Grand Piano/Рояль

В тот день их рано отправляют домой — спустя полчаса после случившегося. За Джиной приезжает мать. Она стоит, сжав губы, а сама девушка пялится в сторону полиции на парковке. Она замечает в толпе и мать Чонхвы, как всегда красивая и утонченная; светлые сияющие волосы уложены в тугой хвост. Она разговаривала с офицером, постукивая каблуком и скрестив на груди руки, и, казалось, была раздражена словами офицера. В итоге, родители и учителя замяли инцидент, и Джина уверена, что они просто не хотят поднимать панику. В школе не выслали никаких сообщений по электронной почте, не сделали никаких звонков по поводу случившегося, они просто делали вид, что всё нормально. И сейчас, сидя в гостиной, родители Джины тихо и в нехарактерной для них объединённости перешёптывались между собой. Видя своих родителей одинаково спокойными, Джина переглядывается с Сыльги, которая просто хмыкает и предлагает подруге виноград из огромной тарелки, опасно лежащей на её коленях. Джина набирает целую ладонь и плюхается на диван рядом с подругой. Они не обсуждают труп, найденный Чонхвой, и фактически не обсуждают ничего связанное с трупами, но родители не перестают размышлять об убийце. Джина замечает, что Сыльги чувствует себя некомфортно, и она забивается в угол дивана. В глазах пусто. Тарелка с виноградом лежит забытая на подушке. Джина включает телевизор, пытаясь отвлечь сестру, и как можно быстрее пролистывает новостные каналы. К несчастью, мать другого мнения: — Джин, переключи на новости. Джина подчиняется — и именно в тот момент она узнаёт ужасные подробности насчёт найденных тел. Первое: двое найденных учеников были старше её на год — Бэ Сюзи и Ли Джиын. Джина не знала их лично, но была в курсе, что они помогли Хани с принятием её ориентации, когда они с Чонхвой не могли ей в этом помочь. Поэтому Джина может отнести их больше к друзьям, чем к знакомым. Но затем ведущий новостей переходит к фотографиям оцепленной территории, прямо за трибунами — излюбленное место среди парочек, которые любят там проводить время на переменах и особенно во время обеда. Прохладное и затемнённое место — идеальное для уединения. (Джина была там несколько раз с Минсоком. В желудке у неё внезапно появляется отвратительное чувство. Она понимает, что убитым мог оказаться кто угодно, это легко могла быть и она.) В новостях крупным планом показывают послание на стене за трибунами. Отец забирает у Джины пульт и прибавляет громкость. Голос звучит в устрашающей тишине гостиной. »…убийца оставил жуткое послание, написанное, судя по всему, кровью убитых жертв. Мы предупреждаем родителей: всё это вызывает беспокойство, особенно для детей, поэтому мы настоятельно рекомендуем…» Джина перестаёт слушать голос ведущего, когда камера крупным планом показывает сообщение, написанное тёмно-красной краской. Сердце пульсирует где-то в глотке, а глаза распахнуты. Река Боа никогда не была частью моей игры. Если ты это читаешь и узнаёшь себя, то знай, что я очень зол, что благодаря тебе моя игра разрушена. Твоя неаккуратность и неосторожность ужасно выводит меня из себя. Но не волнуйся, я уже начал новую игру и продолжу её до тех пор, пока в конечном счёте не найду тебя. И я обещаю, что у нас будет шанс сыграть вместе. Джина не понимает, что слова написаны не просто краской, а кровью, пока репортёр не произносит это серьёзным и подрагивающим голосом. Сыльги за секунду поднимается с дивана и идёт на второй этаж, ведя себя как можно беззаботнее. Но Джина различает очевидную зажатость и ужас во взгляде. Джина кладёт руки на колени, сцепляя пальцы, и смотрит, как они дрожат словно листья на ветру. — О боже, — охает мама Джины, прикладывая к груди руку с идеальным маникюром. Отец завешивает все шторы в доме. Он хмурит лицо, и мелкие морщины придают ему ещё более уставший вид, и внезапно Джина чувствует ужас, будто за ней кто-то наблюдает, хотя посторонних рядом с ними нет. *** Джина трёт виски, спускаясь по плохо освещённому школьному лестничному пролёту и одной рукой держась за металлические перила. Шаги отдаются эхом. Ей до сих пор кажется, будто за ней следят, но она знает, что это паранойя. Серийный убийца не может знать, что она спускается по лестнице. (По крайней мере, она на это надеется.) Наконец она заворачивает за угол и натыкается на Кёнсу, прислонившемуся спиной к стене. Одной ногой он стоит на ступеньке, а второй опирается в стену. Школьная форма безупречна, идеально сидит на широких плечах, пиджак и брюки выглажены до