Turn

      Гарри кажется, что сейчас на кухне Норы тише, чем когда-либо. У него была возможность наблюдать так много болезненных сцен утешения здесь во время войны, но эта тишина отличается; она окутывает четверых сидящих за столом людей так тяжело, что Гарри еле дышит.       Джинни рядом с ним кусает губу, ее тревожный взгляд мечется между родителями. Он не может избавиться от вины за то, что позволил ей взять на себя почти весь разговор, но судя по одинаковым шокированным выражениям лиц Молли и Артура, он понимает, что они приняли верное решение. Джинни дипломатична, проницательна и внимательна, когда дело касается эмоций, а он… в общем… нет.       Хотя он развил в себе талант к пониманию выражений за эти годы и прекрасно понимает, что Уизли удивлены и огорчены этой новостью, у него нет идей, какие слова — если они вообще есть — могут помочь. Оба лица побледнели и посмурнели, выглядя старше, чем обычно, и пусть он знает, что некоторая часть напряжения вызвана двоюродной бабушкой Милдред и ее диковинными требованиями, это знание не смягчает его раскаяние. Они вернулись домой всего несколько дней назад. Гарри хотел позволить им подольше отдохнуть от возвращения старой летучей мыши, как ее зовет Молли, на ноги, но Джинни каким-то образом смогла уговорить его «покончить с этим»; она отправила Лили к Рону и Гермионе и время от времени сжимала его руку, пока они шли по извилистой тропе к Норе, будто пытаясь убедить его, что все будет хорошо.       Так он и обнаружил, что сидит за кухонным столом Молли холодным вечером в середине января и ждет, когда кто-нибудь, черт побери, заговорит. Для того, чтобы «покончить с этим», нужно многое сказать, мятежно думает он, пялясь в свою пустую чашку кофе, но начинает чувствовать, будто может просидеть тут до следующего месяца, ожидая, пока Молли перестанет смотреть на них полными слез глазами и наконец найдет нужные слова. Сейчас подойдут любые слова; лучше бы на него накричали и выгнали из дома метлой, чем вынести еще минуту этого…       — Ох, Джинни, — наконец шепчет она, переполняясь слезами, когда смотрит на дочь. — Ох, Джинни, вы не можете развестись. Вы не можете… — Ее голос ломается, и она в отчаянии смотрит на мужа.       Артур кашляет и пытается собраться.       — Вы это обдумали? — через силу спрашивает он, утешающе обнимая Молли за плечи. Он умоляюще смотрит на Гарри.       — Мы много думали, — уверяет Гарри, его голос хрипит. — И много разговаривали. Это будет лучше всего для нас. И для детей.       — Ох! — кричит Молли, поднося морщинистую руку ко рту. — Они всего лишь малыши. Они об этом знают?       — Они достаточно выросли, мама, — говорит Джинни, беря мать за руку и слабо улыбаясь ей, и это рвет сердце Гарри. — Они понимают, что для нас с Гарри лучше разойтись.       — Как такое возможно? — настаивает Молли, так крепко сжимая руку Джинни, что в ее глазах мелькает боль. — Я не понимаю… вас обоих… это вывод из ниоткуда. Вам просто нужно время, вот и все.       Ее глаза с такой болью смотрят на Гарри, когда она поворачивается к нему, что все, чего ему хочется, это обойти стол, обнять ее, вдохнуть знакомый запах, который заставлял его чувствовать себя в безопасности столько, сколько он себя помнит, и сказать ей, что этого всего не было. Она мать Джинни; это родители Джинни, семья Джинни, но наиболее важно то, что они и его семья тоже. Молли и Артур, Рон, Джордж и они все. Если все пойдет не так, он не просто потеряет родственников жены; он потеряет единственную настоящую семью, которая у него была.       В ужасе он растягивает свои губы в, как ему кажется, успокаивающей улыбке, и быстро обнимает Джинни за плечи.       — Это длилось долгое время, Молли. Я хотел бы сказать, что причина не в этом, но мы оба не хотим вам врать. Мы не злимся друг на друга — в этом нет ничьей вины. Мы все еще хотим остаться друзьями.       Молли всхлипывает, достает из кармана платок с изображением цветов и начинает протирать им лицо.       — Ох, но… я просто не могу представить, что вы не вместе, — говорит она в ткань. — В нашей семье не было разводов с тех пор, как…       — Я знаю, мам, — вскакивает Джинни до того, как Гарри закатывает глаза. — Мне действительно жаль огорчать тебя, — добавляет она, опустив взгляд, и вина в животе у Гарри заостряется и бьет по ребрам.       — Мне тоже жаль, — тихо говорит он.       Молли ничего не говорит; вместо этого она исчезает за своим платком, откуда доносятся тихие икающие всхлипы. Джинни издает слабый звук беспокойства и поднимается, чтобы утешить ее; она становится на колени на пол и обнимает мать, что-то ей шепчет и прилагает отважные, но тщетные усилия сдержать собственные слезы.       Гарри не знает, куда смотреть.       — Почему бы нам не поговорить? — неожиданно говорит Артур. Гарри смотрит ему в глаза. — Ты знаешь, как мужчина с мужчиной.       О боже, да, думает Гарри, благодарно кивая, и поднимается со стула. Он следует за Артуром через заднюю дверь и заросший сад в его сарай. Он не помнит, когда был тут в последний раз, но сарай такой же, как и всегда, и что-то в этом достаточно обнадеживает.       Вдыхая сухой пыльный воздух, Гарри проходит мимо запутанных компьютерных кабелей, лампочек и электрических рождественских гирлянд, нагибается как раз вовремя, чтобы избежать ярко-оранжевого шланга, соскользнувшего и упавшего на пол, и наконец находит Артура, сидящего на краю пыльного стола и водящего пальцами по стеклянной пластине потрепанного копировального аппарата. Привязанность на лице старика настолько серьезна, что Гарри почти улыбается.       Вместо этого он осторожно садится на древний телевизор и ждет. Артуру определенно есть, что сказать, и он более чем желает это услышать.       Наконец Артур вздыхает, оставляет копировальный аппарат и поворачивается к Гарри, нахмурив брови и сложив руки на коленях. Зная, как сильно он ненавидит ругаться, Гарри прикусывает кожу во рту, чтобы не позволить себе начать разговор самому.       — Гарри, — наконец говорит он. Колеблется. — Гарри… ты уже взрослый с собственной семьей, так что последнее, что я хочу, это отчитывать тебя.       — Я знаю, — говорит Гарри, отрывая взгляд от блестящего жука, ползающего по полу, и встречаясь с бледными глазами Артура.       — Хорошо. Потому что я хотел спросить у тебя… хочу, чтобы ты подумал, действительно ли ты пытался все исправить, или сдался, потому что путь оказался слишком сложным.       Сбитый с толку, Гарри сперва ничего не отвечает.       — Эм, все не так просто, — говорит он, возвращая дар речи. Он вздыхает. — Долгое время все шло плохо, и мы оба поняли, что не получаем того, что нам нужно, будучи вместе. — И никогда не получим, мысленно добавляет он, пытаясь оградить себя от вездесущего образа Драко в голове.       Артур соединяет пальцы и болезненно смотрит на Гарри; ему некомфортно, но он настроен решительно, и в любой другой ситуации Гарри бы впечатлило такое мужество.       — Ты знаешь, если бы мы с Молли развелись после первого раза, когда стало сложно, Рон и Джинни никогда бы не родились, — говорит он, останавливаясь, чтобы Гарри осознал его слова. — В браке нужно работать, Гарри. Это обязательство на всю жизнь, понимаешь?       — Понимаю, — говорит Гарри, изо всех сил пытаясь сдержать свое разочарование, потому что этот мужчина так смехотворно прав; как и всегда. — И я люблю Джинни, но…       — Разве этого недостаточно? — прерывает Артур таким мягким голосом, что Гарри становится плохо. На его лице нет ничего, кроме замешательства и сосредоточенности, даже когда он смотрит на человека, который уходит от его младшего ребенка. Его единственной дочери. Его маленькой девочки.       — Нет, — наконец говорит Гарри, ставя локти на колени и кладя голову в ладони. Все плохо. Ему нужно это сказать. Снова. Гарри делает глубокий вдох и напоминает себе, что, хотя ему и надоело объяснять людям свое недавнее личное открытие, Артур слышит это впервые, и он заслуживает нормального объяснения.       — Что бы там ни было, это можно исправить? — спрашивает Артур, когда Гарри через силу встречается с ним взглядом. — Все, что тебе нужно, Гарри, вообще все, что угодно — мы поможем. Мы твоя семья.       У него перехватывает дыхание; Гарри делает болезненный выдох и качает головой.       — Я правда это ценю. Но мы уже не те люди, которыми были. И… я люблю кое-кого другого.       — Что? — слабо говорит Артур, и Гарри просто смотрит на него, напуганный своими словами. Он точно не знает, откуда это взялось, но он хотел бы вернуть это туда.       — Эм, да… я действительно не хотел сообщить это так, — признается он, сердце бьется в ужасно сбивчивом ритме. Он не знает, о чем думал, когда решил признаться здесь. Прямо сейчас он бы променял эту темную, тесную, выжидающую тишину на десять рыдающих Молли Уизли, но это, похоже, не вариант.       — Ты… ты был с кем-то другим? — настаивает Артур, недоуменно нахмурив брови.       Гарри качает головой, обхватив пальцами край жерди, цепляясь за острые края дерева и изгиб стекла, удерживая зрительный контакт с мужчиной, который всегда относился к нему, как к сыну.       — Нет, — говорит он, чувствуя, как стирается грань между правдой и ложью. — Ничего не было.       — Тогда… Гарри… это правда должно встать между тобой и Джинни? — пытается Артур, но его голос теряет силу и теперь звучит грустно.       — Да. Потому что это мужчина. Я люблю другого мужчину, и думаю, что уже долгое время.       — Ох, — хрипит Артур. — Ох. — Он поднимает руку и трет лицо. Его расширенные от шока глаза смотрят на Гарри.       Отчасти напуганный, что у Артура может случиться сердечный приступ, Гарри поднимается и пересекает пол, кладя руку на покрытое шерстью плечо.       — Прости. Ты в порядке?       Артур поднимает глаза, моргает и выглядит так, будто встряхивает себя.       — Да, да, я в порядке, Гарри… тебе не нужно смотреть на меня так, будто я сейчас взорвусь, — говорит он, пододвигаясь на столе, чтобы Гарри смог сесть рядом.       Гарри пожимает плечами и скребет ботинком пыль на полу.       — На момент ты выглядел так, будто это возможно.       Артур долго молчит, просто кладя руки на бедра и глядя на упавший шланг, как будто его наличие на полу озадачивает.       — Я не впервые слышу что-то подобное, — наконец говорит он. — Хотя я никогда не ожидал услышать это от тебя.       — Чарли, — бормочет Гарри, его губы растягиваются в слабой улыбке без разрешения.       — Мы с Молли были единственными, кто удивился, — тоскливо говорит он.       — На самом деле, это неправда, — говорит Гарри, вспоминая недавнюю беседу с еще одним мужчиной из семьи Уизли. — Рон тоже был удивлен. Очень удивлен.       Видя улыбку Артура, Гарри делает осторожный длинный выдох, но все еще не решается посмотреть на него, когда они, прижатые друг к другу, сидят на шатком старом столе, который скрипит под их общим весом от малейшего движения. Он думает, как обстоят дела у Джинни на кухне.       — Знаешь… прости меня, Гарри, но я должен это спросить — ты уверен, что это не временное… увлечение? Что ты просто пришел к определенной точке в своей жизни? Потому что это естественно, эм, задаваться вопросами, — говорит Артур, его голос превращается в бормотание, и когда Гарри искоса смотрит на него, его лицо краснеет.       — Не переживай, остальные тоже думают, что у меня кризис среднего возраста, — вздыхает он. — Но нет, это точно не он. — Гарри хмурится, внезапно неспособный выбросить из головы мысль о шестидесяти-с-чем-то-летнем Артуре, ставящим под сомнение свою ориентацию, хотя он совершенно уверен, что тот имел в виду не это.       — Джинни знает об этом?       Гарри кивает.       — Конечно.       — Это было… сложно для Чарли. Знаешь, вначале, — задумчиво говорит Артур. — Он боролся с этим. Ты… борешься?       Растроганный, Гарри тяжело сглатывает. Позволяет себе на миг закрыть глаза. Этот человек все еще остается стойким, принимающим отцом, каким он всегда был — несмотря ни на что. Он невероятный.       — Нет, думаю, я перестал бороться, — признает он, наконец позволив себе поймать взгляд Артура. Несмотря на все его страхи, на бледном морщинистом лице только сосредоточенность и любовь.       — Это хорошо, потому что я сомневаюсь, что эти несколько недель будут простыми.       — Я знаю. Но Джин сильная женщина. С ней все будет хорошо, — настаивает Гарри.       Артур медленно улыбается.       — Я это знаю. Я волнуюсь не о ней, а о тебе.       Пораженный и слегка задетый, Гарри садится ровнее.       — Со мной все будет нормально, — говорит он, подавляя желание добавить: «Я тоже сильный!»       — Я думаю, будет, — говорит Артур после минутного обдумывания. — Просто будь осторожен. Одно дело — сражаться с Пожирателями Смерти, а другое — отдавать свое сердце какому-то глупому парню, который, возможно, этого не заслуживает. — Он неловко пожимает плечами и замолкает, как будто ему стало стыдно за этот странный момент откровенности.       — Спасибо, — почти шепотом говорит Гарри и замолкает. Он не знает, что еще сказать; разговор принял, скорее, неожиданный поворот, и ему не нужно было защищаться так сильно, как он готовился.       — Я просто говорю, — продолжает Артур, почесывая голову и многозначительно глядя на Гарри. — Я не хочу, чтобы ты расторгал свой брак — это правда. Но если на самом деле нет способа заставить его работать, все, что я хочу, — видеть тебя счастливым и в безопасности, Гарри. Джинни моя дочь, и она для меня важнее всего, но и ты тоже. Мы были с тобой все эти годы не для того, чтобы отвернуться, когда ты в нас нуждаешься. Твои родители… они были хорошими людьми, сын, и я ненавижу думать о том, что они сказали бы, если бы мы относились к тебе, как к своему ребенку, только когда это было нам выгодно.       В груди сжимается, крадя все слова, которые Гарри должен сказать, и все, что он может сделать — обнять Артура и крепко прижать его к себе, наполняясь облегчением, когда неожиданно сильные руки поднимаются и ложатся на его спину, его шеи касается грубая шерсть, а ноздри наполняются древесным запахом лосьона для бритья и выпечки. Он держится долгие секунды, позволяя страху и напряжению вылиться из него и раствориться в духоте сарая.       — Спасибо, — бормочет Гарри, когда они отстраняются, пытаясь не замечать характерное мерцание глаз друг друга.       — Я поговорю с Молли, если хочешь, — предлагает Артур. — Возможно, ей будет легче услышать это от меня, ей не нужно будет сдерживать слезы и все в таком духе.       Гарри жует губу. Предложение заманчивое, но что-то упрямое и раздражающее внутри него настаивает, что он взрослый и должен разбираться со всем сам.       — Я не знаю…       — Позволь мне помочь тебе, — говорит Артур, кажется, чувствуя его сопротивление. — Пожалуйста.       — Ты уверен?       Артур мрачно улыбается.       — Я знаю Молли почти шестьдесят лет; поверь мне, я тот, кто с этим справится. Мысль о разводе расстраивает ее отдельно от мысли, что у вас у обоих разбиты сердца и вы больше никогда не будете счастливы. Она — драматичная часть нашей семьи, — говорит он со вздохом. — Что насчет остального, она уже была в такой ситуации. Посмотри на нее, она почти усыновила Сергея.       Гарри глубоко вздыхает и встает.       — Хорошо. Если ты уверен.       Артур кивает, и Гарри уходит, направляясь через сарай, сад и в дом, где находит Джинни и Молли, сидящих рядом за столом и пьющих чай в тишине. Он импульсивно наклоняется к Молли и обнимает ее, шепча последнее «прости» и полное надежды «скоро увидимся» в ее мокрую от слез щеку, прежде чем обменяться взглядами с Джинни и аппарировать. Оказавшись в саду Рона и Гермионы, он осознает, что Артур ни разу не спросил у него имя мужчины, которого он полюбил.

**~*~**

      Через десять минут Джинни появляется на замерзшей траве и идет к Гарри, держа руки в карманах. Она с мягким вздохом опускается на ступеньку рядом с ним.       — Как она? — спрашивает Гарри.       — Больше не плачет. Я решила уйти, когда папа вернулся и начал бормотать о Чарли.       — Об этом… — Гарри роняет голову на руки на секунду, а затем поднимает взгляд на нее, искривляя рот в печальной улыбке. — Все просто как бы вышло наружу.       Джинни фыркает.       — Да, это в последнее время происходит часто, не так ли?       Гарри тихо стонет, чувствуя жар в шее, несмотря на обжигающе холодный воздух.       Джинни толкает его колено своим.       — С ней все будет хорошо, я уверена. Просто дай ей время, чтобы отойти от первого за двенадцать миллиардов лет развода в семье. Похоже, папа в любом случае ей с этим поможет.       — Надеюсь на это. — Гарри вздыхает. — Хотя я не думаю, что заслуживаю такого понимания от них.       — Дело не в том, чего ты заслуживаешь, — говорит Джинни, ее глаза сверкают в лунном свете. — А в том, что они хотят заботиться о нас обоих — они твоя семья тоже. — Она хмурится и смотрит на аккуратные клумбы Гермионы. — Что достаточно странно, когда я думаю об этом сейчас.       Гарри качает головой, притягивает ее к себе одной рукой в теплом, пахнущим кокосом объятии, и улыбается в ее волосы.       — Не стоит, — советует он.       Она облокачивается на него на секунду.       — Ты уже… — она прерывается, и они оба поворачиваются на звук крика и протестующего смеха Лили откуда-то из коттеджа:       — Дядя Рон, отпусти меня!       Джинни качает головой.       — Ты уже написал заявление?       Гарри тянется к карману и вытаскивает кусок пергамента, который она забирает у него, подносит близко к лицу из-за скудного света и изучает слова внимательным взглядом.       — Звучит хорошо, — наконец говорит она, аккуратно его сворачивая и возвращая. — Это странно, знаешь… когда-то ты бы скорее пришел на работу голым, чем посодействовал Пророку. Все действительно меняется.       — Что ж, если честно, скрываться у меня никогда не получалось. Я сомневаюсь, что станет лучше, когда они обо всем узнают — что они и сделают, скажу им я или нет, — говорит Гарри.       — Я знаю, — говорит Джинни. — Это не критика. Я никогда не могла следить за каждым сказанным словом на публике, знаешь ли.       — Извини, — бормочет Гарри, делая глубокий холодный вдох и выдыхая свою вину в воздух.       — Не надо, — шепчет она, а потом наступает тишина, за исключением шелеста деревьев на ветру.       Гарри слушает, борясь с суровым и захватывающим фактом, что Драко Малфой не выдал потенциально взрывные новости о разводе Гарри. У него было больше недели, чтобы сделать это, достаточно времени, но Гарри листал газеты каждое утро с их встречи на квиддиче и ничего не нашел. Когда он крутит заполненный пергамент в руках снова и снова, клубок предвкушения и ужаса внутри него потрескивает и разгорается ярче от осторожной надежды на Драко из этой вселенной.       — Я лучше пойду и заберу Лили, прежде чем Рон так ее распалит, что она не сможет уснуть, — наконец говорит Джинни, упираясь ладонями в колени и поднимаясь.       — Хорошо. — Гарри устало улыбается, когда она идет к двери. — Я отправлю это совой утром. И… Джин?       Она останавливается и смотрит на него.       — Да?       — Они захотят поговорить с тобой — можешь давать столько интервью, сколько захочешь, — твердо говорит он.       Джинни посылает ему маленькую веселую улыбку.       — Если я найду, что им сказать, в чем я сомневаюсь. Тем не менее, я считаю, что иметь такую возможность — это новость. Спокойной ночи, Гарри.       Она открывает дверь, выпуская слабый свет из кухни, звуки веселой перебранки и теплый травяной аромат сосисок, а затем заходит, и Гарри остается в темноте, держа свой пергамент и ожидая.

