**~*~**
Драко долго не спускается вниз. Гарри идет на кухню и ковыряет чили на плите. Он пахнет и выглядит просто чудесно, но, терзаемый чувством вины, Гарри просто выключает плиту и направляется в гостиную, где плюхается на кожаный диван и смотрит в потолок. Он подумывает о том, чтобы вернуться в кабинет и наверстать еще несколько лет по альбомам, но мысль о том, что Драко может застать его за этим занятием, — довольно эффективный сдерживающий фактор. Вместо этого он пытается сосредоточиться на последних десяти минутах. И это проблема. Он понятия не имеет, почему шесть вещей в одном ящике — это катастрофа, а тревожное сосуществование круглых и квадратных вещей не имеет особого смысла. Переворачивание, подсчет, упорядочение. Упорядочение. Гарри ерзает на диване, пытаясь устроиться поудобнее, но это бесполезно. Ситуация, подобная этой, так или иначе, требует заправки. Все еще лихорадочно соображая, он берет в кухне тарелку чили и вилку и падает вместе с ними обратно на диван. Еда превосходна — сладкая, пряная и насыщенная, — но он едва ощущает вкус, когда запихивает вилку за вилкой в рот и смотрит в огонь, решая головоломку. Этот Драко, похоже, весь состоит из порядка. Гарри представляет себе их шкафы — сплошные полосы — и аккуратно вклеенную коллекцию вырезок, документирующих каждый год их совместной жизни. Гарри размышляет, медленно жуя, является ли его второе «Я» аккуратным, упорядоченным человеком. Наверное, нет, думает он через мгновение, если судить по состоянию мастерской. И все же, судя по дому, мастерская Гарри — единственное место, которое не подчиняется сумасшедшим правилам Драко. Гарри вздыхает, скребет вилкой дно тарелки в поисках остатков соуса и морщится от скрежета металла о керамику. И тут до него доходит. Вероятно, его второе «Я» не возражает. Может быть, это похоже на то, как Гермиона, которую особенно не заботят старинные метлы, разместила обширную и все растущую коллекцию Рона в их коттедже с — в основном — хорошим настроем. Или, по крайней мере, так там, откуда он прибыл. И ладно, это не совсем одно и то же, но суть, по его мнению, в том, что отношения строятся на принятии. Здоровые отношения. Гарри бросает вилку в миску и со стоном потирает лицо. Невозможно, чтобы у него были более здоровые отношения с сумасшедшим, пересчитывающим конверты Малфоем, чем с его настоящей женой. Конечно, такого не может быть — и все же он задается вопросом, что бы любой из них принял в нем. — Возможно, это не Малфой сошел с ума, — размышляет он, поворачиваясь на спину и складывая руки за головой, позволяя мягкой коже приклеиться к его телу. — Может быть, я сам. Становится, наконец, удобно, по крайней мере, в целом, веки быстро тяжелеют, и он позволяет себе плыть, успокоенный потрескиванием огня в камине. Когда он, моргая, просыпается, огонь почти полностью догорел, а шея окоченела от неудобной позы, что, он полагает, научит его не спать на диване в его возрасте. Что ж, вполне возможно научит. Во рту пересохло, так что он идет на кухню и останавливается. Драко поднимает голову, держа в одной руке сковородку, а в другой — вилку с едой на полпути ко рту. Гарри колеблется, позволяя этому несуразному образу утвердиться в его голове — Драко Малфой ест остатки чили прямо со сковороды. Гарри пытается улыбнуться, и на мгновение в светлых глазах мелькает уязвимость, затем она исчезает, и Драко с вызовом поднимает бровь и подносит вилку ко рту. — Теперь… все в порядке? — осторожно спрашивает Гарри. Драко сглатывает. — Да. — Я не думаю, что ты смешон. — Неужели? — бормочет Драко, отводя взгляд от Гарри и ковыряя вилкой в сковороде. Он все еще колкий, на самой грани, и хотя разум подсказывает, что это не должно его волновать, Гарри все еще хочет лучше разобраться в этом. — Да. Я просто… я устал. И даже заснул на диване, — смущенно говорит Гарри. — Расскажи мне что-нибудь новенькое, — язвит Драко, но наконец встречается взглядом с Гарри. — Э-э… твой чили был действительно хорош? — Мой чили необыкновенный, — говорит Драко, накалывая фасоль на вилку и изучая ее. Гарри давит улыбку. — Да. Мне правда жаль. Драко тяжело вздыхает. — Что ты вообще искал? С учащенным сердцебиением Гарри понимает, но не может придумать ничего правдоподобного. — Ничего важного. Несколько долгих секунд Драко молчит. Он снова жует и смотрит в пустоту где-то слева от Гарри. — Ты правда думаешь, что это неважно? — наконец спрашивает он. — То, что я искал? — уточняет Гарри, хмурясь. — Нет, ты, гребаный кретин, — огрызается Драко, явно раздраженный. — Мои вещи. То… какой я есть. — Ох. — Гарри трет волосы, чувствуя себя неловко. Он даже едва замечает оскорбление, и не думает, что Драко действительно говорит всерьез, но вопрос имеет значение. — Конечно, это имеет значение. Говнюк, — импульсивно добавляет он. Драко фыркает и ставит сковородку, слегка поворачиваясь, чтобы скрыть улыбку, которую Гарри все равно видит. Переполненный облегчением, которое не может объяснить, он едва замечает Драко, пересекающего комнату по направлению к нему, пока сильные руки не ложатся на его бедра, а мягкие губы — на шею, изо рта вырывается теплое дыхание, скользнувшее по коже и заставившее задрожать. — Кто бы говорил, — бормочет он. — Увидимся наверху. Как только он скрывается из виду, Гарри падает спиной на стойку, чувствуя, что весь вес опирается на руки. Он понятия не имеет, как держится.**~*~**
Эта кровать намного удобнее, чем та, к которой он привык, а пуховое одеяло и подушки создают такой уютный кокон для тепла тела, что почти можно забыть о постоянно открытом окне. Когда он ложится на живот и медленно погружается в сон, Гарри обнаруживает, что даже не возражает против теплого веса, прижатого к нему в районе поясницы. — Мне надо бежать, — шепчет кто-то теплый и пахнущий лимоном на ухо. Гарри вздрагивает, но на этот раз ему требуется лишь доля секунды, чтобы восстановить кратковременную память и остановить надвигающуюся панику. Вместо этого он тяжело выдыхает в подушку и, приоткрыв один глаз, смотрит на свои медные часы. Сейчас неприлично рано, а небо за окном все еще упрямо темное. — Сейчас ночь, — бормочет Гарри. — Уже почти семь, — поправляет Драко, забавляясь. — Сейчас ночь, — упрямо повторяет Гарри. Последний раз он выходил из дома в такой нелепый час много лет назад, когда еще работал в поле. Он вздыхает, борясь с приступом грусти, — он не помнит, чтобы обращал на это внимание. — Да, хорошо, не надо тыкать меня в это носом, — наконец соглашается Драко. — У меня свидание в парке с мистером Фицуильямом. Охваченный странным чувством, Гарри открывает оба глаза и смотрит на него. — Свидание? Глаза Драко, серебристые в почти полной темноте, на мгновение закатываются к потолку. — Боже мой, видел бы ты свое лицо! Я собираюсь бегать по парку кругами в этой ужасно недостойной одежде… — Он слегка откидывается назад в своем сидячем положении на кровати, так что Гарри может видеть его стильный, хотя и совершенно неуместный, черный спортивный костюм. Гарри с трудом сдерживает улыбку. — Не смей смеяться, ты… кисель, — упрекает Драко, и скрытая улыбка перерастает в булькающий смех. Гарри изо всех сил старается заглушить его подушкой, но понимает, что его плечи трясутся. Он также понимает, что Драко свирепо смотрит на него, и это удивительно. — Кисель? — наконец удается ему выдавить, он задыхается и ухмыляется. — Ты просто ужас, — произносит Драко, и матрас прогибается, когда он встает. — А теперь я ухожу. Даже не думай идти сегодня без меня — я хочу одобрить твой наряд. — Одобрить мой… куда? — спрашивает Гарри, пытаясь повернуться на бок и с некоторой тревогой обнаруживая, что тяжелая штука в пояснице все еще там. И более того, она движется. — Какого хуя? — он задыхается и тянется за палочкой. — На ежегодную вечеринку Уизли, конечно. — Драко протягивает руку и ловит его за запястье. — Ты ужасно нервный, это всего лишь Фрэнк. Гарри хмурится и старается не шевелиться, когда Драко отпускает его руку и осторожно откидывает одеяло. Он знает только одного Фрэнка, и, что бы это ни было, оно совсем не похоже на кота Лили. — Ну, чтобы ты хорошо выглядел? — говорит Драко. — Он весь блестит. Я же говорил тебе, что он сбрасывает кожу. Гарри задерживает дыхание, едва слыша, как тяжелые гладкие кольца скользят по его коже. — Что это за имя для змеи — Фрэнк? — бормочет он, в основном для себя, упираясь локтями в матрас и с некоторым усилием отодвигая змею, чтобы сесть. — Это ты его так назвал, — подчеркивает Драко. — Это твоя змея. Он никогда не слушает меня, и я сомневаюсь, что это только потому, что он не понимает ни слова из того, что я говорю. — Бросив Гарри кривую улыбку, он плотнее наматывает полосатый шарф на шею и гладит вытесненную змею по голове. — Веди себя хорошо, Франкфурто. Веди себя хорошо, Гарри. — Буду, — сообщает Гарри двери, которая захлопывается за Драко. Он вздыхает. Откидывает волосы с глаз и, скрестив ноги, наклоняется вперед, чтобы получше рассмотреть своего неожиданного соседа. Потому что… он думает, что Малфой недостаточно приспособлен. Змея легко скользит по одеялу и обвивает ноги Гарри. Он по меньшей мере шесть футов длиной и, кажется, весит абсолютную тонну; и не только это, Гарри думает, что он все еще выглядит недовольным, и, хотя сам определенно не боится змей, предпочел бы остаться на хорошем счету у того, что может раздавить его до смерти, если ему захочется. — Так… ты Фрэнк, — начинает он, чувствуя себя в высшей степени неловко. Змея кладет тупую клиновидную голову на свои красивые узорчатые кольца коричневого и хаки цветов, высовывает черный раздвоенный язык и пристально смотрит на Гарри. — Ладно, что ж… — Гарри прикусывает губу, едва сдерживая желание хлопнуть себя по лбу. — Это не сработает, да? Он делает глубокий вдох и наклоняется ближе, упираясь локтями в колени, пристально глядя в блестящие черные глаза Фрэнка и пытаясь вызвать откуда-то из глубины себя инстинктивное знание языка, на котором он не говорил уже два десятка лет. — Вышло? — спрашивает он, изо всех сил сосредотачиваясь, но тут же понимает, что не добился успеха. Фрэнк просто наклоняет голову, как бы говоря «Что ты делаешь, издавая эти странные звуки?» Он пытается снова, сосредотачиваясь на узорах, извилистых движениях, вспоминая свой первый раз. — Теперь ты меня понимаешь? Фрэнк поднимает голову и медленно встает, пока не оказывается почти на уровне глаз Гарри. — Возможно. — Где ты был? — Спал в теплом чулане много часов. Снимал кожу. Гарри хмурится, неуверенный, правильно ли он все понял, но опять же, прошло много времени с тех пор, как он говорил со змеями. — Как давно ты здесь? — Много сезонов. Ты что, не будешь восхищаться мной? — Змея извивается то в одну, то в другую сторону, позволяя утреннему солнечному свету скользить по блестящей, вибрирующей новой чешуе. Гарри фыркает. — Ну разве ты не самодовольный? — Прекрасный, — возражает змея. — Этого нельзя отрицать. Гарри наблюдает за мерцающим языком, невольно забавляясь. — Ты красивый, отдаю тебе должное, — признается он, и змея, кажется, почти прихорашивается, купаясь в лести, как кошка в пятне солнечного света. — Но как долго длится много сезонов? — Долго, — повторяет Фрэнк. — Правда много сезонов. Я был маленьким, но еда и теплые