идеала. Он словно вышел прямиком из журнала, как модель, рекламирующая школьную форму. Но затем девушка замечает пару расстёгнутых пуговиц на рубашке и расслабленный красный галстук, висящий ниже положенного. Рукава пиджака закатаны будто наспех, открывая руки, а волосы хаотично зачесаны так, что по бокам они короче, чем посередине. В правом ухе поблёскивает серьга. Лёгкая неряшливость во внешнем виде приковывает взгляд Джины, она старается запечатлеть этот вид на подкорке сознания. От флуоресцентного света парень словно светится. Девушка откровенно пялится, когда он поворачивает к ней голову, совсем чуть-чуть склонив её набок. Она смотрит на него, а он в свою очередь разглядывает Джину с ног до головы, а после пристально смотрит в глаза. Она медленно и осторожно спускается к нему, пока Кёнсу выжигает в ней дыры. Её рука скользит по металлическому ограждению, и Джина останавливается за три ступеньки до него. Сердце быстро стучит в груди, её охватывает необъяснимая паника. Джина думает, что это из-за того, что ей кажется, будто за ней весь день кто-то следит, но прямо сейчас, прямо там она почему-то ощущает подавляющее чувство безопасности. За ней больше никто не следит. Словно Кёнсу за ней присматривает. Она делает глубокий вдох и концентрируется на Кёнсу. Ей кажется, что если она ему расскажет, что рядом с ним чувствует себя в безопасности, то Кёнсу станет не по себе. Кёнсу отходит от стены и вытягивает шею, глядя на неё. Между ними всё ещё три ступеньки расстояния. — Полагаю, ты уже видела вечерние новости? — легкомысленно, до аккуратности беззаботно. Она медленно кивает, глядя на парня. Она не может так легкомысленно к этому относиться. (Сыльги едва не заплакала, когда мама практически вытаскивала девушку из комнаты, зная, что Сыльги уже выздоровела.) — Убийца знает, — Джина сглатывает. Флуоресцентный свет моргает, бросая вокруг них тени, пока Кёнсу поднимается к ней. Он подходит всё ближе и ближе, и у Джины сердце заходится в сумасшедшем ритме, когда между ними остаётся всего лишь одна ступень. Он прикасается к ней, и она себя чувствует хрупкой, словно прикасаешься к причудливо вырезанному куску стекла. (Ей должно было надоесть, что её видят как нечто хрупкое, нечто слабое, и ей это правда надоедает, даже немного раздражает. Но одновременно это заставляет её затаить дыхание. Ей интересно, любопытно, о чём думает Кёнсу, когда на неё смотрит, почему кто-то относится к ней с такой заботой, когда всю жизнь на неё смотрели как на скалу, тяжёлую, грубую, упрямую и тяжёлую. На кого можно опереться, но с кем не обращаются аккуратно.) Он подносит пальцы к щеке, которая горит от призрачных прикосновений, и девушка кивает, разрешая к ней прикоснуться. Он обхватывает тёплой мягкой ладонью её щёку, большим пальцем скользя по уголку губ, а мизинцем слегка надавливая кожу на шее, чуть ниже воротника свежевыстиранной белой рубашки. У Джины в животе порхают бабочки, по телу проносится тепло, а глаза расширяются, когда она встречается с его взглядом. — Он или она, кто бы там ни был, они не знают, — шепчет Кёнсу, мотая головой. — Как они могли узнать, если мы замели следы? Это логично, но очень бесит, и Джина дрожит, она напугана. Она медленно кивает, переводит взгляд в сторону, прослеживает трещины на стене. — Просто это… Ей страшно, но она не может, она не скажет об этом вслух. (Есть и ещё кое-что, похожее на вину. Если бы она не помогла скрыть те убийства, то эти ученики были бы живы — это всё, о чём она может думать, пока заплывшим взглядом рассматривает стену.) — Ты не виновата. Джина переводит взгляд на Кёнсу, который смотрит прямо ей в глаза, всё так же крепко обхватив её щёку. — Ты не виновата, — твёрдо повторяет он, тёмные глаза сверкают, и он придвигается ближе. — Ты поняла? Джин хочет что-то ответить, но чувствует себя чертовски слабой, слабой в коленях, слабой в решимости. Она лишь едва слышно вздыхает, прежде чем закрыть рот. Подушечки пальцев до головокружения впиваются ей в кожу, сердце заходится в быстром темпе, даже когда она прикрывает глаза, расслабляясь в его руках. Она с ним не согласна, потому что всё ещё думает, что виновата. — Эй, — выдыхает парень голосом, в миллион раз мягче и гораздо ближе, чем раньше. Кончик её носа задевает что-то тёплое, и девушка прикусывает дрожащую нижнюю губу. — Открой глаза. Она подчиняется. Она не может сопротивляться. И он совсем близко. Он так низко наклоняется, что кончик его носа задевает её; лицо держит в ладонях, а широкие тёмные глаза