**~*~**

      Через два дня утренний Пророк выходит с заголовком «Гарри и Джинни Поттер, их шокирующий развод» на первой странице, и все в магическом мире — по меньшей мере, все, кто умеет читать, и все, кто знает кого-то, кто умеет читать — узнают о разводе.       Гарри не удивлен, что новость вылилась в заголовки, но все еще чувствует легкое раздражение, когда думает о незаметной заметке о Малфоях на обратном развороте газеты в сравнении с этой статьей, которая каким-то образом заняла половину первой страницы. Их официальное заявление где-то здесь, но Гарри должен хорошо поискать, чтобы найти его среди рассуждений и не совсем точных подробностей их семейной жизни. Ничего из этого не является оскорбительным, но Гарри закатывает глаза от предположения, что Джинни бросила его из-за того, что он тормозил ее «выдающуюся карьеру в Гринготтсе», и мысли, что развод — не более чем публичный трюк, чтобы «возобновить бренд Гарри Поттера».       В середине колонки спрятаны слова, над которыми Гарри мучился, всю ночь сидел и писал, сминая листы пергамента и сопротивляясь желанию бросить это дело только потому, что в соседней комнате спит Хьюго.       С сожалением сообщаем, что Гарри и Джиневра Поттер (в девичестве Уизли) объявили, что начали бракоразводный процесс. Решение расстаться было обоюдным и мирным, и пара остается в дружеских отношениях. Джеймс, Альбус Северус и Лили Поттеры останутся в семейном доме на Уиллоуби-драйв, Оттери-Сент-Кэтчпоул, с матерью, но будут проводить время и с отцом, который присматривает недвижимость в Лондоне.       Читая эти слова сейчас, за странно тихим столом за завтраком, Гарри вздыхает. Тогда он был честно доволен, но сейчас слова выглядят высокопарными и неловкими. Хотя он предполагает, что никто не будет концентрироваться на его сухом маленьком заявлении, когда у них будет вся статья для обсуждения. Фото, которое выбрали издатели, неплохое; это семейное фото на свадьбе Луны несколько лет назад. Все ярко одеты, как и было запрошено, и даже Гарри улыбается, но теперь его беспокойство и усталость очевидны, а Джинни выглядит бледной и измученной.       — Итак, — наконец говорит Гермиона, опуская свою копию Пророка и глядя на Гарри. — Я думаю, могло быть гораздо хуже.       — Согласен, — страстно говорит Рон. Он берет свой все еще нетронутый сэндвич с беконом и делает большой облегченный укус. — Честно говоря, я думал, они напишут много лжи, скажут, что у Джинни был роман на стороне или еще что.       Гарри по очереди смотрит на них, видит волнение в глазах Рона и едва скрываемое беспокойство Гермионы, когда она ждет его вердикт.       — Вы правы, — говорит он. — Могло быть гораздо хуже.       Гермиона, кажется, почти выдыхает от его слов и тянется к чайнику, избегая взгляда Гарри, будто пытаясь убедить его, что она никогда не волновалась.       — Дядя Гарри? — встревает Хьюго, который бесшумно поглощал кашу с тех пор, как совы принесли Пророк.       — М?       Маленький мальчик смотрит на Гарри любопытными круглыми глазами.       — Ты всегда будешь жить с нами?       — Эм, нет, — говорит он, его сердце бьется сильнее, когда на лице Хьюго появляется огорчение. — Но я буду вас навещать. Знаешь, как и раньше.       Хьюго хмурится и продолжает ковыряться в своей каше.       Рон смотрит на Гарри поверх сэндвича, очевидно развеселенный. Гарри строит ему рожу.       — Думаю, пришло время мне найти свое собственное место.

**~*~**

      Гарри проводит остаток недели, просматривая недвижимость на продажу в Лондоне, взвешивая преимущества и недостатки магловских и магических кварталов и составляя список за списком, пока сидит за кухонным столом Рона и Гермионы, растягивается на одеяле Уизли, покрывающем его временную кровать, прячется в кабинете за горой напоминаний, пытаясь избежать откровенно любопытных взглядов коллег из Министерства, и находит убежище в удивительной незаинтересованности Хельги в его личной жизни и ее заботе о его здоровье.       Между составлением списков и обычными встречами Гарри находит время на встречи с Джинни, большее количество кофе, чем ему нужно, и завершение заполнения бумаг, которые сделают их развод официальным и перманентным. В обеденное время в пятницу они выходят из внушительного юридического здания на яркий солнечный свет, не совсем в разводе, но знающие, что это дело одного документа. Это странное, оторванные чувство — щуриться на Джинни от солнца и осознавать, что через неделю или две, когда придут последние документы, все будет кончено. Тем не менее, он думает о Драко и его страдальческом выражении лица, когда он объяснил, что все еще ждет завершения дела, и знает, что так будет лучше.       Субботним утром Гарри собирает свои списки, тепло одевается и забирает Лили. Он очень ждал, когда сможет провести с ней время, особенно сейчас, когда мальчики вернулись в школу, и он знает, что она боится мысли, что папа уедет слишком далеко; еще он знает, что ему пора переехать из свободной комнаты Рона и Гермионы, и идея убить одним выстрелом нескольких зайцев очень привлекательна.       Сначала Лили сомневается, но постепенно наполняется энтузиазмом, пока они с Гарри проходятся с агентами по недвижимости по множеству домов, осматривают небольшие аккуратные сады тех, что на окраине Лондона, и с любопытством свешиваются с перил балконов тех, что находятся в центре, с интересом наблюдая за транспортом. Для девочки, которая никогда не жила нигде, кроме Оттери-Сент-Кэтчпоул, город новый и волнующий, и Гарри наслаждается волнением Лили, позволяет ей вырвать список у него из рук и потащить его к следующему варианту, даже если она на самом деле не знает, куда идет, и даже при том, что ее путь определенно неправильный.       Это неважно. Неожиданно все, что ему нужно, это дать ей понять, что у нее есть место в его жизни, где и с кем бы он ни жил.       — Здесь есть качели! — с энтузиазмом говорит она, выскакивая из сада большого пригородного дома и почти врезаясь в очень милого, но слишком молодого мужчину, который объясняет Гарри, почему так важно иметь современно оборудованную кухню.       — Здорово, — весело говорит Гарри. Он вытаскивает из куртки покусанную ручку и добавляет «плюсы: есть качели» в свой список.       — Еще здесь есть большой сад, — соглашается мужчина с довольным видом. — Много места для садовой мебели, барбекю, спорта, ну вы понимаете.       — Какого спорта? — в ступоре спрашивает Лили.       — Я имел в виду футбол, — объясняет мужчина, делая небольшую пантомиму для Лили.       Лили поднимает взгляд на Гарри, затем на агента недвижимости.       — Но мы не играем в футбол, мы играем в…       — Мы можем подняться? — перебивает Гарри, кладя руку на плечо Лили и мягко его сжимая. Она моргает, а затем очаровательно улыбается молодому агенту.       — Я пойду посмотрю на свою комнату! — объявляет она, убегая.       Они следуют за ней в более спокойном темпе, и Гарри едва слышит возобновление разговора. Лили выбирала «свою» комнату в каждом доме, который они уже посмотрели, и он рад позволить ей это. Здесь, конечно, будет комната для каждого его ребенка, но Лили единственная признает, что нуждается в отце, и он, черт возьми, ее не подведет.       — Ой, окна на потолке!       — Везде стеклопакеты, — говорит молодой человек. — Атмосферостойкие рамы.       Плюсы: окна на потолке, пишет Гарри. И игнорирует остальное. Это не кажется важным.       К середине дня они посещают все дома из списка; Лили устает, и не только она. Гарри покупает им по упаковке картошки фри в кафе, полном голубоволосых старушек, и они находят место, чтобы присесть. Лили подтягивает ноги на лавку, ставит упаковку на колено и сконцентрировано выдавливает кетчуп на свою картошку.       — Итак, что думаешь? — спрашивает Гарри, вгрызаясь в картошку и смакуя слишком горячий картофель, соль, уксус и жир на языке.       — О домах?       Гарри кивает.       — Да. И у тебя кетчуп на носу.       Лили высовывает язык и с легкостью слизывает кетчуп.       — Высокий дом. Тот, где все ванны.       — Таунхаус? — удивленно спрашивает Гарри. Там практически нет никакого сада. — Почему?       — Он понравился тебе больше всего, — просто говорит Лили.       Гарри улыбается, пихая ее в бок локтем.       — Я хотел узнать, какой понравился больше всего тебе.       Лили пожимает плечами.       — Они все мне понравились, кроме того, где воняло. Могу я жить на чердаке?       — Ты можешь жить, где захочешь, Лил.       Гарри ворошит ее волосы и опускает картофелину в ее кетчуп. Его дочь проницательна, нельзя не признать — ему действительно больше всего понравился таунхаус. Высокий и узкий, у него рахитичная лестница и четыре этажа, от подвальной кухни до крошечного заброшенного сада на крыше; убранство простое и слегка потрепанное, и, по словам честной леди, показавшей им все, в нем давно не жили. Ее, кажется, удивило, что кто-то вообще решил посмотреть этот дом, но Гарри он понравился.       Еще он знает, почему, хотя и не хочет это признавать. Он нравится ему, потому что напоминает двенадцатый номер на площади Гриммо, и Гарри не уверен в своих чувствах по этому поводу, или в том, что вообще должен чувствовать. Несмотря на то, что голос разума в его голове настаивает на том, что этот шаг должен быть вперед, а не назад, тяга к такому старому дому очень сильна.       — Мне он понравился, — наконец признается он.       Лили облизывает пальцы.       — Знаю. Ты глупо улыбался все то время, что мы там провели.       Гарри смущенно ухмыляется.       — Здорово, спасибо, что ничего не сказала и позволила мне выставить себя идиотом.       — Не моя забота мешать тебе выставлять себя идиотом, — сообщает Лили.       — Правда? А чья тогда?       Лили морщит нос.       — Не знаю. Думаю, возможно, была мамина, но… кажется, сейчас тебе нужно делать это самому.       В тревоге Гарри косо смотрит на нее, но на ее лице нет и следа страдания; она всматривается в глубины своей упаковки и безразлично выуживает остатки картошки. Гарри вздыхает.       — Он мне понравился, потому что напомнил мне о доме, где я долго жил, когда был младше, — говорит он, решив, что она достаточно взрослая и умная, чтобы услышать хотя бы меньшую часть правды.       Лили удивленно смотрит на него.       — До того, как встретил маму?       — Нет. Я встретил твою маму, когда мне было одиннадцать; это было позже. В течение войны — это было не лучшее место, и то было тяжелое время для всех. — Гарри делает паузу, хмурясь, пока с треском сжимает свою пустую упаковку от картошки фри. — Думаю, глупо быть привязанным к нему. Он принадлежал Сириусу Блэку, помнишь, я рассказывал тебе о нем?       Лили мрачно кивает.       — Тогда это не глупо.       Ты не знаешь и половины, думает Гарри, улыбаясь дочери.       — Хорошо, — говорит он. — Тогда таунхаус.       — Мы можем покрасить его в пурпурный?       Гарри вскидывает бровь.       — Весь? Не думаешь, что это чересчур?       — Пап. Я имела в виду мою комнату, — говорит Лили, на мгновение умудряясь выглядеть крайне пренебрежительно.       — А, хорошо. Тогда почему бы и нет. Когда торги закончатся, а я думаю, так и будет, потому что, по всей видимости, больше никто не хочет его покупать, ты можешь прийти и помочь мне с декорированием.       Лили улыбается и потягивается, позволяя ногам и рукам упасть вниз, как у морской звезды.       — Мама говорит, хорошо, что у тебя будет свой дом, — говорит она.       — Я тоже так думаю. — Гарри колеблется, но в конце-то концов он должен спросить. — Как мама?       Лили закрывает глаза и несколько секунд молчит.       — Она в порядке.       — Правда? — настаивает Гарри.       Лили открывает один глаз.       — Да. Она иногда грустит, но когда я спросила ее… она сказала, что раньше часто грустила, и это было хуже. Я правда не знаю, почему.       Гарри знает, почему. Он кивает, сглатывая любопытную смесь облегчения и вины, которая появляется у него в горле.       — Я желаю ей счастья, знаешь.       — Знаю, — говорит Лили, все еще внимательно глядя на него одним карим глазом. — Иногда она счастлива. Просто странно, что все в один миг уехали, и мы с мамой одни в доме. Иногда это хорошо, впрочем — прошлой ночью мы делали волшебные кексы и клали огурцы на глаза.       Гарри улыбается.       — Одновременно?       — Пап, не смешно.       — Прости.       — Кстати, я скучаю по тебе, — говорит она, открыв оба глаза и приковывая Гарри взглядом, от которого у него все внутри болезненно вспыхивает.       — Я тоже скучаю по тебе, Лил, — хрипит он и рискует протянуть ей руку.       Через мгновение она придвигается ближе и прижимается к его боку, утыкаясь лицом в куртку и крепко обнимая.       — Ты поссорился с бабушкой и дедушкой? — вдруг спрашивает она, ее голос теряется в мехе старой куртки Гарри.       — Нет, с чего ты взяла?       — Я пошла к ним домой после школы однажды, и, видимо, дошла быстрее, чем обычно, потому что они сперва не поняли, что я уже там. Я слышала их разговор, бабушка сказала, что хочет пригласить тебя, а дедушка ответил, что она должна оставить это, пока не успокоится пыль, что бы это ни значило.       — Уляжется, — отстраненно бормочет Гарри.       — Что?       — Пока пыль не уляжется, это устойчивое выражение. Оно значит… когда случилось что-то масштабное, как взрыв, и ты ждешь, когда все устаканится, чтобы увидеть, где ты находишься, и выяснить, что делать, — объясняет Гарри, зная, что получилось доходчиво.       Лили кивает, выражая понимание.       — Итак… кто взорвался?       Гарри прячет улыбку.       — Твоя бабушка, думаю, но не говори ей, что я это сказал.       — Джеймс сказал, что она расстроилась, — раздумывает Лили. — Думаю, в чем-то он прав.       — И я так думаю, — соглашается Гарри. — Она была расстроена, но не переживай. Все наладится. Если она хочет поговорить со мной, это хороший знак.       Лили неуверенно смотрит на пол.       — Слушай, — говорит он, обнимая ее за плечи ладонями и держа на расстоянии вытянутой руки, устанавливая зрительный контакт. — Я не позволю этому разлучить нас. Тебя и меня, и Джеймса, и Ала, и бабушку, и дедушку, даже меня и твою маму — мы семья, а семья держится вместе, несмотря ни на что.       Лили смотрит на него большими глазами и кусает нижнюю губу.       — Обещаешь?       Гарри обещает, и все неточное в мире не заставит его нарушить это.

**~*~**

      Чувствуя осторожный оптимизм как по отношению к новому дому, так и по поводу примирительной встречи с его почти что матерью, Гарри не останавливается на достигнутом, крепко цепляется за свои обязанности, старается не досаждать друзьям в их доме и даже умудряется найти пару слов для репортеров, которые стали выпрыгивать на него из кустов и приставать за пределами Министерства. Он подозревает, что слухи о снижении его враждебности распространились, как споры грибов, и теперь они повсюду.       Однако странно то, что, хотя частые вопросы вызывают легкое раздражение, Гарри не так сильно злится на случайных придурков, хотя раньше это удавалось легко. Он полагает, что сейчас просто не так зол, как раньше, и это хорошо способствует общению.       Когда он возвращается с работы холодной темной ночью среды, промокший под дождем и с заполненной непонятными столбцами цифр головой, он заходит в пустой безмолвный коттедж. Озадаченный, но слишком уставший, чтобы долго об этом думать, он подбирает почту и направляется на кухню, открывая адресованное ему письмо, и мысль о горячем чае побуждает его продолжать переставлять ноги.       — Дом мой, — бормочет он себе под нос, губы растягиваются в усталой улыбке, когда он просматривает слова, сжимая пальцами толстую тяжелую бумагу с равной мерой восторга, ужаса и торжества.       Слегка присвистнув, он прислоняется к полуоткрытой кухонной двери, идет по плитке, бросает все письма на стол и тянется за чайником. Он лениво задается вопросом, кто оставил свет включенным; Гермиона сойдет с ума, если узнает.       — Отличные новости, Гарри, — говорит кто-то, и он почти роняет чайник.       Он выдыхает, вода плещется в медном чайнике, и сталкивается с нервным взглядом Молли Уизли, которая сидит за столом, сложив руки на коленях, будто ждала его.       Он выдыхает и тут же чувствует себя идиотом.       — Ты до смерти меня напугала, — признается он. — Не знаю, каким аврором меня это делает.       — Уставшим, судя по твоему виду, — говорит Молли. — Почему ты не садишься?       Гарри колеблется секунду или две, прежде чем нехотя оставляет чайник и устало опускается на стул рядом с Молли.       — Где все?       — В Норе. Я сказала Артуру, что он может купить ужин для всех в новом магазине рыбы и картошки фри в деревне, — со снисходительным блеском в глазах говорит Молли.       Гарри улыбается. Глубоко вдыхает.       — Итак… как ты?       — Собственно, это то, что я хотела спросить у тебя, — мягко говорит Молли. — Надеюсь, ты простишь меня за то, что я так долго это откладывала.       Ее руки, крепкие и веснушчатые, лежат у нее на коленях, когда она смотрит на него, заставляя его чувствовать себя неловко из-за ее слабости, как бы она ни старалась скрыть ее своим серьезным материнским взглядом и стоическим положением плеч, на которое не повлияло время. Даже когда она улыбается ему, он видит вину в уголках ее рта, и что-то внутри болезненно дергается в ответ.       — Мне не нужно прощать тебя, — твердо говорит он. — Ты можешь грустить.       — Ты хороший мальчик, Гарри, — говорит она, пересекая стол и сжимая его запястье. — Просто знаешь… матери трудно осознавать, что она упустила что-то настолько важное. Я не могу… я все еще не могу поверить, что вы оба были так несчастны.       Гарри вздыхает.       — Я понимаю. Но… если это может утешить, не думаю, что мы тоже знали. Мы просто… ходили во сне, — говорит он, вспоминая описание Джинни и осознавая, что это наиболее точное описание из всех, что у него есть. На лице Молли появляется грусть, и Гарри берет ее за руку. — Все будет хорошо, — настаивает он.       — Мы с Артуром говорили о том, что ты сказал, — говорит она. — Ну, знаешь, в сарае.       Гарри с трудом сглатывает.       — Да, я думал, что вы поговорите.       — И я просто хочу сказать, что мне это неважно. Совсем, — яростно говорит она, наклоняясь к нему через стол и сверкая глазами.       Ошеломленный внезапным порывом, Гарри просто кивает, не в силах сформулировать связный ответ.       — Я люблю тебя, — продолжает она, и если бы Гарри не ощущал тяжесть этого всего, его бы, возможно, повеселило то, как эта маленькая пожилая женщина прожигает в нем дыры взглядом и говорит слова любви сквозь стиснутые зубы.       — Я знаю, — наконец говорит Гарри. — Я тоже тебя люблю.       — Хорошо. Тогда ты знаешь, что я не брошу тебя, не откажусь от тебя, или… что там было? — Она опускает глаза на несколько секунд и, к растущему удивлению Гарри, роется в карманах своего разноцветного кардигана и извлекает потрепанный кусок пергамента. Она снимает очки с макушки и надевает их, чтобы различить слова. — Ах, да. «Пообещай, что ты не бросишь, не отречешься от моего отца и не подвергнешь его психологическим пыткам. Он любит тебя и не может ничего поделать с тем, что он квир. Это подходящее слово, не волнуйся — я спрашивал у своего друга, который разбирается в этом».       Неспособный решить, смеяться ли, съежиться или прикрыть лицо руками, Гарри удается прилично воплотить все три действия.       — О боже, — бормочет он, фыркая и глядя на Молли сквозь пальцы. — Что это?       Молли складывает пергамент и странно ему улыбается.       — Это письмо от Джеймса, которое я получила этим утром. Точнее, его часть. Там еще много, но мне в глаза бросилась именно это.       — Ох… — Гарри прикусывает язык как раз вовремя, чтобы остановить собственную ругань. — Прости. Уверен, он не имел в виду ничего плохого, возможно, он…       — Пытался позаботиться о своем отце? — предполагает Молли, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Гарри.       — Да. Слушай, я напишу ему и скажу, что он не должен так с тобой разговаривать, — говорит он, роняя руки обратно на стол. По секрету говоря, он больше хочет обнять Джеймса и увеличить количество его карманных денег, но думает, что это один из «веди себя, как ответственный отец» случаев.       — Не нужно, — говорит Молли, возвращая письмо в карман. — Я уже написала ему и сообщила, что, так как я не собираюсь делать все это, он может перестать волноваться и начать учиться. — Она улыбается, и Гарри может только улыбнуться вместе с ней.       С облегчением и усталостью Гарри подпирает подбородок рукой, а его взгляд лениво блуждает по кухне. Мягкий свет заставляет вычищенный сосновый стол сиять, а звук стучащего по окнам дождя окутывает Гарри таким ощущением тепла и безопасности, что он почти забывает, что его ботинки промокли, мантия влажная, а мозг стучит по стенкам черепа.       — Почему эти разговоры всегда случаются на кухне? — раздумывает он, подавляя зевок.       — Потому что кухня — сердце дома, — говорит Молли. — Почему, по твоему мнению, собрания Ордена всегда проводились на кухне в те дни?       — Я, по правде говоря, об этом не думал, — признается Гарри, и на лице Молли внезапно появляется добродушный упрек. Гарри никогда не был так рад его увидеть.       — Знаю, что Джинни осведомлена об этом больше, чем мне рассказывает, — говорит она, снова приковывая Гарри к месту. — Об этом мужчине.       Гарри опускает взгляд на стол, его мутит.       — Не о чем волноваться, Молли. Ничего не произошло. Я думаю, что лучше всего… разбираться со всем поочередно.       Молли издает тихий звук неудовлетворения.       — Чарли сперва боялся со мной говорить, — говорит она почти шепотом, и Гарри поднимает взгляд. — Я не хочу, чтобы ты боялся со мной разговаривать.       На короткий миг она выглядит испуганной, а затем это так же быстро исчезает, скрываясь за обычной веселой выжидающей улыбкой.       — Я не буду, — уверяет он. — Обещаю.       Молли смотрит на него несколько секунд, прежде чем подняться со стула, практически удовлетворенно.       — Не хочешь выпить чаю?       Гарри благодарно кивает.       — С удовольствием. Могу ли я взглянуть на письмо?