полы сделали меня большим. Уже не маленький, а? Не маленький. — Э-э, нет, — выдавливает Гарри, гадая, сколько времени пройдет, прежде чем он потеряет всякую чувствительность в ногах. В качестве эксперимента он шевелит пальцами ног — кажется, кровь еще течет там, и это приятно. Много сезонов, размышляет он. Очевидно, змей не слишком беспокоит точность. — Ты знаешь часы, но не годы? — спрашивает он. — Мы уже через это проходили. Час — это естественный ритм. Год… не так важен. — Змея приближается к Гарри так близко, что мелькающий черный язык щекочет ему нос. — Бери все. Бери все, и тогда… время не будет иметь значения. Гарри ничего не говорит, позволяя словам просочиться в его вены и покалывать кожу. Так легко иметь все. Быть настолько удовлетворенным, что время просто не имеет значения. Как раз в этот момент язык Фрэнка мелькает у его ноздри, и он сильно чихает, пачкая ладонь, которую не успевает поднести ко рту, и красивую узорчатую голову. — Это было неприятно. Гарри смотрит на него, исполненная достоинства мордочка покрыта слюнями. — Извини. Он тянется за палочкой, но змея выглядит такой встревоженной, что он резко меняет тактику, и Акцио достает коробку с салфетками из комода. Пытаясь, по крайней мере внешне, думать о чем-то другом, а не о том, насколько это сюрреалистично, он осторожно протирает блестящую, удивительно теплую голову Фрэнка, пока она не становится чистой. — Прости, что задаю так много вопросов, но у меня действительно очень плохая память, — начинает Гарри, стараясь говорить так шипяще, как только может. Он убирает салфетку и пристально смотрит на змею. — Знаю, — говорит Фрэнк, откидываясь назад, и снова пружинит на своих кольцах, подняв голову к Гарри. — Не твоя вина, что у тебя такие маленькие мозги. — Кто бы говорил, — огрызается Гарри, уязвленный. Он не может отделаться от мысли, что начать день с оскорблений змеи не сулит ничего хорошего. Тем не менее, он полагает, что должен задавать любые вопросы и получать ответы там, где может. — Слушай… не обижайся, но зачем Драко понадобилась змея? На втором курсе он явно не был в восторге от этой истории, — добавляет он, в основном для себя, вспоминая их фарс с дуэлью и открытие его необычных способностей. — Второй курс не по моей части, — говорит Фрэнк, — но поверь, это была демонстрация… демонстрация бесстрашия. Не боится меня… доказывает храбрость, понимаешь? Хочет казаться мужественным для тебя. Гарри улыбается и кусает губу. — Хочет также, чтобы тебе было с кем поговорить. Не только с мебелью. Не знаю, почему ты разговариваешь с мебелью, а не со мной, — добавляет Фрэнк, плотно сворачиваясь и ослабляя давление на лодыжки Гарри. — Может быть, потому что мебель не отвечает, — предлагает Гарри, а затем: — Кроме зеркал. И мне бы хотелось, чтобы этого не было. — Мне нравятся двойные зеркала. Смотреть на себя очень приятно, — признается Фрэнк, и Гарри почему-то ничуть не удивляется.**~*~**
Очевидно, разглядывание себя в зеркале — не единственное развлечение Фрэнка. Он сворачивается клубочком на краю кровати и смотрит, как Гарри — который на этот раз неохотно выбирается из постели и решает отправиться в мастерскую самостоятельно — одевается. Это довольно тревожное чувство, и время от времени колкие комментарии Фрэнка о его координации, волосах и одежде не совсем улучшают положение, но у Гарри есть сердце, чтобы не сказать змее, чтобы она отвалила. Когда он направляется к лестнице, все еще слегка поеживаясь в странных обтягивающих брюках, Фрэнк соскальзывает на пол и следует за ним, а когда Гарри застегивает пальто в прихожей, тупая треугольная голова высовывается из-за двери гостиной и вопросительно смотрит на него. — Куда ты идешь? — На работу. — Когда ты будешь дома? — Не знаю, — честно признается Гарри, засовывая руки в карманы пальто. — Ты кто, моя секретарша? — Просто спрашиваю. Не люблю сюрпризов, — признается Фрэнк, проскальзывая еще на несколько дюймов в коридор. Гарри несколько горько смеется. — Мы оба. И все же мы здесь. — Он потирает лицо и тянется к дверной ручке. Смягчается. — Я вернусь до темноты. — До тех пор я буду охранять дом, — говорит Фрэнк, важно выпрямляясь. — Внушать страх. Гарри улыбается и выходит на улицу, находит место, чтобы аппарировать, и делает прыжок в Косой переулок. Он полагает, что всегда хорошо иметь кого-то, кто заботится о твоих интересах, даже если этот кто-то самовлюбленный питон. На этот раз, имея смутное представление о местоположении своей цели, он приземляется всего в нескольких шагах от низкого каменного здания, но его точность не мешает ответить на три восторженных взмаха ладоней и выкрик: «Как поживаете, мистер Поттер?» — с другой стороны улицы. Странно, но к тому времени, когда он пересекает мостовую и входит в магазин, он улыбается. Пока бродит вокруг, собирая брошенные инструменты и возвращая их в соответствующие места, он задается вопросом, возможно ли, что Драко несет ответственность за эти уважительные, дружеские отношения с народом. В конце концов, у него есть контакты с прессой, и за все годы, что Гарри ненавидел его, нельзя отрицать его умение манипулировать, создавать образ, использовать любые доступные средства, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Он прислоняется к одному из своих рабочих столов и откидывает голову назад, навстречу яркому зимнему солнечному свету, льющемуся сквозь окна в крыше. До сих пор он об этом особо не задумывался, но ему кажется, что на самом деле он мог бы привыкнуть быть «мистером Поттером». Он мог бы привыкнуть быть этим расслабленным, открытым человеком, который, кажется, терпит почти всех и который приходит в это наполненное светом, пахнущее опилками маленькое святилище и делает вещи из дерева, когда ему хочется. Прошло всего несколько дней с тех пор, как он в последний раз сидел за большим письменным столом в своем огромном кабинете, но он уже знает, вне всякого сомнения, что не скучает по нему. Хотя когда-то он и горел детскими амбициями, он уже давно не получал удовольствия от работы аврором — с тех пор, как воодушевление перешло в стресс, а восторг от успешной операции сменился встречами, оценками и постоянной головной болью. Хотя… Гарри хмурится в раздумье и неуверенно качает головой. Ничего не происходит. Пораженный отсутствием боли, он делает глубокий вдох и пытается снова, качая головой взад-вперед, пока волосы не падают ему на глаза, а очки не сползают с носа. Решив остановиться до того, как у него заболит голова, Гарри делает еще один глубокий вдох и упивается отсутствием тугого узелка в груди, который у него был гораздо дольше, чем он помнит. Неожиданно взволнованный, Гарри сдерживает улыбку, закрывает глаза от резкого света и крепко сжимает пальцами край верстака. В этот момент раздается стук в дверь и тихий вопрос. — Простите, мистер Поттер? Гарри шевелится. Оглядывается в поисках чего-нибудь, чем можно было бы заняться. — Входите, — зовет он, хватая большой молоток и отбрасывая его, не желая тревожить своего потенциального клиента, неумело размахивая им. Через мгновение в мастерскую входит седовласый джентльмен лет шестидесяти, улыбаясь Гарри и время от времени опуская трость. — О, я так рад вас поймать! — говорит он, поравнявшись с верстаком Гарри и зацепив трость за край. — А… хорошо, спасибо, — выдавил Гарри. Он встает немного прямее и наклеивает на себя выражение «Я профессионал и могу справиться с этим». — Чем я могу вам помочь? — О, вы так вежливы, — вздыхает старик, прищурив глаза от удовольствия. — Не то что нынешняя молодежь. Гарри внутренне съеживается. Замечание попадает в чувствительное место, которое, как он подозревает, предназначено для тех, кто находится в опасной близости к сорока, но он пытается убедить себя, что этот человек — вероятно, его клиент — пытается сделать ему комплимент. — Спасибо, — бормочет он, слегка улыбаясь. — Не за что, — говорит мужчина, улыбаясь Гарри. — А теперь о маленьком столике, о котором мы говорили на прошлой неделе… — Ах, да, маленький столик, — говорит Гарри, желая получить хотя бы малейшую подсказку о маленьком столике, но в то же время полный знания, что информация, которая ему нужна, заперта в памяти его другого «Я». — Да. Для моей дочери. Я уверен, что вы очень заняты в преддверии Рождества — бог свидетель, я сам занят, а я ведь всего лишь старый буферист, которому больше нечем заняться, кроме как предвыборной агитацией за внуков, — но я хотел бы попросить вас об одолжении. — Он наклоняется вперед, с надеждой щуря глаза. — Да, — врет Гарри, — очень занят, но… Э-э, о каком одолжении вы хотите попросить? Старик вздыхает. — Мне нужно на две недели раньше. Женевьев только что сообщила мне, что уезжает на месяц в Австралию и будет там на свой день рождения. Я бы хотел, чтобы она получила подарок до отъезда, если это возможно, буду очень благодарен, мистер Поттер. Встревоженный, Гарри закусывает губу и отводит глаза от старика, чье серьезное выражение лица щекочет что-то внутри. Вместо этого он смотрит на усыпанный опилками рабочий стол и удивляется. Он полагает, что, когда дело доходит до такого, у него действительно есть только два варианта. Во-первых, он может продолжать лгать, сказать старику, что болен, и надеяться благополучно вернуться в свою прежнюю жизнь до того, как наступит первоначальная дата завершения маленького столика, или, во-вторых, он может взять инициативу в свои руки и попробовать. Чертовски хорошо попробовать. Насколько трудно сделать маленький столик? — Точно… сэр, я, конечно, посмотрю, что смогу сделать, — говорит он, прежде чем успевает остановиться. Чувствуя странное возбуждение, он тянется за карандашом и клочком пергамента. — Когда вы хотите забрать его? Старик сияет, хватает трость и крепко прижимает ее к груди. — Сирил, пожалуйста. Сирил Пеппер. Значит, я приду четвертого около полудня? О, вы замечательный человек, мистер Поттер. Я не знаю, как вас благодарить, — он делает паузу, задумавшись, а затем торжествующе выдает: — Я принесу вам еще немного шпинатного пирога моей жены, вам правда понравилось в последний раз! Подавив рвотный позыв при этой мысли, Гарри кивает. — Отлично, — говорит он слабым голосом. — Буду ждать с нетерпением. Старик наклоняется, чтобы похлопать его по руке, прежде чем уйти, шаркая и стуча по каменному полу. — Четвертого числа какого месяца? — внезапно зовет Гарри, и в животе поднимается волна паники. — Января, конечно! — отвечает мужчина, не оборачиваясь. — Чудесный месяц январь… оглядываюсь назад и смотрю вперед, — продолжает он, видимо, для себя, махая тростью то в одну, то в другую сторону, и исчезает из виду. Гарри смотрит ему вслед и засовывает руки в карманы. — О боже.**~*~**