ищут противоположные. Ей наконец-то удаётся тихо заговорить, между их губ расстояние в нескольких жалких сантиметров. — Я не знаю, что делать, — признаёт Джина, голос дрожит. — Я не могу думать, в голове каша, и мне… Страшно. Не стоит произносить это слово, чтобы оно не висело тяжёлым грузом между ними в воздухе в тусклом лестничном пролёте. — Тогда перестань думать, — слова Кёнсу нежные, словно обволакивают девушку своим ароматом. — Как? — Позволь мне тебе помочь, — бормочет Кёнсу, стоя на своём месте на ступень ниже. Большими пальцами он оглаживает линию подбородка девушки, вновь останавливаясь около губ. Она напрягается от его слов, от мысли, что нуждается в его помощи, пока парень успокаивающе гладит щёки, и этот жест немного её расслабляет. — Разрушь эти стены вокруг себя и впусти меня, Джина. (С одной стороны Джина внутренне и с неодобрением кричит, потому что она не позволяла этого даже с Минсоком, она никогда не пускает людей к себе в душу, она не позволяет им видеть себя уязвимой. Но с другой — она уже расслабляется, доверяя Кёнсу больше, чем кому-нибудь прежде. Он уже видел её как в самом худшем состоянии, так и в лучшем, и она чувствует между ними особую связь, которую не может объяснить.) — Позволь мне тебе помочь, — нежнее повторяет он, голос низкий, мелодичный и хриплый. Он наклоняется к её губам, она придвигается вперёд, глазами ища знак, причину впустить его. Причин много, как и много вспышек нежности, доброты, воспоминаний о дне их первой встречи. Он тогда даже не знал её, но тем не менее был рядом, охранял её, пока лил дождь. (В ретроспективе он не раздумывая заключил её в свои объятия в ту минуту, когда всучил в руки зонт, а она доверилась ему больше, чем кому-либо — и это самая весомая причина.) Он так близко, всего лишь на волоске от неё, и Джина хочет прижаться к его губам. Но он крепко её держит, ожидая согласия на продолжение. — Пожалуйста, — хрипло просит он, голос дрожит. И она кивает, и кивает, и кивает, пока он не впивается мягкими губами в её собственные, и пальцами зарывается ей в волосы, оттягивая их. Джина ощущает вкус мятной жвачки и арахиса, и это сочетание она в любой другой раз посчитала бы омерзительным. Но сегодня она думает, что это самая божественная вещь, которую она когда-либо пробовала, ведь это вкус его губ. Он поднимается на ступень выше, оказываясь с ней на одном уровне, и втискивает между её ног свою, после чего тянет её наверх и прижимает к стене. Она спиной задевает перила, от чего ахает. Его губы мягкие, мягче облаков, и девушка притягивает его ближе, пальцами обнимая за шею, чтобы притянуть его настолько близко, насколько сможет, вжимаясь в его податливое тело. Их поцелуй — это смесь нежности и твёрдой силы. Кёнсу покусывает и облизывает её нижнюю губу, оттягивая голову за волосы назад и вниз. Приступ боли пронзает её тело, но боль замаскировывается мягкими прикосновениями ладони по спине девушки. Рука скользит по позвоночнику, оказываясь между спиной и перилами, словно стараясь уберечь от сильной боли. Бабочки в животе свободно парят, ресницы подрагивают, а воздух покидает лёгкие. Кёнсу первым разрывает поцелуй, всё ещё нависая сверху. Его взгляд приковывает её к стене, из-за чего быстрый пульс отдаётся где-то в горле. — Наконец-то, — хрипло шепчет девушка, головой вжимаясь в стену. Кёнсу вырисовывает круги у неё на талии, а опухшие губы в форме сердца трогает улыбка. Тёмные глаза скользят вверх-вниз по лицу, пальцы почти неосознанно играются с её пиджаком. Он хмыкает. От мерцающего взгляда девушка краснеет и отводит глаза. *** Джина должна была знать, она должна была знать, что всё это не может просто закончиться счастливо. Потому что Кёнсу, стоя на той лестничной площадке, держит её за руки, оставляет томительные прикосновения своими тёплыми пальцами, делает так много из того, что девушка так долго хотела, но пришло время выйти в коридор. Отсутствующим взглядом разглядывая холл, Кёнсу отпускает её руку и тем самым создаёт между ними свободное пространство. Но в тот момент Джина и не думает об этом. Ей вскружили голову, она слишком счастлива, чтобы заметить что-то странное. Но она должна была. *** Два дня спустя, когда начинается неделя зачётов и тестов, Чонхва возвращается в школу. На сообщения и звонки она отвечала обнадёживающе и с улыбкой, но Джина знает подругу. Джина знает, что под маленькими улыбочками, заражающим смехом и бесчисленным количеством смайликов в сообщениях скрывается психологическая травма. Хани выглядит