ей в глаза. Она видит, как он мокнет под дождем, капли стекают по носу, а худи темнеет от влаги. Она быстро мотает головой, пытаясь отдать зонт: — Нет, я не могу, — хмурится Джина, — я тебя даже не знаю. — До Кёнсу, — произносит парень, делая шаг назад и не обращая внимания на зонт. — Что? — Меня зовут До Кёнсу. Теперь ты меня знаешь, — говорит парень — Кёнсу, отойдя уже на несколько шагов. Он сужает глаза, рассматривая ее школьную форму. Она крепче сжимает зонт. — Приятно с тобой познакомиться… Он пытается прочитать ее бейдж, молча двигая губами, но так сильно щурится, что она боится, что он перенапряжет зрение. Вместо этого она говорит ему свое имя, это единственное, что она может сделать. — Кан Джина. До Кёнсу просто улыбается и кивает. А затем уходит. Где-то вдали грохочет гром. Джина удивляется, как улыбка может быть настолько милой. *** После этого Джина не видит его неделями и вскоре начинает думать, что он ей привиделся. Она постоянно на что-то отвлекается, возится с книгами, оглядывается по сторонам, и ей не нравится то, как сильно ей хочется вновь увидеть До Кёнсу. Она хочет доказать себе, что он не был плодом ее воображения. — Ты видела новости этим утром? — Пак Чонхва подбежала к Джине. — Они нашли что-то ужасное в центре города, и я беспокоилась, потому что ты живешь… Джина на секунду отключилась от ее бормотания, засовывая книги в шкафчик и вынимая те, которые ей нужны для занятий, рассеянно рассматривая толпу учеников, оживленно шепчущихся в коридоре. — Эй! — Чонхва окликает ее и машет руками. — Земля вызывает Джину! Ты вообще меня слушаешь? — Эй, Кан, — шкафчик громко захлопывается перед ее носом, и Джина резко поднимает глаза, занеся руку на полпути к шкафчику и встречаясь взглядом с О Сехуном, который пристально смотрит, сощурив глаза. Он убирает руку со шкафчика и втискивается между Чонхвой и Джиной. Темные волосы нависают на глаза, и он пытается (что не удается) выглядеть круто. Он выглядит так, будто сбежал из какой-нибудь манги про повседневную жизнь, которые так любит читать Чонхва, и Джина закатывает глаза, игнорируя спрятанную в его темных глазах вспышку беспокойства. Джина убирает руку и хмурится. — И что это было? — она несколько раз бьет его по руке, пока Сехун не вскрикивает и, прижимая руку к себе, сюсюкается с ней. — Если за тобой наблюдают сейчас твои фанатки, то это не значит, что ты должен стоять с таким видом. — Я не поэтому стою с таким видом, — громко заявляет Сехун, и Чонхва тихо хихикает, закатывая глаза и выглядывая из-за его спины. По мнению Джины, это выглядит смешно, потому что Чонхва едва ли достает Сехуну до плеч, и ее голова еле видна. Джина снова открывает шкафчик, тем самым ограждая лицо Сехуна от себя, и слышит в ответ его недовольное ворчание и радостный смех Чонхвы. В разговоре пауза. Чонхва с Сехуном о чем-то переговариваются между собой, пока Джина достает тетрадь по естественным наукам и запихивает в рюкзак. Она слышит отрывки разговоров других учеников, большинство из которых она считает полной чушью, особенно когда до нее доносится что-то про серийного убийцу. — Ты вся на нервах, — говорит Чонхва, выглядывая из-за Сехуна и шкафчика, и на ее обычно улыбающемся лице виднеется плохо спрятанное беспокойство и жалость. — Я в порядке, — бормочет Джина, тряся головой. Сехун тоже выглядывает из-за дверцы, его взгляд смягчился: — Если это из-за Мин… — Я же сказала, что в порядке, — хмуро повторяет Джина. Она ощущает небольшую тяжесть на сердце, когда Сехун грустнеет и быстро переглядывается с Чонхвой. Оказывается, голос Джины отзывается эхом, и некоторые студенты оборачиваются на нее. — Ладно, — вздыхает Джина и, внезапно широко улыбаясь, машет телефоном. — Хани сказала, что уже в классе, и хочет, чтобы мы поторопились. Она сидит там одна и чувствует себя полным лузером. — А она еще не поняла, что она и есть полный лузер? — острит Сехун, свесив голову набок. Он выгибает бровь, и челка спадает на глаза, вызывая у восторженных фанаточек визги по всему коридору. Чонхва даже не удостаивает Сехуна ответом, поворачиваясь к Джине. Она хватает подругу за локоть и тащит за собой. Сехун закрывает за Джину шкафчик и бестолково машет поклонницам, после чего быстро опускает руку, будто бы поняв, каким идиотом выглядит. Он манерно поправляет волосы, отчего пару девчонок в коридоре глупо хихикают. — Увидимся на математике, зануда. Скажи Чонину, что ему лучше не спрашивать у меня про домашку, иначе я его кастрирую, — кричит Чонхва, миленько улыбаясь. Джина громко смеется, и Сехун хмуро смотрит, закатывая глаза, несмотря на легкое беспокойство, до сих отражающееся в приподнятой брови. *** До Кёнсу не видно нигде, в то время как Ким Минсок, к большому разочарованию и