Хаотический и несколько панический поиск обнаруживает потрепанный блокнот, в котором Гарри находит имя мистера Пеппера, адрес и характеристики для маленького столика. К сожалению, он едва их понимает, хотя слова явно нацарапаны его собственным почерком. Бук кт. 1, 28' дл. ось x 4, 12×12 фт с/кер зеркало «извивающиеся лозы»? врезка 9×9. Виз. Дв соединение? Термоуст. Сделать п/о к 18 января, подарок для дочери. 150 гал. Гарри прислоняется к верстаку, снова и снова перечитывая свои загадочные инструкции и бессмысленно вздыхая в пустую комнату. — Разве трудно сделать маленький столик? — бормочет он, насмехаясь над собой. Он заслуживает насмешек. Он снова щурится на блокнот, поднося страницы ближе к лицу на всякий случай. Это не помогает, но он полагает, что еще не все потеряно. Он знает, что столик нужно делать из бука с длинными осями — неужели и их надо мастерить самому? — и квадратным футом чего-то с каким-то стеклом, извивающимися виноградными лозами и бог знает чем еще. Сто пятьдесят галеонов? За столик? Гарри тяжело сглатывает. Это нелепо, он знает, но должен признать, что немного напуган. Столик. Крохотный столик, который еще даже не создан. Его пугает сама мысль о столике. — Нахуй все это, — рявкает Гарри, заставляя себя действовать. Стараясь не думать о том, что сказали бы его коллеги по Министерству, если бы увидели его, он завязывает грубый, наполовину изодранный зеленый фартук, отряхивает пыль с рабочей поверхности и идет к тайнику с деревяшками в углу. Уперев руки в бедра и мрачно сжав губы в тонкую линию, он осматривает полки. — Бук первой категории, — торжествующе читает он наконец. — Легче легкого. Пока все идет хорошо. С некоторым усилием Гарри обхватывает руками половину, кажется, буковых досок. Во всяком случае, он чувствует, что это они, но через мгновение опускает их на место и вытаскивает палочку, решив вместо этого левитировать дерево к верстаку, где оно приземляется с мягким стуком и посылает мелкую пыль Гарри в лицо. Главный вопрос в его голове — «Что теперь?!», но Гарри игнорирует его, предпочитая вместо этого цепляться за надежду — нет, за знание — что он может это сделать. Глубоко вздохнув, Гарри тянется за пилой. Он. Может. Это. Сделать.**~*~**
Он не может это сделать. Он не знает, сколько времени ему потребовалось, чтобы сдаться и воткнуть стамеску в стену, но ему определенно кажется, что это было очень долго. Он, тяжело дыша и прислоняясь спиной к рабочему столу, наблюдает, как она с удовлетворительным звоном сталкивается со стеной, а затем падает на холодный каменный пол. Вспотевший и измученный, он с ужасающим любопытством разглядывает свои руки; они исцарапаны и болят, ладони красные, ободранные и полные заноз. Но это еще не самое худшее. И дело не в том, что прекрасный кусок бука не превратился ни во что, хотя бы отдаленно напоминающее стол. Нет, хуже всего то, как это сейчас выглядит… Гарри вздыхает и поворачивается, чтобы посмотреть на побоище, которое он тут устроил. Как будто бук сбросили с большой высоты, а потом дали на растерзание гиперактивным грызунам. Он подозревает, что его второе «Я» надрало бы его бездарную задницу, если бы он был здесь, и был бы прав. Что еще более тревожно, он понятия не имеет, что скажет бедному старому мистеру Пепперу, который, похоже, безгранично верит в его способности. Он полагает, что всегда есть завтра… или, возможно, послезавтра. Хотя он измотан и исцарапан, в нем все еще есть раздражающее зерно упрямства, которое не позволит ему сдаться прямо сейчас. Он осторожно выпрямляет ногу и подтягивает ткань облегающих брюк, чтобы увидеть синяк, который начинает расцветать на колене. Идиотская хрень, кажется, дает о себе знать в самые неподходящие моменты. Он проводит ладонью по синяку и морщится, бросая взгляд на особенно впечатляющую выбоину в дереве, которую он сделал, упав. — Определенно не подлежит восстановлению, — вздыхает он, доставая палочку и бросая Эванеско на искореженный кусок дерева. Гарри снова обращает все свое внимание на колено, задерживая дыхание и исцеляя синяк. Для аврора, работающего в полевых условиях, способность исцелять простые травмы очень важна, и хотя прошло уже некоторое время, он считает, что все еще делает довольно хорошую работу. Без сомнения, человек, привыкший к этому невыносимому недугу, мог бы сделать это лучше, но все равно. Гарри одергивает штанину, поудобнее прижимается к верстаку и, убедившись, что он скрыт от двери, приступает к своей дневной задаче — удалению из рук тысячи двухсот буковых щепок.**~*~**
Он аппарирует на площадь Гриммо как раз в тот момент, когда солнце опускается за горизонт, и, вспомнив о своем обещании Фрэнку, чувствует себя довольным собой, несмотря на относительную неудачу, которой обернулся его рабочий день. Драко нигде не видно — ни на первом этаже, ни на кухне. Гарри медленно поднимается по лестнице, улучив момент, чтобы кивнуть коричневому пауку, когда тот свисает со своей паутины прямо в лицо Гарри на длинной шелковой нитке. Сегодня не пахнет едой, замечает он, и желудок протестующе урчит, словно напоминая ему, что он опять забыл его покормить. Он игнорирует его нытье, вместо этого сосредотачиваясь на восхитительно пахнущем паре, который плывет вдоль лестничной площадки из ванной. Гарри следует за ним, не думая — горячий цитрус и специи, — пальцы скользят по рельефу обоев, по дверному проему и на полпути в туман ванной, прежде чем он даже вспоминает колебаться. — Это ты, Гарри? У Гарри перехватывает дыхание, глаза расширяются, и он прижимается к прохладной плитке, внезапно осознав, что делает. Наблюдает за Драко в душе. Обнаженным. Ну, спина у него, по крайней мере, очень голая, и он может только вообразить, что и перед тоже. Не то что бы он воображает. — Да, это я, — хрипит он, наблюдая за струйками воды, стекающими по спине Драко и по его… Гарри кашляет. — А кто еще это может быть? Фицуильям? Гарри пялится, как Драко ведет плечами. Пялится, как он поднимает руки и проводит пальцами по волосам, насквозь пропитанным золотистым светом. Пялится. — Боже мой, что за мысль! Нет, я подумал, что ты дружелюбный убийца с топором или типа того. — Прости, что разочаровал, — шепчет Гарри, во рту внезапно пересыхает. Он не должен смотреть на это. — Надейся, что прощу. Ты присоединишься? Желудок Гарри слегка переворачивается. — В… в… душе? Прямо там? С тобой? Смех Драко эхом отдается в маленьком, выложенном плиткой пространстве. Он оборачивается, чтобы посмотреть через плечо, опираясь одной рукой о стекло, и одаривает Гарри странной полуулыбкой. Это безумие, он знает, что это так, но Гарри никогда так отчаянно не хотел дотронуться до кого-то, просто чтобы понять, что почувствует под пальцами. — Ну, ты всегда можешь принять ванну с Фрэнком, если хочешь. В любом случае, тебе нужно помыться, прежде чем мы пойдем, — говорит Драко, оглядывая Гарри с ног до головы и с отвращением рассматривая его грязную одежду. — Да, я… что? — Гарри озадаченно поворачивается, чтобы увидеть ванну на колесиках, в которой много воды и счастливо свернувшийся Фрэнк. С облегчением оторвав взгляд от мокрого обнаженного тела Малфоя, Гарри подходит ближе и замечает крошечные пузырьки, которые вытекают на поверхность воды из погруженных ноздрей змеи. Заинтригованный, он опускает пальцы в воду — она едва теплая. — Ты странный, — говорит он, не уверенный, хорошо ли парселтанг слышится через воду. Фрэнк лишь щелкает языком в ответ и продолжает пускать крошечные пузырьки. Гарри наблюдает, как они выныривают на поверхность на мгновение или два, а затем поворачивается — сердце бешено колотится — обратно к Драко, который теперь повернулся, чтобы посмотреть на него с любопытством. И это то, на чем сосредотачивается Гарри. Выражение его лица. Его лицо. То, как волосы падают на глаза. Может быть, то, как вода из душа стекает по его плоскому бледному животу. Но определенно ничего другого. — Ну? — подсказывает Драко, и что-то в его голосе пробуждает в Гарри тревожно сильное желание сорвать одежду и нырнуть под воду. Он стряхивает его. — Э-э, я, пожалуй, приму душ позже, — выдавливает он. — Ты… ты выглядишь так, будто уже почти готов. Закончил. Помылся. — Это будет тот самый день, — объявляет Драко, снова погружая голову под воду. — Тогда я выпью чашку чая. Синие полоски. Гарри вздыхает. Он считает, что даже мокрый голый Малфой — это все равно Малфой. Чувствуя нежелание сотрудничать, он игнорирует это требование и направляется в спальню, чтобы начать поиски подходящей одежды для вечера.**~*~**
— Хорошо… а как насчет зеленого? Что, блять, может быть не так с зеленым? — умоляет Гарри, поднимая уже, кажется, миллионную рубашку для одобрения Драко. Он принял душ — чувствуя себя неловко все это время, и не только потому, что Фрэнк решил высунуть голову из ванны и поговорить с ним — и сумел найти и надеть брюки, которые Драко нравятся. Они темно-серые и, естественно, узкие, сидят низко на бедрах и держатся на такой пугающе сложной застежке, что Гарри немного беспокоится о том, что произойдет, когда ему понадобится позже воспользоваться туалетом. Тем не менее, они на нем, и это главное. Драко, выглядящий совершенно безупречно и — Гарри подозревает, что вообще не разбирается в этом — чрезвычайно стильно в своем темном облегающем костюме и серебристо-серой рубашке в тонкую полоску, сидит крайне раздраженный на краю кровати. У него очень хорошо получается быть раздраженным. Так хорошо, что Гарри начинает удивляться, почему он терпит это. Его. — Почему ты так бесполезен, когда дело доходит до цветов? Ты должен быть художником. Гарри хмурится, поворачиваясь, чтобы посмотреть на себя и рубашку в зеркале. К счастью, на этот раз тому удается держать свое мнение при себе. — Почему серый цвет не сочетается с зеленым? Драко фыркает. — Серый на самом деле даже не цвет. Почему мы должны проходить через это так часто? — Потому что тебе это нравится? — предполагает Гарри, отбрасывая зеленую рубашку. — Нет. Ну, может быть, немного, но в основном потому, что ты безнадежен. — Драко делает паузу, а когда снова заговаривает, в его тоне появляется что-то странно уязвимое, что почти заставляет Гарри прекратить рыться в аккуратных рядах рубашек, но он передумывает. — И потому, что есть правила цветов… так же, как существуют правила чисел. — Ладно, — тихо соглашается Гарри, вытаскивая мягкую темно-синюю рубашку со странными рукавами длиной в три четверти и металлическими пуговицами. Он часто приходил к выводу, что лучший способ заставить человека говорить — это сказать очень мало — конечно, его опыт связан с допросами преступников, но попробовать стоит. — На самом деле это не то же самое, что с цифрами, — говорит Драко через мгновение, и Гарри улыбается в шкаф. — Есть хорошие и плохие числа, все очень просто. — Именно. Но с цветами… все дело в комбинациях. Если ты выйдешь сегодня вечером в цветах Слизерина… — Драко замолкает, и Гарри больше не может контролировать желание обернуться и посмотреть на него. Его руки крепко стискивают одеяло, а глаза, смотрящие прямо в зеленые глаза, так встревожены, что Гарри хочется протянуть руку и дотронуться до него. Он крепко держится за рубашку, разрываясь между беспокойством за Драко — за этого Драко — и опасением за себя, за то, что, черт возьми, с ним происходит. — Произойдет что-то ужасное, — глухо заканчивает Драко. Гарри закусывает губу. — Не думаю, что такое произойдет. Драко качает головой, поправляя идеально уложенные волосы. — Не надо. Ты не знаешь. Просто… не надо. — Извини, — бормочет Гарри, понимая, что снова налетел на какую-то невидимую стену и приземлился плашмя на задницу. Он с некоторым трепетом задается вопросом, скольким непонятным правилам подчиняется жизнь Драко, и как тот управляется с ними без нервного срыва. — Я просто… я не хочу, чтобы ты волновался, — пытается