нетипично для неё обеспокоенно, она бросает на Чонхву частые взгляды и даже позволяет Сольджи прикасаться к ней на людях, не боясь осуждения. Джина смотрит, как Сольджи ставит поднос с едой рядом с Хани. А подруга Сольджи — Хёджин, криво при этом улыбаясь, машет в сторону столика, где они обычно обедали, и неспеша мимо него прогуливается. Джина фыркает, Сехун изумлённо улыбается в кулак, когда они видят, что Хани вздрагивает от прикосновения к плечу. На губах Хани расцветает до смешного широкая улыбка, а глаза распахиваются. Чонхва, последние пять минут безжалостно ковырявшаяся в еде с жалким выражением лица, пялится на Сольджи с Хани, и на её губах начинает играть улыбка. Хани смотрит на Сехуна, которому явно полегчало, и он уже с наглой мордой тырит еду с тарелки Чонхвы, за что получает по рукам. Сехун вскрикивает. Чонхва довольно смеётся, Сехун тоже слегка улыбается, удовлетворённый маленькой пакостью. (Джина приходит к выводу, что вот он — настоящий Сехун. В нём много любви и переживаний за друзей, но он не знает, как всё это выражать. Поэтому он с бесстрастным лицом делает всё возможное, чтобы заставить друзей смеяться. Видеть его до краёв заполненным разным спектром эмоций, которые люди вроде Хани стараются показывать сразу и одновременно, — поистине красивая и в то же время трагическая вещь. Сехун минимален в телесном проявлении заботы, но, как говорят, действия громче слов. Чонхва окинула его взглядом, когда Сехун захлопнул дверь джиновой машины, после чего медленно зашагал по тротуару, засунув руки глубоко в карманы. Красные и жёлтые оттенки заката насыщенно сияли над ним. Чёлка спадала на лицо. Просто идеальный холодный принц. — Он простой большой ребёнок, — Чонхва тряслась от гнева. Они только что крупно поругались на заднем сидении автомобиля. — Он незрелый и ужасный, и ему абсолютно плевать. Он ведёт себя так, будто всё знает, но на деле ему глубоко плевать. Джина не знала, что ответить. Она была младше, чем сейчас, и когда её друзья ссорились, она чувствовала, будто мир рушится на куски. Она посмотрела в глаза Чонину, который сидел сзади и чей взгляд туда-сюда переходил от Чонхвы к Сехуну. — Ему не плевать, — ответил Чонин. — Не плевать. Совсем. А потом Чонин вышел из машины и побежал за Сехуном. Поравнявшись с другом, они столкнулись плечами и улыбнулись. На следующее утро Чонхва рассматривала свои пальцы на ногах, теребя край юбки. Её вспыльчивый характер превратился в проблеск пламени. Именно так она и извинилась: со стеклянными глазами и запинаясь в словах. У Сехуна бесстрастное лицо и немного неестественное, но ему очень нравится, что Джина знала о его готовности простить Чонхву в ту секунду, когда остановила его на коридоре. Сехун взлозматил волосы Чонхвы и сказал ей несколько тихих слов, о которых Джине не суждено узнать. Взгляд у него мягкий, как расстаявший шоколад. Сехун что-то ей сказал, а Чонхва на это хихикнула. Когда друзья подавлены, лучшее, что у него получается, — это смешить друзей, потому что другого способа приободрить он не знает. Быть рядом — вот что он умеет.) По школьной внутренней связи раздаётся знакомое динь-динь-динь. Голос директора резкий и быстрый, срочность завуалирована под фальшивой обыденностью. «В Шайни Плаза произошёл… инцидент. Мы рекомендуем ученикам либо добираться домой на транспорте, либо ходить по парам. Классные руководители расскажут больше информации в конце занятий. Пожалуйста, будьте осведомлены о вашем окружении и оставайтесь в безопасности. Спасибо.» Чонхва заметно напрягается, резко закрыв глаза, после извиняется и уходит, игнорируя зовущую её Хани и протянутую руку Джины. За столом тихо. Сольджи осторожно накрывает рукой напряжённые пальцы Хани, мягко их сжимая. Удивительно, но Хани не отодвигается, а наоборот прижимается к Сольджи ближе. Джина рада, что хотя бы что-то из этой ситуации выходит хорошее. Чонин отодвигает стул, ножки которого громко шкрябают по линолеуму, и уходит, даже не удосуживаясь сказать что-то на прощание, как это обычно было. Сехун с Джиной обмениваются странными взглядами, после чего Джина собирается встать и пойти за друзьями, но Сехун быстро мотает головой, мол, не сейчас, и девушка останавливается. — Чонхве нужно побыть одной, — хмуро говорит Сехун. Сольджи, о которой Джина уже успела забыть, громко говорит: — Следующий урок у нас с ней общий. Я могу присмотреть за ней, чтобы убедиться, что она в порядке… Если хотите. Она выглядит неуверенной, а на шее проступает смущённо-розовый