горькой злости Джины, повсюду. Она постоянно видит его на коридорах, иногда они встречаются взглядами, и она первая отводит глаза, волнуясь, что он увидит, как она расстроена из-за того, что он счел весьма ничтожным. Джина наблюдает, как он обнимает на коридоре хихикающую девчонку, наклоняется к ней, шепчет что-то на ухо, и ее сердце скручивается тысячу раз. (Она прекрасно представляет, как та девушка себя чувствует, потому что Джина была этой самой девушкой два чертовых года.) Лучший друг Ким Минсока, Лухан, бросает на нее взгляд, и его игривые глаза расширяются. Мир для Джины вмиг останавливается, и ей становится интересно, скажет ли Лухан Минсоку перестать или еще что-нибудь в таком духе (перестать разбивать ей сердце, когда оно уже и так сломано). Но он просто улыбается, дружелюбно, с жалостью, и Джина сжимает руки в кулаки, ногтями впиваясь в кожу. Она оглядывается и замечает на себе взгляды людей, с которыми даже не знакома, полные жалости взгляды, как и у Лухана. Она это ненавидит. Они были очень популярной парой, поэтому их расставание стало самой главной новостью, но это сарафанное радио вышло из-под контроля. Джина бы соврала, если бы сказала, что слухи никак на нее не повлияли, и как почти все они обожали Минсока, а к ней относились как к ненужной бедняжке, которая сама виновата и которую никто не хочет. Или еще хуже, которую нужно пожалеть. («О, бедняжка») («Минсок такой милый. Что же она сделала, раз он ее бросил?») («Черт, надеюсь, она не заплачет») («Да хрен с ней, чувак. Пускай плачет, мне скучно») («Наверное, она ненормальная. Иначе почему бы Минсок стал кого-то игнорить?») («Я слышала, он ее бросил, потому что она ужасно трах…») Она разворачивается на каблуках, проходя мимо учеников. Она идет медленно, спокойно и не спеша, пока не находит пустую аудиторию. От слез пощипывает в глазах. Джина спокойно толкает дверь, игнорируя наблюдающий за ней взгляд, и когда дверь позади нее захлопывается, она сползает по ней спиной и моргает, отгоняя слезы. (Она молча ругает себя за идиотскую слабость) Дыхание неровное, но она хотя бы не рыдает в голос, как в прошлый раз. Джина пытается не думать о словах тех людей и просто спокойно дышать. Она трет глаза, будто это поможет убрать стоящего перед глазами Минсока, который обнимается посреди коридора с кем-то другим, пока все учащиеся смотрят на нее с дурацкой жалостью. Затем раздается едва заметное покашливание, и Джина тут же распахивает глаза. Аудитория не была пустой, как она думала, и Джина краснеет от смущения, когда понимает, что она здесь не одна. За одной из парт сидит До Кёнсу, чьи большие глаза устремлены на нее. Он одет в школьную форму, в руке держит ручку, а волосы ниспадают на глаза. В этот самый момент он выглядит особенно хорошо с острыми чертами лица и освещенными от солнца темными волосами и розовыми, мягкими на вид губами, и она смущается еще больше. — О боже, — мямлит она, вскакивая на ноги, и грубо трет глаза. — Извини, — говорит Кёнсу. Он постукивает кончиком ручки губы, задумчиво глядя. — К сожалению, у меня сегодня нет для тебя зонтика, — в его тоне слышится игривость, и Джина морщится. — Кроме того, я слышал, что открывать зонтик в помещении — это к несчастью. — Не смешно, — бормочет она и ищет ладонью за спиной дверную ручку, хмуро глядя на парня. Она ждет, что он ответит ей в резком тоне, но он просто кивает, внезапно посерьезнев взглядом. — Я знаю, Кан Джина, — он смотрит прямо ей в глаза, и у девушки сердце застревает в горле от такого серьезного и заботливого взгляда. В нем нет места жалости, и у Джины в глазах щиплет от искренности этого незнакомца. — Я знаю, — повторяет он уже более мягким и спокойным голосом, не отрывая от нее взгляда. Она крепче хватается за дверную ручку. Джина это ненавидит. Она ненавидит, что он снова видит ее в самом уязвленном состоянии. Поэтому она отводит взгляд и открывает дверь, бросая через плечо: — Извини, что потревожила тебя. Она не дожидается ответа. Дверь захлопывается позади. *** Что еще хуже, причем хуже в тысячу раз, Джина настолько сильно опаздывает на занятие, что получает наказание. Джина ворчит всю дорогу в назначенную аудиторию, набросив рюкзак на плечо. Она едва здоровается с учителем (который даже не поднимает на нее глаза, когда она заходит) и, не оглядываясь, плюхается на свое место. Ровно в три часа дня учитель встает и монотонно обговаривает правила во время наказаний, подчеркивая правило никаких разговоров, громко царапая мелом на доске эти слова и обводя их как минимум одиннадцать раз. Когда учитель наконец выходит из класса, бросая напоследок предупреждающий взгляд, ей моментально прилетает в затылок скрученный кусок бумаги. Джина выпрямляется и вытягивает шею, рассматривая