**~*~**

      Воодушевленный визитом Молли и укрепленный большим теплым ужином в Норе с Лили и ее бабушкой и дедушкой следующим вечером, Гарри признает, что остаток недели проходит достаточно неплохо; он пролистывает свои заметки, подписывает все, что ему нравится, и тревожит Хельгу, подтаскивая стул к ее столу и болтая с ней за обедом. Абсолютное осознание, что он не потеряет свою семью и что через неделю он сможет переехать в свой новый дом, прорезается острой блестящей полосой в его волнении и вине, и он начинает чувствовать, что сможет справиться с чем угодно.       Со всем, по всей видимости, кроме покупки одежды.       Откладывая это настолько, насколько возможно, Гарри наконец решается субботним утром, когда замечает свое отражение в зеркале в полный рост и осознает, что он больше не может позволить себе одеваться, как шестьдесят-с-чем-то-летний библиотекарь. Он отправляется в Лондон, совсем без плана на этот раз, и проводит занимательный час или два, прокрастинируя, заходя и покидая маленькие магазины мебели и выбирая столы, диваны и красивые гобелены для своего нового дома. Держа в голове совет Молли, он тратит неприличную сумму на большой старый дубовый кухонный стол и подходящие к нему стулья, а затем, странно возбужденный выбором первой в жизни мебели, он присматривает лампы, маленькие шкафчики и целый новый набор блестящей красной кухонной утвари.       Он просит помощи у увлеченной молодой продавщицы в «Кровати и одеяла», которая, кажется, рада помочь Гарри выбрать новое белье, одеяло и фантастический каркас кровати из кованого железа с матрасом "Волшебное Расслабление", который, по ее словам, «потрясающий, честно, сэр, у меня дома такой».       Неохотно и с гораздо меньшим количеством галеонов Гарри возвращается на Косую аллею и начинает менее приятную задачу: купить себе приличную одежду. Он мог сделать это с честностью Лили и ее взглядом на цвета, но она катается на коньках с друзьями из школы, поэтому он один. Он предполагает, что она может прийти завтра в коттедж и посмеяться над его попытками, но это не то же самое.       Сбитый с толку, Гарри идет от одного ярко освещенного магазина к другому, надеясь, что что-то бросится ему в глаза, но это не выглядит таким простым; чем красивее магазин, тем меньше там вещей, и тем больше модно одетых продавцов смотрят на него любопытными, полными сомнений глазами, будто они знают, что он не в своей тарелке. Он тратит добрых десять минут, просматривая стопку ярких рубашек и хмурясь, когда один из них подходит к нему, тихо кашляет и ждет.       Гарри поднимает взгляд. Этот старше, чем все остальные, даже старше, чем он, и Гарри немного расслабляется.       — Вам помочь? — говорит продавец голосом мягким и спокойным.       Гарри вздыхает.       — Если честно, не знаю.       Губы мужчины почти не двигаются, но светлые голубые глаза вспыхивают.       — Если вы скажете мне, что ищете, я попробую отыскать это для вас, — предлагает он.       Гарри жует губу и думает. Смотрит на вешалку с одеждой с кричащими принтами и понимает, что это не его. На самом деле, совсем. То, что он ищет, осознает он, это компромисс между модным гардеробом его другого «Я» и частью его, которой нравятся удобные разношенные джинсы с дырками. Он представляет, как Драко опирается о его плечо и драматично вздыхает.       "Именно поэтому ты не покупаешь одежду. Ты не знаешь, что делаешь».       Оказавшись между тоской и желанием наступить воображаемому Драко на ногу, Гарри смотрит на человека, предлагающего спасение, и улыбается.       — Мне не нравятся эти рубашки, — говорит он, хватаясь за холодную металлическую вешалку. — Если это поможет.       — Это уже начало, сэр, — деликатно говорит мужчина.       — Хорошо. — Гарри тяжело на него смотрит, пытаясь оценить его честность. — Я просто больше не хочу выглядеть старым.       Глаза мужчины блестят.       — Идите за мной.

**~*~**

      Следующий час или около того Гарри примеряет все вещи его размера в магазине, быстро подчиняясь превосходной осведомленности мужчины с сияющими глазами, который появляется через регулярные промежутки времени, чтобы передать ему очередную стопку рубашек, брюк и свитеров, а затем терпеливо ждет, когда он выйдет из занавешенной бархатом кабинки. После первых нескольких нарядов неловкость и застенчивость Гарри начинают исчезать, и он открыто выходит для одобрения, задумчиво глядя на свое отражение в многочисленных сияющих зеркалах, пока продавец порхает вокруг него, расправляя лацканы и разглаживая рубашку спереди, затягивая галстуки и шарфы вокруг шеи Гарри, а затем хмурясь и убирая их прочь по загадочным для Гарри причинам.       — Повернитесь, мистер Поттер, чтобы мы увидели, как это пальто будет двигаться на вас, — инструктирует он.       Озадаченный, Гарри подчиняется, думая, что это пальто — шерстяное пальто длиной до щиколоток, которое по меньшей мере является четвертым среди подобной одежды, которую он примерял — прекрасно ему идет. Тем не менее, он слишком хорошо знает, что осведомлен об этом меньше, чем никак. Теперь он видит, что его попытки хорошо одеваться в течение многих лет были ужасными, и в отсутствие Драко лучший вариант — довериться этому мужчине. Вполне возможно, что он самый вежливый человек, которого Гарри когда-либо встречал, и хотя он ни разу не попросил у Гарри мерки, каждый без исключения предмет, который он предлагает, идеально ему подходит. Гарри неохотно впечатлен.       — Очень хорошо, — бормочет мужчина, задумчиво стуча длинными пальцами по лицу. — Может быть, попробуете нефритовый кашемир с этими брюками?       Гарри заходит в примерочную и копается в куче свитеров, пытаясь выбрать между двумя джемперами хорошей вязки почти одинакового голубовато-зеленого оттенка.       «Почему ты такой бесполезный, когда доходит до цветов?» — голос Драко эхом раздается в голове, заставляя его закрыть глаза и глубоко вздохнуть. — «Ты ведь художник».       Гарри встряхивается, оборачивается и показывает мужчине оба свитера.       — Какой из них нефритовый? Они оба выглядят одинаково для меня.       Его бледные глаза светятся, и легкая улыбка появляется на губах, когда он указывает на джемпер в левой руке Гарри.       — Именно за этим я здесь, — спокойно говорит он.       Гарри ухмыляется, возвращается за штору и меняет тяжелое пальто и приталенную рубашку на великолепно мягкий свитер, решительно пряча ценник, прежде чем может его заметить.       — Хорошо, что думаете? — спрашивает он, выходя в комнату с зеркалами и демонстрируя себя, с прямой спиной и вытянутыми для изучения руками. Сейчас ему все равно, выглядит ли он как придурок. Здесь нет никого, кроме них, и он чертовски хочет сделать все правильно… если получится, возможно, ему еще долго не нужно будет делать это снова.       — Мистер Поттер, я правда верю, что это ваш цвет, — говорит мужчина, глаза бегают от Гарри к его отражению, когда он разглаживает невидимую складку на рукаве и медленно кивает.       — Правда? — Гарри неуверенно ворошит волосы.       — Да. Посмотрите на свое лицо — оно выглядит живым, — говорит мужчина.       Гарри следит за его взглядом, удовлетворяющее удивление вспыхивает у него внутри, когда он осознает, что мужчина прав. Глубокий яркий цвет заставляет его кожу выглядеть здоровой, зубы более белыми, а глаза ярко-зелеными и сверкающими за очками; это невероятно. Он потратил все эти годы, нося грязные цвета, а мужчина, который смотрит на него из зеркала, так похож на его другое «Я», на мужчину из проблеска, что Гарри остается только отвлечься на продавца, который выжидающе стоит позади него с приподнятыми бровями.       — Да, — наконец говорит он. — Вы правы.       Мужчина благодарно склоняет голову.       — Рад, что вы согласны.       — Думаю, тогда мне лучше взять это, — говорит Гарри.       — Очень хорошо. Хотя… кажется, у нас еще долгий путь.       — Я знаю, знаю, — уверяет Гарри, ухмыляясь и возвращаясь в кабинку. — Уверен, что вы со мной еще не закончили. Что дальше?

**~*~**

      Когда Гарри наконец заходит в коттедж, нагруженный сумками и потративший больше денег, чем его сознание хотело бы знать, наступает темнота, а у воздуха появляется тот самый привкус. Благодарный за тепло, которое он ощущает еще до того, как попадает в гостиную, он вдыхает мягкий аромат чая и думает, есть ли поблизости кто-то, от кого нужно спрятать покупки. В конце концов он просто падает в кресло возле камина и опускает сумки к ногам. Сквозь полуприкрытые глаза он смотрит на свои невзрачные старые джинсы и потрепанные ботинки. И думает, будет ли по ним скучать.       — Гарри, это ты? — зовет Гермиона из кухни. — Хочешь чаю?       — Гермиона, я продам одну из своих почек за чашку чая, — вздыхает он, закрыв глаза.       — Ну, давай понадеемся, что до этого не дойдет, — смеется она, скрип древних половиц сопутствует ее появлению в гостиной. — Я просто снова кипячу чайник, и… о боже… ты ходил за покупками?       Гарри открывает глаза и откидывает голову назад, глядя на нее над спинкой кресла под косым, почти перевернутым углом.       — Вовсе нет.       — Правда. Что тогда в этих сумках? —спрашивает Гермиона, скрещивая руки и глядя на Гарри с понимающей усмешкой.       — Эм… игрушки для бедных детей, — импровизирует Гарри.       Гермиона фыркает и обходит кресло, пересекает коврик и садится перед огнем, откуда с легкостью достает до сумок Гарри. Вздохнув, он разворачивается и пытается сурово на нее взглянуть, но это не действует ни секунду; веселье на ее лице красноречиво говорит ему об этом.       Вдруг ее брови взметаются вверх, и она опирается на руки, чтобы лучше его видеть.       — Ты еще и подстригся?       Гарри неуверенно пропускает волосы сквозь пальцы.       — Не сильно, — бормочет он, внезапно чересчур осознавая себя. Напряженный вычисляющий взгляд Гермионы тоже не помогает. — Я сидел там слишком долго как для того количества волос, что она отрезала, — жалуется он. — Она сказала, что сейчас они взъерошены специально, а не потому что запутанные, что бы это ни значило.       — Не могу в это поверить, — говорит Гермиона, сидя на пятках и качая головой.       — И я. Мне нужно наносить эту штуку, — рассказывает Гарри, выуживая из кармана маленькую блестящую красную банку и бросая ее Гермионе, которая ловко ловит и рассматривает ее.       — Пахнет приятно, — говорит она, закручивая крышку. — И выглядит круто, правда, — я просто немного в замешательстве.       — Нет, серьезно? — ухмыляется Гарри.       Гермиона высовывает язык и кидает банку в грудь Гарри с большей силой, чем нужно, хмурясь, когда он ловит ее одной рукой.       — Думаю, это хорошо… ты никогда особо ничего для себя не делал, — говорит она.       Не зная, обижаться или нет, Гарри вскидывает бровь.       — О, правда?       Гермиона заливается краской, но когда смотрит в пол, ее взгляд падает на сумки.       — Так что ты купил? — настаивает она, поднимая глаза, все проявления смущения исчезают.       — Просто пару вещей.       — Покажи, — ухмыляется она, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как ищущий бекон питон.       Гарри колеблется.       — Рон и Хьюго наверху, ты знаешь, — просто говорит она.       — Что они делают?       — Притворяются субмаринами, это последнее, что я слышала, но я уверена, что смогу убедить их спуститься, если дядя Гарри устроит показ мод…       — Хорошо, хорошо, — поспешно перебивает Гарри. У него нет никакого желания демонстрировать свой новый гардероб Рону, который всегда безуспешно старается скрыть веселье, или Хьюго, который находится на стадии болезненной честности и вряд ли будет сдерживаться, если подумает, что его дядя Гарри похож на неуклюжего тролля, хотя, вероятно, не так многословно. Если честно, он слегка волнуется надевать эти вещи перед кем-то, несмотря на сказанное продавцом с улыбающимися глазами.       — Фантастика, — говорит Гермиона, сидя на коврике с триумфальной улыбкой.       Гарри вздыхает и тянется к первой сумке, вытаскивая пару строгих брюк угольного цвета с бессмысленной дьявольской застежкой.       — Я их не надену, — говорит он.       — Я тебя не прошу. У меня есть воображение, — сообщает она, протягивая руку и пропуская тяжелую ткань между пальцев. — Очень стильно.       Гарри с облегчением их откладывает и показывает ей еще несколько пар брюк и трое приталенных и ужасно дорогих джинсов: одни темные, одни светлые и одни с рваными пятнами и брызгами отбеливателя, которые, по словам мужчины в магазине, были «вещью, которую стоит надеть прямо сейчас».       — Я хочу, чтобы ты надел эти, — говорит Гермиона, поднимая модные джинсы и с завистью глядя на них. — Ты смелый.       Гарри фыркает.       — Посмотрим, надену ли я их вообще.       Он копается в оставшихся сумках и находит нефритовый свитер, поднимает его к лицу и в ожидании вскидывает бровь.       — О, очаровательно. Я начинаю думать, что тебе с этим помогли.       Гарри роняет свитер на колено и посылает ей испепеляющий взгляд.       — Конечно. Если бы я был один, я бы вернулся с еще большим количеством коричневого дерьма. — Он вылавливает очередную вязаную вещь, на этот раз богатого темно-красного цвета. — А что насчет этого?       — Мне нравится.       — А это? — Черная рубашка с тусклыми серебряными пуговицами.       — Классная.       — Это? — Темно-синяя футболка с необычной белой прострочкой и рваным потрепанным подолом.       — Гарри, мне кажется, это ужасно стильно, — с улыбкой говорит Гермиона.       — Хорошо. А это?       — Эм… интересно? — Гермиона шевелится и морщит нос при виде одежды, которую держит Гарри.       Он смотрит, чувствуя, что проницательный продавец допустил с этим странную ошибку. Оно очень… оранжевое. И точно не нуждается в стольких змейках, особенно когда все они только мешаются.       — Сильно?       Гермиона смеется.       — Немного.       Гарри ухмыляется и бросает причудливое оранжевое творение (которое, по заверению продавца, заставит его выглядеть «в тренде») в ближайшую сумку.       — А, хорошо. Одно плохое из нескольких сотен нельзя назвать провалом.       — Думаю, это футболка кризиса среднего возраста, — говорит она, уклоняясь, когда Гарри пытается ударить ее полной футболок сумкой.       — Мне кажется, ты обещала чашку чая, — говорит он, падая на стул.       Она поднимается, все еще посмеиваясь, и пинает его по колену, пока возвращается на кухню.       — Поднять перископы! — кричит Хьюго, а секундой позже доносится грохот, всплеск и звук, издаваемый Роном, похожий на китовый шум.       Помня о предупреждении Гермионы, Гарри собирает сумки и запихивает их в шкафчик в пустой спальне. Затем он со странным нервным чувством облегчения складывает все старое коричневое и бесформенное в кучу на полу, оставляя только потрепанные джинсы — те, что на нем, только поэтому, — он вытаскивает волшебную палочку и все уничтожает.

**~*~**

      После ужина, который он готовит сам в попытке дать Гермионе отдохнуть этой ночью, Гарри идет в пустую спальню и снова примеряет всю новую одежду, крутясь перед зеркалом и пытаясь вспомнить советы продавца о том, что с чем сочетается. Убедившись в том, что он не похож на мужской эквивалент барана, одетого как ягненок, он плюхается обратно на кровать и прислушивается к тихому шуму разговора своих друзей, который просачивается из-под двери.       — Я уложил Хьюго, — говорит Рон, тяжело наступая на половицы на полу гостиной. — Хочешь…       — Рон, тише, — шипит Гермиона. — Ты разбудишь Гарри.       — Он не спит, — настаивает Рон, понижая голос. — Сейчас только полдевятого!       — Он сказал, что пойдет в свою комнату, и он выглядел уставшим, — настаивает Гермиона, и Гарри практически видит, как она скрестила руки и смотрит на Рона своим самым грозным взглядом.       Несколько оскорбленный, Гарри поднимается на локтях и снова смотрит на свое отражение — он выглядит неплохо. По сути, ему кажется, что он выглядит более здоровым и живым, чем все эти месяцы. Он снова падает на кровать и смотрит в потолок. Возможно, он провел больше времени, глядя в зеркало, сегодня, чем за всю его взрослую жизнь, и это несколько волнует.       — …не нуждается в материнской опеке, Миона, — более громко говорит Рон.       — А тебе лучше всех известно? — мягко парирует Гермиона.       Сейчас она положила руки на бедра, думает Гарри. Глаза сужены, ноздри раздуты, щеки вспыхнули.       Он стонет и бросает Чары тишины на дверь, затем кладет руки на лицо. Последнее, что он хочет, это становиться причиной бессмысленных ссор между его лучшими друзьями; день переселения в новый дом наступает недостаточно быстро. Они были очень милыми — пустили его в свой дом без вопросов, в свою семейную жизнь, как будто он был там всегда, и ни разу не спросили, когда он планирует уехать — но он подозревает, что они просто ведут себя вежливо. Им нужно место, а ему нужны люди рядом, которые не будут чувствовать необходимость убирать яичную скорлупу вокруг него.       Внезапно отяжелев от истощения, вызванного разочарованием и чрезмерным количеством покупок, Гарри швыряет стопки одежды на пол, скидывает рубашку и брюки и залезает под одеяло. Его не волнует, что сейчас половина девятого субботнего вечера. Он, блять, собирается поспать, а завтра уйдет.