оттенок. Хани смотрит на неё как на галлюцинацию, а Джина улыбается и кивает, видя обеспокоенный и искренний взгляд Сольджи. — Спасибо. Сольджи тоже улыбается, и её улыбка гораздо милее, чем думала Джина. — А что насчёт Чонина? — спрашивает Хани, опуская уголки губ. Воцаряется всеобъемлющее молчание, и на то есть причина: Чонин никогда так себя не вёл. Джина мотает головой, проглатывая маячащее на горизонте чувство вины. — Со временем успокоится. (Сехун смотрит Джине в глаза, девушка ободряюще улыбается, игнорируя его пронзительный взгляд.) *** Джина считает, что школьная крыша — это самое безопасное сейчас для неё убежище. (Кажется, что убежище там, где есть Кёнсу.) Они сидят друг напротив друга: Джина — скрестив ноги, склонившись над записями в тетрадях, Кёнсу — с поднятыми вверх коленями, которые обернуты руками, с единственное лежащей тетрадью. Он кажется сосредоточенным, глаза всё ещё сконцентрированы на записях. Джина делает паузу и поднимает на парня глаза. Его пиджак валяется на полу, а рукава белой рубашки закасаны до локтей, открывая руки и вены. Галстук висит свободно, и это напомнило Джине об их поцелуе на лестничной площадке, о руках, исследовавших её скрытое одеждой тело, и насколько мягкими были его губы. — Перестань смотреть, это отвлекает, — вдруг произносит Кёнсу, вырывая девушку из мыслей. Джина вздрагивает и случайно роняет ручку на ногу парню, а Кёнсу даже не обращает внимания, переворачивая страницу, но всё-таки крошечная смущённая улыбка трогает его губы. Джина так сильно краснеет, что щёки горят, и она пытается замаскировать это пыхтением, ища ручку. — Я не смотрела, — фыркает девушка. На какой-то период между ними воцаряется тишина, даже когда Джина поднимает ручку и возвращается к своим записям, сузив глаза, переписывая и обобщая важную информацию на отдельном листе бумаги. На щеках до сих пор жар. А затем она ощущает лёгкое давление на подбородок, руку, тянущую его вверх. Она вздыхает, поднимая взгляд. Рядом сидит Кёнсу, скрестив ноги, и пристально на неё смотрит, улыбаясь широко и гораздо слаще. Джина замирает, моргая, когда большой и указательный пальцы нажимают на кожу. Она дрожит от прикосновения, от глубины всего того, что сейчас происходит. Она смотрит и смотрит, пока игриво и с придыханием не передразнивает его слова: — Может, и ты перестанешь на меня смотреть? Нежная, сладкая улыбка растягивает его губы, и он бархатно произносит: — Нет, спасибо. Она непривлекательно фыркает и сразу же чувствует стыд за то, что показалась перед ним не такой идеальной. Но он просто шире улыбается и внезапно так быстро наклоняется, что она разглядывает всё его лицо, делая паузу на губах, но после возвращаясь к глазам. Интересно, отчётливо ли на её лице виднеется желание? Потому что она точно чувствует, как оно поднимается в груди, лишая способности говорить, а бабочки внизу живота уже сделали двойное сальто. Медленно, осторожно, с понимающим взглядом и нежнейшей улыбкой он до сих пор кончиками пальцев держит её лицо. Жар охватывает всё тело девушки, а он кивает, выдавая: — Поцелуй меня. Она наклоняется и целует. Бабочки, видимо, превратились в кого-то побольше. Он улыбается в поцелуй, держит её близко, и на вкус он всё такой же, каким она его запомнила. Джина счастлива, она наконец-то очень счастлива. Теперь они на самом деле целуются весь обеденный перерыв. Джина перебирается на его колени, он обнимает её за спину, а девушка оставляет поцелуи на его щеке, пальцами оглаживая его шею, потому что, чёрт возьми, она это может. Когда она возвращается в класс с растрёпанными волосами и в мятой форма, Хани бросает на неё самую гаденькую и удовлетворённую ухмылку. Чонин с нечитаемым выражением лица бросает на нее взгляд, и уголки его губ опускаются в какой-то печальной манере. (Она проходит мимо Минсока, который задумчиво пялится ей в спину.) *** Поздней ночью Джина слышит тихий стук в дверь. Она перекатывается в постели, уставшая и не до конца проснувшаяся. Когда открывает дверь, то видит на пороге Сыльги с поднятой рукой. Видимо, она собиралась постучать вновь. Джина не задаёт вопросов, в их отношениях никогда не было много разговоров. Молчаливое соглашение, сделанное энное количество времени назад, никогда не менялось, несмотря ни на что. Джина просто распахивает дверь шире и отходит в сторону. Сыльги сворачивается калачиком в кровати сестры и перетягивает на себя одеяло. Они так делали, когда ещё были детьми и у них было больше общего. На следующее утро Джине в лицо тычется