скучающих учеников, пока не встречается лицом к лицу с До Кёнсу. Он сидит прямо позади нее со своими большими глазами, красивым лицом и розовыми губами в виде сердечка, опершись локтями на стол, и наблюдает, как на ее лице отражается шок. Он откидывается на спинку стула и улыбается, и его улыбка в форме сердечка выглядит крайне обманчивой. Она открывает рот, чтобы послать его куда подальше, но он наклоняется через стол и прикладывает палец к ее губам, мотая головой и кивая на доску, где учитель большими буквами написал никаких разговоров. Какое-то время они молчат. Кёнсу улыбается, пока Джина переводит взгляд с его лица на огрубевший палец, прижатый к ее губам, после чего девушка отстраняется. Чтобы он не увидел ее покрасневшие щеки, она опускает голову и быстро отрывает листок из своего блокнота. Он наклоняется, с любопытством за ней наблюдая. Она сворачивает бумагу в шарик и, быстро развернувшись, бросает ему в нос. Бумага с глухим стуком попадает прямиком в лицо, прежде чем упасть на парту. Кёнсу удивленно моргает, распахивая глаза до размеров блюдца, и переводит взгляд сначала на ее раздраженное лицо, а затем на смятую бумагу на столе. Она отворачивается и, скрестив руки, фыркает. Потом она слышит приглушенный смех, и губы сами расплываются в улыбке. До тех пор, пока он не бросает в нее еще один кусок бумажки, насмешливо улыбаясь, и она хмурится. *** После этого Кан Джина видит До Кёнсу везде: на коридоре, в библиотеке, поздно вечером по пути домой из продуктового магазина, в парке во время вечерней пробежки, везде. Иногда он с ней заговаривает, особенно в школе, но в остальное время он смотрит сквозь нее, будто не замечая. Они даже толком не разговаривают. Они просто обмениваются короткими приветствиями, и обычно они такие неловкие, что Джина краснеет до самой шеи. Они не разговаривают вплоть до того момента, когда во время обеда она видит его на школьной крыше, Кенсу сидит к ней спиной и смотрит куда-то вдаль. По какой-то необъяснимой причине Джина не может заставить себя отвернуться и вернуться в столовую. Может, в этом виноват его пустой взгляд или что-то другое, но в итоге она садится рядом с ним. Она помнит, как он моргает, слегка стискивает челюсть, перед тем как расслабиться, как долго смотрит на нее мерцающим взглядом. Джина медленно открывает контейнер с обедом, прекрасно зная, что он пялится на нее. Она протягивает ему контейнер, сузив глаза. — Ты постоянно на меня смотришь. Ты хочешь мою еду или что? — спрашивает она в более спокойном тоне, чем намеревалась. Он расплывается в улыбке, обнажая зубы, и хмыкает. — Оставь себе, — бормочет он, вновь устремляя отдаленный взгляд на город и горизонт. — Так и сделаю, — улыбается Джина. Он смеется, и почему-то сидеть на крыше с До Кёнсу во время обеда становится обычным занятием. *** Джина лежит на животе и делает домашнее задание, пока он сидит рядом, скрестив ноги, и тихо обедает, и нельзя сказать, что его взгляд направлен именно на нее. (Он всегда так смотрит, но Джина научилась перестать спрашивать себя, почему.) Они давно привыкли сидеть в приветливой тишине, и Джина не понимает, почему не считает это странным или некомфортным. Две недели назад она с ним заговорила. Две недели назад он стал ее слушать. В этот день они делают то же самое. Он ее не прерывает (и позже она замечает, что он не отсвечивает о себе никакую информацию), терпеливо слушая ее болтовню о том или ином друге, об идиотизме Сехуна и Чонина и других земных вещах. В его глазах живет интерес, который она не понимает. (Он настолько внимателен, что она почти всегда, к ее большому разочарованию, краснеет.) Через неделю он задает ей вопрос, которого она ждала с самого начала. Он пролистывает ее тетрадь по математике, лежащую прямо на задачке, которую нужно решить. Она бросает долгий взгляд на его коротко постриженные ногти и длинные пальцы, собственной рукой замирая на полпути к тетради. — Почему? — тихо спрашивает Кёнсу, его голос едва ли громче шепота. Она глядит на его руку, моргая и рассматривая бледные шрамы на руке. — Что? — не глядя, спрашивает она. — Почему ты в тот день плакала? — обеспокоенно смотрит на нее Кёнсу с нахмуренными бровями. Она наконец поднимает глаза и смотрит на него, медленно принимая сидячее положение. Юбка на бедрах развевается от ветра. — Мой бывший парень… Минсок… — Джина делает глубокий вздох, хмурясь от воспоминаний, — он бросил меня. Прислав сообщение на телефон, — у нее краснеют щеки, и она, вздохнув, откидывает назад волосы. — Не надо было плакать из-за какого-то парня. Это глупо, я знаю, — добавляет она и пожимает плечами, делая вид, что ей все равно. Они оба молчат, прежде чем Кёнсу медленно мотает головой. — Это не глупо. Он тебе