**~*~**

      Он просыпается, когда восходит солнце, чувствуя себя свежим и полным энергии, и вспоминает, что Лили встает рано, а Джинни — особенно по выходным — нет. Он отправляет Лили сову с сообщением, в котором напоминает ей написать матери записку, берет сок и сырные кексы, оставшиеся с ужина, и выходит на встречу с ней.       Пока он поднимается по маленькому холму в конце Уиллоуби-драйв, ботинки скользят по росистой траве, а Лили смотрит на него сверху и смеется. Ее волосы развеваются на ветру, как вымпел, блестят в приглушенных розовых и золотых лучах восходящего солнца, и на мгновение она выглядит пугающе взрослой.       — Давай, пап! — зовет она, протягивая ему руку, чтобы помочь на последних нескольких футах подъема. Он стоит на вершине, вдыхая волнующие запахи зимы, мокрой земли и морозной травы.       — Ты оставила записку своей маме? — спрашивает он, вынимая кончик палочки из рукава, чтобы незаметно бросить Высушивающие чары на траву. — Не хочу, чтобы она проснулась и начала паниковать.       — Конечно, — говорит Лили, падая на землю и скрещивая ноги. Она смотрит на него обеспокоенным взглядом. — Все в порядке?       Гарри улыбается и садится рядом с ней, думая, что бы сказал Драко о людях, которые сидят на траве в новых дорогих брюках. У него есть идея.       — Да. Я просто хотел позавтракать со своей любимой девочкой, — говорит он, доставая маффины и яблочный сок. — Это преступление?       Лили хихикает, и какая-то часть Гарри подозревает, что она считает его слегка идиотом. Как ни странно, его это не волнует.       — Нет, — говорит она, закатывая глаза и принимая свою часть еды. Откусывая большой кусок сырного кекса, она счастливо вздыхает и смотрит на спящую долину. Гарри наблюдает за ней, глотая ледяной сок и наслаждаясь накатившей волной удовлетворения.       — Тебе было весело вчера? — спрашивает он через секунду.       Лили ухмыляется.       — Да, было здорово. Жанетт научила меня прыгать. Я много раз падала, но научилась!       — Впечатляет, — говорит Гарри, возвращая ей усмешку.       — Спасибо. Может, мы как-нибудь сходим вместе, — говорит она, глядя на него с надеждой.       — Покататься на коньках? — уточняет он, тайно обеспокоенный этой идеей.       — Да. Если ты хочешь, конечно. — Лили делает паузу и на миг жует губу. — Так здорово проводить с тобой время, — почти шепотом говорит она. — До вашего с мамой развода… у тебя никогда не было времени.       Она краснеет и замолкает, отрывая большой кусок от кекса и засовывая его себе в рот, словно пытаясь помешать себе сказать что-то еще. Сердце Гарри распухает и болит, он сжимает пальцами холодную траву и пытается сдержать извинения, которые, как ему известно, бесполезны.       — Конечно, я попробую, — наконец говорит он. — Наверное, я упаду на задницу через десять секунд, — добавляет он, надеясь, что она улыбнется, и это работает. — С тобой тоже здорово проводить время. Ешь свой завтрак.

**~*~**

      Гарри невольно улыбается про себя, пока скользит по холму и возвращается обратно в коттедж, мысленно воспроизводя лестный отзыв Лили о его наряде. Судя по всему, он впервые выглядит «очень круто, пап», и этого более чем достаточно. Все еще твердо настроенный убраться из дома днем и дать Рону и Гермионе шанс сделать… ну, то, что они делают, когда его нет рядом, он крадется обратно через тихий дом, хватает свою рабочую одежду и возвращается обратно, прежде чем Гермиона услышит его и спросит, не хочет ли он тарелку каши.       В Министерстве относительно тихо, но вокруг все еще суетится достаточно людей, чтобы оживить это место и напомнить Гарри, что, хотя он больше не работает по выходным, есть много тех, кто работает. Он получает пару сочувствующих кивков и четыре вариации на тему «Доброе утро, мистер Поттер, все в порядке?», когда идет в кабинет, и ему достаточно весело, чтобы улыбнуться и заверить коллег, что да, он пришел на работу в воскресенье, и нет, им не нужно беспокоиться о том, что мир скоро рассыпется.       Его кабинет выглядит странно пустым без Хельги, и он задается вопросом, чем она занимается на выходных. Даже у нее есть кое-что получше, чем сидеть за столом ясным воскресным утром, думает он, и сразу закапывает это осознание, прежде чем оно испортит ему хорошее настроение.       Оставив дверь кабинета открытой — больше потому, что он может, чем почему-то еще — он падает в кресло и без энтузиазма смотрит на гору памяток. Похоже, с полудня пятницы она увеличилась в размерах настолько, что Гарри лениво задается вопросом, размножаются ли эти маленькие пурпурные кучки дерьма. Он тянется к своему перу и приступает к работе.       Пять минут спустя он отказывается от своей задачи в пользу того, чтобы медленно крутиться на стуле, свесив руки по бокам, уставившись в потолок и чувствуя себя неудобно возбужденным. Это все очень хорошо — пытаться быть продуктивным, быть хорошим другом и все эти, по общему признанию, важные вещи, но нет ничего хорошего в том, что он не может выбросить из головы воспоминания о Драко беспомощно-горячем-прямо-сейчас Малфое.       — Гарри, — хрипит он, тяжело дыша, глаза горят отчаянием, когда сильные, влажные от пота пальцы царапают и хватают Гарри за спину, подгоняя и требуя его. — Поторопись, Блейз будет здесь через минуту, и… о, блядский Мерлин… не знаю, как ты, но я не планировал, чтобы он присоединялся.       Внезапно перед глазами вспыхивает не тот Драко, который беспорядочно растянулся на диване на Гриммо двенадцать, а глаза холодного, одетого в черное мужчины на матче по квиддичу, который сказал «Тебе что-то нужно, Поттер?», и это завязывает внутренности Гарри в узел.       Гарри стонет, обхватывая руками подлокотники кресла. По какой-то причине он не может перестать улыбаться, но изо всех сил старается игнорировать растущую тяжесть под одеждой, потому что, даже если он выполнял не самую качественную работу последние несколько недель, все идет к дрочке в кабинете. Кроме всего прочего, это просто печально.       Посреди всего этого безумия ясным становится одно. Этот мужчина перманентно засел у него в голове, обе его версии и смущающее слияние обеих в одну с резкими словами и теплой улыбкой, а у него нет ни одной из них, но он так желает, что от этого больно, и сейчас, в одиночестве, он не способен думать ни о чем другом. Хорошо, когда есть Лили, Гермиона, Рон или стильный продавец одежды, которые могут его отвлечь, но он знает, что даже самая стойкая его защита вряд ли продержится долго.       Он подозревает, что ему не следует кидаться прямо во… что угодно, но в особенности в это, после развода, но необходимость знать, понимать этого Драко бесконечно сильнее любого рационального голоса у него в голове. Несмотря на его слова Молли о том, что не нужно делать разные дела одновременно, мысль об ожидании с каждой минутой становится все невыносимее.       Гарри закидывает ноги на стол и откидывается на спинку стула, долго и успокаивающе вдыхая и выдыхая. Ему нужен план, а если нет, то хотя бы подобие представления о том, как он собирается это сделать.       — Самый мощный инструмент, который ты можешь дать своему врагу, это недостаток подготовки, — бормочет он, автоматически цитируя слова из Кодекса поведения авроров, несмотря на то, что годами его не читал. — Но он тебе не враг, идиот. Думай, как нормальный человек.       — Эм… вы разговариваете со мной? — звучит пронзительный голос.       Гарри слегка подпрыгивает и вглядывается в коридор через дверь, которую он намеренно оставил открытой, и другую, которую он, видимо, забыл закрыть случайно. Маленький человечек с длинной белой бородой и толстыми очками в роговой оправе стоит в дверном проеме и вопросительно смотрит на Гарри.       — Нет, простите, я просто… думал вслух, — признает он, снимая ноги со стола и пытаясь выглядеть профессионально, хотя, наверное, уже слишком поздно.       — О, не беспокойтесь; я просто проходил мимо, — говорит мужчина. Он поворачивается, чтобы уйти, а затем делает паузу, одаривая Гарри кривой улыбкой. — Лучше думать вслух, чем вообще никогда не думать.       После этого он кивает Гарри и спускается по коридору. Гарри прячет улыбку в ладонях, а непрошенный совет, как ни странно, его укрепляет. Через мгновение он скрещивает руки, прикусывает губу и обдумывает варианты.       Он может подождать. Он знает, что Драко будет на следующем квиддичном матче, Когтевран против Пуффендуя, и это будет простым стартом для разговора. Тем не менее, по словам Джеймса, который теперь начал посылать Гарри сов со всевозможными новостями о квиддиче, матчей не будет почти месяц, а месяц — это очень большой срок. По крайней мере, сейчас он кажется очень долгим.       Минуту или две он просто играется с мыслью, чтобы просто болтаться рядом с Гринготтсом, где у него будет большая вероятность встретить Драко случайно-с-целью, но быстро отметает ее, когда рациональная часть мозга напоминает не только о том, что там работает еще и Джинни, но о том, что вести себя, как сумасшедший сталкер, не самый лучший первый шаг, если так подумать.       Разочарованный тем, что он, кажется, вернулся к тому, с чего начинал, Гарри бросается в яростный круговорот, борясь с неизбежным головокружением и угрюмо представляя воскресное утро Драко; он, наверное, бродит по особняку, где люди могут гулять по несколько дней и не видеть друг друга.       Гарри резко останавливается, трение по ковру нагревает подошву ботинка. С учащением пульса он вскакивает на ноги и слегка неуверенно бежит в Атриум.

