Turn

      У Гарри чешется нос. Он сонно морщит его и хмурится, не открывая глаза, но, когда вскоре становится ясно, что раздражение не исчезнет, он через силу разлепляет веки.       — Что тебе нужно? — устало спрашивает он, близоруко моргая и глядя на маленькие черные глазки и дрожащий язык, который продолжает водить по его носу, хотя он уже проснулся.       — От тебя так много запахов, — отвечает Фрэнк. — Ты пахнешь многими людьми.       — Да… но, может, ты должен был подождать, пока я проснусь, прежде чем облизывать меня? — жалуется Гарри, убирая голову Фрэнка от своего лица, пока тот не отступает с недовольством на пустую подушку Драко.       — Не облизывать, — надменно говорит змея. — Просто составил тебе компанию. Думаю, ты должен быть благодарен за такого красивого компаньона.       Гарри смеется, раздражение растворяется в холодном воздухе.       — Конечно. Может, ты знаешь, где мой другой, э-э, красивый компаньон?       Фрэнк держится с таким раздражением, что Гарри кажется, что он бы вздохнул и поднял бровь, если бы мог. Если бы у него были брови.       — Внизу еще больше запахов… — Черный язык демонстративно дрожит. — Очевидно.       Гарри хмурится, одновременно от утверждения и едва завуалированного оскорбления, но когда принюхивается и чувствует запахи свежего кофе, бекона и тостов среди других аппетитных ароматов, он понимает.       Тем не менее, думает он, вытаскивая себя из постели и ища не-страшные джинсы, кто-то должен научить эту змею манерам.       Позже.       Сейчас же ему нужны еда, кофеин и время для анализа, возможно, в этом порядке, потому что, несмотря на то, что у него определенно нет похмелья, голова полна кружащихся образов, цветов, обрывков звуков и новых нечетких воспоминаний, которые волнуют сердце и лишают баланса одновременно.       — Начни свой путь по непротоптанной дороге, — бурчит он своему отражению, пока натягивает футболку с длинным рукавом, надевает очки и ерошит взлохмаченные волосы. — Поворот. И он это сделал. Он, блять, это сделал.       — О чем ты плачешься? — сердито спрашивает зеркало. — И не ругайся.       Гарри пялится в собственные глаза, сияющие и смущенные, практически не слыша вопрос.       — Мне кажется, в действительности вопрос такой: где моя пурпурная рыба?       — Иду без тебя, — говорит Фрэнк от изножья кровати и, не давая Гарри время на ответ, исчезает в дверном проеме и направляется к лестнице.       Гарри вздыхает и идет следом, пока зеркало не добавляет что-то еще.       — У меня нет ничего для тебя, — говорит Драко, глядя на странно покачивающуюся голову Фрэнка и размахивая лопаткой. — Бекон очень дорогой, а тост застрянет в твоей дурацкой пищеварительной системе.       Гарри облокачивается на стойку и молча наблюдает за ними. Фрэнк явно что-то ищет, качая головой из стороны в сторону и привлекательно свернувшись у ног Драко, а Драко выглядит… Гарри сухо сглатывает. Одетый просто, но, несомненно, очень дорого, в темные приталенные джинсы и мягкий зеленый свитер, он излучает тепло и удовлетворение, а его угловатые черты лица превращаются в искреннюю улыбку с ясным взглядом, и она трогает Гарри без его разрешения.       — Никаких костей, Франкфурто, — продолжает он, игриво тыча в змею лопаткой. — Иди и поймай себе что-нибудь отвратительное.       — Ты знаешь, что он тебя не понимает, не так ли? — наконец выдает Гарри скрипучим голосом.       Драко поднимает взгляд, его глаза теплеют, даже когда он вскидывает бровь и говорит:       — О, славно. Я начал задаваться вопросом, не скончался ли ты этой ночью.       — Очаровательно, — парирует Гарри, скрестив руки на своем ворчащем животе. Несмотря на все усилия, ему вскоре приходится отвести взгляд от Драко; смущенное, извивающееся «что мы наделали?» ощущение, которое началось с момента, когда он зашел на кухню, теперь невыносимо, и он должен смотреть в пол, считать кухонную плитку, что угодно, лишь бы не загореться.       Он понятия не имеет, почему это так важно… не считая того, что точно знает. И самая пугающая часть этого — кроме альтернативных вселенных и кошмарного смущения — то, каким нормальным это стало ощущаться.       — …и ты хорошо это знаешь, — говорит Драко, повернутый сейчас спиной к Гарри, чтобы положить две порции завтрака. — В любом случае, я считаю, что он понимает гораздо больше, чем прикидывается.       — Хм, — бормочет Гарри, делая вид, что не замечает, как Фрэнк свернулся спиралью на одном из стульев, прячась под столом, когда Драко подает Гарри аппетитно пахнущую тарелку и отодвигает последний пустой стул для себя. — Спасибо, — добавляет он, с энтузиазмом нарезая идеально-хрустящий бекон и кладя его на тост с маслом. Джинни ненавидит, когда он так делает, и Гарри никогда не понимал, почему. Он поднимает внимательный взгляд, но Драко, которого, без сомнений, научили идеальным манерам за столом и изысканной кухне, ничего не говорит. Он просто аккуратно хрустит треугольным тостом и задумчиво наблюдает за Гарри.       — Итак, — говорит он, сглатывая и скользя ногой по икре Гарри под столом, — поскольку ты весь день будешь в мастерской, заботясь о покупающих мебель массах, я подумал, что пойду и разберусь со своей матерью.       Гарри останавливается, дотягиваясь до своего кофе.       — Эм… что ты имеешь в виду?       — Я имею в виду, что буду невероятно самоотверженным и приму на себя ответственность за нас обоих. — Драко легко хмурится и смягчает голос: — Почему ты не остался на ночь? Это седина? Все, что мне нужно на Рождество, это маленький внук, Драко… — говорит он, яростно глядя на свою вилку. А затем сносно имитирует своего отца: — Как поживает… торговля деревом, мистер Поттер?       Гарри фыркает.       — Да. Я так подумал, в принципе, могу обойтись и без такого этим утром.       — Я тоже так считаю, — говорит Драко, выглядя очень самодовольным, выражение его лица настолько напоминает то, школьное, что Гарри тут же охватывает волна подозрений.       — Ты зачем-то пытаешься меня умаслить? — настаивает он.       Драко вздыхает и обхватывает руками свою чашку, глядя строго на стол.       — Не совсем.       — В смысле?       Загнанные серые глаза поднимаются, чтобы наконец встретиться с ним, и внезапный ужас бьет по сердцу Гарри.       «Что, блять, происходит? — все, о чем он думает. — Что, блять, ты натворил?»       — Драко?       Еще один вздох. Пальцы цепляются за чашку изо всех сил.       — Прошлая ночь явно не была лучшей в моей жизни, не так ли?       Сбитый с толку, Гарри оставляет бекон и тосты и трет глаза под очками.       — Что?       — Можешь не притворяться, что я тебе не противен, — отрезает Драко. — Я смогу это пережить.       — Я не… ты имеешь в виду, потому что тебе, э-э… было плохо? — Гарри мрачно и с облегчением ухмыляется. — Я видел кое-что гораздо хуже, ты в курсе.       В глазах Драко искренняя озабоченность, они ищут его через стол.       — О, правда? И где это было?       — В мас… э-э, когда я жил с Дурслями, — он быстро исправляется, сомневаясь, что его маленькая мастерская за эти годы видела много рвоты. — Дадли всегда и везде рвало, потому что он маленький жадный ублюдок.       Драко содрогается.       — Я подумал, что ты, возможно, разозлился.       — Нет, — говорит Гарри мягким голосом. Он удивляется потребности этого человека в утешении, раздумывая, что, возможно, утешение — это то, в чем Драко нуждается, и является ли он сам тем, кто всегда утешает.       Представляет, что его другое «Я» не против. Подозревает, что и он тоже.       — Да, хорошо, — бойко говорит Драко, беря еще один тост и выглядя так, словно сбросил тревогу с плеч на пол. — Я всегда думал, что не стоит начинать что-то, не заканчивая, — добавляет он, и новый свет зажигается в его глазах, тот, что одновременно пугает и радует Гарри.       — М-м, — отвечает он, жуя губу и пытаясь выровнять дыхание. Глупый Малфой, сидит здесь и выглядит…       — Почему ты выглядишь таким здоровым? — выпаливает он.       Драко ухмыляется.       — Легко-Без-Тошноты, конечно. Замечательная вещь. В любом случае, — говорит он, игнорируя стон Гарри и поднимаясь на ноги, — мне нужно идти. Ты знаешь, что моя мать помешана на пунктуальности. Мерлин нам помощник, если мы опоздаем на Рождество. Часть меня думает, что она выпотрошит нас просто для демонстрации.       — Спасибо за это, — бормочет Гарри, отвечая на поцелуй в тишине и наблюдая, как Драко исчезает в огне кухонного камина.       Видимо, убедившись, что горизонт чист, Фрэнк вылезает из укрытия и скользит языком по полупустой тарелке Драко с интересом. Гарри наблюдает за ним, удивленный, пока последние слова Драко не доходят до него с пугающей ясностью.       Рождество. С Малфоями. И если сегодня суббота…       …у него меньше двух дней, чтобы выяснить… в целом, достаточно, чтобы сохранить свои внутренности на месте, судя по всему. Он отчаянно надеется, что слова Драко были образными, но кто знает, особенно если в этом принимают участие Малфои.       Он с неохотой отодвигает стул и вздыхает.       — Я собираюсь устроить поиски, — сообщает он. — Не ешь слишком много объедков, уверен, тебе это вредно.       Фрэнк не отвечает, но, когда Гарри запихивает остатки бекона и тоста в рот, хватает чашку кофе и идет в кабинет, он подозревает, что его преследуют.

**~*~**

      Примерно через час Гарри готов сдаться. Помимо того, что у него возник огромный пробел в фактах, он начинает думать, что опаздывает на работу. Неважно, что он работает на себя или что он не знает, сколько должен работать плотник на Косой аллее в субботу. В любом случае, сейчас почти половина одиннадцатого, и именно это, должно быть, и подталкивает его.       Он снова садится на пятки и рассматривает неряшливую кучу альбомов на коврике. Они интересные, в этом нет сомнений. Он смог узнать, что Джинни и Блейз в браке уже семь лет, а вместе уже больше десяти, судя по их газетным фотографиям с Гарри и Драко в различных обстоятельствах.       Он выясняет, что этот Рон действительно коллекционирует антикварные метлы и оплатил чрезвычайно забавную серию статей в Придире о них, и что здесь, с успешной игровой карьерой за спиной, Джинни — уважаемый квиддичный тренер. Гарри находит несколько ее фото в спортивной колонке Пророка, открытую всем ветрам и празднующую с другими членами команды, везде есть отрывочные комментарии Драко, в которых теперь заметны тепло и гордость по отношению к друзьям.       Еще он находит симпатичную фотографию с ним, Гермионой и крошкой Роуз, сидящих на стене на берегу. У всех троих в руках огромное мороженое с хлопьями, и Гарри защищающе обнимает маленькую девочку и беременную на последних сроках Гермиону. Она сияющая, красивая, и Гарри больно, ведь он скучает по ней. Хотя, конечно, они друзья и здесь, все неминуемо отличается, когда у одной пары есть дети, а у другой нет. Он вздыхает, глядя на их расслабленные счастливые лица, и думает, где на тот момент были Рон и Драко, пока не замечает подпись:       Итак… Уизли и я наконец работаем вместе, а ты решил бросить нас в самый жаркий день года, чтобы поплавать в Ньюки. Ты заслуживаешь всех этих репортеров, поверь мне.       Он также узнает, что шестифутовый питон, свисающий с книжных полок, каминов и столов, очень отвлекает.       К сожалению, ему не удается разведать что-то полезное о Люциусе и Нарциссе Малфой, и он с раздраженным вздохом возвращает кожаные альбомы на их места, на этот раз осторожно и вручную, и никто не может сказать, что он не учится.       — Что думаешь, Франкфурто? — спрашивает Гарри у змеи, которая свисает вниз головой с каминной полки, обнажая свой блестящий переливающийся живот.       — Много что.       — Отлично. Рад, что мы поговорили, — бормочет Гарри, поднимаясь на ноги и потягиваясь.       Когда он поворачивается чтобы уйти, его взгляд останавливается на проигрывателе, аккуратно стоящем на красивом резном столике, который, кажется, издевается над ним — стол, не проигрыватель; на самом деле, проигрыватель может быть полезен. Или, по крайней мере, тот, который он точно видел в углу мастерской.       — Как дракон, ты виноват, — бурчит он себе под нос, быстро пересекая комнату и копаясь в стопке пластинок. Большой выбор, думает он, немного волшебных и немного магловских, но — он отмечает с облегчением и поражением — совершенно никакой Селестины Уорбек.       И, к лучшему или худшему, она может быть очень важна.       Чудесно.