он. В ответ получает слабую полуулыбку. — Ты всегда так говоришь. Но никогда не выходило что-то хорошее, когда я старался не волноваться, разве нет? Гарри вздыхает. — Нет. Хорошо. Как насчет этой? — Он поднимает темно-синюю рубашку, надеясь на лучшее. — Это моя, — указывает Драко, расслабляясь и встряхивая волосами. — Но ты можешь ее надеть. С кожаными ботинками… Не заправляй ее, блять, — предупреждает он, когда Гарри пытается надеть рубашку. Он корчит рожу у шкафа и идет разглядывать себя в зеркале. Он выглядит прекрасно, но выглядел бы прекрасно и в зеленом, и в белом, и в узорчатом, и в пестром. Он понятия не имел, что цвета могут быть такими сложными. — Маура сказала, что Блейз не любит цвета, — говорит он, размышляя вслух. Драко коротко смеется. — Ну, она не ошибается. — Он делает паузу. — А может, и ошибается. У меня всегда было впечатление, что он предпочел бы носить цветное, но трудно так легко отринуть то, что твоя мать вбила тебе в голову. Гарри смотрит на отражение Драко в зеркале, наблюдая, как тот лениво выводит палочкой восьмерку над шнурками и как они послушно завязываются. — Наверное, да, — бормочет он, ничего не понимая. — Джентльмены носят черное и только черное, — кисло произносит Драко, корча гримасу. — Все мы через это прошли, пока росли. Проблема Блейза в том, что его мать умерла, и теперь с ней гораздо труднее спорить. — А что для тебя было по-другому? — спрашивает Гарри, неуместно забавляясь. Драко ухмыляется. — Все это было частью моего бунта, помнишь? — Так что? — Ты должен помнить. Ты тоже был в этом замешан. — Драко встречается с Гарри взглядом в зеркале, и на мгновение у Гарри перехватывает дыхание. — К большому удовольствию моего отца. Готов идти? Гарри кивает. Он вообще не думает, что готов, но это определенно будет интересно.**~*~**
— Добро пожаловать на Девятнадцатую Ежегодную Рождественскую вечеринку Уизли, — декламирует недовольный гном в блестящей праздничной шляпе, когда Гарри и Драко входят на задний двор Норы. Гарри смотрит вниз на сварливое маленькое существо, которое сидит на пне со сложенными руками, выглядя совсем не приветливо. Драко тепло смеется. — Девятнадцать лет, и я не думаю, что когда-нибудь устану от этого, — говорит он. — Это выводит контроль над гномами на совершенно новый уровень. Несмотря на то, что за эти годы Гарри участвовал в нескольких атаках на садовых гномов, он не может не чувствовать щепотку сочувствия к этому надутому экземпляру. — Не слишком ли это… жестоко? — Ты говоришь, как Гермиона, — сетует Драко, обнимая Гарри за талию. — Одна ночь работы его не убьет, правда? Во всяком случае, если я правильно помню, ты подумал, что это довольно забавно, когда я впервые придумал это. — М-м-м, — бормочет Гарри, позволяя оттащить себя от гнома в сторону дома. Когда они приближаются к знакомому покосившемуся зданию, Гарри совершенно забывает о не-очень-радостном приветствии; Нора сверкает в темноте, каждая балка, перемычка и столб задрапированы нитями крошечных цветных огоньков, которые подмигивают и мерцают, как светлячки. Несколько шатких деревянных столов в задней части дома стонут от смеющихся, болтающих людей, лица освещены парящими шарами серебряного света. Огромный венок, прибитый к задней двери, хлопает взад-вперед, когда дверь открывается и закрывается через равные промежутки времени, открывая кухню, полную людей, и доносит восхитительный пряный аромат, от которого у Гарри сразу текут слюнки. Тонкое сияние искусного Согревающего заклинания обволакивает все вокруг, делая настолько невероятно привлекательным, что Гарри едва замечает, когда Драко переплетает их пальцы и тянет его к дому. Все выглядит так красиво, хаотично и по-домашнему, что он обнаруживает, как его душа немного возвышается, просто чтобы быть частью всего этого. Этот мир, кажется, создан для того, чтобы заставлять его чувствовать себя потерянным и неуместным, заставлять его скучать по своей семье так сильно, что почти невозможно справиться, и вцепляться даже в его понимание самого себя, но по какой-то причине он чувствует себя здесь в безопасности. В конце концов, это его первый настоящий дом семьи, и никакое спасение Драко Малфоя, похоже, этого не изменило. — Здорово! — кричит Джинни, пробиваясь в сад с несколькими бокалами, опасно подпрыгивающими позади нее. — Вы здесь! — Спасибо, Джиневра, а я не понял, — сухо говорит Драко, но находит для нее улыбку, когда она закатывает глаза и высовывает язык. — Привет, Джин, — приветствует ее Гарри. В ее волосах тонкая блестящая лента, а несколько маленьких серебряных пятен, кажется, мигрировали на лицо, делая ее почти неземной в лунном свете. Она улыбается ему, наклоняясь, чтобы чмокнуть в щеки, а потом кричит: — Маура! Подойди и возьми это, пожалуйста! Гарри подавляет желание потереть ухо. Драко — нет. — Ты не могла сделать это потише? Джинни фыркает и игнорирует его, вместо этого наклоняясь, чтобы передать кружку чего-то, пахнущего горячим яблочным соком, Мауре, которая выскакивает из ниоткуда, полная энергии и снова одетая почти полностью в красное. Она улыбается Драко и бросает на Гарри понимающий взгляд. Когда она протягивает обе руки, чтобы взять у матери кружку, Гарри пытается внушить ей, как важно ему не выдать себя, — по крайней мере, он делает все, что может, не шевеля губами и не издавая ни звука. — Хочешь, я дам тебе еще одну для Хьюго? — спросила Джинни, протягивая еще одну точно такую же кружку. — Осторожно, ладно? — Осторожно, — напевает себе под нос Маура, неторопливо пересекая сад и исчезая в толпе с двумя дымящимися кружками в руках. — Блейз здесь? — спрашивает Драко. — У меня есть несколько дополнительных вопросов по поводу ванны, полной джина. — Он ухмыляется, сверкнув в темноте невероятно белыми зубами. Джинни делает гримасу. — Он где-то там, разговаривает с Невом. Я не могу решить, какая тема для разговора хуже на вечеринке — доморощенные или вонючие растения. — Она устало указывает на один из столов, и Драко, быстро сжав руку Гарри, аппарирует. — Невилл здесь? — удивленно и радостно спрашивает Гарри. Он всегда жалел, что потерял связь с Невиллом. Это никогда не было сознательным решением, но когда Нев переехал в город, чтобы быть ближе к своим родителям, и когда двадцать четыре на семь Гарри внезапно стал завален бумагами и уходом за детьми и, давайте посмотрим правде в глаза, неблагополучным браком, казалось, ни для чего другого просто не осталось времени. — Конечно. — Глаза Джинни светятся, и выражение ее лица становится заговорщическим. — И поскольку нам удалось оторвать его от экспериментальной оранжереи, или как он там ее называет, на вечер, мы с Блейзом подумали, что еще раз попытаемся его пристроить. Гарри моргает. — К кому? — спрашивает он, почему-то чувствуя, что должен шептать. — Ну, — начинает она, наклоняясь ближе, пока кончики ее волос не касаются его лица. — Не оборачивайся, но… — Тетя Джинни? — прерывает знакомый голос, заставляя их обоих повернуться. — Да? Роуз смотрит на них снизу вверх, и на ее лице явно читается смущение. Первое, что бросается Гарри в глаза, это то, что она одна — он не может вспомнить, когда в последний раз видел ее без Ала — и выглядит потерянной. Ему больно от наполняющего грудь сочувствия, потому что он понимает, что она чувствует отсутствие своего лучшего друга, даже если и не знает о нем. Она держит в руках большую книгу, прижимая ее к груди, как щит, и стоит среди болтающей, смеющейся толпы. — Я не могу найти маму или папу, чтобы спросить, — начинает она, ее большие глаза серьезны. — Но мне нужно сделать много домашних заданий, так что ничего, если я сейчас пойду наверх и почитаю свою книгу? Джинни и Гарри переглядываются. — Ты не хочешь остаться на вечеринке? Я знаю, твоя мама сказала, что ты можешь остаться сегодня допоздна. — Нет, спасибо, — тихо говорит Роуз. — Что ты читаешь? — пытается Гарри, удивляясь этой подавленной новой Роуз. Как будто без Ала она стала точной копией своей матери — ее матери до того, как Гарри и Рон прогнали из нее часть серьезности. — Сборник магических существ. Очень интересно. — Уверен, так и есть. Ты знаешь, что я однажды ездил верхом на драконе? И твои мама и папа тоже? Роуз серьезно кивает. — Да. Дяде Драко нравится эта история, — мягко подтверждает она. Джинни вздыхает, кивает и ерошит волосы племянницы, прежде чем посмотреть, как та забирается в дом, крепко держа книгу, и взлетает наверх с впечатляющей скоростью. — У нее что, нет друзей? — импульсивно спрашивает Гарри. Джинни задумчиво пригубляет свой напиток. — Ни одного живого, нет. — Несчастный ребенок. — Гарри смотрит на дом как раз вовремя, чтобы увидеть, как загорается окно третьего этажа. — Я не думаю, что она несчастная, просто… тихая. — Джинни хмурится, отвлекаясь на два оставшихся левитирующих стакана, которые звенят рядом с ее головой. — Мамин глинтвейн… Хочешь? Сдерживая дрожь, Гарри качает головой. Если не считать того, что в данный момент ему немного не по себе, то, если он собирается пережить эту ночь, ему понадобится вся его сообразительность. — Нет, спасибо… Я чувствую, что все еще восстанавливаюсь после той ночи. Джинни одаривает его сочувственной улыбкой, прежде чем волна смеха и звон бокалов заставляют их обоих обернуться. За дальним столом Драко, Блейз, Невилл и еще несколько человек, которых Гарри не узнает, не теряя времени, втягиваются в атмосферу вечеринки. Рядом с ним Джинни издает вздох, наполовину веселый, наполовину страдающий, и Гарри задается вопросом, сможет ли он использовать эту ситуацию в своих интересах — пока у него голова яснее, чем у Драко, неизвестно, сколько информации он сможет извлечь. В теории. Воодушевившись, Гарри извиняется и уверенно шагает в дом. Обрадованный тем, что все осталось таким же, как он помнит, он слоняется по кухне, кивая и улыбаясь встречающим его людям. Среди моря рыжих волос и веснушек он узнает различных служащих Министерства и друзей семьи; он понимает, что не видел так много Уизли в одном месте со времени свадьбы Билла и Флер. Их семейные сборища всегда были меньше после войны, даже на свадьбе Рона и Гермионы, а также его собственной с Джинни. Не то чтобы он винил их; всегда казалось, что кого-то не хватает. Он медленно выдыхает, отгоняя печаль и вдыхая праздничную атмосферу, позволяя ей окутать его. — Гарри! — раздается знакомый женский голос, и он оборачивается. — Здравствуй, Молли, — бормочет он приглушенным голосом, сразу же попадая в ее теплые, мягкие объятия. Взволнованный встречей, он обнимает ее в ответ, наклоняясь, чтобы прижаться лицом к мягкому плечу, пахнущему выпечкой и розовой водой. — Я так рад тебя видеть, — бормочет он и тут же краснеет, надеясь, что она его не слышит. Не везет. — О, я тоже рада тебя видеть, Гарри, дорогой. Ты приходил слишком давно, — говорит она, отстраняясь и глядя на Гарри сияющими глазами. Изо всех сил стараясь скрыть смущение на лице, он выдавливает: — Да, это… как давно? — Боже, наверное, с месяц, — говорит Молли, отпуская руку Гарри, чтобы почесать в затылке. Внезапно выражение ее лица становится суровым. — Знаешь, это нехорошо, когда мои дети вот так разбредаются… почему бы вам с Драко не уехать из города и не взглянуть на один из коттеджей? Я знаю, что всегда придираюсь к тебе