нравился. Он задел твои чувства, — серьезно заявляет Кёнсу, внимательно наблюдая за Джиной. — Волноваться не глупо. Джина моргает, ее дыхание непроизвольно ускоряется, когда он садится рядом с ней и пронзительно смотрит. Девушка заставляет себя не съежиться от неловкости под его внимательным взглядом. Когда она больше не может ему противостоять, она опускает глаза на тетрадь по математике, сильно покраснев. — Да, — выдыхает она. Пульс неистово заходится где-то в горле. Он нежно дотрагивается до ее обнаженной коленки, большим пальцем гладя бедро чуть выше того места, где заканчивается юбка. Джина ощущает тепло внутри, несмотря на мурашки на коже, и переводит взгляд с его теплой руки к тетрадке, туда-сюда, и снова туда, и она уверена, что он заметил. Ее щеки просто горят. — Между прочим, — начинает он настолько спокойно и тихо, что она почти физически вздрагивает, совсем чуть-чуть пододвигаясь. Грубый палец слегка надавливает на кожу, и она не может перестать смотреть на его пальцы, которые аккуратно массируют кожу. Она знает, что этот жест должен успокаивать, но вместо этого она тает, ощущая жар на щеках. Тело превратилось в сплошной оголенный нерв. Голос Кёнсу мягкий, нежный, — он идиот, раз упустил тебя. Джина поднимает голову, встречаясь с его темным и напряженным взглядом. Она сглатывает, пока в голове медленно формируются слова. Недавно друзья говорили ей то же самое, с такой же искренностью, но в этот раз она этому верит. Что-то в его уверенном тоне не оставляет места для горького сомнения. У Джины сердце громко стучит в груди, а напряжение между ними настолько сильное, что она не может дышать. Но он разрывает зрительный контакт и возвращается к обеду, убирая руку с бедра. Он уверенно берет палочки и приступает к еде… Джина быстро моргает, медленно выдыхая, и она клянется, что Кёнсу ухмыляется, пока жует рис и смотрит куда-то вдаль. *** Между ними что-то происходит, сильное напряжение, от которого она не может избавиться. Даже друзья замечают. — Так, значит, До Кёнсу, да? — Ан Хани щурится на нее с приподнятой бровью и знающей ухмылкой. — Ты теперь западаешь на горячих и таинственно-задумчивых парней? — Что? — Джина поднимает глаза от нетронутой тарелки с рисом. Хани пихает Чонхву локтем в ребра, и Джина с удивлением наблюдает за эффектом домино, не сдерживая улыбки, когда Чонхва хихикает и толкает локтем Чонина, который полностью увлечен едой. Чонин, в свою очередь, скорее от неожиданности толкает сидящего напротив Сехуна, который по-девичьи ойкает и высказывает длинный список бранных слов, кидая в Чонина палочки для еды. Девчонки взрываются смехом, понимая, что Чонин с Сехуном убивают друг друга взглядами из-за них. — О, да ладно, Джина, — с набитым ртом восклицает Хани, бешено махая палочками. Сехун корчит рожу: — Фу, Хани, прожуй сначала. Хани раздраженно смотрит на Сехуна, а Чонхва не глядя передает ей платок. — Хани права, Джин, — говорит Чонхва серьезным тоном. — Ты торчишь с ним на крыше два раза в неделю как минимум, и он всегда на тебя смотрит. Между вами точно происходит что-то странное. — Постоянно, — добавляет Хани, наконец проглотив еду, и смахивает длинные коричневые волосы с глаз. — У них все так же плохо, как и у Хани с Сольджи, — ухмыляется Чонхва. Хани краснеет как помидор, недовольно шипя. — Тебе тоже, что ли, нравится Хо Сольджи? — Чонин неприятно усмехается, театрально прикладывая руку к груди. Он вопросительно приподнимает бровь, глядя на Хани, которая дует губы. — А разве можно ее не любить — небрежно бросает Сехун, задумчиво пережевывая пищу. Ссора с Чонином давно забыта. — Все понятно. Все еще нравится, — шепчет Чонхва, на лице которой расплывается дьявольская усмешка. Хани краснеет еще больше и бьет подругу, бросая взгляд куда-то за плечо Джины. Пятеро друзей оборачиваются и видят улыбающуюся Сольджи, которая слишком долго задерживает на них взгляд и что-то бормочет своей подруге Хеджин. Затем Сольджи откидывает назад ягодно-светлые волосы, соблазнительно подмигивает в их сторону и приветливо машет пальчиками. Хани издает тихий непонятный звук, краснея на десять оттенков, Джина тихонько прыскает в кулак, а Чонхва с огромной улыбкой хлопает в ладоши. — Да ну нафиг, — Чонин изумлённо округляет глаза на Хани, в отличие от Сехуна, который смотрит оценивающе. — Я думал, ты встречаешься с какой-то неизвестной девчонкой, я не знал, что это она. Я аж ревную. Хани хмурится, но Джина знает ее достаточно давно, чтобы увидеть во взгляде облегчение. Джина знает Чонхву достаточно давно, чтобы знать, что Чонхва никогда не выдает секреты Хани не подумав и ради сплетен. Джина делает вид, что не замечает, как Хани с благодарностью смотрит на Чонхву. (Очень давно у Хани было такое же