**~*~**

      Воздух в переулке прохладный, но почти полуденное солнце мерцает над частями территории, которые видит Гарри, драпируя тонкой занавеской пышные лужайки и далекий Мэнор. Все это довольно красиво, и в нем с трудом можно распознать обветшалое здание, которое он помнит со времен войны.       Избавляясь от бесполезных воспоминаний, он вглядывается в красивые, выкованные вручную ворота, стараясь не прикасаться к ним, пока не убедился, что на них нет заклятия, которое ударило бы его руку током или превратило его в полевую мышь. Сквозь дымку он замечает стайку павлинов; насчитывает десяток, собравшийся у края сложного водного объекта, наблюдающий и кричащий от явного восторга, когда фонтан стреляет струями мерцающей воды на двадцать футов в воздух. Пока он молча смотрит, одна из птиц поворачивается, чтобы посмотреть на него, ее крошечные черные глазки светятся умом.       Иррационально пораженный ощущением, что его подозревают, Гарри отворачивается и вместо этого сосредотачивается на воротах, мастерски прощупывает чары, приседает, чтобы осторожно провести рукой всего в дюйме от металла, чувствуя гул защитной магии и с интересом отмечая, что заклинания типа «держись подальше», которых он ожидал, здесь полностью отсутствуют. На самом деле, система безопасности самая обычная, и он знает, что может снять ее за считанные секунды, но не хочет.       Потому что, да, появляться в доме Драко без приглашения, вероятно, его более чем расстроит, и он будет первым, кто признает, что логика сейчас не с ним, но есть импульсивность, взлом и проникновение. Гарри рассеянно ерошит волосы и оглядывается в поисках какого-нибудь колокольчика или устройства вызова, но его нет.       Как будто эти люди не ждут посетителей, подсказывает тихий голос в голове.       Гарри игнорирует его и хмурится. Он знает — глубоко и хорошо спрятано — что он упрямый и безрассудный, и все прочие гриффиндорские штуки, но почти нереально об этом переживать, когда он так отчаянно скучает по Драко. Он также знает, что Драко, находящийся на другом конце этого влечения, по сути, другой человек, но он должен попытаться. Лучше выставить себя полным дураком, чем провести остаток жизни в раздумьях.       — Прекратите, — укоризненно говорит кто-то, затем трепещут перья, один из павлинов выскакивает из клумбы, минует ворота и исчезает в кустах. Гарри вытягивает шею, надеясь найти источник голоса. Он мягкий, женский, утонченный — знакомый.       — Здравствуйте? — с надеждой говорит он.       Секунду ответа нет, а затем из тумана появляется высокая фигура, идущая через лужайку к воротам. На женщине элегантные темные брюки, длинный кардиган, на руке висит плетеная корзина с цветами; ее большая шляпа закрывает лицо от взгляда Гарри, но длинные распущенные светлые волосы ее выдают. Но даже в этом случае Гарри не может поверить, что женщина, приближающаяся к нему с лопаткой в руке элегантными свободными шагами, это Нарцисса Малфой.       Когда она подходит, Гарри понимает, что различия между этой женщиной и ее двойником из проблеска не ограничиваются одеждой. Эта Нарцисса кажется более старой и измученной, чем едкий матриарх с напряженным лицом, подаривший Гарри на Рождество ужасного стеклянного лебедя, и по какой-то причине он напуган больше, чем когда-либо.       — Аврор? — спрашивает она, не отрывая бледно-голубых глаз от униформы, которую Гарри забыл снять. — Что-то не так?       — Нет, миссис Малфой, я просто…       Она поднимает взгляд, наконец встречаясь с ним глазами.       — О! Аврор Поттер! — Она делает паузу. — Что-то случилось?       — Нет, я… я пришел поговорить с Драко, если он дома, — наконец говорит Гарри, вкладывая все, что у него есть, в то, чтобы держать руки по бокам и сопротивляться желанию вздрогнуть, как неловкий подросток.       — Понятно. Он вас ожидает? — спрашивает она, протягивая руку, чтобы придержать шляпу, когда особенно цепкий порыв ветра проносится сквозь кусты и треплет ее волосы. Ее утонченный резкий тон такой же, как и всегда, но в словах отсутствует укус, которого ожидал Гарри, и она выжидающе смотрит на него, засовывая лопатку в корзину и доставая палочку.       — Наверное, нет, — признается Гарри, и на этот раз ничто в этом мире не может удержать его от почесывания волос.       — Драко сказал мне, что недавно видел вас в Хогвартсе, — сухо говорит Нарцисса, палочка болтается у нее сбоку, качаясь вперед и назад между тонкими бледными пальцами.       — О, правда? — бормочет Гарри, чувствуя, как горит кожа. — Я пошел посмотреть, как играет мой сын — он загонщик команды Гриффиндора — сыграл хорошо, к слову, я очень… горжусь им, — тихо заканчивает он, понимающий, что несет чушь, и неуверенный, предвещает ли веселый свет глаз Нарциссы что-то хорошее для него.       — Я тоже очень горжусь своим сыном, — ровно говорит она, постукивая палочкой по воротам и отступая, когда они распахиваются, чтобы Гарри мог пройти.       — Спасибо, — говорит он, заходя внутрь и ожидая, пока она выполнит небольшую сложную процедуру закрывания. Когда она начинает движение, он спешно следует за ней, момент или два пытаясь сравнять с ней шаг, и предпочитает держать язык за зубами — теперь он внутри, и с ним обращаются с большей вежливостью, чем он позволил себе ожидать; все, что от него требуется, это не облажаться.       Он с этим справится. Территории более чем достаточно для отвлечения внимания, она полна стремительных существ, ухоженных лужаек и брызг ярких цветов, которым, как подозревает Гарри, помогли расцвести в середине зимы. Воздух холодный и резкий, с ароматом свежей земли, а также чего-то горького и изысканного, что проникает в его ноздри от одежды и волос Нарциссы.       — Думаю, Драко в своем кабинете, — говорит она, когда они достигают поворота на дороге, дом снова появляется в поле зрения. — Смею сказать, он будет удивлен, увидев вас, аврор.       Я точно уверен, что так и будет, безмолвно соглашается Гарри. Вместо этого он говорит:       — Вам не нужно называть меня аврором, миссис Малфой. Я не на службе.       Нарцисса бросает на него размеренный косой взгляд.       — Я просто пыталась быть вежливой, — говорит она, слегка вздохнув, что, кажется, скорее, выражает загадочность, чем неодобрение. — Как, я думаю, и вы. Как вас лучше называть?       Гарри колеблется несколько секунд, продолжая хрустеть гравием рядом с ней. На самом деле все идет не так, как он ожидал, но он сможет адаптироваться. Он так думает.       — Просто Гарри, — в итоге предлагает он.       — Как вам угодно. — Она копается в корзине и достает небольшой блестящий секатор, и Гарри очарованно останавливается, когда она наклоняется, чтобы отрезать черенок у странного колючего растения, которое посчитало нужным вырасти на краю дороги, в нескольких ярдах от ближайшей клумбы. Она с интересом рассматривает его и кладет в корзину с чем-то вроде Чар стазиса. — Было странно наблюдать, как исчезает множество старых формальностей, — признается она, глядя на Гарри и выпрямляясь. — Но изменение — это в природе вещей. Прогресс часто сбивает с толку. — Она еле заметно улыбается ему, и Гарри задается вопросом, что же случилось с той холодной молчаливой женщиной, которую он помнит.       — Я тоже не большой фанат изменений, миссис Малфой, — говорит он, удивление делает его откровенным. — Но порой они к лучшему.       Нарцисса вскидывает бровь и идет по поляне. Гарри не находит другого выхода, кроме как пойти за ней; насколько он знает, без нее не попасть в дом. Когда он догоняет ее, она всматривается в клумбу, полную нежно покачивающихся белых и розовых цветов.       — Вам не кажется, что эти азалии уже отцвели? — вдруг спрашивает она, снова поднимая шляпу и глядя на Гарри.       — Эм… я не много знаю о растениях, простите, — говорит он, все равно вежливо глядя на клумбу.       Нарцисса вздыхает и убирает секатор.       — Думаю, мне стоит дать им еще день или два.       Полный облегчения, Гарри энергично кивает, как будто его одобрение действительно имеет значение в этой странной ситуации.       — У вас красивая территория, — импульсивно говорит он, вспоминая, что с Гермионой, еще одним неожиданно ярым садоводом, комплимент гортензиям на ее цветущей изгороди помогал выпутаться из любой скользкой ситуации. И хотя мысль о том, чтобы сравнить Гермиону с Нарциссой Малфой, абсурдна, Гарри решает довериться чутью и надеяться на лучшее.       Светлые глаза почти незаметно теплеют, а тонкие линии вокруг них складываются в одобрении, когда она кивает и отправляется обратно к подъездной дорожке.       — Спасибо. Я считаю, что садоводство лечит.       — Вы занимаетесь всем сами? — спрашивает он, пользуясь своим преимуществом.       — Всеми интересными вещами, — говорит она. — У нас есть садовники, которые косят траву, обрезают деревья и тому подобное. Вы интересуетесь садоводством, Гарри? — вежливо спрашивает она, как будто она сановник в гостях, а не жена Пожирателя Смерти, которая не видела его почти двадцать лет.       Гарри сомневается в ответе, наконец решая выбрать правду.       — Не особо, но я ценю хорошие вещи, как и другие люди.       — Я думала, не пытаетесь ли вы каким-то образом снискать мое расположение, — размышляет она, продолжая пристально смотреть вперед, когда они подходят к дому.       — Зачем мне это? — слабо спрашивает Гарри, пытаясь не паниковать.       — Не знаю. — Она смотрит на него с непроницаемым лицом, но глаза загораются интересом. — Но это интригует, не так ли?       Гарри ничего не говорит. Он не знает, что делать с этой женщиной, но у него есть ощущение, что она точно знает, что делать с ним. И ему придется смириться с этим, если он хочет поговорить с Драко.       — Сожалею о ситуации в вашей семье.       Гарри не дышит, сбитый с толку тактичным описанием его развода.       — Спасибо. Но я думаю, это к лучшему.       Нарцисса остро смотрит на него, когда они поднимаются по каменной лестнице и оказываются на большом крыльце. Она открывает тяжелую дубовую дверь и останавливается.       — Не мне об этом судить, мистер Поттер. Гарри. — Стуча пальцами, она добавляет: — Билби проведет вас в кабинет Драко.       Очень знакомый домовой эльф появляется в холле с громким хлопком и смотрит на Гарри большими круглыми глазами. Скрыв узнавание, которое заставляет Гарри желать помахать рукой и спросить о Сеньке, он благодарит миссис Малфой за ее помощь и следует за Билби по коридорам.       — Кабинет мастера Драко, сэр, — объявляет эльф и исчезает прежде, чем Гарри благодарит его.       Почти не дыша, Гарри стучит в дверь и ждет.       — Проходи, — отвлеченно зовет Драко. Гарри берет себя в руки, поворачивает ручку, толкает дверь и обнаруживает, что Драко сидит за огромным письменным столом из красного дерева, листает пергаменты и хмурится. — Тебе удалось его успокоить?       Гарри держится за дверную ручку, прижимаясь кожей к холодному металлу и отчаянно ища способ дать Драко понять, что, по всей вероятности, этот вопрос был адресован кому-то другому.       — Эм, нет, — говорит он, прежде чем может себя остановить.       Глаза Драко сразу же сужаются. Он прижимает руки к столу, словно готовясь вскочить, но не тянется к палочке, и Гарри цепляется за это, отходит от двери, осторожно закрывает ее за собой и ждет, пока Драко что-нибудь скажет.       — Каким образом ты сюда попал? — настойчиво спрашивает он, недоверчивость вытесняет агрессию из его голоса.       — Твоя мать меня впустила. Мы вместе шли по дорожке.       — Зачем ей это делать? — Он подозрительно смотрит на одежду Гарри. — Ты сказал ей, что у меня неприятности?       — Нет. — Гарри пожимает плечами. — Она увидела меня у ворот, и я сказал, что хочу поговорить с тобой. Очевидно, она решила мне поверить… и это ее заслуга. Я крайне вызываю доверие, — добавляет он, сверкнув, как он надеется, очаровательной улыбкой, а затем сразу же желая прикрыть лицо руками.       Драко вздыхает и, кажется, успокаивается, ослабляя бдительную позу и тяжело откидываясь на спинку стула.       — Хотел бы я сказать, что удивлен этим, — бормочет он. — Что конкретно тебе от меня нужно?       — Просто поговорить, — говорит Гарри, наблюдая, как светлые брови в замешательстве сходятся вместе, и такие же бледные пальцы в идеально сбалансированном ритме постукивают по резным деревянным подлокотникам кресла.       — Прости мои подозрения, Поттер, но мне трудно поверить, что тебе так тяжело общаться со своими друзьями, что ты без приглашения явился домой к тому, кто тебе никогда не нравился, в воскресный день.       Гарри вздыхает.       — Я могу присесть?       Драко смотрит на него с усталым раздражением и небрежно показывает рукой на мягкое кожаное кресло, стоящее рядом с потушенным камином в нескольких футах от стола. Осторожно и торжествующе Гарри пересекает пол и опускается на фантастически удобное сидение, которое немедленно принимает его форму.       — Тебе не приходило в голову, что я здесь, потому что действительно хочу поговорить с тобой, а не потому, что мне больше не с кем это сделать? — спрашивает он, смело глядя на Драко и наслаждаясь тем, как серебристые глаза расширяются от его слов.       — Честно?       — Если это возможно.       — Отъебись, Поттер. Нет. Это не приходило мне в голову. Я понятия не имею, почему.       Гарри улыбается, заметив легкий укол раздражения, пронизывающий холодный измученный вид.       — Итак, сейчас я здесь, а ты даже не попытался вышвырнуть меня отсюда, так что ты можешь попробовать, — говорит Гарри, несколько приглушенно из-за мантии, которую он стягивает через голову и беспорядочно кладет себе на колени.       Драко моргает, моментально забывая все слова.       — Что, черт возьми, на тебе надето?       Гарри смотрит на свои приталенные черные брюки и что-то вроде свитера или кардигана с серыми или серебряными пуговицами.       — Одежда? — предполагает он.       Драко фыркает.       — Это странно, нет? Думаю, это первый раз, когда я вижу, как ты носишь что-то, подходящее тебе.       Гарри спокойно смотрит на него и пытается сдержать смущение. Если бы он не был так сосредоточен на том, чтобы снять мантию и казаться расслабленным, ему могло бы прийти в голову, что Драко не только заметит его новую одежду, но и найдет, что сказать о ней. Взгляд Драко повсюду, и хотя Гарри почти уверен, что он оценивает покрой его новых брюк, качество кашемира и другие вещи, которые понимает только он, ощущение извивающихся внутренностей возникает сразу же, когда он вспоминает, как эти глаза смотрели на него, думая о других вещах. Он вспоминает эти потемневшие от похоти глаза и чувствует себя обнаженным, хотя до этого далеко.       Когда Драко вновь поднимает взгляд, Гарри сухо сглатывает и пожимает плечами.       — Что? С моей одеждой что-то не так?       — Нет, как ни странно, — с почти разочарованным вздохом говорит Драко. — Хотя ты, кажется, забыл застегнуть ширинку.       Гарри в ужасе смотрит на свои брюки и обнаруживает, что все пуговицы аккуратно застегнуты, и когда он медленно поднимает взгляд, Драко ухмыляется. Гарри хмурится, сердце бешено колотится, и ему жаль, что он не может ударить этого самодовольного идиота по голени. А затем поцеловать.       — Спасибо.       — Не за что. Выражение твоего лица меня очень развеселило.       — Вижу, — сухо отвечает Гарри. — Разве ты не рад, что я пришел? Кого тебе было бы мучить?       Драко небрежно пожимает плечами.       — Не знаю, мне нравится иногда что-то прятать от Билби… но на самом деле, думаю, ему это тоже нравится. Это определенно помогает ему не попадаться моему отцу на глаза.       Гарри кивает, задаваясь вопросом, смягчил ли этот Люциус Малфой свое отношение к эльфам за эти годы. Он сомневается, что что-то сильно изменилось с тех пор, как он ужасно обращался с Добби, и нервное поведение Билби пока не разубедило его.       Драко вскидывает бровь, и Гарри понимает, что просто смотрел и ничего не говорил, что всегда хорошее начало.       — Ты гуманист, — наконец говорит он, подергивая ртом.       — Боги, это могло бы быть комплиментом, если бы ты имел это в виду, — бормочет Драко.       — Не думаю, что ты готов к настоящим комплиментам, — с ухмылкой говорит Гарри. — Возможно, в следующий раз. Мы придем к этому.       — Ты планируешь сделать это снова? — спрашивает Драко, и хотя его глаза округлились, Гарри знает его достаточно хорошо, чтобы сделать вывод из его позы: это удивление полностью притворно.       Гарри откидывается на спинку кресла.       — Ты выглядишь так, словно нуждаешься в друге.       Драко издает странный тихий звук и проводит рукой по своим аккуратным волосам, слегка их взъерошивая.       — О боже. Ты собираешься запеть? Пожалуйста, предупреди меня, чтобы я смог себя оглушить.       Гарри весело позволяет полуулыбке появиться.       — Ты уходишь от темы.       — Ты обвиняешь меня?       — Нет. Ты можешь удивиться, узнав, что я считаю тебя порядочным человеком, — опрометчиво говорит Гарри.       — Уверяю тебя, нет.       — Ты заноза в заднице, Драко. Вот кто ты.       Драко скрещивает руки на груди и смотрит на Гарри.       — Прости?       Желудок Гарри сжимается, и он прилагает усилия, чтобы выбросить другого Драко из головы; если он собирается достичь большего, чем выставить себя полным идиотом, ему нужно сосредоточиться на мужчине перед ним.       — Как тебя лучше называть? — спрашивает он, слишком поздно осознавая, что эта фраза позаимствована у Нарциссы Малфой. Сердитый сам на себя, он бросает более серьезный вызов, чем стоит. — По фамилии, словно мы еще в школе?       Драко вздыхает.       — Хорошо. Несмотря на то, что ты такой же неотесанный, как в школьные времена, я думаю, мы оба слишком стары для этого. Я определенно это чувствую.       Гарри улыбается.       — Ты еще не старый.       — Лесть ни к чему не приведет, — сообщает Драко. Внезапно задрожав, он поднимается с кресла и проскальзывает мимо Гарри, чтобы осмотреть камин, задевая одной одетой в черное рукой плечо Гарри.       — Я не пытаюсь тебе льстить, — говорит Гарри, и это правда, хотя он думает, что попробовал бы, если бы верил, что это может помочь.       — Нет, конечно, нет, ты пытаешься поговорить со мной, — бормочет Драко, все еще стоя спиной к Гарри, пока ковыряется в решетке и издает серию лязгающих звуков. — Возможно, я не в настроении для разговоров.       Гарри оборачивается и смотрит, как он наклоняется и качает головой.       — Хорошо. Я начну.       — Я чувствую себя как на терапии, — жалуется Драко, наконец делая взмах палочкой и зажигая огонь. Комната быстро наполняется теплым успокаивающим ароматом магии и тлеющего дерева.       — И ты все еще не попросил меня остановиться, — подмечает Гарри.       Драко секунду смотрит в огонь, а затем возвращается в кресло, опуская палочку на стол.       — Да. Мне скучно.       Гарри закатывает глаза, тайно воодушевленный.       — Я разведен, — говорит он.       — Уже? — настаивает Драко с ноткой раздражения в голосе.       — Да. Я получил последние бумаги пару дней назад.       Драко мрачно смотрит на свой рукав.       — Я все еще жду свои.       Гарри сочувственно морщит нос.       — Почему так долго? — спрашивает он, в действительности не ожидая ответ.       — Как я слышал, адвокат Астории пыталась раскопать какую-то грязь обо мне, чтобы высосать из меня половину моего хранилища и остатки самооценки. — Он на долю секунды встречается глазами с Гарри, но этого достаточно, чтобы увидеть кипящую внутри горечь.       — Мне жаль, — говорит Гарри, хватаясь за подлокотники своего кресла, чтобы не имитировать постукивание пальцами Драко; он сомневается, что это воспримут хорошо. — У меня сложилось впечатление, что между вами все прошло довольно мирно.       — Между нами да. Между мной и этой алчной законной гарпией… ну, я просто скажу, что мы не дошли до драки, что свидетельствует о моем самоконтроле и разумности матери. — Драко делает короткий вздох, но негодование вспыхивает вокруг него, как невидимая аура, заряжая воздух и посылая покалывающий ток по коже Гарри.       Гарри не знает, зачем он это делает, но прежде чем успевает остановиться, он садится в кресло и тыкает пальцем туда, где явно болит.       — Какую грязь?       Драко пристально смотрит на него, а затем уныло вздыхает.       — Ничего правдивого. Думаю, она хотела предположить, что у меня была череда романов или что-то настолько же отвратительное. Астория умная женщина; я уверен, она могла бы меня утопить, если бы захотела. Не думаю, что она это сделает, но каждый раз, когда эта стерва что-то придумывает, все затягивается еще больше.       Заинтригованный словами Драко и удивленный этой честностью, Гарри несколько секунд молчит. Он задается вопросом, решил ли Драко после многих лет ожесточенного соперничества, что хочет довериться Гарри, или он просто устал позволять этому крутиться в голове, и ему не с кем поговорить. Возможно, он пьян, лениво размышляет Гарри. Или его ударили по голове. Все возможно.       — Звучит ужасно, — говорит он. — Не будет ли проще просто дать ей то, что она хочет?       Рот Драко сжимается в кислую полуулыбку.       — Астория сама по себе богата. Она не хочет мои деньги, как и я ее. Она просто не хочет выглядеть слабой.       — Думаю, я могу это понять, — спокойно говорит Гарри, закрывая разум от той части себя, что яростно протестует против самой идеи, что Драко так страдает из-за неуместной гордости. — Итак, какова точка зрения адвоката?       Улыбка Драко почти — почти — искренняя, когда он отвечает:       — Она работает на процент.       Гарри вздыхает.       — Женщины странные.       Драко смеется, и этот сухой звук пробуждает дрожь в животе Гарри.       — Я выпью за это. На самом деле… — он делает паузу, глядя на Гарри задумчивым взглядом, затем щелкает пальцами. Менее чем через секунду Билби появляется рядом с креслом Гарри и подпрыгивает, увидев его.       — Да, мастер Драко?       — Принеси «Бортега» и два стакана, пожалуйста, — говорит Драко, и хотя это скорее приказ, чем просьба, Гарри не может не заметить вежливость. Как и явное пристрастие Драко к безумно дорогому огневиски.       — Билби сейчас же все принесет, — говорит эльф, странно кланяясь и исчезая.       — Он может задержаться, — говорит Драко, слабо потягиваясь. — Мне кажется, эта бутылка была одной из вещей, которые я спрятал, когда в последний раз был на кухне.       Гарри ухмыляется, наполненный свежей новой волной тепла к этому мужчине.       — И это отличный пример, почему тебе нужна помощь с занятием твоего времени.       — Иди нахуй, Гарри Поттер, — говорит Драко с утонченным акцентом и сдерживаемым зевком, сильно отвлекающим от слов. — Мне есть, чем заняться, особенно, когда Скорпиус дома.       — Уверен, ты скучаешь по нему, — говорит Гарри и, заметив защищающееся выражение Драко, добавляет: — Я скучаю по своим, когда они возвращаются в школу. И скучаю по Лили сейчас, когда не вижу ее каждый день.       — Ты правда живешь в погребе Уизли?       Гарри закатывает глаза.       — В их свободной спальне, если быть точнее, и только на неделю или вроде того. Где ты об этом услышал?       — Гринготтс. Там больше сплетен, чем в Хогвартсе; гоблины ненавидят это. — Он пожимает плечами, а затем мягким голосом признает: — И да, я скучаю по сыну. Мы близки.       Пока Гарри сдерживает улыбку, снова появляется Билби с бутылкой и двумя тяжелыми хрустальными стаканами, которые он ставит на стол Драко.       — Ты быстро ее нашел? — заботливо спрашивает Драко, наклоняясь, чтобы посмотреть на эльфа.       — Мы нашли ее в ящике с овощами, — говорит Билби, честно моргая. — За капустой.       — За какой капустой? — спрашивает Гарри, размышляя вслух.       Билби поворачивается к нему, переплетая тонкие пальцы и уважительно кивая Гарри, как будто вопрос совершенно логичен.       — Это была савойская капуста, сэр.       — Спасибо, — говорит он, пытаясь не рассмеяться. — Важно знать такие вещи.       Драко смотрит на него яркими глазами и отпускает эльфа, пробормотав «спасибо» и небрежно взмахнув рукой.       — Ты веселишься, — обвиняет он, наливая щедрую порцию виски в каждый стакан и протягивает один из них кончиками пальцев Гарри, и от этого у него перехватывает дыхание.       — Спасибо. — Гарри вдыхает пряный дым, который начал подниматься от поверхности жидкости. — Да, я веселюсь. Это одно из новых занятий, которое я испытываю в эти дни.       — Веселье это новое занятие? — с явным презрением говорит Драко.       — Ну, не совсем, но я стараюсь делать это гораздо чаще, — говорит Гарри. — Во всяком случае, для тебя это незнакомое слово, скучающий мерзавец.       В течение долгих секунд царит тишина, во время которой Гарри жаждет вернуть свое неосторожное оскорбление себе в рот, а затем Драко смеется. Он удивлен, это очевидно, но звук теплый и поразительно беззащитный. Вскоре Гарри тоже смеется, и это прекрасное чувство.       — Долгое время со мной никто так не говорил, — вздыхает Драко, ухмыляясь из-за стакана.       — Ты скучал по мне? — невинно спрашивает Гарри.       — Как по дыре в голове, — говорит Драко, достаточно долго собираясь, чтобы наклониться и коснуться своим стаканом стакана Гарри.       Гарри кивает и молча поднимает стакан. Он откидывается в мягком кресле и делает признательный глоток. Сразу становится очевидным, почему собственность Бортега — самый дорогой огневиски на рынке; напиток невероятный, он дымный, гладкий и деликатно приправленный одновременно, с огненным ударом в заднюю часть глотки, который поражает, но не неприятно.       — Полагаю, твой смехотворно дорогой вкус не должен меня удивлять, — говорит он, выпуская легкое облачко дыма в воздух и наблюдая, как оно плывет к потолку на зимнем солнце.       Драко вскидывает бровь.       — Что ты знаешь о высококлассном огневиски?       — Достаточно, — с ухмылкой говорит Гарри. — Но мистер Бортег достаточно странный человек, не так ли?       Бровь Драко поднимается еще выше.       — О да, он достаточно странный мужчина. Моей маме он нравится; она говорит, что он эксцентричный.       — Я с этим не спорю, — говорит Гарри, эта Нарцисса Малфой нравится ему все больше.       Драко ставит стакан на стол.       — Я все еще не до конца уверен в том, что тебе нужно, — признает он.       Гарри пожимает плечами.       — Никакой скрытой причины, честное слово.       — Честное слово гриффиндорца, — раздумывает Драко. — Интересно.       — Я пытаюсь, — говорит Гарри. — Знаешь, что еще интересно?       — Загадки вселенной? Популярность Селестины Уорбек? Причина, почему ты здесь?       — Да. Но нет. Факт, что ты никому не рассказал то, что я сообщил тебе на квиддиче.       Драко хмурится.       — Кому я должен был рассказать? Прессе?       Гарри ничего не говорит. Драко сужает глаза и пристально смотрит на него колючим взглядом, но Гарри не упускает вспышку боли, и она наполняет его на секунду или две, прежде чем накатывает чувство вины.       — Ты этого от меня ожидал? — тихо спрашивает Драко.       Гарри пожимает плечами.       — Я не знал.       Драко тяжело вздыхает.       — Думаю, моя история здесь играет против меня.       — Люди меняются, — предполагает Гарри.       Драко не смотрит на него, когда осушает свой стакан.       — Ты действительно так думаешь?       — Я это знаю.       — Ты отвратительный оптимист, — говорит Драко, плавно поджимая губу. — Все еще.       — Ну да, некоторые вещи не меняются, — уступает Гарри. — Но посмотри на свою мать. Она совсем не такая, какой я ее помню.       Драко фыркает.       — Прости, Поттер. Мы постараемся более соответствовать твоим ностальгическим чувствам в будущем.       Гарри раздраженно проглатывает остатки огневиски и ставит стакан на каменную окантовку камина.       — Гарри, — поправляет он. — И я имел в виду не это. Я просто пытался высказать факт.       — И какой именно?       Гарри взволнованно проводит пальцами по волосам и бросает на Драко испепеляющий взгляд.       — Что люди иногда меняются.       Драко постукивает пальцами и пристально смотрит на Гарри, словно вглядываясь прямо в него и взвешивая целостность того, что он видит. Когда он говорит, его слова осторожны и взвешены.       — Да, ну, ты бы тоже изменился, если бы тебе пришлось присматривать за кем-то вроде моего отца в течение почти двадцати лет.       — Твой отец болен? — тихо спрашивает Гарри, эта мысль раздражает его больше, чем нужно.       — Это один из способов описания, — говорит Драко. — Это сложно. Если честно, я бы об этом не разговаривал.       — Хорошо, — уступает Гарри, подавляя желание сказать: «Ну, ты затронул это», и вместо этого подыскивает более примирительные слова. — То, что я сказал о твоей матери, — я не имел в виду ничего плохого. Она была очень дружелюбна со мной, и, предполагаю, я просто удивился.       В серых глазах нет эмоций, но голос Драко заинтригован, когда он спрашивает:       — Она говорила с тобой о саде?       — Немного, — говорит Гарри. — Она спросила меня, умирают ли по моему мнению ее азалии.       Драко слабо улыбается.       — Ты ей явно очень интересен. Что ты ответил?       Гарри озадаченно пожимает плечами.       — Я сказал ей, что немногое знаю о цветах.       — Это печально. Я тоже, но это не спасает меня от наблюдения за азалиями.       Гарри понятия не имеет, что на это ответить, поэтому не делает этого, вместо этого садясь так, чтобы эффективнее греться от камина, и лениво протягивая руку к огню.       — Итак, почему ты расстался с Джиневрой?       Взгляд Гарри останавливается на Драко, который элегантно разваливается в своем кресле, его ноги скрещены, а черты лица выражают лукавое любопытство. От сильного удара сердца по грудной клетке на мгновение перехватывает дыхание, прежде чем он заставляет себя ответить на неожиданный вопрос. Тем или иным образом.       — Что заставляет тебя думать, что это я все разорвал?       Рот Драко дергается.       — Просто догадка.       — О, правда? — это все, что Гарри может сказать, и он ненавидит то, как этот мужчина играет с его эмоциями, даже не понимая этого.       — Да. Всегда есть кто-то, кто в действительности поднимает тревогу, как бы упорно обе стороны ни настаивали на том, что все было взаимно, гармонично и прекрасно, — говорит Драко, и его глаза сверкают неловким пониманием. — Я был тем, кто разорвал контакты, и я подозреваю, ты тоже.       Гарри медленно выдыхает, позволяя растущей искре надежды в груди согреть его.       — Правда? Мы можем поговорить об этом, если хочешь.       Драко фыркает.       — Это ты хотел поговорить. Расскажи мне, почему маленькая Мисс Идеал перестала подходить тебе. Я заинтригован.       — Не говори о ней так, — отрезает Гарри, почти уверенный, что эти острые углы просто для галочки, и все же он не может остановить вспыхнувший гнев. — Она хороший человек.       — Я знаю, Поттер, — вздыхает Драко. — Гарри. Я знаю, она не любит признавать, что мы работаем вместе, но мы коллеги. Она ужасно порядочная, как и ты.       — О, — мягко говорит Гарри. Неуклюжий и уязвимый, он садится прямее, желая казаться большим и впечатляющим, потому что он, конечно, так себя не чувствует.       — Не буду притворяться, что мне неинтересно то, что пошло не так, — продолжает Драко. — Со стороны вы казались идеальной семьей. Люди всегда в шоке, когда узнают, что на деле все не так уж идеально.       — Какие люди?       Драко беспечно поднимает плечо.       — Люди в Гринготтсе. Люди на Косой аллее. Просто люди.       Гарри корчит гримасу.       — Понятия не имею, почему всем этим людям интересен мой брак.       — Действительно не знаешь? — спрашивает Драко, ища глазами лицо Гарри.       — Нет.       Драко печально улыбается ему.       — Ты никогда не был хорош в том, чтобы быть знаменитым.       — Нет. А ты бы этого хотел, не так ли?       — Возможно, когда был подростком-идиотом, — признает Драко. — Но мне нравится то, что большинство людей сейчас не обращают на меня внимание. Я пришел к тому, чтобы ценить мир и тишину.       Гарри улыбается, протягивая стакан, когда Драко поднимает бутылку.       — Тогда ты не хочешь поменяться местами?       Драко вскидывает светлую бровь и молча наполняет свой стакан.       — Мы больше не любили друг друга, — наконец говорит Гарри, перебрав несколько объяснений в своей голове и осознав, что на данном этапе все, что близко к правде, заставит Драко сбежать.       — Влюбленность с самого начала — это своего рода преимущество, — предполагает Драко, собирая пальцем дым от огневиски.       Намек потрясает Гарри, и он качает головой.       — И почему же?       Драко поднимает руку и рассеянно трет висок, выбивая приличную прядь волос, которая падает ему на лицо. Кажется, он этого не замечает.       — Почему? Все обычные причины. Деньги, традиции, репутация. Ты не удивишься, что после войны было сложно найти чистокровную семью, желающую с нами породниться. Из тех нескольких, что мы нашли, Астория была единственной достаточно умной, чтобы не свести меня с ума, и достаточно стабильной, чтобы я не беспокоился о том, что меня убьют ночью.       — Вот черт, — не думая, говорит Гарри.       Драко коротко смеется.       — Да ну.       — Так ты никогда…       — Не любил ее? Нет. Не так. Поэтому моя история неинтересна.       — Я не уверен, что моя интересна, — признается Гарри. — Я просто… внезапно понял, что не жил и не существовал уже долгое время. Вышло так, что я был не единственным, кто чувствовал это.       В глазах Драко сомнение, но кажется, на данный момент он принимает объяснения Гарри.       — Итак, как именно ты планируешь начать жить?       Гарри смотрит в пол, пряча улыбку, а когда поднимает глаза, Драко в ожидании смотрит на него, вскинув брови.       — Я точно не уверен. Работаю над этим.       Драко ничего не говорит, и они осушают вторые стаканы в почти успокаивающей тишине. Когда Драко отставляет стакан и поворачивает кресло обратно к столу, Гарри поднимается, почувствовав его сигнал уйти; он не хочет отказываться от своего приглашения, даже несмотря на то, что визит был… на удивление, успешным.       — Итак, это было интересно, но тебе нужно найти другого собеседника, потому что я должен работать, — говорит Драко, копаясь в бумагах и папках.       — Тебе нравится твоя работа? — импульсивно спрашивает Гарри, когда касается дверной ручки.       — Не будь странным. Никому не нравится их работа.       — Верно, — говорит Гарри, его внутренности охватывает печаль. Поворачиваясь, чтобы уйти, он мельком видит содержимое некоторых «рабочих» папок. Их содержание явно не связано с финансами: это фотографии известных общественных деятелей и страницы с нацарапанными записями. Он приподнимает бровь и кивает Драко. — Спасибо, что принял меня, — почти на автомате говорит он.       Драко не отвечает, но когда Гарри в последний раз смотрит на него через закрывающуюся дверь, он стучит пальцами по столу и почти улыбается.