по этому поводу, Гарри, но сейчас на продажу выставлены три дома с прекрасными садами и достаточным пространством, чтобы ты мог построить себе небольшую мастерскую… — Она вздыхает, и ее лицо смягчается, умоляющие глаза обращаются к Гарри. — Э-э, — выдает Гарри, отчаянно пытаясь осмыслить ее слова. Слышать «вам с Драко», так легко слетающее с ее губ, достаточно удивительно, но узнать, что он, видимо, является предметом продолжающейся кампании по перемещению себя и своего бойфренда-бывшего Пожирателя Смерти ближе к Норе, достаточно, чтобы разжижить его мозг. — Да, — наконец выдавил он. — Я обязательно поговорю с ним об этом. Молли улыбается и похлопывает его по руке с неожиданной силой. — Ты хороший мальчик, Гарри. Ты должен пойти и найти Рона — у него есть замечательные новости, — советует она с огоньком в глазах, который заставляет Гарри впервые задуматься, пила ли она тоже глинтвейн. — Так где же запропастился этот невыносимый мужчина? — добавляет она. Гарри неуверенно хмурится. Драко? Блейз? Ее муж? — Снаружи, — подсказывает он, надеясь на лучшее. Он наблюдает, как она суетится в толпе на кухне и выходит через заднюю дверь, медленно покачивая головой. Он никогда не думал, что доживет до того дня, когда ему будет приятно слышать непрерывное ворчание Молли, но в этом месте это просто еще одна константа в море сбивающей с толку непредсказуемости. Особенно бодрый хор рождественских гимнов из радиоприемника приводит Гарри в чувство, и, заметив брешь к окруженному людьми кухонному столу, он проскальзывает туда и достает стакан, как он надеется, хорошего, безопасного, пряного яблочного сока, который пьют дети. Так или иначе, он восхитительно греет руки и пахнет Рождеством. Он находит Рона в гостиной, тот сидит на ручке видавшего виды кресла и энергично жестикулирует рукой, в которой сжимает сливочное пиво. Рядом с ним в кресле сидит Гермиона, поджав под себя ноги и баюкая стакан ужасающе горячей медовухи, и развалившиеся в разных позах среди хаоса мебели и блестящих украшений Чарли, Билл и Перси. За ту долю секунды, что ему приходится наблюдать за происходящим, Гарри с облегчением замечает, что старшие дети Уизли выглядят почти так же. — Гарри, тащи сюда свою задницу, — кричит Чарли, вскакивая на ноги и заталкивая Гарри в комнату с добродушным шлепком по спине, от которого у Гарри трещат ребра. Очевидно, этот Чарли понятия не имеет о своей силище. — Приятно видеть вас всех, — кашляет он, уклоняясь от второй попытки похлопывания и поднимая руку. — Все в норме. Он поворачивается к Рону и тут же замолкает. Теперь он в состоянии как следует рассмотреть своего друга, разница в нем поразительна; он не может определить сразу, но этого достаточно, чтобы заставить дружеское приветствие вернуться в горло и заморозить его на месте. Как и его сестра, он почти такой же, как и раньше — рыжие волосы, озадаченные голубые глаза, длинная худощавая фигура, — но его осанка более выдержанная, более прямая, и есть что-то в этом Роне в элегантной синей мантии и чуть более аккуратной стрижке… тонкий оттенок власти, который Гарри не узнает. Он хорошо смотрится с ним, и сияние гордости Гермионы, когда она смотрит, как ее муж говорит, подсказывает, что он не единственный, кто так думает. — Ты… хорошо выглядишь, — наконец произносит Гарри, внутренне съеживаясь, как только слова слетают с его губ. Рон озадаченно хмурится, а потом его лицо проясняется, и он улыбается Гарри, выглядя гораздо более похожим на себя прежнего. — Ты имеешь в виду мантию? Не могу поверить, что я действительно позволил Драко помочь мне выбрать ее, но думаю, что должен ему выпивку. — Он замолкает, многозначительно глядя на Гарри. Стараясь изо всех сил подыграть, Гарри приподнимает брови и позволяет осторожной улыбке тронуть его губы. Он искренне надеется, что от него ничего не ждут, потому что, если это как-то связано с хорошими новостями, о которых упоминала Молли, он ничего не знает. Возможно, Гермиона снова беременна, размышляет он, а затем задается вопросом, если это так, то почему Драко помогал Рону выбирать мантию. Он быстро решает, что на самом деле не хочет строить предположение, и, к счастью, его спасает объявление Рона. — Я получил повышение! — говорит он, улыбаясь Гарри. — Теперь ты смотришь на нового Главу Аврората. Гарри резко выдыхает. — Вау, это… отлично, — отвечает он, выдавливая из себя слова поздравления, несмотря на инстинктивную дрожь в животе, настаивающую «Это мое!», прекрасно зная, что в другой жизни — настоящей, как он полагает, — Рон уже много лет был Старшим аврором собственной команды; прекрасно зная, что все эти годы он завидовал ему за часы, проведенные в поле, за разнообразие и за свободные от бумажной работы вечера. Он знает, что, хотя работа делает его несчастным и разочарованным, все же она идеально подходит для такого стратега, как Рон. Продолжая смотреть на Рона, едва слыша его взволнованные слова, он наконец-то позволяет себе принять тот факт, что его лучший друг всегда страшился карьерного роста, всегда чувствовал себя в тени, с самого первого дня обучения авроров. Но если я никогда не стану аврором, шепчет тихий голосок в его голове, если я никогда… если Драко Малфой убедит меня делать мебель… — Я никогда не сдерживал тебя, — бормочет он себе под нос, глядя Рону в глаза. — Хм-м? — Ничего, — говорит Гарри, поднимаясь над запутанными чувствами и находя искреннюю улыбку для своего друга. — Это фантастика. Чертовски фантастично. Тост за нового Главу Аврората! Он поднимает бокал, когда Чарли, Билл, Перси и Гермиона вторят его словам, и подносит свой бокал к бутылке Рона. — Спасибо, приятель. Ты уверен, что все в порядке? — спрашивает Рон низким обеспокоенным голосом. — Да, конечно. — Просто… Я собирался послать сову тебе сегодня утром, но подумал, что будет лучше, если я расскажу сам. — Рон замолкает, внезапно выглядя неловко. — Ты всегда поддерживал меня, но я не забыл, что ты хотел… — он замолкает и смотрит на колено Гарри. Странное холодное чувство поселяется в животе. Так вот причина. Это и есть причина, не так ли? — Тебе не нужно беспокоиться обо мне… придурок, — добавляет он, ненавидя себя за то, что чувствует себя подавленным и с горящими глазами — это ведь Рон, черт возьми. — Я тебе не завидую, правда. Это будет чертовски тяжелая работа, — добавляет он с улыбкой, которая выходит и правда искренней. Улыбка озаряет лицо Рона, и он слегка ударяет Гарри по руке. — Да, но у меня будет собственный кабинет и секретарша, — замечает он и получает одобрительный кивок от Перси. — По-моему, мы достаточно наслышаны о твоей новой секретарше, — вставляет Гермиона, и по какой-то причине именно Билл получает главный укол ее раздражения. Рядом с Гарри Рон отхлебывает из бутылки и излучает добродушие и гордость. Как один из немногих людей, которые действительно знают, как много значит для Рона равняться на своих братьев, Гарри ловит эту гордость и укутывается в нее. — Интересно, выбрать молодую с блестящими волосами или старую, которая делает вкусные бисквиты, — размышляет Рон, прислоняясь к стене рядом с Гарри. Гарри смеется. — Я бы выбрал старую, если ты не хочешь, чтобы Гермиона причинила тебе какой-нибудь серьезный вред, — советует он. — Вообще-то, я мог бы прямо сейчас сходить за печеньем. — Наверное, ты прав, — мрачно вздыхает Рон. — Ты еще ничего не ел? Мама запаслась как надо — она готовила около недели. Почти оглушительный рокот вырывается из желудка Гарри и пугает их обоих. — Тогда именно этим я и займусь, хорошо? — Приходи посмотреть мой новый кабинет после Рождества, — кричит Рон, когда он выходит в коридор. — Я сто лет не видел тебя дважды за неделю! Обязательно приду, думает Гарри, закрывая за собой дверь. Если буду все еще здесь. Видеть Рона или Гермиону раз в неделю немыслимо. Это просто не имеет смысла. Тем не менее, Гарри полагает, что он привык к этому. — Гарри, я слышал, что ты где-то здесь, — раздается откуда-то сзади ровный мужской голос. Он поворачивается и видит смутно знакомые карие глаза. Его мозг лихорадочно перебирает имена и лица в надежде, что он установит связь до того, как этот человек успеет обидеться. — Энтони! — выпаливает он наконец, довольный собой. — Энтони Голдштейн. Как ты? Мужчина медленно улыбается. — О, все неплохо. Давно не виделись, не так ли? Кажется, в последний раз я видел тебя на той большой министерской вечеринке в августе, — говорит он, не сводя глаз с Гарри. Немного напряженно, но Гарри стоит твердо, решив пройти через этот обмен репликами, не выставляя себя идиотом. Он действительно помнит большую вечеринку в августе, но также помнит, что не ходил на нее. — Да, верно, — он вежливо улыбается. Энтони улыбается в ответ и делает шаг ближе, заставляя Гарри немного поднять глаза, чтобы поддерживать зрительный контакт. — Как Драко? — спрашивает он с презрением, написанным на его нежных чертах. Гарри ощетинивается от его тона, и хотя он понятия не имеет, почему его должно это волновать, оно волнует. Возможно, презрение Голдштейна просто нажимает на его неразборчивую кнопку лояльности, и если это так, то он мало что может с этим поделать. — Он прекрасно, спасибо. Почему ты спрашиваешь? Следующая улыбка Голдштейна смывает презрение с его лица, и он проводит рукой по темно-русым волнам, притворяясь застенчивым. — Ну, я просто подумал, не устал ли ты от него еще, — признается он, наклоняясь так близко, что Гарри чувствует тепло, исходящее от его тела. — Извини? — требует Гарри, отстраняясь назад, но упирается в твердую стену позади. Он вдруг отчетливо осознает, что они одни в этом коридоре, и хотя звуки вечеринки легко проникают сквозь стены, они вдруг кажутся очень далекими. — Прости, я знаю, что веду себя немного дерзко, но… ладно… Я выпил несколько стаканов огневиски, увидел, как ты входишь в дом, и подумал… Я хотел сказать тебе, что сегодня ты выглядишь необыкновенно, — заканчивает он, протягивая руку, чтобы слегка коснуться пальцев Гарри. Он теплый, пахнет мятными леденцами и алкоголем. Гарри съеживается, отдергивает руку и отходит в сторону, вне досягаемости. — Да, хорошо. Вообще-то, это одежда Драко, — говорит он, пятясь и освобождая место между собой и Голдштейном. — И нет, я не устал от него, спасибо, — добавляет он с чувством — чувством, которого сам не узнает, — и уходит, не оглядываясь. Ебаный в рот. Его воспоминания о Голдштейне из школы, по общему признанию, скудны и туманны из-за прошедшего времени, но он все еще сомневается, что мог бы быть лучше подготовлен к такому. И никогда не будет… видимо, к нему и раньше прикасались другие мужчины. Ну, кроме Драко, разумеется, и вполне возможно, он просто привыкший к этому… Как бы… Встревоженный, он пробирается на кухню и тут же натыкается на Гермиону с огромной тарелкой с едой. — Быстро — ешь, пока Молли тебя не увидела! — шипит она, протягивая ему тарелку. — Я только что слышала, как она спрашивает Артура, не думает ли он, что ты похудел. Охваченный паникой при мысли о вторжении Молли в его питание, Гарри активно подчиняется, почти забыв о Голдштейне. Почти. — Где Драко? — бормочет он, откусывая большой кусок от куриной ножки. Гермиона морщит нос. — Я сказала, ешь, а не расплевывай еду везде. Он все еще в саду. — Прости, — он сглатывает и утирает рот. — Просто… ты знаешь этого парня, Энтони Голдштейна? Что-то мелькает в темных глазах Гермионы, но она кивает. — Кажется, он пытался… э-э… подкатывать ко мне, — шепчет он, чувствуя себя глупо. Гермиона долго молчит, и Гарри уже готов ткнуть ее хлебной палочкой, когда она вздыхает: — Значит, ты наконец заметил? Пораженный, Гарри роняет хлебную палочку и смотрит на нее. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — Я имею в виду, что Энтони флиртует с тобой при любой возможности. Слушай, я работаю с ним, я знаю, какой он мерзавец… Просто ты всегда казался таким… не замечающим раньше, — говорит Гермиона, виновато сморщив нос. — У меня обычно что-то с головой? Я не высыпаюсь? Пьян вусмерть? — спрашивает Гарри, пошатываясь. — Нет, не совсем. — Гермиона! Нам нужен судья! — раздается внезапный крик, с легкостью перекрывающий музыку и болтовню. — Через минуту! — кричит она в ответ, не отводя взгляда от Гарри, и пара помидоров черри слетает с его тарелки. — Он сказал мне, что я выгляжу необыкновенно, — бормочет Гарри, глядя на свою странную рубашку и узкие брюки. Гермиона кривит губы в отвращении. — Он явно чувствует себя смелым. И скользким. Гарри запихивает в рот жареную картошку и идет за ней в сад. — Ты хочешь сказать, что я плохо выгляжу? — спрашивает он, притворяясь обиженным. — Ты выглядишь потрясающе, дорогой! — объявляет кто-то глубоким, изысканным голосом. Удивленный, Гарри пытается проглотить недоеденную картофелину и оглядывается в поисках источника голоса. Наконец его взгляд падает на Драко, который пристально смотрит на что-то на столе, и Блейза Забини рядом с ним. Тот ухмыляется, демонстрируя оба ряда идеальных зубов. — Э-э, спасибо, — говорит Гарри, осторожно удерживая себя от того, чтобы найти место за занятым столом. Вместо этого он стоит рядом с Гермионой, отгоняя от головы серебряные световые шары и пытаясь понять, что именно делают сидящие за столом, что может потребовать судья. — Что вам угодно, джентльмены? — спрашивает Гермиона, уперев руки в бока. — Я почти уверена, что у меня есть дела поважнее. — О-о-о, — тянет Невилл, глядя на Гермиону сквозь пустой стакан. — Мы устраиваем небольшую гонку гномов, — добавляет Драко, наконец поднимая глаза и улыбаясь ему, выглядя таким оживленным и активным от возбуждения, что внутри Гарри что-то трепещет, и он резко вдыхает. — Разве они не достаточно страдают? — неопределенно спрашивает Гарри, все еще глядя на Драко и продолжая грызть куриную ножку. — Точно, — пробует Гермиона, но ее слова теряются под шквалом смеха за столом. — Вы как дети. Где Джинни? Пусть она этим займется. — Я здесь, — махая рукой, зовет Джинни, зажатая между двумя крепкими мужчинами и сжимающая на коленях борющегося гнома. Гермиона стонет и складывает руки на груди. — Джинни. — Я сделаю это, — предлагает Гарри, размахивая куриной ножкой. По какой-то причине судейство гонки гномов кажется ему сейчас более нормальным, чем что-либо еще. — Гарри, мужчина, который может! — восклицает Блейз, вставая из-за стола и запихивая своего гнома под мышку, чтобы крепко обнять Гарри и похлопать его по плечу. Он по крайней мере на голову выше Гарри и одет с невероятной элегантностью в черный костюм-тройку и черную рубашку; вместе с его ростом, гладкой смуглой кожей и красивыми чертами лица взрослый Блейз Забини — внушительная личность. Гарри решительно настроен не поддаваться панике, поэтому он бросается в по крайней мере третье объятие за вечер, втайне впечатленный солидным ростом Блейза и тканью его костюма. — То есть, человек, который может судить гонки гномов, — говорит Гарри, когда они отходят друг от друга, и видит, что остальные участники тоже освободили стол и стоят кучкой, указывая на землю и споря между собой. Он отбрасывает тарелку и вдыхает прохладный ночной воздух, поднимая глаза к звездам, когда по его лицу расползается улыбка. — Джин, — говорит он просто. Блейз съеживается, и боковым зрением Гарри с удовольствием замечает, что это выражение лица значительно подрывает его непринужденность. — Делай, что хочешь, — устало извещает он. — Я уже получил за это от Миледи. — Я уверен, что она прекрасно справилась, — говорит Гарри, слишком хорошо понимая, насколько хорошие Джинни умеет выдавать тирады, чтобы ни капли не сопереживать. — Я просто хотел, чтобы ты почувствовал себя виноватым. — Очень виноватым, — поправляет Блейз с глубоким, богатым, грохочущим смехом, который, кажется, эхом разносится по саду. Гном под мышкой начинает яростно брыкаться, он обхватывает его большой ладонью и протягивает на вытянутых руках, обмениваясь улыбкой с Гарри. — Давайте! — кричит кто-то с импровизированной стартовой линии. — Начнем здесь! — Эй, рефери, — кричит кто-то еще, — Драко наступил на моего гнома! — Джиневра, двигай. Я не хочу видеть твою задницу у себя перед носом — это убивает весь настрой. — Блейз! По зову жены Блейз пересекает лужайку несколькими широкими шагами и с минимальным усилием заключает ее в объятия. Она вскрикивает от удивления, и происходит миниатюрная схватка, когда она борется, чтобы удержать своего гнома и Блейза, а затем оба смеются друг другу в лицо. Гарри зачарованно наблюдает, как он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и она целует его в ответ, мягко, с улыбкой, приоткрыв рот, не стесняясь и тепло. Платье Джинни мягко колышется на ночном ветру, и она, кажется, даже не замечает, как одна из ее серебряных туфель падает на траву. Он думает, что должен быть полон ревности, наблюдая за тем, как его жена целует другого мужчину, и хотя внутри него закручивается маленький укол праведного негодования, он едва заметен над волной печали, которая омывает грудь, жалит сердце и пульсирует в кончиках пальцев. Он не думает, что когда-либо так целовал Джинни, и задается вопросом, могло ли это что-то изменить. — Опусти ее, Блейз, ты не знаешь, где она была! — кричит один из больших, крепких мужчин. Улыбаясь, они отстраняются друг от друга, и Блейз опускает Джинни на траву. Мгновение она озадаченно смотрит на свои ноги, а потом пожимает плечами и сбрасывает и вторую туфлю. — Заткнись, Септимус, или я всем расскажу, где был ты, — грозит она, ухмыляясь. Гарри делает долгий контролируемый вдох, трет лицо и подходит к стартовой линии. — Ты в порядке? — спрашивает Драко, светлые глаза обеспокоены. Еще один глубокий вдох. И еще. Он кивает. Достает палочку. — Гномы на старт!**~*~**
Поскольку гонки растягиваются до своеобразного турнира, Гарри находит скамейку достаточно далеко от места действия, чтобы его не забросали мелкими камнями, комьями грязи и залетными гномами, но достаточно близко, чтобы все еще можно было вмешаться в самые вопиющие акты саботажа. Вскоре Драко и Джинни остаются последними «выжившими», а все остальные располагаются по разным сторонам дорожки, болея за своих чемпионов, по большей части не обращая внимания на причудливый внешний вид друг друга. Джинни по-прежнему босая, у Невилла на щеке полоска грязи, а на Блейзе, кажется, мох, похожий на шляпу. — Займите свои места, — кричит Гарри, топая ногами и потирая руки от холода. В этой части сада не действует Согревающее заклинание, и до сих пор он не испытывал желания наложить свое. Он колеблется мгновение, захваченный наблюдением за Драко и Джинни, сидящими на корточках у стартовой линии со своими гномами, с закатанными рукавами и застывшими лицами. Он усмехается. — И… вперед! — Прошло много лет с тех пор, как у нас была хорошая гонка гномов — не могу поверить, что я пропустил ее, — вздыхает человек, который опускается на скамейку рядом с Гарри. — Ты не мог уговорить их подождать нас? — Джордж! — кричит Гарри, поворачиваясь лицом к плещущему разочарованием человеку. Вечно нахальное лицо расплывается в ухмылке. — Не-а. Сколько ты выпил? — Он протягивает руку и тычет в свои уши. — По-твоему, я выгляжу так, будто у меня чего-то не хватает? Гарри совершенно сбит с толку — голова полна криков и грохота гонщиков-гномов позади него. Точно… У него определенно два уха. Осознание влепляет такую сильную пощечину, что он думает, что его может стошнить, и поспешно закрывает рот рукой, другой вцепившись в занозное дерево скамейки. — Фред? — шепчет он сквозь пальцы, сердце колотится в груди. — Кто же еще? — усмехается Фред, а затем одна рыжая бровь озабоченно приподнимается. — Ты действительно плохо выглядишь. — Он кривит рот, глубоко задумавшись, а затем оживляется, хлопая Гарри по бедру и поднимаясь на ноги. — Я принесу тебе наше новое Антипохмельное зелье — оно называется «Легко-Без-Тошноты» — ладно? Джордж говорит, оно немного сильное, но я уверен, что все будет в порядке. Оставайся здесь, — приказывает он, указывая пальцем на Гарри и аппарируя, прежде чем тот успевает ответить. Вместо этого Гарри сидит с открытым ртом, уставившись на место, недавно покинутое человеком, который, как он думал, умер почти двадцать лет назад. Он крепко сжимает скамейку, изо всех сил пытаясь отогнать холодную, ползучую серую дымку, чтобы думать ясно. Фред Уизли жив, и это… отлично… чудесно, но Гарри чувствует себя так, словно его вывернули наизнанку. — Пиздец, — бормочет он, протирая глаза. Где-то на другом конце сада Джинни празднует победу, крутясь на месте с принесшим ей победу гномом, прижатым к груди, а Гарри хочет убраться отсюда. Он вскакивает и идет по краю сада, продираясь сквозь кусты и спотыкаясь о какие-то предметы на земле. На полпути к дому его глупое, нелепое колено сдается, и он падает, тяжело приземляясь на четвереньки, в особенно болотистой части сада, дыхание напрочь выбивает из легких. — Это реально не смешно, — огрызается он, поднимаясь и даже не утруждая себя очисткой грязных рук и, без сомнения, дорогих брюк. Нахмурившись, он пробирается к входной двери, залитой мягким желтым светом и занятой только стариком в вязаной шапке и… …клеенчатом плаще. Какого хрена. Гарри бросается на ступеньку и вытирает руки о штаны. — Чего ты хочешь, Борис? Я сейчас не в лучшем настроении. — Я вижу, парень, — мягко говорит Борис, поворачиваясь так, чтобы Гарри мог видеть один молочный глаз и одну огромную щетинистую бровь. Он одобрительно кивает. — Ну, разве ты не выглядишь круто? Гарри фыркает, глядя на грязь, прилипшую к рукам, а затем неловко убирая волосы с глаз тыльной стороной запястья. — Не думаю, что доверяю сейчас твоему зрению. Борис смеется и поскрипывает ступенькой. — Я вижу то, что мне нужно, парень. Так что же тебя так взбудоражило? — Ты сейчас серьезно? — шепчет Гарри сдавленным от недоверия голосом. Он упирается локтями в колени и запускает обе руки в волосы, наполовину веря, что если он сделает себя достаточно маленьким, весь этот хаос прекратится. — Мне бы хотелось посмотреть, как ты справляешься с таким сам и у тебя не возникает никаких вопросов. Мгновение Борис молчит. — У тебя есть вопросы? — О, дай-ка подумать, — бормочет Гарри, чувствуя себя так, словно он ступает на тонкую, как шепот, грань между яростью и истерией, колеблется и не опускается ни в ту, ни в другую сторону. — Может быть, вопросы типа — что, блять, не так с моей ногой? Как это случилось? Не потому ли я не стал аврором, а Рон преуспел, потому что я не стоял перед ним? Почему Джинни выглядит счастливее с Блейзом, чем со мной? Почему Фред… почему Фред