чужая нога, но она не злится. Сыльги чувствует себя гораздо лучше, чем раньше. *** Следующий обеденный перерыв Кёнсу с Джиной проводят, бродя по пустым коридорам, целуясь в пустых лестничных проходах, потому что обед на период экзаменов означает, что на коридорах не будет практически никого. Они ведут себя до ужасного слащаво, но их это не напрягает. Джина не может игнорировать бабочек в животе. Кёнсу сплетает их пальцы, прижимая девушку чуть ближе, которая краснеет, особенно когда Кёнсу второй рукой накрывает талию, играясь с тканью пиджака. Он напирает, легко вжимает Джину в стену, а у неё пульс заходится в горле, кровь шумит в ушах… И вдруг раздаётся негромкое покашливание. Они отскакивают друг от друга, или, по крайне мере, это делает именно Джина. Кёнсу лишь склоняет голову набок, выглядя очевидно раздражённым. Директор школы — Ким Рёук — невысокий мужчина с мягким голосом — складывает руки на груди и, усмехаясь, закатывает глаза. У него репутация непринуждённого человека, но он умеет быть строгим, когда нужно. — Шастаете по коридорам, молодёжь? Кёнсу наконец отходит от Джины (а он стоял между её ног), пока девушка покрывается румянцем и быстро, низко и с уважением кланяется. Директор Ким по-доброму смеётся низким и тихим голосом. Он окидывает обоих взглядом, после чего смотрит в пол. Джина размышляет, а не привиделось ли ей, что у директора глаза распахиваются ещё шире, когда он им машет и вздыхает. — Я бы вас отпустил из уважения юной любви, но проявление чувств в публичных местах против школьных правил. Кёнсу пожимает губы, со странным взглядом потирая шею. — Нам очень жаль, директор. Обещаем, что больше не будем так делать. Директор Ким кивает будто сам себе, пронзительным взглядом изучая парня. — Я уверен, что не будете, — он расцепливает руки. — Но вы оба наказаны, — он разворачивается, собираясь уходить, но вновь поворачивается, многозначительно глядя на пару, но, кажется, его взгляд не задерживается надолго. — Раздельно. Джина морщится, а Кёнсу фыркает, весело щёлкая по носу девушки большим пальцем. *** Чонин расстроен. И это настолько очевидно, что даже классный руководитель начинает волноваться, постоянно выпытывая у Джины, Сехуна, Хани или Чонхвы о ментальном, эмоциональном и физическом здоровье друга. Джина сидит между Хани и Чонхвой, бездельничая на небольшой трибуне перед баскетбольным полем сразу после наказание с секретарём директора. Солнце ярко светит, а непрекращающийся ветер добавляет немного прохлады. Сехун притащил их сюда для поддержки, но, по мнению Джины, с этим прекрасно справился бы его личный фан-клуб. Сегодня у Сехуна товарищеская игра по баскетболу с Чанёлем, Крисом-Ифанем-Хрен-Пойми-Кем и другом Лухана (и Минсока) Чжан Исином, ещё одним китайским учеником по обмену. Чонин тоже должен был быть там. Сехун периодически бросает взгляды на ворота, будто надеется, что Чонин выбежит оттуда в любой момент. Но Чонин не выбегает. Хани вздыхает. Её ноги упираются на переднее сиденье, локти опираются на голые колени, расклешённая юбка развевается на ветру. — Почему мы опять здесь сидим? Чонхва, которая кажется крайне заинтересованной игрой, глазами сверкает в сторону Криса-Вуфаня-Или-Как-Его-Там и отвечает, не глядя не подруг: — Потому что Сехун хочет, чтобы мы его поддержали. — Я ненавижу баскетбол. Я даже не знаю, кто выигрывает, — хмурится Хани. Чонхва широко и развратно улыбается, когда Крис-Кевин снимает футболку, а на его шее поблёскивает пот. Чанёль снимает футболку вслед за ним, и группа старшеклассниц внизу на трибуне слева начинают громко шептаться. Чонхва наконец-то обращает внимание на подруг, озорно улыбаясь. — Я тоже не люблю, но они без футболок и такие сексуальные, что от этого мы уж точно выигрываем. — Кажется, ты забыла, что мне не нравятся парни, — невозмутимо произносит Хани и фыркает, закатывая глаза. Она бросает взгляд на обнажённых до пояса парней на поле, хорошенько их рассматривая, прежде чем кивнуть и повернуться к подругам: — Точно не нравятся. Джина складывается пополам от смеха, даже Чонхва пыхтит. — По крайней мере попытайся оценить эту эстетику. На губах Чонхвы появляется усмешка, и она не сходит даже тогда, когда девушка вновь пожирает глазами всех парней на поле, кроме, разве что, Сехуна, потому все они втроём видели Сехуна в самой худшей его фазе (когда он был эмобоем в средней школе с футболкой группы Blood on The Dancefloor, с худшей ярко-синей слэш-панк-рок чёлкой набок времён бойзбэндов девяностых и рваными чёрными