**~*~**

      Когда он возвращается в коттедж, то находит своих друзей в саду. Гермиона и Хьюго кидают друг другу мяч и смеются над какой-то шуткой, в то время как Рон наблюдает за ними с верхней ступеньки и тихонько отламывает себе кусок яблочного пирога. Оба выглядят отдохнувшими и довольными, к огромному облегчению Гарри, и он быстро оказывается вовлеченным в игру, которая продолжается до тех пор, пока Хьюго не зевает, а солнце не садится за горизонт.       На следующее утро он с легкостью просыпается и пользуется пустой кухней, чтобы сварить приличный кофе, приготовить завтрак и пролистать Пророк перед работой. Он захлебывается горькой жидкостью, когда доходит до четвертой страницы и находит несколько изображений, с которых на него смотрит он сам и выглядит совершенно сбитым с толку, будто бы вообще не понимает, что делает на фотографиях. Небольшую статью, которая их сопровождает, можно резюмировать как «Смотрите! Гарри Поттер делает покупки!», и он читает ее несколько раз, фыркая от веселья в пустой холодной кухне.       — Мистер Джайлс Харгривз из «Харгривз и Ко. Костюмы для мужчин» заботился о Гарри во время его необычного похода по магазинам, — читает Гарри в воздух. — Когда его спросили о мистере Поттере, он сказал просто: «Мистер Поттер очень культурный человек, и мы рады его обслуживать».       Гарри ухмыляется. Итак, у продавца с сияющими глазами есть имя. И еще собственный магазин одежды. Он должен был знать. Менее удивительным является тот факт, что мистер Джайлс Харгривз — невероятно сдержанный человек, и довольно приятно осознавать, что появиться в колонке сплетен — не конец света, а еще - на самом деле, не все хотят продать его.       И, думает он, натягивая мантию и направляясь в кабинет, Драко Малфой может быть одним из немногих, кому можно доверять. Ядовитый, осторожный и горький, да — но заслуживающий доверия. Гарри верит в это сейчас, и это воодушевляющая мысль.       На следующий день, не в силах больше сдерживаться, Гарри царапает короткое сообщение и посылает его одной из министерских сов, прежде чем успевает передумать. Это легкое, непринужденное, нетребовательное послание… думает он. Это сообщение, что-то вроде «Хэй, я набросал тебе небольшую записку, хотя и не слишком надеюсь на то, что ты ответишь, просто хочу поздороваться…» Кажется.       Он думает, что все в порядке. В основном. Лишь небольшая часть его вопит: о блять, блять, ну блядский же Мерлин.       Когда к вечеру воскресенья он не получает ответ, эта маленькая часть его начинает кричать и танцевать, как будто пытаясь вбить в его измученный мозг, что он бесполезный, а теперь, что хуже всего, еще и нуждающийся.       И все же что-то, что-то опасное, та его часть, которая иногда хочет встать перед автобусом, чтобы посмотреть, что произойдет, поднимается и заставляет его написать второе письмо. Что-то милое и непринужденное… о, да пошло оно все. Гермиона находит его сидящим у окна, парализованным ужасом, когда сова исчезает из поля зрения, унося с собой последний шанс не выглядеть полным придурком.       — Что случилось? — спрашивает она, сосредоточенно сдвинув брови. Она мягко касается его плеча.       В подавленном настроении он поворачивается к ней, пытаясь найти слова, чтобы обрисовать ситуацию, не объясняя ее.       — Думаю, я схожу с ума, — вздыхает он.       — Ох. В смысле… ты действительно сходишь с ума, или у тебя был плохой день? — пробует она, на ее лице тонкое любопытство.       Гарри глухо смеется.       — Думаю, что-то между.       Она кивает.       — Хорошо. Ладно. Мы уходим.       — Куда? — спрашивает Гарри, но прежде, чем понимает, что происходит, Гермиона поднимает его на ноги, тащит в коридор и заставляет надеть пальто. Пораженный, он подчиняется, отступая на несколько шагов, когда она зовет Рона, который с ошеломленным видом появляется через мгновение, и ему также велят надеть куртку и шапку.       — Что происходит? — настойчиво интересуется Рон, пока Гермиона надевает свою куртку и вытаскивает их на холодный вечерний воздух. — Хьюго все еще у мамы?       — Да, — отвечает она, закрывая дверь и беря каждого из них под локоть, пока они идут вниз по дороге. Непрекращающийся дождь, мучивший их все выходные, ударяет по лицу Гарри, пока он шагает и хмурится. — И мы собираемся немного прогуляться: все сходят с ума, а Гарри, очевидно, вот-вот полностью слетит с катушек.       — Правда? — спрашивает Рон, встречаясь с Гарри глазами через Гермиону.       — Более чем вероятно.       — Прости, друг, — сочувствует Рон.       Мягкий сияющий свет из деревенского паба вскоре попадает в поле зрения, заставляя Гарри почувствовать странную ностальгию. Это, естественно, место, где его жизнь изменилась навсегда.       — Итак, — объявляет Гермиона, когда они заходят в теплое пивное пространство и стряхивают дождь с верхней одежды и волос. — Я принесу первый раунд. Вы найдите, где присесть.       Гарри и Рон переглядываются. В данный момент спорить с Гермионой не кажется благоразумным, так что они находят маленький круглый столик в углу и садятся. Ночи воскресенья тихие, и Гарри с легкостью видит Грейди и Уотсона на их обычном месте, очевидно, поглощенных беседой. Гермиона аккуратно ставит три пинты пива и вынимает из зубов несколько блестящих пакетов со снеками.       Это зрелище, кажется, веселит Рона, и он усмехается; что-то в яркой открытой улыбке лучшего друга заставляет Гарри переступить через край, и прежде, чем Гермиона даже успевает сесть, они оба безудержно смеются. Она смотрит, сбитая с толку, мгновение, а затем тоже посмеивается, падает на свой стул и тяжело опирается на шаткий стол. Прошло слишком много времени с тех пор, как они смеялись все вместе, и Гарри благодарен за отсрочку.       — Понятия не имею, из-за чего это было, — все еще бездыханно говорит Гермиона через минуту или две. — Но это за новый дом Гарри! — Она поднимает пинту и делает большой глоток бурой жидкости.       — Абсолютно, — говорит Рон. — Ты уверен, что тебе не нужна помощь с переездом? Возможно, я смогу отпроситься завтра, если скажу, что это семейная срочность или вроде того.       — Спасибо, Рон, но все будет хорошо. Я, вероятно, скоро буду звонить тебе в панике, связанной с декорированием, так что тебе стоит сэкономить время для этого, — советует Гарри.       — С чего ты взял, что я разбираюсь в декорировании? — бормочет Рон, роясь в пакете рыбных снеков.       Гарри пожимает плечами и делает глоток из пинты.       — Ты можешь держать кисть, не так ли?       — Не знаю, друг. Может, ты захочешь позвать профессионала.       — Я буду рада помочь, Гарри, — говорит Гермиона. — Я тоже могу взять перерыв теперь, когда мы закончили переговоры с профсоюзом.       — Чертовы гоблины, — бормочет Рон в свой стакан.       — Я бы не работала там, если бы меня не волновали чертовы гоблины, ты знаешь, — делает ударение Гермиона.       — Я знаю, но тогда ты можешь получить действительно увлекательную работу и рассказывать мне много историй. — Рон подкидывает рыбный снек в воздух, ловит его ртом и ухмыляется.       Гермиона закатывает глаза и защитно скрещивает руки.       — У меня есть истории.       — Я в этом уверен, Миона, — решительно говорит Гарри.       Рон фыркает.       — О да, эти о четырехчасовых встречах слишком захватывающие.       — Я слушаю разное, — загадочно говорит она, пока поднимает стакан ко рту.       — Продолжай, — настаивает Гарри. Слухи отвлекут его от Драко. Возможно.       — Я слышала, что Франц Фицуильям мошенник. Я слышала, что он заключает сделки с подозрительными организациями и следит за тем, чтобы Департамент Магического Правопорядка закрывал глаза на их деятельность.       — Взамен на что? — спрашивает Гарри, хватаясь за край стола.       — Я точно не знаю. Думаю, деньги, — говорит Гермиона. — Уверена, что у них их достаточно, чтобы разбрасываться, ужасные маглоненавистники. А еще он проводит свои встречи в некоторых очень странных местах — магловских местах, прямо у них под носом. Так что вот история для вас, — с триумфом заканчивает она.       Сердце Гарри стучит. Если проблеску можно верить, это больше, чем история.       Рон качает головой.       — Всегда найдется тот, кто захочет взбаламутить воду, доставив немного хлопот. Я знаю, что в свое время Фицуильям был инакомыслящим, но он хороший человек.       — Я не знаю. — Гермиона пожимает плечами. — Это может быть просто слухом, вы знаете, как сплетни здесь разлетаются. Тем не менее, выглядит странно.       — Что конкретно ты слышала? — давит Гарри, наклоняясь вперед на скрещенных руках.       — Только то, что рассказала. Оно частями распространяется уже несколько недель, но я сомневаюсь, что в этом что-то есть, Гарри. — Гермиона неловко смотрит в свой напиток, как будто пена внезапно вызывает у нее большой интерес. — Просто пытаюсь указать на то, что и моя работа не без острых ощущений.       — Я просто подколол тебя, — говорит Рон, толкая Гермиону локтем. — Тебе не нужна веселая работа. Ты сама по себе увлекательная.       Гарри улыбается и погружается в загадку, напечатанную на циновке для пива, в то время как Гермиона фыркает и позволяет Рону громко поцеловать ее в щеку. Он хрустит корочкой и размышляет.       — Ты выглядишь, словно глубоко задумался, — через секунду говорит Гермиона.       — Хм. У кого есть голова, хвост, он коричневый, но без ног?       — Несчастная собака? — предполагает Рон.       Гарри фыркает.       — Что насчет головастика? — раздумывает он.       Рон осушает стакан.       — Головастики коричневые?       — Я не уверен, — Гарри хмурится. — Давай предположим, что да.       Гермиона смеется и забирает у Гарри картошку.       — Это пенни, — говорит она.       Гарри переворачивает циновку, чтобы посмотреть ответ.       — Ты права. Очевидно. Это умно… голова и хвосты. Отлично, Миона.       — Нет. Я не понимаю, — вздыхает Рон. — Я точно идиот.       — Пенни, смотри, — Гермиона роется в карманах брюк и вытаскивает пригоршню монет. Она показывает блестящий коричневый пенни Рону. — Ты не идиот. Одна сторона головы, другая хвосты. «Головы» - очевидно, но я не знаю, почему мы называем другую сторону «хвосты». Одна из странностей, полагаю.       Рон изучает крохотную монету, держа ее между большим и указательным пальцами.       — Магловский пенни. Это жульничество, — объявляет он, роняя ее обратно в ладонь Гермионы и поднимаясь на ноги. — Кто желает еще один напиток?

**~*~**

      Рано следующим утром, убедившись, что он оставил пустую спальню, которая была его временным домом, в столь же безупречном состоянии, в каком она была, Гарри застегивает новое пальто, перекидывает через плечо сумку, полную сжатых коробок, и уезжает в Лондон. Несмотря на пасмурное небо и проливной дождь, настроение у него приподнятое, он легко справляется с аппарацией, а затем бросается через ливень к своему новому дому.       Он находит агента по недвижимости на крыльце, прикрывающую волосы от дождя кожаным портфелем.       — Он весь ваш, мистер Поттер, — говорит она, протягивая ключи и остаток бумаг. — Боже, какой будет отвратительный день.       Гарри ухмыляется. На самом деле, ему кажется, что он будет, скорее, хорошим.       Он благодарит ее, пожимает руку и заходит в дом. В безмолвной тишине он слышит только собственное дыхание, когда попадает в большой открытый коридор и смотрит вверх, следя глазами по подъему винтовой лестницы, пока не ощущает шаткость. Пахнет затхло и забыто, все покрыто слоем пыли, но он может видеть сквозь нее. Структура добротная, плитки и половицы красивые, и он думает, что ему понравится чистить, красить и делать этот дом своим.       После поиска места, где можно повесить пальто, — на данный момент подойдет деревянная ручка в конце лестничной клетки; она достаточно чистая после того, как Гарри вытер ее рукавом свитера — он с грохотом спускается в кухню, распахивает окна настежь и роется в сумке. Наконец он находит то, что ищет, и восстанавливает это до нужного размера взмахом палочки. Коробка, которую Гермиона всунула ему в руки, когда он выходил из коттеджа, теперь стоит на его пыльной столешнице, совершенно ничем не примечательная, если не считать слова «ОСНОВНОЕ», написанного на самой верхней створке большими аккуратными прописными буквами.       Гарри открывает коробку и смеется. Он достает крошечный дорожный чайник, чайные пакетики, сахар, маленький пакет молока, пачку шоколадного печенья и набор меню местных доставок еды. На дне коробки, под ярко-красной кружкой и ложкой, странный пакет, содержащий что-то мягкое и зеленое, на котором красуется: «Кресло на двадцать четыре часа! Комфорт в пути! Просто добавь воды!»       Ухмыляясь, Гарри смотрит на раковину и задается вопросом, успеет ли он выпить чай, прежде чем прибудет мебель. Взяв двухдневный отпуск, он надеется, что сотрудники мебельных магазинов Косой аллеи действительно появятся с его покупками в этот небольшой промежуток времени. Сейчас только восемь тридцать утра; он полагает, что все, что сейчас можно делать, это ждать.       Пять минут спустя Гарри сидит в комнате, которая скоро станет его гостиной, с чашкой чая в одной руке и печеньем в другой, и прислушивается к стуку дождя по прекрасному створчатому окну, решая купить Гермионе подарок так скоро, как сможет. Возможно, книгу, которой у нее еще нет, если такая существует. Кресло на удивление удобное, хоть и немного старомодное; оно имеет мягкую бархатистую поверхность и отлично держит спину.       Когда первый курьер стучится в дверь, Гарри вскакивает с кресла и с энтузиазмом приветствует его, предлагая помочь с передвижением гигантского обеденного стола и, видимо, бесконечных стульев, второй — несущий кровать и несколько других нужных вещей — появляется, когда он спускается в кухню с мужчиной со столом и стульями, а когда Гарри мчится ему навстречу по лестнице, появляется третий.       — Принес несколько ламп для вас, мистер Поттер, — дружелюбно говорит он, кивая второму курьеру и убирая пропитанные дождем пряди с лица.       — Хорошие лампы, — одобряет второй мужчина с различимым западным акцентом.       — Спасибо, — слабо говорит Гарри. — Входите.       Когда он оборачивается, калитка снова скрипит, открываясь.       — Мистер Поттер? — спрашивает молодая женщина со светлым хвостом и маленькой тележкой с коробками. — Доставка краски?       Вдруг желая оставить их всех на пороге и спокойно допить чай, Гарри вздыхает. По крайней мере, они здесь, говорит он себе. Это главное.       — Хорошо, — он пытается снова, отступая, чтобы освободить дверной проем. — Все заходите.       В следующие несколько часов Гарри едва ли успевает думать, не говоря уже о том, чтобы остановиться. Несмотря на холодную погоду, его тонкий свитер прилипает к телу, а руки горят и болят от подъемов, толканий и переноски бесчисленных предметов мебели. К тому времени, как дама из кухонного магазина приходит с новой блестящей посудой, он начинает думать, что, возможно, немного сошел с ума. Тем не менее, ближе к вечеру ему кажется, что, по крайней мере, все в примерно нужных местах, а поставки замедлились до тонкого потока.       С тоской глядя на свое зеленое кресло, Гарри поворачивается к стене гостиной и начинает соскребать оранжево-коричневые обои в стиле семидесятых. Он слишком хорошо осведомлен о задаче касательно уборки и, несмотря на соблазн оставить все остальное на завтра, убеждает себя продолжить, пообещав горячую еду.       Измученный, Гарри заканчивает демонтаж обоев с наступлением темноты и спускается к оригинально названной «Пицца Пицца», чтобы получить свою награду. Пицца горячая, жирная, и для Гарри это лучшее, что он когда-либо пробовал. Не желая пачкать новую мебель, он растягивается в мягком зеленом кресле и разжигает огонь в камине. Чувствует себя странно одиноким, в то же время понимая, что от друзей его отделяет только каминный звонок, и решает подключить это место к каминной сети, как только вернется в Министерство.       Подкрепленный сыром и углеводами, Гарри работает до поздней ночи, рассеянно напевая себе под нос, срывая отвратительные обои, выдергивая потрепанные ковры и с небольшой помощью магии счищая желто-коричневые пятна с потолков, все время определенно не думая о Драко и этих гребаных письмах. Наконец, слишком уставший, чтобы принять душ и постелить свежее постельное белье, он, все еще полностью одетый, падает на временное кресло и засыпает.       Временная природа рассеивающегося кресла проявляет себя с резким стуком, когда Гарри резко обнаруживает, что на следующее утро грохается на голые половицы.       — Какого хуя? — бормочет он, сонно моргая и потирая лицо.       Кресло исчезло. Кресло-блядские-двадцать-четыре-часа.       Ворча, Гарри спускается в кухню и заваривает чай, который пьет, сидя на (очень постоянной) столешнице и любуясь своим новым столом. Прохладный ветерок с заднего двора чудесно пахнет - он уже успел выветрить запах заброшенности, окутывавший подвальную комнату всего несколько часов назад, оставив после себя теплый аромат дерева, чая и остатков обоев. Начинает пахнуть домом.