лицо, когда Чонхва «случайно» намекнула всему классу очевидную вещь о том, что Хани нравятся девочки. Хани выглядела обеспокоенной. Чонин тогда закатил глаза и вновь завалился спать, в то время как Сехун проговорил что-то вроде «конечно, она играет в футбол, и девочки ей нравятся больше, чем дурацкому Пак Чанелю, и ей всегда хочется обсудить то американское шоу про женские колонии на Нетфликсе». Иногда Джина не понимает методы, которыми пользуется Хани, она не понимает, почему Хани сама все не расскажет. Но как-то раз поздно вечером, когда она завозила друзей домой (у нее единственной есть права, поэтому, если надо, она всех подвозит), Чонин ей объяснил. Глядя в окно, он ей прошептал, что смелость проявляется по-разному, и раз она так сильно доверяет людям, то она самая смелая. — Не думаю, что я смог бы так же, — сказал тогда Чонин, когда Джина перевела взгляд с дороги на его лицо, куда легла тень. — Настолько сильно кому-то доверять, чтобы рассказать этому человеку не только секреты, но и дать над ними полную свободу. Я не думаю, что когда-нибудь буду настолько смел, чтобы доверить кому-то свои секреты, которые могут меня уничтожить. И всем сердцем верить, что этот человек никогда не использует их против меня. Вряд ли Джина когда-то забудет эти слова, особенно когда видит в глазах Хани абсолютное облегчение.) Чонин лыбится, а Хани корчит моську. — Это не честно, — пыхтит Сехун, скрещивая руки на груди. — Такого не должно быть. Вы не можете обе быть сексуальными. Хани, похожая на перезревший помидор, едва не давится рисом, а Сехун усмехается, морща нос: — Беру свои слова обратно. Она секси. Ты секси иногда. Очень редко, — и Хани надувает щеки. Чонин снова ржет как придурок, а Джина чувствует любовь и привязанность к друзьям и их способности сплетничать и дразнить друг друга и выглядеть перед другими полными идиотами (особенно перед ней). Хани зыркает на Чонина с Сехуном. — Моя девушка и любовь всей моей жизни не имеют с этим ничего общего. Давайте вернёмся к делу, — отрезала она, уставившись на Джину. Чонин замолчал. — О нет, не втягивай меня в это, — мямлит Джина, мотая головой и недовольно глядя на подругу. Хане от этого ни горячо, ни холодно, она скрещивает руки и прислоняется к спинке стула. — Я на 99.9 процентов уверена, что наша Джина встречается с До Кёнсу. Джина тоже скрещивает руки и в упор смотрит на Хани, когда три пары глаз одновременно устремляются на нее. Привязанность, которую она недавно чувствовала к друзьям, моментально превратилась в желание совершить массовое убийство. Джине правда нужны новые друзья, особенно когда Сехун с намеком выгибает бровь и с намеком свистит. Чонин наоборот молчит. Джина окинула его удивленным взглядом. Она думала, что по части подшучивания он выше Сехуна на голову. Остальные тоже замечают его молчание: Чонхва перестает смеяться, а Хани смотрит на него с долей беспокойства. Наконец Чонин говорит: — Так значит тебе тоже нравится До Кёнсу? — повторяет он уже заданный ранее вопрос. Взгляд неожиданно серьезный, потому что в этот раз он не притворяется. Его глаза темные и серьезные, и Джина съеживается от такого взгляда. Между ними всеми повисло молчание, и резкий вздох Хани оглушает застывшее напряжение. Джина смотрит Чонину прямо в глаза и не понимает, почему его обычно дружелюбный взгляд стал невероятно серьезным и резким. Джина не знает, что и как правильно ему ответить, потому что Чонин говорит так, будто ему нравится Кёнсу, и она не знает что ей делать с этой информацией. Поэтому она выпаливает: — Сколько всего людей тебе нравятся, Чонин? А затем она моргает, мысленно давая себе пощечину за эти слова. Но Чонин не бросает на нее рассерженных взглядов, не бросается на нее через весь стол вопреки ее беспокойствам. Он просто натягивает на лицо хитрую улыбку, его глаза светятся. — Я просто пошутил, — не слишком убедительно говорит он, так как Джина все еще пристально за ним наблюдает. Джина изучает его лицо, видит его улыбку, а затем расслабляется. Чонхва решает нарушить молчание: — Ужасная шутка. Я думала, что ты повыдираешь ей все волосы, устроив битву в этом любовном треугольнике. Сехун лыбится: — Если это произойдет, то я ставлю на Джин. Без обид, Чонин. Чонин сужает глаза: — Договорились. Сехун улыбается во весь рот, взгляд светится счастьем. Чонин показывает ему средний палец и поворачивается к Джине. Он смеется, озорно улыбаясь, а Джина еще больше хмурится. — Не волнуйся, Джин. Я не запал на Кёнсу. Но он один из моих лучших друзей, — он сознательно на нее смотрит, и Джина сгорает от любопытства, что же Кёнсу ему про нее рассказал. — Оу… — И, кажется, именно ты на него запала. — Нет, — быстро отрезает Джина, даже чересчур быстро. Озорная улыбка сходит