джинсами). Поэтому даже то, что они видели его с самом лучшем состоянии, никогда не сможет перечеркнуть всё то, свидетелем чего они являлись. Джина до сих пор хихикает, плохо скрывая улыбку и впечатываясь в Хани, которая откровенно громко ржёт с пунцовой физиономии Чонхвы, когда через ворота проходят двое парней, один из которых непринуждённо играется с баскетбольным мячом. Парень без мяча всматривается в трибуны, и Джина, всё ещё смеясь, сталкивается с ним взглядом. Смех затихает в ту же секунду, как Минсок широко ей улыбается и слегка машет рукой. Чонхва пихает локтём ей в рёбра: — Чего это он тебе машет? Джина отводит взгляд от Минсока, когда они с Луханом присоединяются к остальным парням на поле. Сехун, судя по всему, не хочет, чтобы Минсок к ним присоединялся. — Я не знаю, — она пожимает плечами. Она пытается казаться беззаботной, как будто её это не волнует, но Ким Минсок, нравится ей это или нет, до сих пор на неё влияет. От старых привычек действительно трудно избавиться. Хани хмурится: — Мне это не нравится. Её обычно широко распахнутые глаза сужены, а губы раздражённо сжаты. Хани никогда не показывает на лице злость, но Джина рада, что подруге не всё равно (потому что Джине всё ещё время от времени нужно подтверждение заботы, даже от близких друзей). — Мне тоже, — бормочет Джина, пока Чонхва хлопает её по спине. Между ними тремя угрюмая атмосфера, и уже достаточно очевидно, что Сехун от Минсока не в восторге (хотя он чуть ли не фанбоил на парня, когда они с Джиной встречались), если судить по тому, как Сехун бросает Минсоку мяч, когда они проверяют центральную точку в вершине трехочковой линии напротив кольца. И когда Сехун делает это в первый раз, Минсок пятится назад. Но спустя час после игры Минсок бежит до края поля и скидывает футболку, после чего берёт бутылку с водой. Джина и не думала бы особо об этом, если бы парень не обернулся и не посмотрел прямо на них, на Джину, растягивая губы в небольшой ухмылке. Джина хмурится, не отводя от него взгляда, пока он рассеянно чешет голый живот. Он глазами делает то, что она всегда любила в их отношениях. Взгляд в его глазах, на лице — от всего этого её внезапно переполняют эмоции, и девушка быстро вскакивает с места. Чонхва поднимает на неё глаза, Хани отрывается от домашней работы и делает то же самое. Чонхва уже хочет что-то сказать, но Джина лишь мотает головой, бросая взгляд на Минсока, который до сих пор твёрдо на неё смотрит, закручивая крышку от бутылки. А потом он улыбается как улыбался раньше, по-кошачьи и воздушно, после разворачиваясь в противоположную сторону. Джине кажется, что он насмехается над ней. — Мне нужно идти… Мне пора, — дрожащим голосом шепчет Джина. (Она это ненавидит. Она ненавидит показывать слабость из-за дурацкого парня, которого давно уже надо было забыть.) Хани тупо моргает, пока Джина пробирается через неё. — Джина, подожди! — зовёт её Хани. Джина не ждёт и как можно скорее уходит с трибуны и баскетбольного поля, показательно вздёрнув подбородок. Когда она проходит мимо играющих на полукорте парней, её открыто рассматривают. (Конечно, ей удаётся поймать взгляд Сехуна и жалостливую улыбку Лухана.) Пальцы уже в телефоне набирают сообщение. Она проходит через школьные двери, солнце жарит ей в спину, а пальцы слишком долго нависают над кнопкой отправить. Джина громко выдыхает и отправляет сообщение. *** — Привет. Джина даже не удосуживается поднять глаза на подошедшего, притянув колени к груди и играясь с пальцами. Сумка валяется около ног. (Она хочет знать, когда и почему она специально стала позволять Кёнсу видеть её в таком состоянии. Но затем она понимает, что он видел её такой так много раз, что не имеет значения, если увидит вновь.) Она сидит в том самом классе, в котором наткнулась в тот день на Кёнсу, прислонившись к стене между шкафами. — Эй, что случилось? — на этот раз голос Кёнсу звучит прямо перед ней. И когда она поднимает голову, когда встречается с его добрыми, большими глазами, то чувствует, что будто тонет в них. Но она просто мотает головой. — Ничего. (Она боится, что у неё до сих пор остались чувства к Минсоку, несмотря на старание их побороть, и она не хочет расстроить этим Кёнсу.) Ответ Кёнсу не убедил, но он молчит. Он опускается перед ней на колени; глаза широко распахнуты, брови нахмурены, на губах мягкая улыбка. Он долго на неё смотрит, очень внимательно и пристально рассматривает. Джина пытается натянуть улыбку, и именно тогда он вздыхает, снимая с плеч рюкзак, и