**~*~**

      Наполненный новым странным чувством цели, Гарри направляется на Косую аллею, чтобы найти то, что нужно, полагаясь на свою память и теорию, что некоторые вещи остаются неизменными. Оно точно все еще здесь; он купил несколько вещей для Джинни за эти годы, но доставка почтой стала менее хлопотной, чем иметь дело с Косой аллеей. Но он все еще надеется. Сворачивает за угол, машет очередной милой низкой старушке, и — да!       Место выглядит так, как он его запомнил: небольшой, слегка потрепанный фасад магазина с освинцованными окнами и качающимся знаком «Пластинки Риченды» в алых и золотых тонах. Дверь открывается с небольшим усилием, и тихий звякающий звук сообщает о его прибытии, заставляя нескольких покупателей на мгновение оторваться от поисков.       Голые доски все еще скрипят под ногами Гарри, и здесь даже пахнет точно так же: картоном, древесиной, винилом и связками сушеных ароматных растений, украшающих стены. Тихий, как церковь, магазин значительно больше, чем кажется снаружи, и освещен только светом мириада крошечных белых огоньков на ниточках, и Гарри нужно некоторое время, чтобы найти нужную секцию.       Сбитый с толку, он смотрит, засунув руки в карманы пальто, на «Селестина Уорбек: Лучшие хиты — включая «Котел, полный горячей, крепкой любви» и «Логово дракона», эта коллекция кажется довольно обширной, но есть еще «Сорок лет любви Селестины» и «Вейлы, нимфы и сквибы: полное собрание». На каждой — пугающе зловещая фотография стареющей певицы с перебором макияжа, позирующей с котами, арфами и метлами.       В итоге, он берет по копии всех, что видит, и пробирается к стойке.       — Как вы этим утром, мистер Поттер? — спрашивает величавая дама средних лет за стойкой, которая, если память не изменяет (а она может), и есть Риченда. Ее блестящие черные кудри уложены на макушке, словно для импровизированного танца за ужином, и она излучает дружелюбие всем своим телом, затянутым в бархат. Гарри кажется, что эта его версия здесь постоянный покупатель, поэтому он улыбается.       — Очень хорошо, спасибо, — говорит он, пытаясь скрыть смущение, когда кладет три пластинки на стойку.       Риченда улыбается, губы винного цвета удивленно изгибаются.       — Не знала, что вы фанат.       — Эм… нет. Они не для меня, — бессмысленно врет Гарри.       Она смотрит ему в глаза секунду, а потом раскатистый теплый смех разносится по комнате. В этот раз никто не поднимает взгляд.       — Не стесняйтесь своих музыкальный вкусов, мистер Поттер, примите их! — выдает она, хватаясь пальцами с кольцами за пластинки и сияя.       Гарри задумчиво жует губу.       — Да, вы знаете, я уверен, что есть много людей, которые любят… мисс Уорбек, — говорит он, глядя на сияющую женщину на фото и импульсивно решая довериться Риченде, — но в моем случае это часть построения отношений со свекром и свекровью, понимаете?       Рот Риченды растягивается в гримасе.       — Свекр и свекровь, ужасно. Я замужем за Альфонсо уже тридцать два года, и его мать любит напоминать ему, что у него еще есть время найти хорошую девушку, — говорит она, ее выражение лица на секунду становится кислым, но затем сменяется печальной улыбкой.       — Она точно не знает, о чем говорит, — говорит Гарри, даря ей улыбку и размышляя, почему с пожилыми леди всегда так легко, какими бы эффектными они ни были. При этом он сомневается, что у них с Ричендой разница хотя бы в пятнадцать лет, и эта мысль пугает.       — Вы отвратительны, мистер Поттер. Надеюсь, вы не рассчитываете на скидку, лесть или ничего, — поддразнивает она, вскидывая темную бровь.       Гарри смеется.       — Я бы предпочел вообще не платить за это, поверьте. Или даже слушать их, если уж на то пошло, но я и не собирался вас обкрадывать.       — С вас два галеона пятнадцать кнатов, за ваши грехи, — говорит Риченда, явно удивленная, когда берет деньги Гарри и тянется за листом коричневой бумаги, чтобы завернуть его покупки — на всякий случай.       — Пожелайте мне удачи, — мрачно просит Гарри и открывает дверь.       — Как можно большей, мистер Поттер, — кричит она, облокачиваясь на стойку. — Надеюсь, ваши попытки оценят. С Рождеством!       Гарри улыбается, глядя назад в магазин еще раз.       — С Рождеством.       Когда он поворачивается к сияющей, покрытой снегом улице, его глазам требуется секунда, чтобы отвыкнуть от атмосферного мрака магазина Риченды. Делая глубокий холодный вдох, он шагает в толпу и позволяет ей нести его к цели, тщательно обернутый бумажный пакет крепко прижат к груди, и он тихо надеется, что никто не узнает этот постыдный секрет.       Добравшись до магазина и не повредив при этом свой «позор», он стряхивает пыль с проигрывателя и опускает иглу на «Селестина Уорбек: лучшие хиты».       Он снимает пальто, вешает его и завязывает фартук, когда слушает с некоторым трепетом вступительные аккорды первой песни. Он полон решимости, по крайней мере, еще раз попробовать сделать этот проклятый столик сегодня.       — Плохой, плохой мужчина проклял мою душу, но ты пришел и наполнил меня, — напевает Селестина, и Гарри стонет. Это ужасно, но другого выхода нет. У него всего несколько часов, чтобы выучить достаточно для контакта с Люциусом Малфоем и просто сохранить достоинство. Наверное, ему стоит воспринимать это как назначение. Задание. Проект.       Ускоренный курс, возможно.       — Он заковал мое сердце заклинаниями и чарами, но ты принял меня в свои райские руки, — поет Селестина.       — О боже, — бормочет Гарри.       — О, да, ты это сделал, — продолжает она.       — Что-то про руки, — пытается Гарри, левитируя на стол еще один кусок бука. — О, да, ты это сделал.       — Ты разрушитель проклятий, ты разрушил меня, — вопит Селестина, заставляя Гарри подпрыгнуть. — Ты заставил меня желать с самого начала. И ты потребовал меня так, как можешь только ты, возьми меня нежно, мой разрушитель проклятий.       Опираясь рукой на шероховатое дерево, Гарри в ужасе поворачивается к проигрывателю. Внезапно, единственное, о чем он может думать, это то, что Молли Уизли — фанатка Селестины. Молли Уизли, мать разрушителя проклятий. Ему остается только надеяться, что Билл никогда не слышал, как его мать поет эту конкретную песню.       Тем не менее, сквозь тревожные образы ему нужно выучить эти чертовы песни.       — Ты разрушитель проклятий, ты разрушил меня, — поет он сквозь сжатые зубы, поднимая долото и присоединяясь ко второму припеву.

**~*~**

      К тому времени как его навещает уже третий неожиданный посетитель (и он ни разу не услышал стука в дверь), Гарри овладевает быстрым Заглушающим заклинанием, которое превращается в изящное искусство. К сожалению, первые попытки заткнуть Селестину испортили пластинку настолько, что ему придется, к собственному ужасу, вернуться к Риченде и купить еще одну нежеланную копию «Селестина Уорбек: лучше хиты».       К счастью, новая группа непрошенных гостей гораздо более желанна. Стука в дверь по прежнему не слышно, но звука приближающихся детей достаточно для Гарри, чтобы выключить музыку, и когда Гермиона пробирается в дверь, нагруженная сумками, он понимает.       — Привет, Роуз, Хьюго, — говорит он, улыбаясь детям, пока они следуют за матерью в мастерскую, закутанные в пальто, шарфы и перчатки. Роуз, на которой надеты очаровательные пушистые наушники, улыбается в ответ и бросает любопытные взгляды на Маленький Столик Попытка Два. Он не винит ее; столик не очень-то получается.       — Привет, дядя Гарри, — пищит Хьюго, а затем бежит, чтобы обнять его. Удивленный и довольный, Гарри поправляет помпон на его шапке.       — Это безумие, — вздыхает Гермиона, роняя сумки и стряхивая снег с волос. — Всем понятно, что это выходные перед Рождеством, — добавляет она с изогнутой бровью, за секунду до того, как на ее лице появится ужас. — Это была папина шутка, да? — спрашивает она устало.       — Определенно. Извини.       Гермиона безропотно улыбается.       — Думаю, я провела слишком много времени с Артуром на этой неделе. Тебе, наверное, стоит ожидать его визита, кстати, — сообщает она, опускаясь, чтобы покопаться в одной из сумок, темные кудри падают на лицо. — Он очень доволен новой покупкой.       — Новой покупкой? Ах да, новая покупка. Да, — бормочет Гарри, без надежды осматривая полки, коробки и блоки древесины.       — Он сказал, что придет и посмотрит, разрешишь ли ты ему поиграть с этим, — невинно говорит Роуз, и когда Гермиона поднимается и убирает волосы с лица, она ухмыляется.       — Ну, будьте пока осторожны, — говорит она, и ее глаза зажигаются, когда она передает Гарри дымящийся бумажный стакан. — Мы подумали, что ты мог замерзнуть.       — Спасибо. — Гарри принимает стакан, грея руки и вдыхая аромат. Он импульсивно добавляет: — Гермиона, не помнишь, когда мы были в Ньюки?       Удивленная, она смотрит на него секунду.       — Когда я была беременна Хьюго? Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?       — Просто так. Я рассматривал фотографии утром, вот и все, — говорит он, чувствуя себя глупо.       — Я помню это, — вставляет Роуз, и Гарри смотрит на нее. — Когда мы отправились к морю? Ты, я и мама?       — Верно. Что ты помнишь?       Роуз хмурится, глубоко задумавшись.       — Действительно огромное мороженое, — она улыбается, и ее серьезное лицо меняется. — Мы строили замок из песка… а какие-то люди сфотографировали нас и опубликовали в газете.       — О нет, я выгляжу огромной на той фотографии, — ворчит Гермиона, с некоторым усилием скрестив руки в своем объемном пальто.       — Ты прекрасно выглядишь на той фотографии, Миона, — решительно говорит Гарри, и она краснеет. И высовывает язык.       — Я не помню, — говорит Хьюго, звуча совершенно подавленно. Роуз хихикает.       — Это было до того, как ты родился, вот почему, — объясняет Гермиона, к явному разочарованию сына. — Возможно, когда-нибудь мы поедем снова все вместе, — успокаивает она.       Гарри ловит ее вопросительный взгляд, и его сердце бьется от одобрения, печали и решимости.       — Обязательно.       — Если меня здесь не было, — начинает Хьюго, глядя на Гарри с наморщенным лбом, — то где я был?       — Ты был в мамином животе, глупенький, — отвечает Роуз, явно позабавленная всем этим.       Хьюго хмурится еще больше.       — Как я туда попал? — настойчиво спрашивает он у Гарри.       — Э-э… — пытается Гарри, внезапно осознавая, что он словно открыл банку с червями, и если кто-то что-то не предпримет, быстро закрыть ее не удастся.       Роуз и ее мать меняются многозначительными взглядами, и Гарри видит, как лицо маленькой девочки становится серьезным, когда она понимает, что начала.       — Думаю, мы лучше пойдем, Гарри, — говорит Гермиона, с покорностью на лице поднимая сумки.       Несмотря на то, что он чувствует себя частично ответственным за неудобный разговор, который его подруга должна провести со своим сыном, Гарри поддается побуждению, заставившему его сделать шаг и крепко обнять Гермиону, прежде чем она выходит на улицу.       — Рад был повидаться, — шепчет он.       — Взаимно, — отвечает она, сосредоточенно опустив брови. — Ты скажешь мне, если что-то будет не так, правда?       — Конечно, — заверяет ее Гарри, и когда дверь за ней закрывается, он не уверен, соврал сейчас или нет.