здесь… живой? — требует он, запнувшись в словах и выдавив грубым голосом последний вопрос: — И какого хрена я тут с Малфоем… с Драко? Когда у него заканчивается запал, он поворачивается, тяжело дыша, и смотрит на Бориса. Старик невозмутимо смотрит в ответ, явно не тронутый излиянием чувств. Наконец он вздыхает и почесывает бороду. — Я дал тебе проводника, чего еще надо? Нахмурившись, Гарри опускает руки на колени. Его затуманенному мозгу требуется несколько секунд, чтобы мысль всплыла на поверхность. — Проводник? Ты дал мне семилетнюю девочку! Борис пожимает плечами. — Обычно так и бывает. Мы просто берем человека с самым ясным зрением… чистейшая душа, если хочешь. Почти всегда это ребенок. Иногда это кто-то немного… ну, знаешь. — Борис многозначительно смотрит на Гарри и крутит пальцем у виска. — Но почему? — Полагаю, так проще. Подумай об этом, — говорит Борис, тыча Гарри в ребра локтем, обтянутым клеенчатой тканью. Гарри хмурится. На самом деле ему не очень хочется об этом думать, и, возможно, Борис понимает, потому что он продолжает: — Взрослые склонны видеть вещи по-другому, например… если ты будешь вести себя не так, как обычно, они просто подумают, что ты приболел или чем-то расстроен. — Он наклоняется ближе, понижая голос. — Они не сложат два плюс два, не поймут, что, возможно… ты просто не тот, кого они знают. Все очень просто. — Верно, — шепчет Гарри, не убежденный в том, что это намного мудрее, и прекрасно понимающий, что коварный старый чудак умудрился не ответить ни на один из его вопросов. — Я не могу расспрашивать Мауру об этих вещах, — замечает он. — Почему нет? Гарри стонет, вытягивая ноги и с излишней силой прислоняясь затылком к входной двери. — Потому что ей семь. Борис кивает. — Ты прав. Беда в том, что я могу сделать не так уж много. — Он хмурит свои необъятные брови, неуклюже откидывается на ступеньку, роется в кармане пальто и наконец достает очень длинный, очень потрепанный свиток пергамента, который, прищурившись, подносит к лицу. — Что касается твоей ноги… похоже, ты был проклят на войне, — Борис поднимает взгляд от пергамента. — Сочувствую, парень. — Э-э, спасибо, — удается выговорить Гарри, хмурясь и вытягивая шею, чтобы прочесть что-то через плечо Бориса, но все, что он может разобрать, — это море странных символов. — Зачем вы все это записали? — Я сомневаюсь, что твоя память будет такой же хорошей, когда ты будешь в моем возрасте, — ворчит старик, хмурясь, но не поднимая глаз. Пристыженный, Гарри замолкает. Он ждет, жуя губу и потирая обнаженные предплечья от пронизывающего зимнего воздуха. — Ты хотел спасти его, — продолжает Борис. — Что ты должен помнить, так это то, что на всё и всех здесь было оказано воздействие, когда ты спас его. В некоторых местах, где он должен был быть, его не было, а в других, где не должен был быть, он был. Все вокруг тебя — результат того, как ты изменил свою жизнь, и как он изменил все вокруг тебя. — Да, — бормочет Гарри, глядя не на Бориса, а на сверкающее бархатное небо. Это странно, потому что на самом деле он не слышит ничего нового, и все же деловитое объяснение Бориса, кажется, успокаивает вихрь в голове Гарри и рассеивает туман, наконец позволяя логике и разуму проснуться и начать собирать картину воедино. — Так, — говорит он наконец, — ты хочешь сказать, что Фред жив из-за того, что я сделал? Из-за Драко? Борис улыбается. — Может быть. — Моя нога… — Гарри хмурится, рука автоматически опускается на колено. Борис сворачивает пергамент и небрежно засовывает его обратно в карман плаща. — Что касается того, что ты с ним… — Борис задыхается от смеха и поднимается на ноги. — Оставляю это на твое усмотрение, парень. Гарри открывает рот, чтобы возразить, но Борис просто машет рукой и аппарирует, не дожидаясь ответа. Опустошенный, он приваливается спиной к двери как раз, когда Маура появляется из-за угла дома и спешит к нему, покачивая кудрявыми косичками. — Почему ты еще не спишь? — спрашивает Гарри, полный сочувствия к этому бедному ребенку, которому приходится руководить его бестолковой неуклюжей задницей. — Ничего такого, — говорит она, глядя на него сверху вниз. — По-моему, мамочка с папочкой забыли сказать мне, чтобы я ложилась спать. Ты в порядке? Дядя Драко ищет тебя. — Да, я… Драко ищет меня? — Гарри с трудом принимает вертикальное положение и тянется за палочкой, отчаянно пытаясь вытереть руки и брюки, прежде чем Драко увидит его и убьет, медленно и мучительно. — Да, но я не сказала ему, где ты, — кивает Маура, очевидно загипнотизированная лихорадочными Очищающими заклинаниями Гарри. — Старик был здесь, да? Гарри удивленно поднимает голову. — Борис? Маура пожимает плечами, плотнее закутываясь в красное пальто. — Он не назвал мне своего имени. Я познакомилась с ним в среду. Он сказал, что я должна присматривать за тобой. Странно согретый изнутри, Гарри улыбается ей и встает. Он настолько чистый, насколько возможно, и надеется, что Драко будет слишком пьяный, чтобы заметить. — Я ценю это, — говорит он, позволяя ей взять его за руку и отправившись на поиски Драко. — Я постараюсь не доставлять слишком много хлопот.**~*~**
Принимая во внимание все факторы, Гарри считает, что его аппарация на кухню в доме номер двенадцать более чем удовлетворительна. Драко, похоже, не согласен. — Ты хочешь, чтобы меня стошнило? — спрашивает он, цепляясь за Гарри и не демонстрируя своей обычной грации и равновесия, пока они скользят как один по кухонным плиткам и врезаются в стену. — Ой. Береги мою голову. Она мне нужна. — Не могу понять, зачем, — бормочет Гарри, хватая Драко за талию и пытаясь поднять их обоих. Проходит достаточно времени, прежде чем он осознает, что прижимает Драко к стене и смотрит ему в лицо с расстояния нескольких дюймов. Он тяжело сглатывает, когда сильные пальцы впиваются в его рубашку, и серые глаза, переливающиеся в лунном свете, встречаются с его. Хотя он далеко не в стельку, Драко выпил достаточно, чтобы его бледная кожа раскраснелась, а он сам был немного сбит с толку и, видимо, подвластен коротким вспышкам пьяного хихиканья — Гарри может описать это только так. И, с более или менее трезвой точки зрения Гарри, пьяный, хихикающий Драко Малфой действительно очень сбивает с толку. Один глоток — все, что он выпил, а он чертовски нуждался в этом после столкновения с Фредом Уизли, который вероятно-никогда-не-был-мертвым. Он подозревает, что новая формула Антипохмельного зелья, влитого ему в горло — на этот раз в присутствии столь же нетерпеливого Джорджа, — подействовала на него сильнее, чем одна кружка горячей медовухи. — Мощно, — сумел выдавить он из себя, когда его заставили вынести вердикт. По правде говоря, он чувствовал и до некоторой степени до сих пор чувствует себя так, будто его почистили изнутри. И все же ему потребовалось несколько попыток убедить Молли, что он способен аппарировать. — Почему все всегда думают, что я пьян? — спрашивает он, надеясь на ответ на этот раз. — Ты думаешь, я слишком много пью? Драко молча смотрит на него мгновение, а затем его губы дергаются, и он утыкается Гарри в плечо, беспомощно смеясь. — Я не думаю, что ты смог бы, даже если бы попытался, — наконец произносит он, откидывая голову назад к стене и просовывая пальцы в петли ремня Гарри. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Гарри, чувствуя себя странно обиженным. Пытаясь сложить руки на груди, он случайно бьет Драко локтем в плечо. — Прости, — бормочет он. — Сохрани во мне баланс, — просит Драко, очень тихо поворачиваясь. — Что? — Сохрани во мне баланс, — настаивает Драко, бросая взгляд на свое плечо, а затем снова на Гарри, и выражение его лица такое умоляющее и неуместное, что что-то шевелится внутри Гарри. Что-то. Он задумчиво жует губу несколько секунд, а затем, повинуясь импульсу, поворачивается и тычет локтем в другое плечо Драко. Тот улыбается. Это крошечная улыбка, но она настолько реальна и полна облегчения, что Гарри чувствует себя фантастически совершенным, хотя и не может объяснить этого. — Ты никудышный пьяница, ты же знаешь, — внезапно говорит Драко, и Гарри не сразу понимает, что Драко отвечает на его вопрос. — Обычно ты не возражаешь… — Драко хмурится. — Обычно ты не возражаешь, когда люди смеются над тобой за то, что ты ужасно быстро пьянеешь. — Я не против, — наконец говорит Гарри. Он полагает, что никогда не был хорош в употреблении большого количества алкоголя, но ему никогда раньше никто не указывал на это; самооценка немного колется, и он с некоторым усилием стряхивает это чувство. — Я просто не думаю, что это так уж мило. На этот раз смех Драко совершенно заразителен. Захваченный весельем, Гарри позволяет маленьким пузырькам напряжения лопнуть внутри него, закрывает глаза и улыбается, роняя голову на плечо Драко и вдыхая его теплый, чистый запах. Все это кажется нелепым, но почему-то ему все равно; в животе разливается тепло, в груди потрескивает, и он чувствует… — Ебать, — выдыхает он, из него выбивает все дыхание неожиданная аппарация. Он оглядывает себя, с облегчением замечая, что все его части остаются в правильных местах после необдуманного прыжка. Медленно выдохнув, он наблюдает за нетвердым движением Драко по спальне, когда тот театральным взмахом палочки зажигает мягкий свет в лампах. — Спасибо, — бормочет он, опускаясь на край кровати. — Ну ты же цел, не так ли? — легкомысленно говорит Драко, и Гарри ворчит себе под нос, хотя не может с этим поспорить. — Будем надеяться, — говорит Гарри, едва сдерживаясь, чтобы не дернуть за пояс и не проверить. Он вздыхает, стягивает сапоги и носки, а затем его сдержанность исчезает, и он дергает за глупую замысловатую застежку на своих глупо тесных брюках. Ничего не получается. Его терпение, никогда не внушающее доверия даже в лучшие времена, лопается, и он вытаскивает палочку. Подозревая, что даже очень тщательно контролируемый Диффиндо был бы… опасен так близко к промежности, он задается вопросом, сможет ли он просто избавиться от застежки, когда на его плечо ложится рука. — О чем бы ты ни думал… — Драко замолкает, явно сбитый с толку, и опускается на кровать рядом с ним. — Что бы это ни было, прекрати. Они очень дорогие, и я понятия не имею… вообще ни о чем… поэтому я просто тебе помогу. — Я… — начинает Гарри, и прежде чем он успевает вымолвить еще хоть слово, Драко протягивает руку, кладет голову ему на плечо и расстегивает брюки. Застыв, Гарри задерживает дыхание и прикусывает губу изнутри, когда пальцы — пальцы Драко Малфоя, ебать, снова — задевают его член через два слоя ткани, и электричество выстреливает вверх по позвоночнику. — Хочешь, помогу с остальным? — спрашивает он, просовывая пальцы под пояс боксеров Гарри. Он пристально на него смотрит. Волосы Драко снова падают ему на глаза, но Гарри видит достаточно, чтобы понять, что они полны обещания и такого искреннего, знакомого желания, что он почти ошеломлен. Вопрос, хочет ли он, чтобы Драко Малфой его раздел, тоже не очень помогает. Что… если он согласится? — Джиневра — ужасная обманщица, — говорит Драко, пугая его. Видимо, совсем забыв о Гарри, он наклоняется вперед и рассматривает свои руки, которые, как Гарри только сейчас замечает, покрыты царапинами и маленькими полосками грязи. — Все жульничали, — замечает