с лица Чонина, и Сехун фыркает, приподнимая бровь: — Что-то не очень похоже. Насупившись, Джина тыкает палочками в еду. — Между нами ничего нет. Ей не нравится пронизывающее изнутри разочарование, когда она произносит это вслух, и она уверена, что это разочарование плохо скрыто в ее тоне. Чонин приподнимает бровь: — Не волнуйся. Он придет в себя, — в его тоне слышится какой-то намек, который Джина не может понять. — Если честно, ты бы здорово ему помогла. Она с надеждой на него смотрит, и Чонин ей своим видом будто говорит «Видишь, тебе он очень нравится». Джина трясет головой и морщит нос, откидываясь на стул. — Перестань так говорить. Он мне не нравится. — Знаешь, — как обычно, вмешивается Сехун, сверкая на нее глазами со своей галерки, глядя куда-то поверх ее плеча, — когда-нибудь тебе придется двигаться дальше. — Я в курсе, — Джина жует рис. — Можешь начать прямо сейчас, — добавляет Чонхва, мягко улыбаясь. Джина ненавидит эту сраную жалость в их глазах, а еще она особенно сильно ненавидит хитрый взгляд Чонина, который сладко улыбается (обманчиво). (Он напоминает ей о Кёнсу, и бабочки в ее животе превращаются в спутанный трепещущий клубок.) — Отрицание вредно для здоровья, — небрежно бросает Сехун, ковыряясь в тарелке с едой. Она толкает его так сильно, что он падает со стула, смеясь во весь голос. *** Недели плавно перетекают в месяцы, и Джина уже регулярно проводит время на школьной крыше, контейнер с обедом вместе с книгами валяются рядом, а Кёнсу сидит напротив. Она говорит, а он слушает, наблюдает за ее разговорами так, будто в них содержатся ответы про вселенную. Под его взглядом она всегда краснеет, и ей интересно, не останется ли она такими темпами красной навсегда. Но всякий раз, когда она задает ему вопрос, он все заворачивает таким образом, что вскоре она снова говорит о себе, а Кёнсу слушает с пронзительным взглядом и небольшой улыбкой. Однако когда наступает время собирать вещи и идти в класс, он часто практически неосознанно кладет руку ей на поясницу или колено, и ей остается лишь догадываться, платонические ли его прикосновения или с совершенно противоположным значением. Потому что между ними вообще ничего не происходит. (Ничего не происходит, и она каждую ночь, лежа в кровати, размышляяет, почему всегда так сильно от этого расстраивается.) *** — Тебе пора домой, милая, — мама Джины кивает в сторону двери спальни дочери, мило улыбаясь. Хани поднимает глаз на электронные часы, стоящие на туалетном столике. Джина переводит взгляд с наполовину накрашенных в ярко-розовый цвет ногтей на ногах Хани на часы, а потом на стоящую около двери мать. Джина хмурится. — Почему? Сейчас всего лишь десятый час. — О! — от осознания Хани открывает рот и выбрасывает руки вверх, пачкая ладони розовым лаком. — Я забыла о комендантском часе! — О комендантском часе? — ничего не понимая, хмурится Джина. Хани кивает, глядя на свои руки. — Полиция ввела комендантский час с 21:30, с тех пор как убийства в па… Стук. Хани дёргается, едва не разливая лак для ногтей по всему ковру, и расширяет глаза, бросая взгляд на дверь. Джина вздрагивает, когда слышит ещё один стук двери, после чего берет салфетку и помогает Хане вытереть с рук пятна от лака. И затем ее отец кричит: — Джихен! Джина переводит взгляд на маму, которая выглядит крайне разозленной, но потом натягивает на лицо улыбку. Она всегда очень мила с друзьями дочери, что для неё нехарактерно. — Хани, милая, уже темнеет. Давай я завезу тебя домой. Хани кивает и улыбается маме Джины. Джина замечает во взгляде подруги обеспокоенность и едва заметно мотает головой. Она знает, что если Хани о чем-то переживает, то она не перестанет волноваться. Мать Джины игнорирует звук хлопающей двери, который эхом отзывается по квартире. Хани обнимает Джину на прощание, после чего она с ее мамой выходит из комнаты. Джина чувствует, что ночь будет долгой. Она едва не подпрыгивает на месте, когда дверь в ванную захлопывается в третий раз, после чего плюхается в кровать и вздыхает в подушку. *** — Почему ты никогда не рассказываешь о себе? — однажды спрашивает Джина, ее глаза прикованы к задумчивому взгляду Кёнсу. Они сидят на крыше на своем обычном месте, ветер тихонько дует, а он изучает нотный текст. Он не реагирует на вопрос, молча двигая губами. Она знает, что он ходит в школьный хор, но даже об этом ей рассказал не он, а Чонин. Она задевает его коленом, и он наконец перестает шелестеть листами, глядя на нее сквозь челку. — Хмм? — низко мычит он, склонив голову влево. — Почему ты никогда не рассказываешь о себе? — достаточно громко повторяет Джина, ее голос отзывается эхом, а взгляд блуждает по лицу парня. Он улыбается, глаза игриво блестят. — Что ты имеешь в виду? — Я