**~*~**

      — Не нужны никакие Оглушающие заклинания, не нужны никакие любовные зелья, — поет Гарри, выстругивая что-то, что, он надеется, начинает напоминать столешницу, — не нужны никакие стрелы купидона и… гребаные остатки гребаной веревки, — импровизирует он, пока Селестина надрывается за его спиной.       Недовольный своей работой, Гарри делает шаг назад, вытирая руки о фартук. Это ужасно. Если такое вообще возможно, это даже хуже первой попытки.       — Твоя вина в том, что оно не работает, ужасная старая летучая мышь, — бормочет он инструментам.       — Воу, оу-оу-оу-у-у-у, — прерывает его Селестина, задыхаясь.       — Заткнись, — вздыхает Гарри. Он слишком хорошо понимает, что отсутствие у него навыков не является чьей-либо ошибкой, а еще то, что, судя по всему, все его усилия напрасны. Но он не готов проиграть Люциусу-блять-Малфою и куску древесины.       Стук в дверь пугает, но Гарри споро заглушает музыку и даже успевает наложить Дезиллюминационные чары на искореженное дерево, на случай, если это еще один посетитель, пришедший за своей покупкой. Если это так, он надеется, почти молится, чтобы покупка, о которой идет речь, была на виду и завершена. Пока что его второе «Я» казалось удивительно организованным в обоих направлениях, но Гарри слишком хорошо понимает, что может пролететь мимо своих дизайнерских джинсов, и все может развалиться в любой момент.       Дверь открывается, и он задерживает дыхание.       — Гарри, у меня кризис, — объявляет Джинни, проходя в мастерскую вместе с облепленной снегом Маурой.       Гарри с облегчением прижимается к рабочему столу и улыбается ей. Он с радостью возьмет на себя то, что выглядит как кризис ухода за детьми, это лучше, чем другой клиент с непонятной просьбой. Последний день для шоппинга перед Рождеством, кажется, собрал здесь всех. Возможно, думает он, радуясь, Маура сможет ему помочь.       — Вступай в клуб, — предлагает он, криво улыбаясь. — Чем я могу помочь?       Не говоря ни слова, Маура обнимает свою мать за талию, а затем бежит к Гарри, чтобы он подсадил ее на пустой рабочий стол. Удивленный, он делает это, оценивая ее вельветовые брюки и новенькие блестящие ботинки, пока выполняет молчаливую просьбу.       — Ты становишься такой же тщеславной, как и твой отец, юная леди, — вздыхает Джинни. — В любом случае, прости, что сваливаю это на тебя, Гарри, но это очень срочно — не мог бы ты присмотреть за ней днем?       — Разумеется, — говорит он, наблюдая, как ее лицо расслабляется, и рассматривает элегантную черную майку с молнией, сине-желтый шарф «Паддлмир» и выпуклую сумку через плечо. — Кризис в работе?       — О, ты мой спаситель. МакГэнн слег с высыпаниями, матч в четыре, а мы должны полностью переиграть все ходы с запасным ловцом, — объясняет Джинни с тревогой.       — Звучит весело, Джин, — говорит Гарри, выдавая улыбку. — Уверен, Блейз тоже работает?       Джинни закатывает глаза.       — Нет, но она не хочет быть с папой. Папа чувствует себя не очень хорошо. Судя по всему, он «воняет и не может открыть одновременно оба глаза», — поясняет она, глядя на Мауру, которая морщит нос, вспоминая.       Гарри фыркает.       — Видимо, Легко-Без-Тошноты будет выходом, хотя я не могу перестать думать, что Фред и Джордж просто ищут легкую жертву, чтобы испытать его, — говорит он, голос слегка ломается, когда он произносит имя Фреда. «Фред и Джордж» — так это было давно.       — Я не очень-то хочу помогать ему сейчас, — мрачно говорит Джинни. — Прошлой ночью он четыре раза столкнул меня с кровати. Ладно, мне нужно идти. Спасибо еще раз, Гарри. Маура, веди себя хорошо… если это возможно.       — Пока, мамочка, — зовет Маура, опасно свешиваясь со стола, чтобы увидеть, как уходит Джинни. — Надеюсь, ты выиграешь!       — Думаешь, она сможет? — спрашивает Гарри, поднимаясь, чтобы закрыть дверь.       — Возможно, — говорит Маура, болтая ногами. — Семь из десяти последних матчей выиграны, шесть снитчей пойманы. У Сорок полоса неудач. Мамина команда сильнее в… эм, плохую погоду, чем Сороки. Но ее ловец болеет. Так что я правда не знаю.       — Верно, — мягко говорит Гарри, впечатленный. Он не ожидал такого подробного ответа на свой вопрос, но он предполагает, что Маура выросла на квиддиче; она юный эксперт. — В любом случае, давай надеяться, хорошо?       Маура кивает. Она осматривает комнату, ее блестящие резинки в форме пуговиц переливаются на солнце.       — Большого сундука больше нет! И лампы-змеи! И круглого шкафа! Всего, — восклицает она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Гарри, ее глаза искрятся.       — Да. Люди приходили, чтобы их забрать. — Он заговорщицки ей улыбается. — Думаю, мне удалось все собрать.       — Это хорошо, — говорит она серьезно. — Тебе повезло, что ты закончил большинство рождественских заказов. Ты работаешь действительно много, кроме суббот, когда мы играем.       — Что… постой, что ты имеешь в виду под большинством? Что я не закончил? — спрашивает Гарри с паникой.       — Это, — отвечает она, показывая на лампу, которую он сделал для Драко.       — Что еще я должен с ней сделать?       — Я не знаю, — признается она, виновато кусая губу. — Кажется, ты говорил мне, но… думаю, это был день, когда пришел мужчина с большой собакой, и я не могу вспомнить.       — А, большая собака, — бормочет Гарри, у него нет никаких мыслей об этой собаке, и Маура это тоже знает.       — Извини, — говорит Маура, ковыряясь в своих пуговицах на пальто.       — Это не твоя вина. Мы что-нибудь придумаем, — говорит он, надеясь, но не особо в это веря.       — Итак, мистер Поттер, — гремит крупный бородатый мужчина, врываясь в дверь с беглым стуком и пугая Гарри и Мауру. — Как дела? Я пришел за буфетом.       — Эм, отлично, спасибо, — говорит Гарри, запрокидывая голову, чтобы встретиться взглядом с этим огромным человеком, который, кажется, заполняет собой все пространство мастерской; бочкообразный, сияющий и почти ростом с Хагрида, который бился бы головой о лампочки, будь он здесь.       — Здравствуйте, — здоровается Маура, спрыгивая на пол и улыбаясь ему. Она обходит комнату, пальто тащится следом, пока Гарри и здоровяк наблюдают за ней. — Вы за этим? — показывает она. — Или за этим?       — Вот он, юная леди, — грохочет мужчина, подходя к ней и поднимая руками большой буфет из красного дерева и стекла, как будто бы он был из бумаги. — Отличная работа, мистер Поттер, сейчас мне нужно спрятать его от жены до понедельника! — Он ухмыляется. — Вот то, что я вам должен.       Гарри принимает увесистую сумку с деньгами, все еще чувствуя себя немного сбитым с толку.       — Спасибо.       — Хорошего Рождества вам обоим! — кричит он и осторожно проходит сквозь дверь, которую Маура держит для него.       Гарри трясет головой и глотает свой теперь уже прохладный кофе.       — Ну давай же, дядя Гарри, — с упреком говорит Маура, глядя на него из дверного проема. — Начни вести себя нормально, пришли еще люди!

**~*~**

      Когда наступает день, Гарри пытается быть «нормальным» как можно лучше, и Маура, как и ожидалось, очень полезна — она помогает посетителям найти свои заказы, когда они заходят, чтобы забрать сделанные на заказ рождественские подарки.       Когда Гарри сдается и с неохотой включает Селестину, Маура в ужасе.       — Бабушке Молли такое нравится, — говорит она, гримасничая. — А у меня от этого болят уши.       — И у меня, — признается Гарри. — Но мне нужно выучить это, чтобы впечатлить отца Драко.       — В этом нет смысла, — жалуется Маура, но она терпит этот концерт лишь с небольшой долей драмы и услужливо смеется каждый раз, когда Гарри подпевает.       К часу дня она изучает записи и говорит ему, в чем он ошибается.       — Надо «давай улетим на твоей метле, любовь моя», а не «давай улетим на твоей метле любви», — настаивает она, озадаченная смехом Гарри.       Чрезвычайно облегченный тем, что, несмотря на спешку, никаких настоящих плотницких работ не требуется, Гарри обращается к единственному проекту, от которого, кажется, сбежать не удастся.       — Есть еще кое-что, — признается он Мауре во время короткого затишья, и ее обеспокоенное выражение лица заставляет его на удивление чувствовать себя ребенком в этой ситуации. — Я должен сделать столик.       — Какой?       Гарри откапывает блокнот и показывает ей технические характеристики. Она пожимает плечами.       — Оси, — говорит она с интересом.       — Оси, — соглашается Гарри, сидя рядом с ней на рабочем столе. — Ты тоже не знаешь, как он должен выглядеть?       Она качает головой, задевая его хвостиком.       — Нет. Ты пробовал его сделать?       Гарри кивает.       — Можно посмотреть?       — Не думаю. Я уничтожил первую попытку.       — Это было очень плохо, — говорит она с расширенными темными глазами.       Гарри фыркает.       — Можно и так сказать. Сегодня я пробовал снова. — Он достает палочку, и Дезиллюминационные чары спадают, демонстрируя кучу стружек и неровную плиту из бука. Выглядит хуже, чем он помнит.       — Оу, — выдает Маура, хмурясь. Она наклоняет голову из стороны в сторону, словно пытаясь понять, на что именно смотрит.       — Думаю, от этого мы тоже избавимся, — бормочет Гарри, взмахивая палочкой и вздыхая.       — Он был не так уж плох, — говорит Маура, и Гарри мягко смеется, кладя руку ей на плечи и недолго обнимая за эту попытку.       — Да. Возможно, мне просто нужен другой подход.       Он поднимает ноги на стол и скрещивает их, копируя Мауру. Подняв обе руки, чтобы задумчиво почесать голову, он невидяще пялится на дальнюю стену и размышляет. Вдыхает успокаивающий теперь запах древесины и лака и как можно отчетливее представляет столик мистера Пеппера. Он знает, что дело не только в этом конкретном столе, знает, что сложностей будет больше, но почему-то чувствует, что если у него получится сейчас сделать столик правильно, все будет хорошо.       И возможно… возможно, еще есть надежда. В конце концов, он превращал спички в иголки, чашки в черепах и горшки в кошек. Конечно, это было много лет назад и сейчас он не нуждается в регулярном применении трансфигурации, но он уверен, что это будет не так уж и сложно. На самом деле, когда идея в его голове становится решительнее и убедительнее, он размышляет, какого черта его другое «Я» выбрало делать всю работу вручную.       — Хорошо, — решительно говорит он, крепко сжимая палочку и снова поднимаясь на ноги. Он берет еще один кусок бука, пытаясь не думать о дорогих материалах, которые он уже потратил.       Маура наклоняется вперед.       — Что ты собираешься сделать?       — Я пока точно не знаю, — признается Гарри. — Просто… думать о столе.       Гарри фокусируется, направляет палочку на дерево и пытается сосредоточить всю свою магическую энергию в то, чтобы заставить одну вещь превратиться во что-то еще. Стол, стол, стол. С осями и двенадцать на двенадцать. Магия вытекает из него, покалывая руку, потрескивая сквозь пальцы и палочку, по воздуху; он ощущает привкус на языке, дерево движется перед глазами — да, — сердце ускоряется, он держится, когда что-то явно похожее на стол начинает приобретать форму.       — Круто, — шепчет Маура у него за спиной, звук доносится до ушей и подстегивает его.       Он сделал это, он… блять, это действительно выглядит как стол.       Гарри триумфально разворачивается и ухмыляется Мауре. Он не надеялся, что это сработает, и, судя по удивленной улыбке на ее лице, она тоже на это не рассчитывала. Гарри думает, что должен МакГонагалл большую бутылку алкоголя.       — Дядя Гарри так не делает, — сообщает Маура, — но не думаю, что это имеет значение.       — Надеюсь, что не имеет, — соглашается Гарри, в нетерпении подходя ближе к рабочему месту чтобы оценить свое творение. Он протягивает руку, чтобы дотронуться до одной из элегантных осей, и когда его пальцы касаются дерева, все рушится.       По факту, весьма в буквальном смысле. Гарри смотрит, как столик, оси, стекло и все остальное превращается буквально в пыль. Он в ужасе проводит пальцами по легкому коричневому порошку, бессмысленно пытаясь найти что-то твердое среди сухих останков, разбросанных по верстаку, но ничего не выходит.       — Возможно, именно поэтому он так не делает, — тихо говорит Маура, и Гарри сжимает грязные руки в кулаки и на мгновение закрывает глаза, чтобы не огрызнуться.       — Возможно, — наконец отвечает он сквозь стиснутые зубы.       В этот момент дверь открывается. Постоянно бдительная часть подсознания Гарри побеждает его фрустрацию и разочарование и колдует заклинание, заставляющее замолчать Селестину, которая услужливо визжала на протяжении всей этой катастрофы.       — Привет, дедушка.       — Привет, Маура. Отличные ботинки, — говорит очень знакомый голос.       Гарри глубоко вдыхает, вытирает руки о джинсы и фартук, прежде чем повернуться к Артуру.       — Здравствуй. Мне говорили ожидать тебя, — говорит он с улыбкой. В том, что он не только бесполезен в изготовлении столов, но также не умеет их трансфигурировать, вины Артура нет.       — Да, да. Оно уже пришло? — спрашивает Артур, почти потирая руки от волнения.       Гарри колеблется. Он понятия не имеет.       — Я думаю, оно здесь, дедушка, — говорит Маура, показывая на большой деревянный ящик в дальнем углу мастерской.       — Что это? — шипит Гарри уголком рта.       Маура встает на цыпочки, чтобы наблюдать за Артуром.       — Эм… Ты и дедушка… точнее, дядя Гарри и дедушка хотели узнать, как выдувать стекло через трубочку. Я правда не знаю, зачем.       — Я тоже, — говорит Гарри, вскидывая брови, когда Артур восторженно кричит и начинает аккуратно транспортировать ящик на рабочее место Гарри. Он поспешно берет кусок грубой ткани и вытирает пыль от останков стола.       — Здорово, что оно пришло до Рождества, правда? — восторгается он, щуря глаза. Он смотрит на Гарри поверх ящика. — У тебя еще есть время, чтобы попробовать, да?       — Конечно, — говорит Гарри, беззвучно добавляя: «Почему бы и нет, черт возьми? Так же можно принять и безумие».       — Отлично. — Артур обменивается радостными взглядами с Маурой, которая, кажется, запрыгнула на скамейку с впечатляющей прытью. — Итак, у меня здесь заклинания, — говорит он, вытаскивая кусок пергамента из своего шерстяного пальто.       — Хм? — неопределенно говорит Гарри.       — Заклинания для разной температуры огня, — поясняет Артур. — Жаль, что мы не можем сделать это с тремя печами, ты знаешь, настоящий магловский способ, но думаю, ты прав, здесь недостаточно места, — говорит он, с сожалением осматривая маленькую мастерскую. — Возможно, однажды, да?       — Возможно. — Гарри делает глубокий вдох и с помощью Артура убирает крышку ящика и начинает выгружать тщательно упакованные коробки, содержащие стержни, фрагменты простого и цветного стекла, несколько металлических подставок и незнакомые инструменты, а также набор тонких глиняных трубок разной длины. Со дна ящика Гарри достает большой металлический предмет, похожий на огромную соусницу, и с некоторым облегчением опускает его на рабочую поверхность.       — Восхитительно, не так ли? — сияет Артур.       — В этом определенно что-то есть, — бормочет Гарри, роясь на дне ящика в поисках инструкции, но находит только упаковку бусинок и измельченную бумагу. — Возможно, нам стоит…       — Давай, мой мальчик, расплавим стекло! — перебивает Артур, очищая рабочее место, и из его палочки вырывается поток огня, настолько сильный, что Гарри приходится отскочить назад, чтобы сохранить брови нетронутыми. Он почти падает на Мауру, которая умудряется вовремя отстраниться.       На секунду Гарри смотрит сквозь огонь на своего почти что отца, выделяя его морщинистое лицо, растрепанные рыжие волосы и возбужденное выражение лица, когда он ждет, пока Гарри подключится, и он с приливом восторга осознает, что эти отношения — его и Артура — такие же, как те, что он знает. Они игривые, теплые, успокаивающие и слегка безумные.       Он ухмыляется.       — Давай, — соглашается он, беря железную сковородку и поднося ее к огню.       — Маура, подай мне коробку со стеклом, — бормочет Артур, сосредоточенно глядя на огонь. — Хорошая девочка, спасибо.       — Ты в порядке? — спрашивает Гарри, когда Маура возвращается к нему и берет за руку.       — Да, — говорит она, и, посмотрев на нее, Гарри замечает, что она, ошеломленная, приоткрыла рот, а танцующее пламя отражается в темных глазах.       Когда Артур опускает кусочки стекла в емкость, Маура сжимает руку Гарри, а он стискивает ее в ответ и дышит через боль в груди, вспоминая Лили, которая тоже любит эксперименты дедушки Уизли. Лили, где бы она ни была, это бы понравилось. Цвета, царапанье-шипение-свист, запах горячего металла и стекла, жар, волнами проникающий в них.       Вскоре Маура и Артур сбрасывают пальто, и Гарри убирает потные волосы с лица и моргает от пламени и яркого свечения расплавленного стекла.       К тому времени, как Гарри выбирает глиняную трубку и пытается, воодушевляемый Артуром, собрать одним концом каплю похожего на лаву стекла, он разгоряченный, липкий и решительный.       — О, хорошая работа! — объявляет Артур, явно умирающий от желания попробовать. — Попробуешь выдуть?       Гарри прикусывает губу и сводит брови в попытке подавить детский смех, вырывающийся из груди. Ему тридцать семь, слишком много для громкого смеха. И поэтому он определенно должен быть способен… эм, выдуть. К сожалению, в его голове появляются образы, из-за которых смешок превращается в приступ, дергающий живот.       Он хмурится, подносит тонкую трубку ко рту и медленно дует через нее на стекло; оно немного набухает, и он пытается снова.       — Работает! — кричит Маура, шаркая ногами по каменному полу от удовольствия.       — Это чудесно, не так ли? — бормочет Артур у него за спиной. — Еще один раз или два, и, думаю, ты можешь начинать проворачивать!       Воодушевленный, и не только тем фактом, что Артур, по крайней мере, похоже, изучал тему, Гарри глубоко вздыхает, крепко сжимает трубку, а затем падает на пол.       Первое, что он чувствует, — шок, когда ноги подгибаются, а затем быстро приходит боль, когда зад соприкасается с полом. Трубка, зажатая в пальцах, падает вместе с ним, и колба из полувыдутого стекла катится по столу, как в замедленной съемке.       — Осторожно, Маура, — зовет Артур, и Гарри почти вскакивает на ноги в панике, пока не видит, что опасности нет. — Ты в порядке, Гарри? — спрашивает он, протягивая руку, чтобы помочь Гарри полноценно встать.       Артур засовывает палочку обратно в пояс и смотрит на неподвижный кусок стекла. Их первая многообещающая попытка теперь лежит искривленная, деформированная и слегка почерневшая у основания металлической сковороды, и он мягко вздыхает.       — Извини, Артур, — говорит Гарри, чувствуя разочарование и ненавидя эту нелепую травму с новым приступом горечи.       — Не извиняйся, — настаивает он, похлопав Гарри по спине. — Я думаю, это был отличный старт. Слушай, мы с Маурой пойдем и принесем обед, а когда вернемся… — Артур ухмыляется, — настанет моя очередь.