**~*~**

      Гарри вздрагивает, открывая дверь Джинни примерно в четыре часа дня, она улыбается и держит растение в горшке, рядом с ней Лили, а он, по меньшей мере, принял душ и переоделся, так что все в порядке.       Она заходит в коридор, осматривая лестницу и высокий лепной потолок, в то время как Лили по очереди заглядывает во все комнаты первого этажа, а затем подбегает к Гарри и обнимает его.       — Папа, ты уже столько сделал! — с ухмылкой кричит она.       — Спасибо. — Он обнимает ее рукой за плечи. — Выглядит лучше, не так ли?       — Да! Ты избавился от этих противных обоев.       Джинни вскидывает бровь.       — Они правда были ужасными, — сообщает ей Гарри.       — Я верю. Я принесла тебе растение, — говорит она, протягивая горшок. — Каждому новому дому нужно растение.       — Спасибо, — говорит Гарри, встречаясь с ней глазами и игнорируя ноющую грудь. — Как ты?       Ее улыбка слабая, но искренняя.       — Я в порядке, Гарри. Тебе не нужно обо мне беспокоиться.       — Я всегда беспокоюсь о тебе, — говорит он, а Лили возле него застывает. — Мы друзья. Для меня это и должно быть так. — Лили медленно выдыхает и приваливается к его боку.       — Хорошо. Думаю, я с этим справлюсь, — говорит она, и ее лицо озаряется улыбкой. — Это место будет потрясающим, да? Как красивая версия…       — Площади Гриммо? — подсказывает Гарри.       Джинни кивает.       — Если бы я знала, я бы принесла тебе портрет. — Она смотрит на Лили, которая отошла чтобы осмотреть богато украшенную дверную ручку. — Мерзавцы! Отребье! Порождение порока и грязи! — шепчет она с театрально раскрытыми глазами.       — О да, — с ухмылкой говорит Гарри. — Я скучаю по ней.       — Так и думала.       Гарри секунду смотрит на нее, на ее аккуратную рабочую мантию, тяжелые, убранные с лица волосы, ясные глаза и расслабленную позу, и чувствует, как горячая вина внутри растворяется.       — Хочешь чаю? — предлагает он. — Все уже готово.       — Я бы хотела, но еще не закончила работу; я поздно пообедала, чтобы привезти Лили. Ей это все очень нравится, ты знаешь, — добавляет она, понизив голос. Она не говорит «не подведи ее», но это не требуется.       — Я ценю это, — говорит он, улыбаясь и беря растение, пока она целует Лили в лоб и аппарирует.       Предоставленные самим себе, Гарри и Лили обмениваются радостными взглядами.       — С чего ты хочешь начать? — спрашивает он.       Лили сияет.       — Краска.       — Краска так краска, — говорит Гарри, находя временное место для растения и поднимаясь по лестнице, Лили идет за ним. — Ты говорила, что хочешь покрасить свою комнату в черный, не так ли?       — Пап, — укоряет Лили, одновременно сдерживая вздох и смешок. А затем задумчиво добавляет: — Хотя я уверена, что Джеймсу понравилась бы черная спальня.       Гарри тоже так думает. Поднявшись наверх, он неплохо трансфигурирует пыль в комбинезон для Лили, чтобы она не забрызгала свою школьную форму фиолетовой краской, а затем они приступают к работе. Гарри исполняет песни Селестины Уорбек, пока у его дочери от смеха не заболевает живот, и ему каким-то образом удается испачкать глаз краской. Лили между смешками и рисованием обучает его множеству головоломок на мышление — миссис Харботтл, видимо, каждый день ставит в классе какую-то задачу, и Лили считает, что эти знания помогут Гарри найти мужчину.       — Когда ты будешь готов, конечно, — добавляет она, бросая на него строгий взгляд, который несколько портится тем, что у нее на носу большое фиолетовое пятно. — Я думаю, тебе важно выглядеть умным.       Гарри смеется.       — Ты не считаешь меня умным?       Лили вздыхает.       — Нет, но ты должен быть уверен, что люди смогут назвать тебя умным. Ты понимаешь.       Удивленный, Гарри торжественно кивает и откладывает этот совет на потом.       Когда все, что может быть покрыто фиолетовой краской, покрыто фиолетовой краской, Гарри и Лили отмываются в огромной ванной на втором этаже, протирая лица фланелевой тканью и разбрызгивая повсюду фиолетовую воду. По предложению Гарри Лили фотографирует оставшиеся спальни, чтобы Джеймс и Ал тоже смогли решить, где хотят спать.       — Думаю, Джеймсу понравится эта, — высказывает мнение Лили, очень тщательно фотографируя комнату необычной формы с несколькими большими зеркалами, встроенными в стены. — Ему нравится смотреть на себя.       Гарри фыркает. Похоже, она определенно знает своего брата.       — И, — говорит она через пару минут, — думаю, Алу понравится эта, потому что здесь большие окна.       — Большие окна — это хорошо, — соглашается Гарри.       — Он любит свет, — сообщает она, идя по пустым доскам, чтобы сделать фото комнаты под другим углом.       Гарри импульсивно обнимает ее.       — Все в порядке, пап? — бормочет она в его грудь.       В порядке.       Джинни возвращается за Лили через несколько часов и дипломатично ничего не говорит о хрустящих пурпурных прядях в ее волосах; Гарри удалось стереть маленькие пятна на ее коже и одежде, но краска в волосах дочери отказывается поддаваться.       Снова оставшись в одиночестве в тихом доме, он накидывает простыни и наволочки на свою новую кровать и начинает распаковывать коробки, которые принес из дома. Из своего старого дома. Скудное собрание вещей; он не хотел забирать у Джинни и детей то, что ему на самом деле не нужно или что ему не принадлежит. Он разгружает стопки книг и пластинок на свои новые полки, осторожно вешает мантию-невидимку в новый шкаф и открывает коробку с надписью «ВАННАЯ», в которой находятся туалетные принадлежности, запасной набор для бритья и пара полотенец. Вздохнув, он выносит коробку в коридор и останавливается. Там что-то движется.       Отодвинув полотенце для рук, он заглядывает в коробку. Секунду или две спустя что-то большое и черное лезет по его бритве и садится на бутылку одеколона, словно глядя на него снизу вверх со спокойным интересом.       Гарри улыбается. Паук из сушилки пришел вместе с ним. Все это время он сидел в коробке, жил черт знает на что и ждал. По непонятной причине обрадованный, он ставит коробку, поднимает паука и осторожно выпускает его на лестницу второго этажа, наклоняя руку так, чтобы паук мог уцепиться за ближайшие перила.       — Я знаю, что ты паук из ванной, строго говоря, но, думаю, тут тебе понравится, — говорит он и с чувством, что все на самом деле будет хорошо, ползет в кровать.

**~*~**

      — Вижу, ваши выходные хорошо на вас повлияли, мистер Поттер, — замечает Хельга, когда передает ему сообщения следующим утром.       Гарри улыбается.       — Это был комплимент?       — Откровенно говоря, все возможно, — сообщает она, хватаясь за перо. — Как ваш новый дом?       — Честно, очень даже неплохо. Все еще нужно сделать кое-какое декорирование, но мне уже он нравится. Я купил новый хороший матрас, — признается он. — Лучший ночной сон, который у меня был все эти годы.       Хельга вскидывает темную бровь.       — Не могу не порадоваться этому, мистер Поттер.       Качая головой, Гарри идет в кабинет.       — В десять у вас совещание по поводу пересмотра правил транспортировки магических устройств в немагические зоны, — зовет она прямо перед тем, как дверь закрывается.       — Жду не дождусь, — бормочет он, падая в кресло и устраиваясь в нем, пытаясь найти удобную позу в тяжелой мантии. Сегодня день немного теплее, и ткань царапается, соприкасаясь с кожей, и сковывает все остальные части тела.       Он читает записки, когда в комнату влетает сова. Озадаченный, он наклоняется над столом как раз вовремя, чтобы увидеть, как костлявая рука Хельги рывком закрывает дверь, по-видимому, специально позволив сове беспрепятственно влететь в кабинет. Причудливая женщина.       Понимая, что прочитал последние двадцать или около того сообщений на полном автопилоте и ему придется читать их снова, Гарри вздыхает и сметает все в беспорядочную кучу. Он берет пергамент и выуживает несколько кусочков печенья, чтобы развлечь сову, пока читает.       Несколько хаотичный почерк Ала становится приятным сюрпризом, и он вполне счастлив отказаться от горы записок ради новостей о жизни в Хогвартсе.       Привет, папа       Надеюсь, тебе нравится твой новый дом. Лили прислала мне фото ее комнаты. Она слишком фиолетовая, если спросишь меня, но мне нравится. Она говорила, ты весь испачкался в краске, а она нет. Мне также понравилась комната, которую она выбрала для меня, особенно окна. Я надеюсь, ты не чувствуешь себя одиноко в доме. Я также написал маме, с ней все хорошо. Прости, если это немного сбивчиво, но я пишу это в кровати, и подушки слишком мягкие. Чуть не забыл, Роуз передает привет. Мы присоединились ко множеству клубов в этом семестре, просто чтобы узнать, есть ли среди них хорошие. Роуз плоха в Плюй-камнях, но Скорпиус превосходен.       Лили говорит, ты взял отгул, чтобы сделать в доме ремонт. Когда я смогу присоединиться? Я бы лучше занимался декорированием, чем гербологией. Профессор Спраут отчаялась во мне. Она не говорит, но я знаю. В любом случае, для тебя это нормально — уверен, твоя работа чертовски увлекательная. Я надеюсь, что получу похожую работу, когда стану старше, но Джеймс считает, что я закончу на кухне с домашними эльфами. Он наглый, пап, он сказал мне, что никогда не получал «О» по зельям, а я получил на прошлой неделе!       В общем, я отвлекся. Скорпиус говорит, что я часто это делаю. Надеюсь, ты в порядке, и надеюсь увидеть тебя на следующем матче по квиддичу. Не забудь! Когтевран против Пуффендуя!       С любовью,       Альбус Северус Поттер       Гарри смотрит на письмо, и внутри что-то ноет. Ал берет с него пример и думает, что его работа увлекательна. Что он за образец для подражания?       — Никому не нравится их работа, — бормочет он, беспечное замечание Драко наполняет его мысли.       Но это неправда, не так ли? Драко в проблеске обожал свою работу, как и другая Джинни. Они оба тратили много времени на ворчание, но их заботило то, чем они занимались, и они бы не променяли свою карьеру ни на что, особенно на работу за столом, которой они здесь довольствуются. И его другое «Я»… Гарри вздыхает, глядя на ящик, где, как он знает, спрятаны книги по выдуванию стекла. Его второе «Я» было смелым, предприимчивым и творческим. Он никогда бы не присутствовал на собраниях по пересмотру решений, принятых на других собраниях.       — Мистер Поттер? — зовет Хельга, тяжело стуча в дверь кабинета. — Вы опаздываете.       Гарри закрывает глаза. Чувствуя себя побежденным, он кладет письмо Ала в карман, берет перо и, как он надеется, нужную папку и идет в зал для собраний. Он думает, что в этом плане он бы с радостью поменялся с Алом местами. Он бы даже высидел сдвоенные зелья.       Со Снейпом.

**~*~**

      Гарри выходит с транспортного собрания и делает семь или восемь шагов по коридору, прежде чем Иеремия из Незаконного использования материализуется и тащит его обратно в конференц-зал, потому что «мы могли бы, пока можно, Гарри, и я собирался подумать с тобой о потенциальной области пересечения между нашими отделами…» Гарри соглашается, сохраняя профессионализм, даже несмотря на то, что внутренне он протестует и кричит.       К тому времени, как он возвращается в кабинет, уже почти три часа, и он устал, голоден и медленно движется к концу рабочего дня. Хельга, возможно, чувствуя его настроение, ничего не говорит, когда он идет через приемную в кабинет и захлопывает за собой дверь. Он сидит и хмуро смотрит на гору записок, стопку бумаг и отчетов, которые нужно одобрить, и на набросанный список предстоящих встреч.       Он не пропустит ни одну из них. Ему все равно на них.       И дело в том, что даже сквозь тяжелую пелену собственного недовольства он видит, что человеку, выполняющему эту работу — эту важную работу, — нужно о ней заботиться. Она должна что-то значить. Он думает, что когда-то она что-то для него значила. Но все меняется. Люди меняются.       Быстро дыша, Гарри достает книги и газетную вырезку. Он разворачивает письмо Ала и перечитывает его, пожирает глазами красочные картины металла, дыма и яркого стекла, кладет пальцы на грубую газетную бумагу и болезненно скучает по исчезнувшей Мауре. Он просто ошеломленно сидит, пока эта мысль не кристаллизуется в голове, и когда это происходит, ее сила почти сбивает его со стула.       Какого, собственно, хера я делаю?       Я не тот человек, думает он, откидываясь в кресле и зарываясь пальцами в подлокотники. Я не человек из проблеска. Но это не значит, что я должен быть этим человеком.       И да, он не умеет делать столы. Возможно, он никогда не научится делать столы. Но он умеет выдувать стекло, по крайней мере, немного, и он умеет делать скульптуры, за которое люди готовы платить. Беря это все во внимание, он думает о том, что будет безумнее — оставить это все позади ради чего-то рискового или остаться, потому что так проще. Не то чтобы он нуждается в деньгах; это вовсе не о том. Если честно, он изо всех сил пытается вспомнить, о чем это, и это плохой знак.       В конце концов, этого для Гарри достаточно. А того нет.       Он быстро очищает стол, забирает личные вещи и уменьшает их, пока они не помещаются в карман.       — Мне просто нужно переговорить с Фицуильямом, — говорит он Хельге, которая кивает и продолжает писать пером.       В коридоре к кабинету Фицуильяма ковер кажется плотнее, а воздух свежее и уравновешеннее. Когда Гарри входит в приемную, похожую на ту, что находится у его собственного кабинета, он глубоко вздыхает и сдается на милость своей импульсивной храбрости.       — Добрый день, мистер Поттер, — бормочет молодая рыжеволосая секретарша, маша ему рукой после короткого приглушенного разговора с Фицуильямом через щель в двери его кабинета.       — Спасибо, Календула, — говорит он, улыбаясь, а затем заходит.       Франц Фицуильям закрывает папку, которую читает, и выжидающе смотрит на Гарри. Это крупный мужчина внушительного телосложения, с гривой седых волос и сильной точеной челюстью. Гарри помнит, как когда-то боялся его, но сейчас, стоя здесь, все, о чем он может думать - это то, что он, возможно, хитрый ублюдок. Возможно, кто-то разоблачит его, но не он.       — Выкладывайте, аврор Поттер. У меня через полчаса встреча, — добродушно говорит он, глядя на Гарри бледно-зелеными, похожими на гальку глазами.       Гарри кивает.       — Ладно. Я увольняюсь.       Фицуильям моргает, не находя слов. Наконец собирается и указывает на пустое кресло напротив. Гарри садится на край кресла и ждет ответ.       — Вы увольняетесь.       — Да.       — Ради всего святого, вы несерьезно, — настаивает Фицуильям, в ужасе сводя густые брови.       — Боюсь, абсолютно серьезно, — говорит Гарри, сохраняя ровность голоса, даже несмотря на то, что он почти переполнен адреналином и знакомым чувством какого-хуя-ты-делаешь.       — Вы не можете просто уйти.       Гарри игнорирует слегка угрожающий тон и вежливо смотрит на него, сложив руки на коленях и забывая дышать.       — На самом деле, согласно моему контракту, мое единственное обязательство — найти себе замену и обучить ее, и я более чем готов на это.       — Аврор Поттер, Департаменту и, право, Министерству очень повезло с вами. Потеря многолетнего опыта, знаний и — буду откровенен — репутации нанесет серьезный удар. Сам Министр, я уверен, будет расстроен, если вы уйдете.       — Да, — соглашается Гарри. — Возможно. Но Министр — мой старый друг, и он поймет.       — Я знаю. — Фицуильям на миг закрывает глаза. — Аврор Поттер… мне больно говорить это, и я надеюсь, что вы не подумаете обо мне плохо, но, возможно, есть способ все это решить? Часы, нагрузка… новый секретарь? Зарплата? — очевидно нерешительно пытается он.       — Нет, — быстро говорит Гарри. — Дело не в этом. И Хельга останется. Я очень настаиваю.       — Хорошо. Прошу, скажите тогда, что такое важное заставило вас оставить свою карьеру? — настаивает он, и хотя Гарри не очень хочет рассказывать этому человеку о своих планах, его любопытство ему нравится.       — Я вношу некоторые изменения в свою жизнь, — просто говорит Гарри.       — Как я и слышал, — кивает Фицуильям.       Гарри ощетинивается, но морщится и сосредотачивается на мысли, что скоро уйдет отсюда.       — Да, в общем, я больше не хочу быть аврором. И думаю, что эту работу должен получить тот, у кого есть тяга к ней. Поэтому я рекомендую Рона Уизли, — говорит Гарри. — Если вы не возражаете, я начну готовить его максимально скоро.       Фицуильям кашляет. Тяжело смотрит на Гарри.       — Аврор Уизли — это сильный выбор. Он достоин повышения. Но… должно быть что-то, что мы могли бы предложить вам, чтобы вы остались.       — Извините, я все решил, — говорит Гарри, желудок угрожающе переворачивается. — Я освободил стол. Вернусь утром, чтобы проработать основы с аврором Уизли. — Неспособный спокойно сидеть, он встает, пожимает руку ошарашенному Фицуильяму и направляется к двери.       — Аврор Поттер, отправьте мне сову, если измените решение…       — Спасибо. — Он встречается с бледно-зелеными глазами в последний раз в роли аврора. — Впрочем, я не передумаю.       — Была рада видеть вас, мистер Поттер.       — И я вас, Календула. Хорошего дня.       Когда он идет обратно по коридорам, ковер, кажется, истончается до стандарта по мере продвижения, что хотя Фицуильям — был — технически его начальник, нет никаких сомнений в том, кто стоял у руля в этом офисе, и это был не глава Департамента магического правопорядка.       Гарри доходит до своего кабинета и на секунду останавливается, наблюдая за Хельгой, которая все еще пишет что-то.       — Привет, Хельга.       Она поднимает глаза.       — Здравствуйте, мистер Поттер.       Он пересекает ковер и садится на край ее стола. Это уже чувствуется гораздо более сложным, чем разговор с Фицуильямом, и он внезапно поражается, насколько далеко они с Хельгой зашли. Он будет скучать по ней.       — Я ухожу.       — Сейчас? — Она ошарашенно смотрит на часы. — Несколько рано для этого, мистер Поттер!       Гарри прячет улыбку.       — Я знаю. Я имею в виду, что ухожу с этой работы. Я уволился.       Она смотрит на него с открытым ртом. Четки выпадают из рук.       — Но… что вы будете делать?       Гарри выпускает улыбку.       — Я буду делать стекло, Хельга.       Она хмурится.       — Почему?       — Потому что хочу. Не переживай, я настоял на том, чтобы ты осталась. Моей замене тоже нужен будет кто-то, кто помолится за его душу и поддержит его порядок.       — Вашей замене… о боги. Я не хочу лезть в это, мистер Поттер, но…       Гарри смеется чувствуя странное облегчение.       — Можешь лезть, Хельга.       Она моргает.       — Это из-за ваших проблем в семье?       — Нет. Это потому что я устал сидеть за столом, и я хочу вырваться из этого кабинета до того, как стану старым и это не будет меня беспокоить, — говорит он.       — О боже, — вздыхает она, клацая маленькими бусинами. — Вы никогда не станете Министром Магии, делая стекло.       Гарри качает головой и сжимает пальцами край стола.       — Я не хочу быть Министром Магии. Я хочу делать скульптуры. Интересные вещи. Красивые произведения.       Тонкие губы Хельги поджимаются, будто бы она не может понять такое желание.       — Вы были бы отличным Министром, мистер Поттер.       Гарри смеется.       — Тебе больше не нужно называть меня мистером Поттером. И нет, я так не думаю, но все равно спасибо. Я ценю это.       Хельга вздыхает.       — Уверена, мистер Фицуильям был очень расстроен.       — Его это не слишком впечатлило, будь уверена. Но с ним все будет хорошо, — заверяет Гарри.       — Я не знаю, что сказать, — признается Хельга.       — Это уже начало, — говорит Гарри.       Она хмурится, маленькие черные глаза блестят.       — С кем я теперь буду работать?       — С Роном Уизли. Я убежусь, что он будет хорошо себя вести.       — О да, шумный молодой человек, — раздумывает Хельга, и Гарри притворяется, что не слышит, как ускоряется стук четок под столом.       Гарри смеется.       — Я уверен, ты быстро приведешь его в форму.       Губы Хельги растягиваются в почти что улыбке.       — Иисус любит тебя, Гарри Поттер, — наконец говорит она.       — Спасибо, Хельга. Я буду скучать. — Гарри поднимается на ноги и засовывает руки в карманы в попытке подавить инстинкт, вынуждающий его обнять ее.       — Мы увидимся завтра, — говорит Хельга, поднимая брови.       Он открывает двери.       — Увидимся. Что бы я без тебя делал?