усаживается рядом с ней, прячась между книжными шкафами. Левой стороны он касается её тела — твёрдое чувство присутствия — и девушка неосознанно расслабляется. Кёнсу слегка подаётся вперёд, склоняя голову набок, и смотрит на девушку. — Я рад, что ты мне написала. Джина в упор смотрит на колени, улыбается, будто это самые лучшие колени на всём свете, а потом опускает голову ему на плечо и вздыхает. — Спасибо, что пришёл. Парень просто молча прислоняется к ней, мягко прижимаясь головой к её, носом утыкаясь в волосы, а Джина медленно прикрывает глаза, ближе прижимаясь к парню и выше притягивая к груди колени. Он пахнет мятным лосьоном после бритья, мощным намёком на цитрусовый санитайзер и совсем немного одеколоном. И ещё он пахнет Кёнсу, и Джине это безумно нравится. *** Наступил день перед последним экзаменом, когда все ученики главным образом представляют из себя комок измученных нервов, голые лица, спутанные волосы и кофе литрами вместо воды. Тем утром за пятнадцать минут до начала занятий Джина с Хани идут по коридору и читают конспект Джины (так как у Хани просто ужасный почерк и невозможно ничего разобрать). Чонхва идёт рядом и переписывается с кем-то по телефону. И именно тогда раздаётся знакомое динь-динь-динь из громкоговорителей, и без того притихшие ученики сразу же замолкают. (Они уже выучили, что такие объявления из ниоткуда никогда не являются хорошим знаком, особенно когда полиция понятия не имеет, кто серийный убийца. Они только и делают, что бегают туда-сюда, когда появляются трупы вместе с кровавыми посланиями. Джина научилась игнорировать эти послания, запретила себе в них вникать, несмотря на съедающую изнутри вину.) Женский голос эхом разносится по коридорам: «Внимание, ученики. В связи с чрезвычайной ситуацией, все сегодняшние и завтрашние экзамены будут отменены до дальнейших распоряжений. Новые даты будут поставлены спустя некоторое время на это лето, но они ещё не решены. Прямо сейчас идёт процесс по отправке учеников домой как можно быстрее и оперативнее, но нам бы пригодилась помощь…» — Полиция! — кричит одна из учащихся. Джина обменивается взглядом с Чонхвой и Хани, обе из которых выглядят крайне обеспокоенными. Они присоединяются к остальным учащимся, столпившихся у окон, и вытягивают шеи, чтобы что-то рассмотреть. Другие ученики встают на носки, чтобы тоже что-нибудь узреть. Джина видит, что вокруг машины скорой помощи собралась администрация школы, а в руках у медицинского персонала носилки. Все выглядят очень подавленными. Секретарь Чхве («Называй меня просто Суён», — снисходительно сказала она, когда Джина два часа корпела над бумажками, отбывая наказание) неестественно бледная, её обычно безукоризненная короткая стрижка напоминает воронье гнездо, а мисс Со, одна из офисных администраторов, кажется крайне шокированной, закрыв рот рукой. — Пожалуйста, отойдите от окон! — раздаётся голос классного руководителя Джины, и она оглядывается через плечо, наблюдая, как мистер Ким отгоняет учеников от окон. — Во дворе школы вас ждут автобусы. Пожалуйста, свяжитесь с вашими родителями. Давайте, двигайтесь, двигайтесь! Главный вход закрыт, придётся обходить. Джина смотрит на Чонхву и Хани. Чонхва уже придвинулась ближе к Джине, подальше от окон, но Хани будто парализовало. Чонхва тянет её за рукав. — Хани, пойдём. Хани моргает, переводит взгляд на подруг — и снова в окно, и так делает несколько раз. Джина обхватывает Чонхву за локоть, хмурясь и следя за взглядом Хани, которая смотрит на преподавательский состав. — Хани, что случилось? — тихо спрашивает Джина, интуитивно распознавая замешательство и расстройство в нахмуренных бровях. — Директор… — мямлит Хани, её глаза распахиваются от ужаса. — Его там нет. Его одного там нет. (Хани — помощник учителя. Она гораздо умнее, чем выглядит, когда дело касается учёбы. До такой степени, что, когда у неё появляется свободное время, она просто торчит в учительской и выполняет мелкие поручения. Джина с Чонхвой обе в курсе, что Хани знает администрацию лучше всех, поэтому даже не сомневаются в её словах.) Взгляд Джины тут же приковывается к машине скорой помощи, пока врачи не поднимают носилки к машине и белая простыня не соскальзывает с лица тела, но один из врачей торопливо накидывает ткань и фиксирует под головой. Джина на девяносто девять процентов уверена, что человек в скорой, накрытый белой простынёй, является директором их школы. Директор мёртв. В животе у Джины всё переворачивается, а по спине пробегает холодок.