**~*~**

      Когда Маура возвращается, сжимая недоеденный бутерброд с кабачками и шоколадной пастой, Гарри наконец думает, что знает, что случилось с тем последним шпинатным пирогом. Он поднимает ее вместе с отвратительным сэндвичем на свободный верстак, оберегая от опасности и обеспечивая хороший обзор на происходящее, пока они с Артуром убираются и готовятся к следующей попытке.       Между ними снова зажигается огонь, и тепло быстро заполняет небольшое пространство. Артур радостно берет трубку и следует примеру Гарри, за исключением несвоевременного столкновения с полом, и после нескольких дуновений создает неровную, но полностью сформированную стеклянную колбу. Удивленные этим успехом и полные решимости закрепить его, пока тот не исчез, они вместе произносят третье заклинание, Леро, и помещают стекло в мягкое зеленое пламя.       — Замечательно, — восторгается Гарри, вытирая влажный лоб тыльной стороной ладони, в равной степени впечатленный и завидующий. — Хорошо сработано.       Артур ухмыляется.       — Это весело, не так ли? Молли считает, что ты безумен, кстати, — добавляет он.       Гарри вскидывает бровь.       — Только я?       — Она знает это обо мне долгое время. Что думаешь, Маура?       Они оба поворачиваются и смотрят на маленькую девочку, которая слезла со стола и сейчас смотрит на них расширившимися глазами, ее нос испачкан в шоколаде.       — Мило, — говорит она, улыбаясь танцующему зеленому пламени.       — Будет еще милее, когда мы научимся делать все правильно, — говорит он, взъерошивая ее темные кудри. — Давай же, оставим дядю Гарри одного и позволим ему поработать.       — Ох… правда, совсем не обязательно, — пытается Гарри, встревоженный мыслью о том, что ему придется справляться остаток дня без своей маленькой полезной подружки.       Артур накидывает пальто, вынимает вязаную шапку из кармана и надевает ее.       — Никаких проблем. На самом деле, — он заговорщицки наклоняется, — с небольшой помощью я смогу справиться с шоппингом в последнюю минуту. — Он делает паузу, в глазах вдруг появляется надежда. — Ты не знаешь, что Джинни хочет на Рождество, нет?       — Боюсь, что нет, — говорит Гарри, надеясь, что Драко взял на себя их обязанности в этой области.       — Ах, ладно. — Артур снова хлопает его по плечу и протягивает руку Мауре. — Давай, юная леди, пойдем и купим твоей маме что-то блестящее и по завышенной цене в том магазине, от которого у меня головная боль. Ей понравится. Не забывай о Рождестве, Гарри… может, мы сделаем еще одну попытку?       Гарри кивает, метаясь взглядом между их контрастирующими улыбками: полной ожиданий Артура и извиняющейся Мауры.       — Хорошо, удачи, — желает он, как раз перед тем как Артур закрывает за ними дверь.       Наконец в одиночестве он вздыхает и позволяет себе провести еще одну секунду в тишине, прежде чем заставляет себя вновь включить Селестину.