**~*~**

      Гарри точно не уверен, как очутился на Косой аллее. Может быть, из-за того, что выходя из Министерства, ему не хочется возвращаться домой, или дело может быть в том, что он все еще действует импульсивно и позволяет разуму блуждать, когда аппарирует. В любом случае, он здесь, моргает от яркого дневного света, перекинув тяжелую мантию через плечо, наслаждаясь восхитительным ветерком, порхающим по аллее.       Он позволяет потоку покупателей подхватить его и блуждает, праздно гадая, не фотографирует ли его кто-то для ошеломляющего разоблачения «Гарри Поттер появился на публике».       Пусть мелют языками, думает он. Ему похуй.       Когда злобное рычание желудка напоминает, что он голоден, Гарри следует к источнику аромата свежего хлеба и вот-вот распахивает дверь гастронома "Драгондейл", когда видит это.       Свою мастерскую.       Она стоит всего в нескольких ярдах от вымощенной булыжником дорожки, и радость Гарри почти улетучивается, когда он видит печальное заброшенное состояние его маленького здания. Сердце мучительно вырывается из груди, когда он приближается к тому, что когда-то было — или где-то все еще есть — его мастерской, и не может удержаться от того, чтобы вглядеться в пыльные окна, вздыхать, глядя на световые люки в потолке, настолько грязные, что едва пропускают свет в здание. Она почти пустая, насколько он может видеть, там нет ничего, кроме нескольких ящиков, обрывков пергамента и пары пауков.       Никто ее даже не использует. Гарри оглядывается на гастроном, а затем снова смотрит на грязные окна и пытается увидеть ее такой, какой помнит. Через мгновение он уменьшает мантию, засовывает ее в задний карман и заходит в небольшой магазин. Подойдя к прилавку, он заказывает сэндвич с ростбифом у молодого человека с колючими волосами и барабанит пальцами по гранитной поверхности. Жует губу. Колеблется.       — Это здание, оно ваше? — показывает он через дорогу.       Парень озадаченно хмурится и прекращает заворачивать сэндвич Гарри, чтобы посмотреть.       — Нет, сэр, я работаю здесь только по средам. Я не могу позволить себе здание.       Гарри быстро смотрит на свои руки, трясясь от беззвучного смеха.       — Хорошо, спасибо.       Раздается раздраженный вздох, а затем из задней комнаты выходит привлекательная темноволосая женщина. На ней такая же вышитая пурпурная рубашка, что и на растерянном молодом человеке, и она, очевидно, слышала их разговор.       — Один из твоих друзей взял сегодня погонять твой мозг, Дариус? — спрашивает она, и молодой человек делает довольно кислое лицо, а затем блаженно улыбается Гарри и протягивает ему сэндвич. — Все в порядке, — признается она, — он мой брат. Вы хотели узнать о кладовой?       Гарри хочет протестовать против снисходительного названия его очаровательной маленькой мастерской, но это не ее вина.       — Да. Вы не знаете, кому она принадлежит?       — Интереса ради, почему вы спрашиваете? — интересуется женщина, обходя брата, чтобы опереться на стойку.       Гарри глубоко вдыхает.       — Я хочу купить ее.       Глаза женщины расширяются от удивления.       — О бл… боже, я не думала, что вы это скажете.       — А что вы ожидали от меня услышать? — заинтригованно спрашивает Гарри.       — О, я не знаю — просто, вы ж аврор, не так ли? Я думала, что, возможно, туда кто-то вломился.       Я на самом деле больше не аврор, думает он, но держится за свою сдержанность.       — Нет, ничего такого. Так что, вы знаете, кому она принадлежит?       — Моему отцу, — говорит она.       — Я могу поговорить с ним?       Женщина и парень по имени Дариус переглядываются.       — Он грек. Он не очень говорит по-английски.       Сердце Гарри замирает.       — Пожалуйста, — просит он, глядя на нее с очаровательной улыбкой.       Кажется, это работает. Она исчезает, а через пару минут возвращается с крошечным стариком, который морщит глаза и с интересом рассматривает Гарри.       — Папа, — говорит женщина, схватив отца за плечо. — Этот мужчина хочет купить кладовую.       Гарри смотрит на маленького человечка, единственного, кто стоит между ним и мастерской. Внезапно ему жаль, что он снял аврорскую мантию.       — Почему вам это нужно? — хрипит мужчина. — Ничего хорошего. Слишком влажно для хранения зерна.       — Я не хочу хранить там зерно, — объясняет Гарри. — Я хочу превратить ее в мастерскую… эм, место, чтобы делать стекло, — поправляет он, уловив смущение старика.       — Делать стекло? — повторяет мужчина. Он смотрит на свою дочь и указывает морщинистой рукой на стеклянное окно в передней части магазина. — Стекло?       — Эм, да, — говорит Гарри. — Но не окна. Скульптуры.       Лицо старика морщится от недоумения, и прежде чем его дочь успевает перевести, Дариус, который молча нарезал овощи для салата, внезапно переходит на быстрый греческий. Старик слушает, кивая, а его сын демонстративно машет хлебным ножом.       — А, да, да, — наконец говорит он. — Странный мужчина, хочет купить это здание.       Гарри предполагает, что это он странный, но может с этим справиться. Он также уверен, что это небольшое безумие отправит его в колонки сплетен, но ему все равно. Ему нужно вернуть свою мастерскую.       — Я дам вам все, что вы хотите, за нее, — предлагает он. — Ваша цена?       Женщина бормочет что-то своему отцу, но он отмахивается, ухмыляясь Гарри.       — Это я знаю, Кари, — говорит он. — Вы Гарри Поттер? Сын сказал, что вы Гарри Поттер. — Он щурится.       — Эм, да, — говорит Гарри. — Это что-то меняет?       Маленький человечек почти ложится на стойку, чтобы лучше видеть Гарри, а затем бормочет дочери. Она кивает, улыбаясь и краснея.       — Папа сказал, что он купил кладовую за пятьсот галеонов. Он говорит… — Она делает паузу, глядя на брата, который выглядит очень развеселенным. — Он сказал, что продаст ее вам за три сотни, если вы сфотографируетесь с нами.       Гарри смеется.       — Звучит очень разумно.       Через полчаса Гарри выходит из гастронома со связкой ключей, мастерской и тремя новыми соседями. Все еще гудя от волнения и стремительных решений, он садится на скамейку и съедает огромный бесплатный кусок бисквита, который, как заверила Кари, является лучшим пирогом, который он когда-либо ел. Она не ошиблась, думает он, слизывая апельсиновый сироп с пальцев.       Довольный, он восстанавливает размер Путеводителя стеклодува и устраивается на скамейке, впервые по-настоящему наслаждаясь фотографиями и иллюстрациями. Теперь все возможно.

**~*~**

      Он только что заканчивает ужинать (сосиски с пюре, неловко съеденные одной рукой, потому что другой он держит книгу подальше от подливы), когда приходят Рон и Гермиона. Он открывает им дверь со скрученным животом, но друзья встречают его с улыбками и комплиментами по поводу местоположения дома, ни один из них не выглядит так, будто они сегодня слышали какие-то шокирующие новости. Гарри не уверен, лучше так или хор «что же ты наделал?», потому что теперь он сам должен сказать им сам.       — Хорошее место, — утверждает Рон, проходя по коридору с руками в карманах.       — Спасибо. Хочешь немного покрасить? — с надеждой спрашивает Гарри.       Рон смеется.       — Я подготовился, — говорит он, вынимая из кармана куртки ролик и размахивая им. — Папа дал мне его — странный, да?       Гермиона фыркает.       — У меня есть кое-что для тебя, Гарри, — говорит она, загадочно улыбаясь, и только теперь он замечает огромную соломенную сумку на ее плече. — Наслаждайся покраской, — желает она, поднимаясь по лестнице, волосы и сумка плывут за ней.       — Вот она, продает приличия за добрые намерения, — мрачно произносит Рон.       Гарри вопросительно смотрит на лучшего друга.       — И с каких пор ты эксперт в приличиях? — смеется он.       — Я нет. Так просто говорит ее мама, — признается Рон.       — А. Что ж, не волнуйся, я знаю ее достаточно долго, чтобы доверять ей, если она хочет отправиться на разведку, — говорит Гарри. Он обнимает Рона за плечи и направляет его к лестнице, ведущей в кухню. — Я оставил для тебя лучшие покрасочные работы.       — Будь со мной ласковее, — стонет Рон. — Я был в поле весь день, моя спина убивает меня, так много я приседал, прячась от идиотов.       — Ты не был в офисе весь день? — внимательно спрашивает Гарри.       Рон качает головой, проходя в кухню. Его нос дергается.       — С утра не был… ты ел сосиски?       — Возможно. Возможно, у меня осталось четыре в этой кастрюле, — говорит Гарри, указывая на блестящую красную кастрюлю с остатками еды. — Которые могут стать твоими, если ты поможешь мне покрасить кухню.       Брови Рона исчезают под волосами.       — Тебе не нужно подкупать меня, ты знаешь… — Он пожимает плечами. — Но это помогает. С чего начнем?

**~*~**

      Гермиона появляется на кухне примерно через час, раскрасневшаяся и с блестящими глазами, и садится, скрестив ноги, на покрытый пылью стол, ожидая, пока Гарри и Рон закончат первый слой не совсем белой краски. Кухня уже стала больше и ярче, но Гарри еще не успел сказать друзьям о том, что ушел из Министерства; почему-то слова продолжают застревать в горле.       — Хорошо, — объявляет Гермиона, когда Гарри и Рон во второй раз опускают ролики. — Давайте. — Она спрыгивает со стола и жестом показывает им следовать за ней, что они и делают, зная, что так будет лучше. Озадаченный, Гарри поднимается по лестнице вслед за ней, слушая, как Рон топает у него за спиной и бормочет себе под нос, пока наконец они не выходят на террасу на крыше, и все становится ясно.       Гермиона превратила крошечное заброшенное пространство в красивый сверкающий грот на открытом воздухе. Беспорядок и мертвые растения, оставленные предыдущими владельцами, были убраны, а новые стол и стулья из кованого железа теперь занимают почетное место среди керамических горшков и деревянных ящиков, полных зеленых растений, ярких цветов и сверкающих волшебных огней.       Он усмехается Гермионе, которая сжимает свою пустую соломенную сумку и улыбается в ответ.       — Мой подарок на новоселье, — объясняет она.       — Это фантастика, — говорит он, крепко обнимая ее, царапающуюся сумку и все прочее. — Спасибо.       — Ты получила цветы, которые я выбрал? — шепчет Рон Гермионе, когда Гарри отпускает ее.       — Да, — смеется она. — Наш подарок на новоселье, должна сказать. Рон выбрал это все, — говорит он, показывая на деревянные коробки с цветами. — Гладиолус для силы духа, пионы для исцеления, циннии для дружбы. — Она улыбается. — А эти от меня. — Она показывает на другую коробку, и Гарри сразу узнает цветы; у Нарциссы Малфой такие. — Азалии. Конечно, классическое значение - «сдержанность». — Она морщит нос. — Но… они еще значат «береги себя ради меня», так что… называй это ласковым напоминанием.       Гарри подозревает, что влюбленность делает его сентиментальным, потому что он едва удерживается от того, чтобы обнять Гермиону снова. Вместо этого он хлопает Рона по плечу и глотает глупый комок в горле.       — Вы прекрасны, оба, — хрипит он, опускаясь на стул и глядя на город. — Черт, я даже не сделал вам чай или что-то вроде!       Рон смеется, опускаясь на стул рядом с ним.       — Ты помешан на чае, друг. Ты хуже моей матери.       Гарри бросает на него косой взгляд. Холодный ветер поднимает волосы со лба Рона, обнажая белое пятно. Он задается вопросом, не является ли пачканье краской семейной чертой.       — Я могу лучше, чем чай, — объявляет Гермиона, доставая бог знает откуда фляжку и наливая три кружки горячего шоколада.       — О, замечательно, — говорит Гарри, беря руками чашку. — Спасибо.       — Правда, мы постарели, — говорит Рон, и какое-то время единственными звуками являются приглушенные хрипы, рев транспорта вдалеке и довольное хлюпанье трех пьющих шоколад.       Наконец Гарри со звоном ставит кружку на стол.       — В общем. Сегодня я уволился и купил мастерскую на Косой аллее.       Гермиона и Рон так сильно смеются, что Гермиону приходится несколько раз хлопнуть по спине, чтобы она не подавилась зефиром.       — Я серьезно, — говорит он, когда она восстанавливает дыхание.       Рон трясет головой.       — Не глупи… ты этого не сделал?       — Сделал. И я порекомендовал тебя вместо себя. — Гарри делает паузу, глядя на озадаченное выражение лица Рона. — На самом деле, ты уже получил работу, если не убьешь кого-нибудь за эти двенадцать часов или что-то вроде.       — Гарри, ты… ты правда серьезен, да? — тихо говорит Гермиона, сплетая пальцы с пальцами Рона и сжимая их. — Дыши, Рон.       — Почему? — наконец спрашивает Рон, наконец возвращая функции своих легких.       — Потому что я больше не хочу этим заниматься. Уже давно. Знаю, вы считаете меня безумцем, но я хочу творить всякое. Я хочу ходить на работу с удовольствием каждый день. Хочу играть с деревом и стеклом и носить джинсы на работу. Это уже неподходящая работа для меня, Рон, но она подойдет тебе. Ты этого заслуживаешь.       — Ты хочешь творить всякое? — спрашивает Гермиона, бегая глазами. — Не знала, что ты умеешь.       Ее тон искренне любопытный, а не насмешливый, и Гарри улыбается ей, пожимая плечами.       — Я тоже до недавнего времени. Послушайте, возможно, это часть кризиса среднего возраста, но, быть может, я действительно понял, что хочу делать. И знаете… если это катастрофа, мы можем собраться и посмеяться над этим через шесть месяцев, и я попробую что-нибудь еще.       — У тебя есть ответ на все? — слабо говорит Гермиона.       Гарри ухмыляется и допивает остатки горячего шоколада.       — Я много думал.       — Но серьезно, Гарри, — говорит Рон, нахмурив брови, — я ценю то, что ты порекомендовал меня, правда, но ты уверен, что хочешь просто все бросить?       — Я уже это сделал. Вручил свое заявление. Я приду, чтобы помочь тебе устроиться, и все.       — Друг, — настаивает Рон с противоречием на лице. Гарри знает, как сильно он хочет эту работу, но еще знает, что Рон никогда не ожидал, что все получится так. — Дело в том, что… ты, наверное, чувствуешь себя немного… ну, в данный момент не собой…       — Не волнуйся. Это никак не связано с Джинни. Я честно тебе говорю, я хотел этого долгое время и знаю, что ты будешь в сто раз лучше меня. Мне пора отойти.       — Гарри… черт. Я Глава Аврората! — Он поворачивается к Гермионе, словно ища подтверждения, что у него нет галлюцинаций. — Я не могу поверить.       — Никаких больше полных дней в поле, — с улыбкой напоминает ему Гарри. — И ты поверишь в это завтра, когда Хельга будет распекать тебя и пытаться сделать католиком.       Гермиона, которая смотрела на него широко раскрытыми испуганными глазами, кажется, вырывается из задумчивости.       — Гарри, я думаю, ты сошел с ума, — объявляет она. — И я думаю, что ты великолепен.       Сказав это, она вскакивает со своего места, обвивает его руками и сжимает так, что он едва может дышать.       — Твой кабинет огромен, да? — ухмыляясь, спрашивает Рон.

**~*~**

      Неудивительно, что в Пророке в четверг на первой полосе заголовок «Поттер уходит из Министерства».       Гарри изучает статью поверх плеча Хельги, пока они с Роном пытаются познакомиться следующим утром. Все проходит лучше, чем он ожидал, но у него еще есть ощущение, что впереди будет значительный переходной период, и его это устраивает. Давление сразу исчезает, и он счастлив проводить время, помогая Рону, столько, сколько необходимо.       Оставив их одних на минуту или две, он ускользает в туалет, а когда возвращается, сова сидит на вершине его бывшей картотеки и смотрит на него, словно он сделал что-то невероятно оскорбительное. Ей удается укусить его за кончик пальца, когда он берет пергамент из ее лапки, так что он посасывает палец во время чтения.       Только три слова и никакой подписи, но она не нужна.       Ты совсем спятил?       Каждый волосок на затылке Гарри встает дыбом, и он улыбается, благодарный тому, что стоит спиной к Рону и Хельге. Он быстро берет перо и приписывает ответ.       Возможно. Давай встретимся за чашечкой кофе в кафе на Вайн-стрит, и я расскажу тебе об этом. Примерно в два?       Он крепит свиток к лапке сварливой совы и смотрит, как она улетает, подрезая Рона, когда пролетает мимо него в коридоре.       — Все в порядке, друг?       Гарри кивает. Ему кажется, он в порядке. Он только что пригласил на свидание Драко Малфоя — что-то вроде — даже несмотря на то, что он не отвечал на его сообщения-не-о-свиданиях… но он в порядке.       Однако через десять минут, в процессе подписания документов, сова возвращается с:       Хорошо, но платишь ты.       Гарри извиняется перед Роном и отправляет ответ:       Халявщик.       Последнее сообщение Драко простое:       Идиот.       Гарри улыбается, прогоняет сову из кабинета, прежде чем она снова его укусит, и возвращается к делу.