ничего про тебя не знаю, — хмурится Джина и бросает на него многозначительный взгляд. — Ты на все мои вопросы отвечаешь вопросами. Кёнсу улыбается: — Правда? Такое ощущение, будто он издевается, поэтому Джина бросает ему в ответ яростный взгляд. Он мягко смеётся. (Джина чувствует, что сердце заходится в быстром темпе, стуча о грудную клетку.) — Я не очень интересный, Джин, — Кёнсу странно на нее смотрит, взгляд становится отдаленным. — Это уже мне решать, — скрестив руки, бормочет Джина. Кёнсу просто улыбается и возвращается к нотам. Джина вздыхает, закатывая глаза. Затем он снова говорит, глазами следя по нотам на коленях. На губах виднеется лёгкая тень недовольства, и Джина невольно изучает его едва заметный хмурый взгляд, опущенные уголки губ. Кёнсу буквально ее загипнотизировал. — Поверь мне, Джина, — говорит Кёнсу уже тоном помягче, — я очень скучный. Он корчит смешную рожицу, и Джина не может сдержать улыбки. *** Поздно ночью Джина слышит через стены крики родителей. Дверь в комнату младшей сестры с громким стуком захлопывается, после которого обычно становится тише, но ненадолго. Крики не заканчиваются никогда. Она знает это на собственном опыте. Джина переворачивается на другую сторону, заворачиваясь в одеяло, и с тяжелым взглядом проверяет время на телефоне. 00:36 Внизу по лестнице отчётливо слышится звук бьющегося стекла, и ругань становится громче, крики проникают в комнату и действуют ей на нервы. Она выскакивает из постели, хватает телефон, вслепую ищет свитшот и поворачивается к окну. Она уже три раза сбегала через окно. Первые два раза были, когда Сехун с Чонхвой и Хани позвали ее на вечеринку, а разрешения у родителей она заранее не спросила. А третий произошел, когда с телефона Хани ей позвонил незнакомый человек, заявив, что «она пьяная в хлам». В итоге Джина тащила на себе невменяемого Чонина, после того как он в прямом смысле слова столкнулся с ней и Хани в доме какого-то незнакомца (позже она узнала, что это был дом Минсока). Он практически на ней висел, когда ей еле удалось выйти из дома незнакомца (Минсока). Это был единственный раз, когда ее поймали с поличным, так как в ту ночь она так и не добралась до дома. Она осталась в доме Сехуна, который уехал на отдых с родителями, чтобы всю ночь за ними присматривать. Джине не нравится вспоминать о том, что пьяные Хани с Чонином вдвоем находились в одной комнате, потому что они оба были склонны к разным нелепостям и были чересчур приставучими. Вспоминая подробности той ужасной ночи, Джина выползает из окна, как можно тише спускаясь по пожарной лестнице. Она оказывается в том чертовом парке, куда навсегда зареклась показывать нос. В городе тихо, до жути пусто, и Джина чувствует тревогу, ощущая себя неуютно от отсутствия гудков машин и громкого смеха, которые часто были слышны по ночам, особенно в ее небольшом городке. Она идёт мимо той скамейки, на которой несколько месяцев назад проливала слезы, а Кёнсу спас ее от ливня. Иногда Джина вспоминает Минсока, и ей становится грустно. Иногда она чувствует злость и сильную горечь, когда на перерывах в школе видит счастливо улыбающегося Минсока. Когда их взгляды пересекаются, он всегда ей еле заметно кивает, и ей хочется его прибить. Она бы соврала, если бы сказала, что справилась с болью. Два года — это долгий период, и ей кажется, что она всегда будет в обиде на него за то, что он сделал. Он не заслуживает быть таким счастливым, не после того, как сломал ее. Но с течением времени она злится все меньше, за что она бесконечно благодарна. Она останавливается у игровой площадки, где прошло все ее детство, с трудом различая в темноте игровой комплекс; взгляд падает на пластиковую крышу. В темноте площадка выглядит зловещей, словно версией из фильма ужасов, погруженная в иссине-черную темноту. Джина делает небольшой шаг в сторону лестницы и медленно по ней забирается. Поднимая взгляд вверх, он видит на крыше силуэт какого-то человека, который на спине лежит на пластиковой крыше с углублением. Она не может разобрать черты лица, но прекрасно чувствует, что на нее смотрят, и слышит тихое дыхание. Джина как под гипнозом наблюдает, как в ночной тиши раздается щелчок и в темноте мерцает огонь, ярко дотягиваясь до ночного неба. Очертание темного лица возвращается к жизни, когда человек подносит зажигалку к лицу и подпаливает сигарету. Джина различает растрёпанные темные волосы и свет в глазах. Зажигалка закрывается, а запах никотина слишком сильный. Затем зажигалка вновь ярко вспыхивает, и Джина наконец-то замечает знакомые черты лица, на котором зловеще отражена тень. — И сколько ещё ты будешь на меня смотреть? — шепчет знакомый голос, и Джина чувствует запах никотина. Она удивлённо распахивает глаза: — Кёнсу? Он хмыкает своим низким, вибрирующим голосом, и это ужасно отвлекает. Ее глаза начинают привыкать к темноте на площадке, и она видит знакомые очертания, спрятанные под капюшоном худи. Он лежит на крыше с сигаретой в руке и лохматыми волосами под капюшоном. На глаза легла тень. — Чт… Что ты здесь делаешь? — Джина медленно опускается на колени, подгибая под себя ноги, и смотрит на Кёнсу. Парень подносит к губам сигарету, затягивается и выдыхает клубы белого дыма, который зловеще мерцает в тусклом лунном свете, окутывая его лицо. — Думаю, — отвечает Кёнсу, его голос необыкновенно хриплый. Джина задумывается, сколько сигарет он уже здесь выкурил. — О чем? — спрашивает она. Он хмыкает, и она представляет, как на его лице отражается изумление. — Ни о чем особенном. Джина моргает, в недоумении сужая глаза. Он приподнимается, опираясь на локти, и капюшон падает назад. Кончик сигареты тускло светится в темноте, и, когда он смотрит на нее, в его взгляде что-то загорается. — А что ты здесь делаешь? — бормочет Кёнсу. — Думаю, — она специально повторяет его же ответ, и он снова хмыкает. Воцарилось долгое молчание. Джина спиной прислоняется к одному из пластиковых окон. Она наблюдает, как Кёнсу курит, и их обволакивает привычная комфортная тишина. — Знаешь, а ведь ты нарушаешь комендантский час, — тихим голос произносит Кёнсу после долгого молчания. — Нас могут арестовать. Или на нас может кто-то напасть. В его тоне слышится забава и пренебрежение, будто, по его мнению, оба варианта притянуты за уши. Джина в страхе глядит куда-то за забор детской площадки. Следует признать, что Джина на самом деле забыла про комендантский час в 21:30, так как хотела как можно быстрее улизнуть из дома. Джина садится прямо, отодвигаясь от поцарапанного пластикового окна, и настороженно разглядывает тёмный парк. Она молчит, поджав ноги под себя, и руками опирается на пол между бедер. Она кидает взгляд через плечо: Кёнсу сидит недалеко, скрестив ноги, с сигаретой между пальцев. Она различает его большие глаза и как он со странной ухмылкой на губах лениво скользит взглядом по ее профилю. Лицо обдает жаром. Джина ловит в темноте его взгляд, и, несмотря на то, что она не видит его отчетливо, она знает, что он наблюдает за ней все теми же пронзительными глазами. Напряжение между ними нарастает. — Я не хочу идти домой, — медленно и тихо признается она. (Она не хочет находиться в этом крике, она не уверена, что сможет его выдержать.) Молчание бесконечно растягивается, и Кёнсу спустя долгое время произносит: — Ты не хочешь или не можешь? — он растягивает слова, висящие между ними в воздухе. — И то, и другое, — Джина отводит взгляд, сосредотачиваясь на звездах, проглядывающих сквозь темные облака. Джина слышит шорох и шарканье, а когда оборачивается, то Кёнсу нависает сверху, вновь набросив на взъерошенные волосы капюшон. Он протягивает руку и ждет. Она смотрит на его пальцы, переводит взгляд на наполовину спрятанное лицо и, кивая, берет его за руку. Он помогает ей подняться, и они уходят с площадки, скатываясь с горки; он все время держит ее за руку. Джина закатила бы глаза, если бы не тот факт, что она не может думать ни о чем другом, кроме обернутых вокруг ее руки пальцев Кёнсу. Он снова помогает ей подняться, а затем ведет из парка, крепко держа девушку за руку. Она смотрит ему в спину и чувствует странную уязвимость, шагая по темным пустым улицам и зная, что их могут поймать в любой момент (полиция или убийца). Она медленно переплетает их пальцы, пока Кёнсу делает последнюю затяжку и бросает сигарету на бетон; оранжевый огонь светится в темноте. Затем он топчет сигарету каблуком, крепче сжимая ее руку, притягивает ближе и уводит подальше от центра города. Она спотыкается о потрескавшийся бетон; взгляд сосредоточен на темных следах от пепла, которые оставляет за собой Кёнсу. Она оглядывается назад, замечая, как пепел от недокуренной сигареты оставил за собой длинную дорожку, окрашивая бетон в черный цвет. — Куда мы идем? — Джина вновь обращает на него внимание. — Ко мне домой, — Кёнсу заворачивает за угол — и вот они стоят перед лестницей, идущей, кажется, прямо вверх. Уличный фонарь загорается прямо над ними, и Джина ахает, разглядывая неглубокие порезы на лице Кёнсу. Его пухлые губы опухли еще больше, а от уголка рта вниз идет маленький покрасневший порез. Прежде чем Джина успевает спросить, какого черта произошло, Кёнсу лезет наверх по узкой лестнице, приделанной к старому кирпичному зданию. Джина смотрит ему в спину, пока он не исчезает внутри, оставляя ее позади на совершенно пустой улице, где одиноко мигает уличный фонарь. Джина оглядывается вокруг, дрожа в обволакивающей ее жуткой тишине, и поспешно следует за Кёнсу.