**~*~**

      — И ты можешь выбросить меня в подземелье, я не боюсь, как видишь, — подпевает Гарри, пока снова упорно пилит еще один кусок бука. — Потому что любовь, которая растет в моем раненом сердце, могущественнее любого ключа.       Бряк, на рабочий стол падает длинный кусок древесины.       — Да, так и есть, — добавляет Гарри.       — Оу-оу, воу, — надрывается Селестина.       — И это тоже, — бормочет он себе под нос, чувствуя ненависть от того, насколько быстро запоминает слова этих ужасных песен, какими бы полезными они ни были. У него кошмарное чувство, что, как только слова застрянут в его мозгу, их будет не так-то просто оттуда вытравить.       И все же. Все не так плохо. Уже почти пять часов, и поток покупателей в мастерской почти прекратился. Он зажег лампы, убрал оборудование для выдувания стекла и решил попробовать создать этот чертов стол еще раз, прежде чем сдаться и решить, что делать с лампой Драко. А потом, конечно, ему нужно волноваться о Рождестве с Малфоями.       Гарри вздыхает, на мгновение закрывая глаза и цепляясь за пилу, словно за спасательный круг.       — Освободи меня из око-о-о-ов! — настаивает Селестина.       Гарри заставляет себя открыть глаза.       — Одна нелепая проблема за раз, думаю.       — Мы будем вместе сно-о-о-ова!       — Ты и я, и все, что между нами, — неохотно присоединяется Гарри, направляя палочку и пялясь на кусок древесины, надеясь на чудо или, по меньшей мере, что-то, напоминающее ось. — Мы пересечем моря и зеленые леса в поисках… гиппогрифа в жилете, — импровизирует он, не услышав конец припева.       — Не знал, что ты умеешь петь, — говорит изумленный голос в дверном проеме, и Гарри оборачивается, все еще держа палочку в руке. — Боже, какой ты нервный, — добавляет Голдштейн, пораженный, вскидывая руки в жесте «сдаюсь».       — Я не слышал, как ты вошел, — холодно говорит Гарри, опуская палочку.       — Очевидно. — Голдштейн медленно улыбается, его глаза скользят по телу Гарри, отмечая грязный фартук, спутанные волосы, обожженные и поцарапанные руки, и все это с явным удовольствием, от которого Гарри хочется швырнуть в него свою не-совсем-ось через всю мастерскую.       — Ты мог бы постучать, — указывает Гарри без неприязни.       — Ох, Гарри, зачем эти формальности между друзьями?       Гарри мгновение колеблется, осознавая, что он может ошибаться — в конце концов, эта жизнь принадлежит ему меньше недели, если вообще принадлежит. По всей видимости, он просто присматривает за ней. Сохраняя тепло. Пытаясь разобраться в некоторых вещах.       Но потом улыбка Голдштейна превращается в ухмылку, и это растворяет сдержанность Гарри.       — Друзья? — повторяет он, вскидывая бровь. — Я так не думаю.       — Через небо алмазных капель росы, любовь моя, — поет Селестина, и Гарри впервые не стремится заткнуть ее. У него странное чувство, что сейчас, несмотря на переигрывание и клише, она на его стороне.       Темные глаза Голдштейна загораются злостью только на полсекунды, но Гарри улавливает это, прежде чем выражение его лица становится снисходительным, и наблюдатель в нем загорается от горячего удовлетворения. Он сможет иметь дело с этим мужчиной.       — Почему ты так жесток, Гарри? Я точно ничем тебя не обидел, — бормочет Голдштейн, звуча уязвленным. Он отходит от двери, подходит и опирается на рабочий стол, откровенно демонстрируя свою худую, одетую в черное фигуру, имея преимущество в росте. Гарри ненавидит это. Он всегда это ненавидел.       — Что ж, — вздыхает Гарри, скрестив руки на фартуке и успокаивая себя мыслью о том, что да, Голдштейн, возможно, выше на три или четыре дюйма, чем он со своими пятью футами десятью дюймами с хвостиком, но Гарри сможет его вырубить, особо не утруждаясь. — Чего ты хочешь? Я скоро закрываюсь.       Голдштейн нервно облизывает нижнюю губу. Гарри хмурится. Он заметил, что Драко делает то же самое, когда беспокоится, и по какой-то причине, которую не может объяснить — по какой-то иной причине, кроме той, что ему не нравится этот взрослый Голдштейн — его наполняет ярость, когда он видит такое выражение у этого склизкого ублюдка.       — Я всего лишь думал, что мы сможем закончить нашу беседу, — мягко говорит он, и улыбка возвращается, на этот раз немного сонная. — Я понял, что был немного… ох, пьян, и мои слова не имели смысла.       Гарри мягко фыркает.       — Нет, думаю, я понял посыл.       Голдштейн сияет.       — Так… — начинает он, пристально глядя на Гарри.       Сопротивляясь желанию застонать и провести пальцами по волосам, Гарри остается непоколебимым, скрестив руки на груди, в жесткой позе, горячо надеясь, что ноги не подогнутся; последнее, что ему нужно, это чтобы Голдштейн думал, что он какая-то девица в беде.       — Так, что? Я не устал от Драко вчера, но ты думаешь, что я устану сегодня? Мой ответ «нет», и если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты перестанешь спрашивать, — говорит он тихо.       — Люди меняются, Гарри, — бормочет Голдштейн, меняя позу так, что его дорогие ботинки хрустят деревянной стружкой; он подпрыгивает, вызывая у Гарри волну безмолвного веселья. — Знаешь, что все в Министерстве думают о Малфое? О нем и его токсичных бунтарских статьях?       Гарри хмурится, почти сбитый с толку сменой тона.       — Бунтарских? — переспрашивает он недоверчиво.       Улыбка Голдштейна на миг вспыхивает вновь.       — Да, это означает…       — Я в курсе, что это означает, — перебивает Гарри сквозь стиснутые зубы. — Я не тупой.       — Конечно нет, — Голдштейн запинается, краснея. — Но мы… ах, живем, скорее, в других мирах в эти дни, и я… я хочу, чтобы ты знал: это все правда. Тебе точно нет нужды связывать свою жизнь с кем-то вроде Малфоя.       Гарри беспорядочно выдыхает, теряя самообладание на время, которое требуется ему, чтобы потереть обеими руками волосы, откинуть голову назад, посмотреть сквозь окно в крыше на звезды и удивиться, как он — или же его другое «Я» — мог справляться с таким, ни разу не заколдовав яйца этого придурка.       — Я не связываю, Голдштейн, — говорит он наконец, опустив руки по бокам и заставив себя установить зрительный контакт. — Мне определенно не нужно твое одобрение моих жизненных решений, и я надеюсь, что единственные люди, обеспокоенные… э-э, бунтарскими статьями Драко, — это те, кому есть, что скрывать.       — Я не думаю, что это… — начинает он взволнованно с блестящими от негодования глазами.       — А я думаю, и я не настолько сумасшедший, чтобы позволить тебе изменить мое мнение, что бы ты обо мне ни думал. Не знаю, в каком мире ты жил последние тридцать лет, Энтони, но когда никто не следит за Министерством, плохие вещи могут случаться. Кто будет сторожить сторожей, и все такое, — заканчивает Гарри почти бездыханно, но он уверен, что Гермиона гордилась бы им.       — Кто будет делать что? — хмурится Голдштейн.       Гарри не может сдерживаться; он улыбается.       — Волноваться не о чем. Совет для тебя… если ты пытаешься кого-то впечатлить, вероятно, лучше не подразумевать при этом, что они тупые.       — В этом нет никакой нужды, — наконец отвечает Голдштейн после длительного молчания, и ухмылка исчезает с его лица. — Я только думал, что ты… достоин лучшего, вот и все.       Гарри фыркает.       — Разве я когда-то показывал тебе, что заинтересован в этом? — настаивает он, вдруг испугавшись, что его другое «Я» как-то это поощряло.       Между ними висит долгая тишина, в которой Селестина поет и вопит о своей потерянной любви.       — Я… ты никогда не был таким враждебным, — в конце концов бормочет Энтони.       — Значит, нет, — догадывается Гарри, его сердце бешено колотится от облегчения, настолько сильного, что это поражает. — Ты действительно ничего не понимаешь, да? — добавляет он себе под нос, зная, что та его часть, к которой он обращается, отсутствует, но ему необходимо это сделать, несмотря ни на что.       — Прошу прощения?       Гарри качает головой.       — Ничего. Я и правда должен закрываться через минуту, так что, может, пойдешь?       Голдштейн делает шаг назад, его поза жесткая, а руки сжаты в кулаки. Глаза несколько злые, когда он жестко кивает Гарри и медленно идет к двери, словно надеясь, что Гарри изменит свое решение и позовет его обратно.       — Хорошего Рождества, Гарри, — тихо говорит он, и затем дверь захлопывается.       — Блять, спасибо и на том, — бормочет Гарри, отказываясь от мыслей о дальнейшей работе над столиком сегодня и опускаясь на запасной верстак. Как бы он ни хотел надеяться, у него появляется неприятное чувство, что он увидел Энтони Голдштейна не в последний раз, но в данных обстоятельствах сойдет и временная передышка. И, по крайней мере, он — по словам Молли Уизли — агрессивно его прогнал.       Гарри кривится и чешет уши от этой мысли. Он опирается на руки и осматривает хаос мастерской, четвертую полуготовую попытку столика мистера Пеппера в окружении древесной стружки и разбросанных инструментов, коробку стеклодувного оборудования и мягкий зеленый свет медленного остывающего вокруг витой лампочки Артура огня.       И, да, он не очень-то хорош в этом. Он делает все, что в его силах, с талантом и обучением — или их отсутствием — которые у него есть, но он не был рожден для этого. Какими бы ни были его недостатки в ремесле, становится все более очевидно, что он гораздо лучше читает людей, чем остальные. Он понимает выражения и тон, мотивацию, его уровень подозрительности выше среднего, но большая часть этого вытекает из двадцати лет работы в Аврорате.       Этот Гарри, предполагает он, тот, который живет здесь, который учился изготавливать мебель, а не ловить преступников, этот Гарри — человек, которым он бы был без тренировок и опыта. Гарри задумчиво жует губу и играет со шнурками, закручивая их вокруг пальцев. Этот Гарри доверяет людям, принимает все за чистую монету. Этому Гарри было позволено оставить свое детство и войну раствориться за спиной. Этот Гарри не несет бремя прошлого на плечах, куда бы он ни пошел.       Этот Гарри настолько не обращает ни на что внимание, что не заметил, как Энтони-чертов-Голдштейн пытался заискивать перед ним бог знает сколько времени.       Этот Гарри просто есть.       Волна чего-то горячего и колючего проносится в носу, Гарри глотает холодный воздух, поглаживая колени руками и вспоминая все, что у него есть, перед лицом наступившей печали.       Хорошее здоровье.       Близкие друзья.       Трое красивых и счастливых детей — даже четверо, предполагает он, вспоминая озорную, прилипшую к Алу Роуз.       Гарри дышит. Обхватывает пальцами край рабочего стола, холодный, жесткий, грубый, и слушает, как игла отрывается от «Вейл, нимф и сквибов», и наступает тишина.       Наконец он опускается на пол и идет к красивой лампе, которая, по надежной информации от Мауры, «почти закончена». Задумчивый, он зажигает огонь и отходит назад, позволяя мягким зеленым силуэтам упасть на стены, потолок и его кожу. Он снова поражается тому, что какая-то его версия может создать что-то настолько великолепное, пока наблюдает, как полоски стекла сменяются и перетекают друг в друга, и протягивает руку, чтобы погладить изогнутую деревянную ножку, он не представляет, что можно сюда добавить, чтобы все не разрушить, и не только из-за того, что его навыки оставляют желать лучшего.       Он колеблется только секунду, прежде чем принять решение.       — Извини, приятель, — говорит он, обращаясь к своему отсутствующему второму «Я», когда тушит пламя и накладывает на лампу Дезиллюминационные чары. — Просто так нужно.       Напевая себе под нос, он ходит и выключает все огни. Затем, не видя другого разумного пути — оно наверняка будет разбито или раздавлено безумием, которое все еще является Косой аллеей — он берет лампу, надеется на лучшее и аппарирует на тротуар возле двенадцатого номера.       Он придерживает ногой и лампой входную дверь на полпути в коридор, когда Драко выходит из кухни с блокнотом в руке и пером за ухом и настойчиво спрашивает:       — Какого черта ты делаешь?       Это справедливый вопрос, предполагает Гарри. Несмотря на то, что в коридоре темно, а он хорошо владеет Дезиллюминационным заклинанием, если он может так выразиться, все еще очевидно, что Гарри пытается спрятать что-то большое. И не все так гладко, должен признать он. Он уже трижды стукнулся ногой об основание, а когда вмешательство Драко испугало его, стеклянный абажур достаточно сильно ударил его по голове.       — Ничего? — пытается он, протаскивая лампу еще на несколько футов. Если он просто дойдет до конца коврика, он сможет захлопнуть входную дверь, и он совершенно уверен, что каждый шаг этой операции пройдет куда более гладко, если ледяной ветер перестанет дуть. — Блять, ублюдок! — добавляет он, получая несколько одновременных ударов, когда тяжелая дубовая дверь выскакивает из-за его ноги и катапультирует его, лампу и половину ковра в коридор.       — Ничего, да? — повторяет Драко, вскинув бровь. — Хорошо, я дам тебе закончить твое «ничего», а потом ты можешь прийти и ничего мне об этом не рассказать. Сегодня твоя очередь готовить ужин, ты знаешь.       Когда он отворачивается, уголки его рта подергиваются, и Гарри не думает, что ему показался звук приглушенного смеха, исходящий из кухни несколько секунд спустя.       — Давай же, тяжелая зараза, — ворчит Гарри, таща лампу по коридору. Становится очевидно, что вещь, которую ранее считали хрупкой, на самом деле прочнее, чем ее создатель. Когда он наконец приносит ее в редко используемую гостиную и снимает заклинание, чтобы изучить, быстро замечает, что, в отличие от него, на лампе нет ни царапины. Он считает, что это хорошо, даже когда трет шишку на голове и тычет в быстро наливающийся синяк на левой ягодице.       Восстановив заклинание, он запирает комнату и идет в кухню, уже думая, насколько хорошо пройдет готовка. Он, безусловно, способен на это, и ему это нравится, когда он в нужном настроении, но приготовление еды для Малфоя может стать чем-то абсолютно новым для него.       Тем не менее, думает он, игнорируя случайный смешок от человека за столом и копаясь в шкафчиках, Драко готовил чили, так что ему явно недостаточно перепелиных яиц и филе миньон. На самом деле, было бы неплохо готовить для кого-то другого. Дети, за редким исключением в лице Джеймса, который переживает фазу приключений, всегда предпочитают картошку фри, а Джинни неизменно слишком уставшая, чтобы по-настоящему оценить еду.       В тот момент, когда он достает лук из шкафчика, Гарри замечает состояние своих рук и спешит помыть их горячей водой и мылом, прежде чем Драко заметит. Что-то подсказывает ему, что «это всего лишь немного древесной пыли» не пройдет в этом доме.       — Спагетти Болоньезе? — предлагает Гарри, вытирая руки мягким белым полотенцем и изучая ингредиенты.       — Не думаю, что у нас есть спагетти, — говорит Драко, не отрываясь от фотографии в его руках.       Гарри снова копается в шкафчике.       — Может, закрученные макароны Болоньезе?       Драко фыркает.       — Это будет гурманская ночь. — Он отбрасывает фотографию и берет другую, и когда Гарри смотрит поверх его плеча, он улыбается себе. — Добавь немного чесночного хлеба, и готово.       — Думаю, я с этим справлюсь, — бормочет Гарри, выбирая острый нож и начиная работу, позволяет ритму рубки и помешивания снять остатки напряжения с мышц и облегчить самые странные моменты этого дня.       За спиной Драко шуршит, строчит и бормочет себе под нос, и Гарри с меньшим удивлением, чем должно бы быть, находит эти звуки успокаивающими. Когда комната наполняется паром и пикантным ароматом соуса для пасты, Гарри вообще перестает думать и напевает, а потом и поет себе под нос.       — Через небо алмазных капель росы, любовь моя; через темный и запретный лес, любовь моя; через глубины океана и… что-то там, любовь моя, пока я не найду тебя снова, — поет он, перемешивая пасту деревянной ложкой.       — Моему отцу нужно за многое ответить, — вздыхает Драко, но Гарри игнорирует его. Ему нравится, что с ним на кухне кто-то есть, даже если это некто сварливый и о ком он не просил.       К тому времени, как он поворачивается, чтобы поставить две дымящиеся тарелки на стол, Драко уже успел заполнить всю поверхность своими каракулями, фотографиями и разными предметами. Вокруг стоят пять пустых кофейных чашек и очень длинный полосатый шарф, похожий на змею, на двух пустых стульях. Самого Фрэнка нигде не видно, но и без него за столом довольно много всего.       — Тебе нужно что-то подвинуть, — говорит Гарри, и Драко наконец поднимает глаза, моргая, словно бы его только что вывели из транса.       — Я бы сжег практически все из этого, если честно, — говорит Драко, хмурясь и беря в руки все фотографии и обрывки пергамента, позволяя Гарри поставить тарелки и достать себе стул. — В Отделе магического правопорядка все молчат. Не удивлюсь, если чертов Фицуильям запугал большинство из них.       — Замечательный человек, — предполагает Гарри, накручивая немного пасты на вилку и перенося ее себе в рот. — Никакой помощи от Аврората, да? — спрашивает он с легким любопытством.       Драко качает головой, медленно жуя.       — Нет, — наконец говорит он, — они были худшими. Кто захочет быть чертовым аврором? — Он вздыхает. Изучает свою вилку. — Вкусно, — рассеянно говорит он.       — Я… эм… задумывался об этом как-то, — говорит Гарри, чувствуя изменение в атмосфере и ощущая, что он, кажется, сказал что-то не то. — Я… неважно.       — Не глупи, конечно это важно, — резко говорит Драко, подняв глаза и встретившись взглядом с Гарри с внезапной яростью. — Я просто не знал, что ты снова об этом думал. Прошло много времени.       Гарри колеблется, пойманный тревожными серыми глазами и многолетней связью, которая, кажется, тянется и обхватывает его, будто он никуда не уходил и никогда не отпускал. Он сухо кашляет.       — Да… думаю, я просто услышал новости от Рона… — Гарри пожимает плечами. — Это не имеет значения.       — Ты невозможен, — вздыхает Драко, отталкивая стул. — Я сделаю чай, хорошо?       — Потому что это все решит, — бормочет Гарри, откидываясь назад и складывая руки.       — Ты знаешь, что так и есть, Поттер, — говорит Драко, доставая чайные принадлежности, а затем поворачивается и прислоняется к мраморной стойке. — А теперь давай, скажи это.       — Я не хочу, — раздраженно говорит Гарри.       Драко тихо вздыхает.       — Я знаю, что не хочешь, но гораздо лучше сказать это, чем нести это в себе до смерти, не так ли? — Он поворачивается, чтобы налить горячую воду. — Не говоря уже о том, что это кошмар — жить с тревогой и тому подобное, — добавляет он.       Заинтригованный и слегка негодующий, Гарри сдается. По крайней мере, они с Драко не в первый раз говорят на эту тему, и, похоже, не в последний.       — Я просто размышлял о том, правильный ли сделал выбор — не становиться аврором.       Драко дает ему горячую чашку и возвращается на свой стул, опираясь локтями на стол и держа свой чай близко к лицу.       — Правильный, Гарри.       — Но как ты можешь быть в этом уверен? — настаивает Гарри.       — Я ни в чем не могу быть уверен, — признается Драко, его серые глаза серьезны, — но я помню, как долго ты мучился из-за этого, и это имеет вес. Еще я помню, каким ты был разбитым, когда пришло то письмо из Министерства — «Мы готовы не обращать внимание на вашу травму, мистер Поттер, мы были бы рады принять вас на курсы», — презрительно декламирует Драко, крепко сжимая пальцами свою полосатую чашку. — Кем они себя возомнили, чтобы ставить тебя в такое положение?       — Я не знаю, — шепчет Гарри, напуганный мыслью, что Министерство, видимо, только из-за его имени, было готово рискнуть жизнями, нанимая человека с непредсказуемой травмой на такую опасную должность; ненависть Драко к Министерству стала понятнее. — Они должны были просто отказать.       — Гарри, это не было причиной для отказа, да? — спорит Драко. — Они просто послали свое маленькое коварное предложение без причины, и ожидали, что оно будет на твоей совести. Они плохие люди, Гарри, и ты знаешь, что я имею в виду не людей вроде Уизли и Грейнджер, а тех, кто несет ответственность — каждый из них либо невежественен, либо коррумпирован, и тебе лучше не влезать в это.       — Ты действительно винишь меня в размышлениях «а что, если…»? — спрашивает Гарри, попивая чай.       Драко вздыхает.       — Нет, конечно, нет. Думаешь, я никогда не размышлял, что было бы, не попади ты в больничное крыло той ночью?       У Гарри скручивает живот. Он долго смотрит в свою чашку, без сил поднять глаза на Драко, Драко, который здесь с ним из-за того решения. Решение, которое, если бы не Борис, никогда бы не было принято. Черт, в его голове полный беспорядок.       — М-м, — мычит Гарри. — Предполагаю, что случаются дни, когда мне кажется странным то, что я делаю. Что это немного не то, что я планировал.       Драко глухо смеется.       — Ты обожаешь свою работу, Гарри, я знаю, что это так. Я даже не помню, чтобы у меня была цель, кроме как произвести впечатление на моего отца… хотя я хотел стать шоколадной лягушкой, когда был маленьким, — добавляет он, на секунду морща нос от воспоминания.       Гарри ухмыляется.       — Уверен, из тебя вышла бы отличная лягушка.       — Заткнись, — говорит Драко, а потом слегка неожиданно ставит чашку на стол и дотрагивается до руки Гарри. Он сплетает их пальцы и пялится в стол, облизывая нижнюю губу. — Ты ведь не думаешь на самом деле, что ошибся, ведь так?       Гарри не уверен в реальности вопроса, но в любом случае отвечает:       — Нет.       — Слушай, меня не волнует, как это звучит, или сколько раз я это говорил — я едва ли не каждый день думаю о том, что случилось с тобой в Мэноре той ночью, как сильно я бы хотел быть там с тобой вместо того, чтобы находиться «в безопасности» где-то еще… — Драко делает паузу. — Как сильно я бы хотел помочь или заставить это исчезнуть. Но я не могу.       Гарри молчит, потому что слова пронизаны, пропитаны смыслом, и их острые края открывают его, говорят, что Драко на самом деле не хочет, чтобы это было правдой. С тяжестью на сердце он скользит большим пальцем по тыльной стороне ладони Драко, мягкой коже и острым костяшкам. Просто бледная сильная рука, вцепившаяся в его руку и пытающаяся удержать на плаву.       — Я знаю, — наконец говорит он, заставляя себя поднять взгляд.       У Драко светлеют глаза.       — Знание — всегда начало. — Не отпуская руку Гарри, он берет вилку и продолжает есть. — Знаешь, я думаю, что холодными они вкуснее.       Гарри фыркает.       — Не уверен, как должен это воспринять.       — Как мужчина, — советует Драко.