Гарри, радуясь смене темы. — Я знаю. Просто обычно у нее это не так хорошо получается. Гарри не знает, что на это ответить, поэтому молча вылезает из брюк и лениво наблюдает, как Драко в мягком свете ламп расстегивает свою рубашку и позволяет ей упасть с плеч. Это движение привлекает взгляд Гарри прямо к бледному предплечью и выцветшей Темной Метке. До сих пор ему удавалось избегать смотреть на Драко больше, чем нужно, так что он почти шокирован, когда наконец замечает ее, хотя и не питал иллюзий относительно того, что скрывается под всеми этими идеально отглаженными рубашками и свитерами. И все же. От неожиданности Гарри вцепляется в одеяло, пальцы скользят по гребням вышивки и сжимаются в кулаки. Что-то изменилось. Он не знает всего об этом Драко, и он не знает, почему продолжает думать, что должен знать. Там, прямо над Меткой, всего в дюйме от сгиба локтя, четыре аккуратно выведенные буквы: T U R N Настолько захваченный этим неожиданным открытием, Гарри едва осознает, что отпускает одеяло и протягивает руку, чтобы прикоснуться к Драко; только когда его пальцы скользят по надписи, он приходит в себя и переводит дыхание. Не в силах поднять взгляд и встретиться с глазами, которые — он знает — смотрят на него, он скользит рукой вниз и переплетает пальцы с пальцами Драко на кровати. Он каким-то образом знает, вне всякого сомнения, что это важно. Беда в том, что он совершенно не знает, что с этим делать и даже с чего начать. — Мне пришло в голову, что, может, ты тоже подумал о той ночи, — говорит Драко, и его голос мягкий и осторожный. — Я всегда думаю о ней, когда мы проводим время у Уизли. — Он колеблется и крепче сжимает пальцы Гарри. — Простить человека… после всего… иногда я все еще чувствую себя маленьким. Та ночь изменила все… все, — вздыхает Драко, а затем, совершенно неожиданно, плюхается обратно на кровать, увлекая Гарри за собой. — Да, — Гарри пялится в потолок, чувствуя, что кто-то украл все слова из его головы. — Та еще была ночь, — наконец произносит он, надеясь, что Драко воспримет это как сигнал к продолжению истории. Рядом с ним раздается тихое фырканье. — Что, серьезно? Насколько я помню, как только наконец заткнулся, ты всю ночь прохрапел под своей хреновой мантией, как тролль-астматик, а утром Помфри случайно пнула тебя. Я был вынужден отвлечь ее, притворяясь, что испытываю ужасную боль. Ты не поверишь, как заманчиво было позволить ей найти тебя. — Я не думаю, что это было бы хорошо, учитывая обстоятельства, — говорит Гарри, сбитый с толку резкой сменой тона, но зная, что это, вероятно, сыграет ему на пользу. Кроме того, этого человека было почти невозможно предсказать даже в лучшие времена; Гарри даже не думает, что следует ожидать, что опьянение изменит хоть что-то. — Я чувствовал себя измотанным, — раздраженно говорит Драко, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Гарри, и тычет его в ребра, пока тот не отводит глаза от потолка. — Ты говорил со мной часами. — Я хотел спасти тебя, — хрипит Гарри, во рту пересыхает. Он переворачивается на бок и с неожиданным сожалением отдергивает руку, чтобы поддержать голову. Драко закрывает глаза, и Гарри, едва осмеливаясь дышать, наблюдает, как меняется выражение его лица, мягкий свет ламп отбрасывает тени на его острые скулы и длинные белые ресницы. Он поразительно красив, этого нельзя отрицать. Теперь, когда Гарри заставил себя посмотреть, увидеть, он боится, что остановиться будет почти невозможно. — Ты спас меня, — наконец подтверждает Драко. Его глаза остаются закрытыми, и он вытягивает обе руки над головой, привлекая взгляд Гарри к своей бледной груди, худому торсу и нежно-розовым полосам старых шрамов, портящих безупречную кожу. — Но я сделал это, — шепчет Гарри и тяжело сглатывает, не в силах отвести глаза от шрамов, нанесение которых он переживал так много ужасных ночей, что потерял счет. Стоит закрыть глаза, и он там — так много крови, так много страха, так много темноты. Когда он заставляет себя открыть глаза, Драко копирует его позу, глядя растерянными серыми глазами. — Боже мой, Гарри, что это? День «Неуверенности в прошлом»? — Нет, — говорит Гарри, моргая от жгучей боли в глазах и заставляя себя нахмуриться. — Это в следующий четверг. Драко фыркает и бездумно просовывает руку под рубашку. — Я уже давно не злюсь за них, ты же в курсе. Я понимаю, что ты не знал, что это заклинание делает… — Я же говорил тебе, что… — бормочет Гарри, прежде чем успевает остановиться. Рука под рубашкой вычерчивает несуществующие узоры на спине, и он не виноват, что отвлекается. — Да, — Драко искоса смотрит на него. — Я и забыл, как ужасно твоя память реагирует на алкоголь. В любом случае, я не уверен, почему беспокоюсь, утром ты ничего не вспомнишь… — Черт возьми, так даже лучше, — бормочет Гарри себе под нос. — Ш-ш-ш, я говорю что-то очень важное, — наставляет Драко, его глаза напряжены, и только на мгновение становится очевидно, как много он выпил. А потом это исчезает, и он смотрит на Гарри с явным раздражением. — Кто может винить тебя за то, что ты пытался это сделать, когда какой-то придурок хотел наложить на тебя Круциатус? Гарри моргает. — Ты назвал себя придурком? — Нет… ну, да, но не меня сейчас… младшего меня. Глупого ребенка. — Ты не был глупым, — говорит Гарри, сам себе удивляясь. Драко печально смеется. — Я скорее поверю в свою глупость, чем в то, что я был злым. Не думаю, что зло внутри тебя можно перерасти. — Нет, думаю, что нет, — говорит Гарри, пораженный очевидной правдой этого утверждения и одновременно удивленный тем, что совершенно добровольно говорит Малфою, что тот прав. — Знаешь, — говорит Драко, придвигаясь ближе и просовывая одно голое бедро между ног Гарри, — я все еще нахожу чрезвычайно забавным, что твое бессмысленное сонное бормотание действительно все решило для меня. — Я не понимаю, о чем ты, — говорит Гарри с притворным сарказмом. Или, по крайней мере, он думает, что говорит так; у его шеи снова появляется рот, и это очень отвлекает. Чего, конечно, не должно быть. Потому что Драко его не привлекает. Потому что его не привлекают мужчины, поспешно добавляет его подсознание. Ну, не совсем. Ох, что за дерьмо. — Иногда я тебя совсем не понимаю, — бормочет Драко в изгиб шеи Гарри, поднимая все крошечные волоски и заставляя кожу покрыться мурашками. — Если бы я так глубоко спал, то, наверное, был бы впечатлен собой. — Ты всегда впечатлен собой, — шепчет Гарри, слепо протягивая руку и крепко сжимая бедро Драко, впиваясь ногтями в теплую плоть и позволяя глазам закрыться. — Заткнись, — парирует Драко, улыбаясь в кожу. — Полагаю, еще ты говорил: «принесите мне пурпурную рыбу», но я предпочел поверить, что это сообщение предназначалось кому-то другому. — Я принесу тебе пурпурную рыбу через минуту, — отвечает Гарри, понимая, что в его словах нет никакого смысла, но это не имеет значения. Это не имеет значения, потому что кто-то — возможно, он — притягивает их тела ближе, сталкивая бедрами, и, о боже, он твердый, и Драко тоже, и когда это успело произойти? — М-м-мх, — мурчит Драко, восторженно обхватывая губами мочку уха Гарри и одновременно дергая его рубашку через голову. — Успокойся и иди уже сюда. Охваченный горячим, колючим порывом желания, Гарри подчиняется, сбиваясь с дыхания и крепко прижимая Драко к себе. Он оставляет глаза закрытыми, держась за Драко, слишком противоречивый и испуганный, чтобы сделать что-нибудь, кроме как чувствовать и вдыхать тепло-крепость-лимон-алкоголь-потирания, окружающие его. И тут все прекращается. — Драко? — Гарри открывает один глаз. Драко отстраняется от его шеи и садится. — Кажется, меня тошнит, — объявляет он. С некоторым усилием Гарри поднимается и садится на кровати. Драко плохо выглядит. Привлекательный румянец — румянец — сошел с его лица, а волосы влажными прядями прилипли ко лбу. — Думаю, ты можешь быть прав, — это все, что Гарри может сказать. Драко со стоном поднимается с кровати и, шатаясь, идет в ванную. Оставшись один в спальне, Гарри роняет голову на руки и издает долгий, низкий стон разочарования. Это просто… за гранью безумия. Он сидит здесь, одетый только в нижнее белье и рубашку, болтающуюся на одном плече, с пульсирующим, неоспоримым стояком из-за мужчины, который только что исчез в ванной, чтобы проблеваться. И самое ужасное, что он не может решить, рад он или разочарован тем, что они прервались. На этот раз он определенно получал удовольствие, не стоит притворяться. — И что же это значит? — спрашивает он у потолка, небрежно стряхивая синюю рубашку на пол и забираясь в постель. Возможно, все, что ему нужно, — это всего лишь признаться, что ему понравилось. Это было здорово. Ебаный ад, он завелся. С тяжелым вздохом он бьет кулаком по подушке и сворачивается в защитный клубок, игнорируя звуки бегущей воды из ванной и пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь, кроме тяжелого пульсирующего ощущения в паху. Конечно… конечно, если бы он был геем, он бы уже знал об этом. Это вполне логично. С другой стороны… ему и в голову не приходило, что его может тянуть к кому-то, кроме Джинни, больше двадцати лет — фактически всю его взрослую жизнь. И он не может сказать, что эта мысль ужасает его, просто… немного пугает. Ему все равно, гей человек, гетеросексуал или кто-то другой. Он остается просто человеком, и Драко Малфой тоже, и Джинни тоже. И, ох… Джин. Она так счастлива здесь с Блейзом, и почему ей и не быть? Он большой, красивый мужчина с огромной индивидуальностью и способностью поднимать ее и раскачивать, как будто она невесома. Гарри на самом деле не знает, как быть таким человеком, да и хочет ли он этого. Он вздыхает. Дверь ванной со щелчком открывается, и через несколько секунд раздается шорох одеял, и холодный, слегка дрожащий Драко без единого слова прижимается к спине Гарри. — Ты в порядке? — шепчет Гарри, выключая лампы. — Я становлюсь слишком стар для этого, — бормочет Драко ему в затылок, и, не задумываясь, Гарри тянется к его руке на своей талии и обнимает за предплечье. — Я не буду печалиться, когда Рождество закончится. — Ох. Я почти забыл о Рождестве, — честно говорит Гарри и каким-то образом слышит в темноте улыбку Драко.**~*~**
— Послушай. — Заставь меня. — Хмурый совершенно незнакомый взгляд. — Ты не твой отец, Драко. Тебе не нужно пытаться им быть. — Ты ничего об этом не знаешь. — Теперь он сидит прямо, скрестив руки на груди, пижама скользит по бледным рукам. — Ты ничего не знаешь о том, что я должен сделать… Печаль, разочарование, полное надежды неверие. — Ты действительно веришь во все это? — Я вообще ни во что не верю, Поттер. Горький смех. — Бред. Каждый должен во что-то верить. — Ох, правда. И во что же ты веришь, а? Дай угадаю, все эти старые гриффиндорские клише о храбрости, верности и правильных поступках? — Что насчет правды? — Вызов, брошенный в темноту. — И что с ней? Перед глазами Гарри все затуманивается, он долго ничего не видит и не слышит, а потом вдруг оказывается стоящим рядом с кроватью, всего лишь сторонним наблюдателем, прислушивающимся к собственному бессознательному бормотанию и смотрящим, как напряженная бледная рука крошечным огрызком карандаша царапает слова на клочке пергамента. Начни свой путь по непротоптанной дороге.