**~*~**

      На следующее утро Гарри просыпается со странным ощущением тяжести. Чтобы найти причину, требуется лишь мгновенное исследование затуманенными глазами: в поисках тепла Фрэнк проскользнул под простыни и одеяла и свернулся на голой груди Гарри. Глядя на открытое настежь окно, Гарри не может его винить, но он только чудом не задохнулся.       — Подвинься, — велит он, сталкивая змею.       — Я сплю, — говорит Фрэнк.       — Знаешь, Драко забудет тебя покормить, если ты задавишь меня до смерти, — сообщает Гарри, начиная немного хрипеть исключительно для эффекта.       — Какая драма, — говорит змея, раскручиваясь и поворачивая голову, чтобы показать Гарри небольшой кусок пергамента, прилепленный скотчем к его треугольной голове. — Не поддерживай это. Нет.       Моментально вспомнив Ала и его записки, Гарри подавляет грустную улыбку и тянется, чтобы аккуратно отклеить записку от головы Фрэнка.       — Извини, — говорит он, глубоко и благодарно вздыхая, когда змея полностью соскальзывает на матрас.       — Не служба доставки сообщений. Не доска для объявлений. Не доставщик липких записок!       Развеселенный, Гарри гладит блестящую голову, читая записку.       «С Сочельником, ленивый старый бездельник.       Я пошел в Забологию, чтобы поговорить с одним человеком о собаке (на самом деле, с Блейзом о твоем рождественском подарке, но Гермиона уверяет меня, что это чистый эвфемизм), и мы увидимся позже.       Передай Франкфурто мои извинения, но я действительно не знал, где еще ее приклеить.       Веди себя хорошо.       Д.»       — Я не буду вести себя хорошо, если мне захочется, — объявляет Гарри комнате.       — Ох, ты маленький бунтарь, — дерзко говорит зеркало.       — Спасибо, — польщенно отвечает он.       Он ухмыляется, размышляя о том, что масштабы и разнообразие общения в этом месте просто невероятны. С ним разговаривает не только Драко Малфой, но и незнакомцы на улице, змеи и зеркала.       — Драко извиняется за то, что заставил тебя чувствовать себя доской для объявлений, — говорит он, и Фрэнк невпечатленно двигает языком.       — Беспечный идиот, — жалуется он, исчезая под простынями.       Гарри наблюдает за ним, наполовину позабавленный и наполовину сбитый с толку, и что-то в этом любопытном сочетании чувств напоминает ему о его детях, о голубых волосах Джеймса и о настойчивом стремлении Ала, чтобы его еда лежала на тарелке раздельно, а также желании Лили искупать кота Фрэнка. Гарри бьет рукой по подушке поворачивается на бок, закрывая глаза, отгораживаясь от мира и позволяя себе скучать по ним.       Сочельник, думает он, ощущая на ладони острые края записки Драко. Они с Джинни всегда делали его особенным для детей — она хотела показать им рождественские традиции, на которых выросла, а Гарри желал подарить им ощущение безопасности и заботу, которых у него не было. И это работало; к тому времени как родился Ал, эти уютные яркие праздники заменили в сознании Гарри годы холодных отмечаний Рождества у Дурслей и один унылый год, проведенный в бегах с Гермионой.       К тому времени как родилась Лили, семейные традиции прочно укоренились. Чашка чая, оставленная для Санты (потому что, по словам Джеймса, взрослые всегда пьют чай), и пастернак для оленя (потому что, как позже заметил Ал, им может быть плохо от моркови), и настояние на том, чтобы бодрствовать до полуночи, несмотря на то, что ни у кого, за исключением Джеймса, вооруженного кофеином и сахаром, это не получалось.       Он улыбается воспоминаниям, вжимая горящие глаза в подушку, потому что чувствует себя тупым, хотя здесь нет никого, кто осудил бы его за проявление эмоций. Его дети не здесь, но с ними все в порядке, Борис заверил его, и пусть он уверен, что Борис хитрый старый обманщик, в этом Гарри ему верит. Но даже если это так…       …они не здесь. Или он не там. Не имеет значения.       Он должен был заворачивать последние подарки с Джинни и вести детей в Нору на ужин, спотыкаясь о мебель, животных и разных Уизли. Вместо этого он… да, он все еще в кровати в четверть одиннадцатого, судя по медным часам, и у него нет никаких планов, кроме как вести себя хорошо.       Завтра в Малфой-Мэноре будет блестящая причудливая феерия неловкости. О, замечательно.       Гарри мысленно бьет себя и встает с кровати, потягиваясь и глядя сквозь окно на падающий снег. Вздыхает. Все будет хорошо. Будет.       В поисках утешения он проходит в ванную и включает настолько горячий душ, насколько может выдержать, позволяя почти обжигающей воде литься по телу и желая, чтобы она унесла его печаль. Он промакивает волосы и выходит из душевой, задыхаясь и моргая сквозь мокрую челку, осматривая свою роскошную ванную. Ту, что он делит с Драко Малфоем, который проникает в его вены и путает все, что есть у него внутри.       Он пялится в никуда, позволяя каплям горячей чистой воды стекать по горлу. Красиво. Чисто, блестяще и, может быть, пусто.

**~*~**

      Гарри не уверен, который час, когда он слышит, как Драко входит на кухню через камин. За окном темно, и он лежал без действий, в позе морской звезды на кровати так долго, что почти забыл о бегущем времени. Он бродил по дому, листал альбомы, копался в ящиках и порхал по кладовой, поедая продукты из упаковок, но не мог избавиться от охватившего его тяжелого пустого недуга.       Теперь он плюхается здесь, невидяще глядя на темный потолок и рассеянно поглаживая ту часть Фрэнка, которая скользит под его пальцами, пока змея лениво исследует скомканные простыни.       Температура в спальне, судя по его босым ступням и пальцам, едва ли выше нуля, но он не может заставить себя сделать что-то, чтобы это изменить. Он вздыхает.       — Он близко, — сообщает Фрэнк откуда-то близко от уха Гарри.       — Я знаю, — отвечает он, слушая шипение чайника и стук ботинок Драко по полу кухни.       — Как и мое смертельное возмездие, — продолжает змея, и эта бессмысленная угроза вызывает у Гарри усталую улыбку.       Шаги Драко по ступеням легкие и быстрые.       — Чертов паук, держись своей стороны лестницы!       Через несколько секунд он резко открывает дверь и наполняет спальню достаточным для того, чтобы Гарри съежился, количеством света с лестничной площадки.       — Это точно было обязательно? — настойчиво и с раздражением спрашивает он, прикрыв глаза рукой и отталкивая Фрэнка, который говорит ему пару ругательств на парселтанге, прежде чем снова исчезнуть под простынями.       — Что с тобой? Ты болен? — Драко хмурится.       — Нет, — признается Гарри, а затем замолкает, не найдя слов, чтобы описать свое настроение.       Драко входит в комнату, зажигая лампы и принося за собой запах зимы и улицы, который не спутать ни с чем. Он стоит в футе от кровати, прямо глядя на Гарри. Длинное коричнево-желтое пальто расстегнуто, надетое поверх узких выцветших джинсов и дорогого свитера, а длинный шарф с разноцветными полосками дважды обмотан вокруг шеи и спускается практически до колен. Светлые волосы растрепаны ветром и лезут в глаза, наполовину скрывая раздраженный взгляд, который не дает Гарри сдвинуться с места.       — Тогда почему ты еще не готов? — настаивает Драко, с неодобрением осматривая прикид Гарри. — Уже почти восемь!       — Готов к чему? — ворчит Гарри, приподнимаясь на локтях. Голова кружится, когда он пытается подняться, и, прикрыв один глаз, он поворачивается, чтобы посмотреть, как Драко подходит к стене со шкафами и распахивает каждую дверь на своем пути.       — Ты забавный, — бормочет Драко, залезая в шкаф и начиная в нем рыться. — Ты очень, очень забавный, Гарри Поттер. Но если мы опоздаем из-за тебя, мне придется слегка тебя проклясть.       — Не думаю, что мне это понравится, — рассеянно говорит Гарри, потягиваясь, а затем снова падая на кровать в позу морской звезды, размышляя, чью вечеринку или прием он должен посетить этой ночью. Как бы там ни было, высока вероятность того, что ему придется надеть что-то неудобное, а еще там будут незнакомцы, которые на деле таковыми не являются.       — Тогда веди себя соответствующе, — наставляет Драко, бросая несколько тяжелых вещей на кровать и возвращаясь к ряду шкафов, стуча пальцами по каждому в ритм, мягко двигая губами и прикрыв глаза. Обычный наблюдатель подумал бы, что он колдует, но Гарри знает лучше. Знает, что некоторые вещи, которые выглядят странно, могут быть не менее важными, чем магия.       — Я и веду, — бурчит он, неохотно нарушая тишину.       Драко останавливается, смотрит в окно, и стучит пальцами себе по бокам: один, два, три, четыре, пять раз. Он поворачивается, его глаза ясные.       — Поторопись и одевайся, или все самое лучшее разберут!       — Что?       Выражение лица Драко — чистая злоба.       — Тех, у кого безумные истории! — Он пересекает комнату, наклоняется, чтобы подарить Гарри холодный поцелуй со вкусом мяты, и выходит из комнаты. — Давай же!       Гарри недоуменно наблюдает за ним, а затем поворачивается, чтобы посмотреть на груду одежды рядом. Он хмурится и садится, поднимая руку, чтобы потереть губы, которые все еще немного покалывает.       — Удивительно, — мягко говорит он, беря в руки длинное черное вязаное пальто в маленькую зеленую крапинку, толстый тяжелый свитер, две пары носков и массивные кожаные ботинки, выглядящие так, словно на их завязывание нужно потратить несколько часов.       — Что думаешь, Франкфурто? — спрашивает он. — О произошедшем, если ты не понял.       — Отличная вещь, чтобы на ней спать, — говорит он, вылезая из-под простыней и скользя на темно-синий свитер.       — Так или иначе, думаю, это доставит мне еще больше проблем, — вздыхает Гарри, стряхивая змею со свитера и натягивая его через голову. Он надевает носки, скользит ногами в ботинки и смотрит на них секунду или две, прежде чем достать палочку и завязать их, по крайней мере, крепко, а не аккуратно. Когда он надевает пальто, которое идеально ему подходит, он обнаруживает шарф с бахромой кобальтового цвета на дне кучи и также его надевает.       Когда он осматривает себя в зеркало, тот факт, что он выглядит, другого слова не найти, гармонично, почти сводит на нет пугающее осознание того, что его только что одел Драко Малфой. Снова. И он не понимает, почему ждет неприятностей.       — Гарри! Черт возьми, ты там вяжешь? Доишь корову? Рожаешь?       — Все вышеперечисленное, — отвечает Гарри, уклоняясь от паука над лестницей и выбегая в прихожую.       — Наконец-то, — вздыхает Драко, глядя на него от двери, и хотя он стучит ногой по полу от нетерпения, его губы медленно растягиваются в улыбке, что вызывает у Гарри желание поцеловать его. Огромное, огромное желание. С перехваченным дыханием, он сокращает расстояние между ними тремя длинными шагами, обхватывает руками обтянутые кожей плечи Драко, наклоняется, закрывает глаза и тянется к этому мягкому, острому, насмешливому рту — он не знает, зачем, но все равно это делает.       После первого болезненно нежного касания губ, руки Драко проникают под пальто Гарри и обвивают его бедра. В ужасе, Гарри прижимается еще ближе, но Драко отталкивает его, издавая мягкий смешок.       — Я так не думаю. У нас есть дела, — упрекает он, хватая Гарри за руку и таща его в ночь.

**~*~**

      Улицы блестящие, сверкающие и хрусткие под ногами, когда они углубляются в Лондон, и воздух, проникающий в легкие, почти болезненно холодный, но Гарри смакует его, вдыхая и выпуская в темноту белый пар. Когда они попадают в квартал маглов, редко встречающиеся машины образуют на дорогах слякоть, и Драко с восторгом указывает на худшие из уличных украшений.       Он хочет спросить, куда они идут, но с некоторым усилием сдерживает свое любопытство, кипящее почти на поверхности, и вместо этого наслаждается путешествием, возможностью и временем прогуляться куда-то, неважно, куда. И думает о поцелуе с Драко. Или не совсем поцелуе с Драко, предполагает он. Он точно не уверен, что произошло, но что бы это ни было, оно поселилось у него в животе и начало извиваться, как какое-то существо.       — Этот снег не такой холодный, знаешь, — неопределенно говорит он, пробегая пальцами по белоснежному подоконнику магазина.       — Снег не холодный? — смеется Драко, толкая Гарри локтем. — Это открытие.       — Нет, правда, — настаивает Гарри, поворачиваясь, чтобы показать полную снега ладонь. — Смотри, этот…       — Милый и теплый? Разумеется, — соглашается Драко, выхватывая снег и запихивая его Гарри за шиворот.       — Блять, ненавижу тебя, — ворчит Гарри, дрожа и пытаясь стряхнуть все еще холодный комок, когда они переходят тихую боковую дорогу и попадают на площадь, на которой стоит огромная, ярко освещенная рождественская елка.       — Я знаю, — говорит Драко с легкой улыбкой, — и прекрати ругаться — у этой девочки уши, как у летучей мыши.       — У какой девочки?       Драко показывает на площадь, где стоят закутанные в пальто, шарфы и перчатки Джинни, Блейз и Маура. Гарри ухмыляется, искренне довольный встречей с ними тремя, хотя все еще не понимает, что происходит.       — Вы опоздали! — кричит Джинни, заметив их. Драко смотрит на Гарри.       — Извини, — говорит Гарри, когда они подходят ближе. — Думаю, это моя вина.       — С ним было сложно.       — Со мной было сложно, — признает Гарри.       Джинни улыбается.       — Не только с тобой. Кое-кто должен был остаться с бабушкой этой ночью, — мрачно говорит она, глядя на своего мужа, — но она обвела папу вокруг своего маленького пальчика.       — Ох, Мора-Федора, — с притворным шоком говорит Гарри.       Маура смотрит на него, в больших темных глазах недоумение.       — Что такое федора?       — Это такая шляпа, — говорит Драко, беря ее бело-красную шапку с помпоном и крутя ее в руке. — Как эта, видишь? — он достает палочку, концентрируется, а затем шапка превращается в красивую миниатюрную федору. Впечатленный, Гарри надеется, что сможет попросить Драко сделать для него маленький столик; в быту он, определенно, эксперт в трансфигурации.       Драко возвращает шляпку Мауре, и она с удовольствием надевает ее на свои непослушные кудри.       — Как Инди! — говорит она, сияя.       — Кто? — интересуется Драко, мягко хмурясь. Блейз смеется, и снова звук выглядит слишком громким и веселым для ситуации.       — Из движущихся картинок дяди Рона, — объясняет она, напевая смутно знакомую мелодию и выглядя раздраженной глупостью взрослых.       Гарри ухмыляется.       — Забудь, Драко, — бормочет он и обменивается понимающим взглядом с Джинни, который греет его грудь и бьет в извивающееся существо в животе.       — Хорошо. Они уже тут? — спрашивает он, пытаясь заглянуть за огромную рождественскую елку.       — Да, следовательно, вы опоздали, — говорит Джинни, добродушно закатывая глаза.       — Прекрасный куриный суп в этом году, — вставляет Блейз, потирая руки в огромных перчатках. — Сэндвичи тоже, но не сравнить с супом. — Он ухмыляется, и его зубы блестят в темноте.       — Ты ужасен, — вздыхает Джинни. — Этот суп не для тебя. Ты что, нуждающийся?       — Я мог бы, — возражает Блейз, умоляюще глядя на Гарри. К сожалению, Гарри не может его поддержать, потому что по-прежнему не понимает, о чем они говорят.       — Ты определенно не голодаешь, — смеется Джинни, толкая мужа в живот, и Гарри согласен с этим; он определенно не толстый, но явно не пропускает приемы пищи.       — Не понимаю, почему ты так беспокоишься, — вздыхает Драко. — Блейз, пробующий суп, такая же традиция, как и старик, флиртующий с Джиневрой, и Гарри, падающий на лед, и кто угодно, у кого заканчиваются носки.       — Хорошо сказано, дружище, — Блейз поправляет шляпу дочери и сияет, глядя на Драко. — Человек со здоровым уважением к традициям мне по душе. Может, нам уже пора вникнуть в дело?       Когда пазлы начинают складываться, сердце Гарри ускоряется, и изумление не дает ему сдержать улыбку, так что теперь это полноценная ухмылка, которая принимает приглашение Блейза.       — Сделаем это.

**~*~**

      — Здравствуйте, Драко! Гарри, рада видеть вас снова! А это кто? — спрашивает низкая женщина средних лет с рыжевато-каштановыми волосами в вязаной шапке с двумя концами, делающей ее похожей на слизня. Она сжимает планшет и стоит рядом с открытой задней дверью фургона.       — Здравствуйте, Джулия, — говорит Драко и указывает на Мауру, которая сбежала от родителей и приклеилась к Гарри: — Это наша племянница, Маура… которой стоило бы вести себя получше, ведь ей давно пора в кровать.       — Рада познакомиться с тобой, Маура, — говорит женщина по имени Джулия, протягивая руку для вполне серьезного рукопожатия. — Мне нравится твоя шляпа.       Маура улыбается, но ничего не говорит, неожиданно засмущавшаяся, когда пожимает руку Джулии.       — Где мы нужны, Джулс? — настойчиво спрашивает Блейз, появляясь за их спинами с Джинни.       Она с поджатыми губами смотрит на свой планшет.       — Вы можете начать с Кинг Стрит, потом Ламберт, затем…       Ее голос растворяется, когда Гарри улавливает другой разговор. Краем глаза он видит высокого мужчину с планшетом и молодую женщину со светлыми кудрями и озабоченным лицом.       — Не волнуйся, Шейла, ты будешь не одна. Мы поставим тебя с кем-то более опытным, — объясняет мужчина. — Сначала нужно сказать им, что ближайший приют открыт, объяснить направление к нему и так далее. Но некоторые из них не хотят переезжать, поэтому у нас есть уходовые наборы. Еда, носки, белье, туалетные принадлежности и все в таком духе.       — Они не хотят переезжать? — спрашивает Шейла, грызя ногти.       Гарри сочувственно кусает губы, размышляя о том же.       — Люди растут, привыкая к вещам, которые долго их окружают, — мягко говорит мужчина. — Думаю, ты можешь представить желание удержать что-то… даже если это вход в магазин в декабре.       Гарри считает, что может, но он не слышит реакцию Шейлы, потому что Маура тянет его за руку, а Джулия-с-шапкой-слизняком протягивает ему большую холщовую сумку, которую он и берет. Оглянувшись, Гарри замечает, что Драко держит такую же, а Маура, несмотря на застенчивость, просит себе тоже и настаивает, что она достаточно сильная, чтобы ее удержать.       А потом Блейз выводит их с площади, демонстрируя грубый жест мужчине с планшетом, который кричит им вслед, напоминая, что «суп для клиентов, Забини!», и Гарри оборачивается, когда они сворачивают за угол, смотрит на Шейлу, его невинного товарища в кормлении бездомных, и надеется, что они оба будут в порядке. Он надеется, что у нее есть кто-то, кто будет присматривать за ней, как есть у него и Мауры. Кто-то устрашающий, как Блейз, умный, как Драко, и жесткий, как Джинни. Приятно не нуждаться в присмотре, но иметь рядом тех, кто может и будет.       — Давай, Маура, — зовет Джинни. — Ты не умрешь, если проведешь время со своими реальными родителями.       Гарри отпускает ее, машет в ответ, и ускоряется, чтобы идти вровень с Драко, который шагает по грязному снегу; сбоку у него болтается сумка, а кожаный плащ развевается за спиной.       — Налево или направо? — спрашивает он через плечо.       — Эм… налево, — отвечает Гарри, и Драко переходит на правую сторону дороги, оставляя его не совсем в одиночестве.       Глубоко вздыхая, Гарри медленно осматривает улицу. Оранжевые фонари не особо помогают смягчить темноту, только заставляют снег, машины и витрины казаться грустнее и грязнее, чем они есть на самом деле. Он идет медленно, пиная слякоть, проходя мимо стольких заколоченных окон, сколько никогда прежде не видел, но вскоре останавливается и смотрит на тощую молодую женщину, которая завернулась в спальный мешок и скрутилась калачиком в дверном проеме с ободранной кошкой на коленях и натянутой на темные волосы шапкой. Она не спит, но не замечает Гарри, пока он не заговаривает.       — Прошу прощения? — шепчет он. Кашляет.       Ее голова поднимается, и она прицельно на него смотрит.       — Что? — рявкает она, хватая свою кошку грязными пальцами. — Я не перееду! Я столько раз вам говорила, я не перееду!       — Нет, я… — Гарри вскидывает руку. — Сколько?       — Свиньи, — шепчет она с бегающими в поисках глазами. — Ебаные свиньи. Пытаетесь забрать моего малыша. — Она прижимает кошку к груди, и та мягко мурлычет.       — Я не… из полиции, — говорит Гарри, опускаясь до уровня ее глаз и стоя на коленях в снегу, игнорируя ледяную воду, которая пропитывает джинсы и сумку, попадая на один из свертков. — Я просто… принес вам кое-что… немного еды и вещей. Сегодня Сочельник.       — Правда? — хрипит она, взгляд на мгновение приковывается к его глазам, а затем к завернутому в коричневую бумагу свертку.       — Да. — Гарри тяжело сглатывает. — Там нет ничего плохого, обещаю.       Все еще крепко держа кота в одной руке, она берет сверток, кладя его себе на колени.       — Здесь есть что-то для Чарли?       Гарри опускает руки на колени.       — В супе есть цыпленок, а в сэндвичах, думаю, немного ветчины… ему может это понравиться. У моей… моей дочери есть кот, и он обожает ветчину, — говорит он с тяжестью в груди.       Девушка кивает, а кот медленно поворачивает голову и пялится на него, шевеля ушами — одним черным, другим белым.       — Вы ему нравитесь, — бормочет она. — У вас красивые глаза.       — Спасибо, — улыбается Гарри.       — Гарри? — голос Драко разрезает хрустящий ночной воздух, и он оборачивается.       — Мне нужно идти. В коробке есть адрес, если вы измените решение. — Он автоматически желает счастливого Рождества и поднимается, стряхивая кусочки льда с одежды. — Берегите себя.       Когда он уходит по улице от нее, чувствуя, что с ним случилось что-то особенное, ему не кажется, что он слышал слабое хриплое мяуканье и тихое «Спасибо».

**~*~**

      К тому времени как он нашел Драко, помог разобраться в небольшом кризисе и раздал пакеты с едой бездомным (очень длинной) Кинг Стрит, Гарри чувствует себя более приземленным. Каждое взаимодействие отличается — некоторые хотят поговорить, некоторые выглядят злыми и оскорбленными его визитом, но все равно берут еду, а другие — такими маленькими и уязвимыми, что Гарри хочет забыть об этом абсолютно бесполезном занятии и избавить их от нужды взмахом волшебной палочки.       Неважно, сколько раз он напоминает себе, что это так не работает, чувство остается.       Он вздыхает и наблюдает, как Драко подходит к пожилой женщине с набором старых грязных пластиковых пакетов. Отвернувшись, он идет вверх по Ламберт Лейн по краю тротуара, избегая слякоти, которая теперь расползается по джинсам и пытается соединиться с влажными пятнами на коленях.       Он замечает старика, свернувшегося в дверном проеме овощной лавки, и идет к нему через снег, крепко держа сумку и пытаясь выискать лицо между огромной плоской кепкой и густой бородой.       — Здравствуйте, — мягко говорит он, поправляя пальто и присаживаясь возле ступеньки.       — Здравствуй, парень, — говорит бородатый мужчина, и Гарри выпускает сумку, чтобы закрыть лицо и громко застонать.       — Существует ли место, где тебя нет? — бормочет он.       Старик смеется.       — О, да. И множество тех, где бы я хотел оказаться вместо этого, поверь, — говорит он, скрипя клеенчатым плащом. — Отличная работа.       — Какая именно?       — Это не относится к делу, — говорит Борис. — Где мой суп?       Гарри вскидывает бровь.       — Тебе не положено. Ты не настоящий бездомный.       — Я старик. Я хочу обменять его на информацию, — предлагает он, ухмыляясь сквозь просвет в бороде.       Гарри колеблется, но только несколько секунд.       — Хорошо. — Он роется в сумке и протягивает Борису упаковку горячего супа. Информация, раздумывает он. Информация. Проблема в том, что он хочет спросить многое, но не знает, какие ответы важны, а какие нет. — Почему мы здесь? — выпаливает он в итоге.       — Чтобы ответить на этот вопрос, нужен кто-то важнее меня, — советует Борис, хлебая суп.       Гарри закатывает глаза.       — Здесь, — подчеркивает он, указывая на стремительный размах Ламберт Лейн, силуэт Драко ниже по дороге и едва различимые фигуры Джинни и Блейза, несущего Мауру на плечах, у подножья холма. — Делаем это. В Сочельник… Драко… — он замолкает.       — У тебя странные вопросы, парень, вот, возьми, — говорит Борис, залезая рукой в карман за куском пергамента. — Ты делал это многие годы, судя по тому, что тут написано. Твоя идея, кажется… как думаешь, зачем это было? — Он поднимает взгляд, молочные глаза смотрят на Гарри с искренним любопытством.       — Потому что… — Гарри хмурится и держится одной рукой за стену для равновесия, скользя пальцами по заледеневшим кирпичам. — Потому что я не хотел, чтобы моя жизнь была пустой, — говорит он, качая головой и улыбаясь. Он смотрит вниз и слушает неожиданный, но прекрасный звук смеха Драко вдалеке. — Почему ты здесь?       — Потому что я знал, что здесь будешь ты, — говорит Борис. — И я видел, что ты выпустил красные искры.       — Забавно, — бормочет Гарри, не упуская из виду подергивание щетинистых бровей. — Все тут — комики. — Он делает паузу, хмурясь, когда в голове возникают странные маленькие связи. — Моя нога пострадала от заклинания, потому что Драко не было в Малфой-Мэноре той ночью… да? — Борис не отвечает, но Гарри продолжает, наклонившись и чувствуя, как холодный ветер ерошит его волосы. — Фред Уизли выжил, потому что он был где-то? Он был на битве?       Борис тоскливо смотрит на пустую пачку от супа.       — Слишком много информации для такого маленького количества супа.       — Больше не получишь, — говорит Гарри. — Можешь взять сэндвич. Или хорошую пару носков.       — Забудь, — вздыхает Борис, с кряхтением наклоняясь и встречаясь с глазами Гарри. — Ответ на твой вопрос «да», парень, но это последнее, что ты от меня узнаешь. Я навлеку на себя беду. Кроме того, думаю, ты узнаешь больше о своем мистере Малфое, если будешь с ним и перестанешь копаться в прошлом, ища ответы на вопросы, которые больше не имеют значение.       Гарри шумно выдыхает.       — Хорошо… хорошо. — Он кивает. — Но… еще кое-что — пожалуйста, — просит он, заглядывая в лицо старику. — Ты больше не сможешь меня удивить. Остальные — остальные умершие — все еще мертвы? — наконец спрашивает он, не уверенный, на что надеется.       — Да, парень, — просто говорит Борис, и Гарри закрывает глаза.       — С кем ты разговариваешь? — зовет Драко.       Гарри поднимается на ноги и оборачивается. Шарф Драко почти волочится по земле, а его волосы везде.       — Просто… — он поворачивается, чтобы посмотреть на Бориса, но дверной проем пуст. — Ни с кем.       — Дядя Гарри! — слышится, на удивление, громкий голос. — У тебя еще остались коробки?       — Думаю, твои услуги требуются в другом месте, — улыбается Драко. Уличные фонари отбрасывают причудливые тени на его бледную кожу и светлые волосы, а также на прилипшие к пальто снежинки; эффект настолько поразителен, что Гарри приходится отвести взгляд.       — Верно. — Он пялится на слякоть на дороге, чувствуя себя полным идиотом, ощущение, которое становится слишком знакомым.       — Надо найти твоих родителей, — говорит Драко, ухмыляясь, когда начинает идти вниз по склону.       — Я раздала все коробки, — сообщает Маура и появляется в поле зрения, ее федора наклонена под немыслимым углом. — И мама просила узнать, упал ли ты. Так что?       — Еще нет, — говорит Гарри, делая мысленную пометку напустить на Джинни Жалящее заклинание при первой же возможности, и сразу же начинает нервничать о легкости своих чувств к ней. Извивающееся существо яростно дергается, и он заставляет себя игнорировать это. — Могу поделиться коробками, если хочешь, — предлагает он.       — Папа говорит, что на это всегда есть время, — услужливо говорит Маура, беря его за руку и таща по улице.       — Это успокаивает, — вздыхает Гарри, оценивая уклон Ламберт Лейн перед собой и решая, что сейчас отличное время, чтобы остаться в вертикальном положении. Если это возможно.       И он прекрасно понимает, что остаться на ногах — не самая большая его проблема сейчас. Дело в том, что если бы подобное произошло в его обычной среде, в привычном ему мире, у него были бы люди, с которыми можно было бы поговорить, поделиться идеями, люди, которые сказали бы ему, сходит ли он с ума. У него были бы Гермиона и Рон, которые не считали бы нормальным, что он фактически замужем за Драко Малфоем. Здесь у него есть загадочный старик, который появляется всякий раз, когда ему чертовски хорошо, и маленькая девочка в шляпе Индианы Джонса.       Гарри смотрит на нее. Она идет рядом с ним, яркими глазами выискивая нуждающихся и не демонстрируя никаких признаков усталости, хотя уже почти одиннадцать.       — Маура?       — М?       Гарри колеблется. К черту.       — Ты знаешь, как я… точнее, дядя Гарри, любит дядю Драко… как твоя мама любит папу?       Она задумчиво хмурится.       — Да.       — Видишь ли, там, откуда я пришел… я любил только женщину. И да, это не значит, что он мне не нравится, но это все очень странно, — бормочет он, вдруг снова чувствуя себя глупо.       Маура вздыхает.       — Я ничем тебе не помогу.       — Извини, — говорит Гарри, сжимая ее руку. — Это не твоя забота. Мне просто не с кем поговорить.       — Я не об этом, — говорит она, глядя на него и морща веснушчатый нос. — Просто… я думаю, мальчишки мерзкие. — Она пожимает плечами. — Без обид.       Гарри смеется.       — Ничего. Тогда, полагаю, я сам по себе.       Не сказать, что он нашел одобрение в ее словах, но теперь он полагает, что ему просто нужно смириться с этим — и раздать суп.

**~*~**

      Следующий час пролетает в безумной активности, и Гарри вовсе не замечает, насколько ему холодно, даже после неизбежного падения, произошедшего из-за сочетания темпераментной ноги и льда, что вызывает у Джинни неконтролируемый смех, длящийся до тех пор, пока Гарри не вынимает палочку и не заставляет ее упасть на лед рядом с собой.       Маура, решительно держащаяся отца, драматично задыхается, но Блейз ухает от смеха добрую минуту, прежде чем поднимает Джинни на ноги и сильно ее обнимает.       — Я люблю тебя, правда, но ты определенно заслужила, — говорит он, и она делает надутый вид, стряхивая снег с пальто.       — Давай, прыгун, — вздыхает Драко, протягивая руку Гарри, который все еще сидит на холодной земле, глядя на свою не-жену и ее семью. Он позволяет Драко крепко схватить себя за руку и поднять на ноги, и это награждается маленькой скрытой улыбкой, которая убирает все усталое раздражение. Гарри улыбается в ответ, и извивающееся существо одобрительно машет рукой.       Наконец они возвращаются в сквер, чтобы получить, каждый в свою очередь, яростные объятия от Джулии в шапке-слизне, и чтобы дать обещания на следующий год или, быть может, дольше, прежде чем исчезнуть в ночи — Джинни, Блейз и Маура идут в одном направлении, а они с Драко — в другом. Когда они пересекают сквер, он видит Шейлу, стоящую на остановке и дышащую на пальцы, чтобы согреться; она выглядит так, словно разделяет чувства Гарри, грустно, смиренно и возвышенно. Он машет ей, а она улыбается и машет в ответ.       Снег падает густо, и, несмотря на усталость и пробирающий до костей мороз, Гарри пробует его на вкус, отклоняя голову и ловя снежинки языком. Драко медленно идет рядом по бордюру, уткнувшись носом в шарф и раскинув руки, как чересчур одетый канатоходец. Гарри сохраняет этот образ в голове, боясь, что если он заговорит с Драко, тот снова найдет себя.       В конце концов, Драко нарушает тишину.       — Знаешь, когда ты впервые заставил меня это сделать, я думал, что ты сошел с ума. Но в хороших поступках что-то есть, что-то теплое и светящееся, — говорит он, не глядя на Гарри. — Это значит, что я могу творить столько зла, сколько захочу, остаток года.       Гарри ничего не отвечает, глядя на него, но изящное лицо непроницаемо. По крайней мере, до того момента, как один из уголков рта дрожит, и Гарри фыркает, пряча руки в карманах, чтобы остановить себя и не толкнуть Драко на пустую слякотную дорогу.       — Иногда я не знаю, что с тобой делать, — признается Гарри, дрожа и набирая темп, когда они наконец сворачивают на площадь Гриммо.       Драко смеется.       — Впечатляет после всех этих лет, не так ли?       Гарри предполагает, что так и есть. Он дает еще одной снежинке раствориться на языке и вдыхает колючий зимний воздух, позволяя ему холодить нос и горло и улавливая звон церковных колоколов вдалеке.       — Послушай, — бормочет он, останавливаясь. — Полночь.       Драко тоже замирает, поворачивается на середину пустой блестящей улицы, чтобы посмотреть на Гарри.       — Да. Мы много сделали этой ночью.       — Мы оказали дополнительную помощь, — говорит Гарри, слова выскальзывают изо рта без раздумий, потому что все, о чем он может думать, это тепло в глазах Драко, снежинки, пристающие к концам его светлых волос, румянец от холода на его коже, и то, как близко они друг к другу стоят. Последний звон колокола задерживается в воздухе, и Гарри наводняют воспоминания, которые болят, размножаются и окутывают его, заставляя прочувствовать момент и задохнуться от этого человека, который является намного большим, чем он думал.       — Знаю, о чем ты думаешь, — бормочет Драко настолько близко, что его дыхание согревает губы Гарри, настолько близко, что Гарри может рассмотреть каждую деталь идеальной снежинки, приклеившейся к его левой брови.       — Очень в этом сомневаюсь, — говорит Гарри, испытывая желание рассмеяться.       — Боюсь, я слишком хорошо тебя знаю. У тебя праздничное, сентиментальное и ностальгическое выражение лица, — вздыхает Драко. — Давай, — он делает шаг назад, — пойдем греться.       Гарри сглатывает, чувствуя себя пойманным. Что бы это ни было и что бы это ни значило, он у него есть, и он должен… что-то сделать. Он должен начать свой путь по непротоптанной дороге.       — Драко, — шепчет он, а затем опускает остаток предложения, когда подходит, зарывается обеими руками в волосы Драко и крепко его целует, не думая о причине, по которой он не должен. Когда их холодные губы соединяются, удивление Драко сменяется наслаждением, его улыбка мягко изгибается у рта Гарри, он заглушает тихий вздох и хватается за Гарри, прижимая их друг к другу, пока снег продолжает падать на их кожу.       Гарри в свободном полете, он просто держится и скользит языком по языку Драко, невероятно горячему и каким-то образом затягивающему во что-то ужасающе новое. Единственное слово, которое он может вспомнить, — да, и оно эхом разносится в голове, когда он целует Драко, пока жгучий холод не превращается в далекое воспоминание.       — Признаюсь, я не знал, что ты собираешься это сделать, — бормочет Драко, наконец отстраняясь и восстанавливая холод, уткнувшись замерзшим носом в шею Гарри. — Это было новое пальто? Мне идет снег? Или альтруизм делает тебя взбудораженным?       Гарри усмехается, немного восстанавливая равновесие. Немного, но достаточно, чтобы удержаться в вертикальном положении еще несколько минут.       — Заткнись, Драко. И с Рождеством.