Чувства

— Что ты будешь делать дальше, Маки? Тело. Пустышка, раненое, при смерти, тяжелое. Для кого-либо тяжелое, но не для нее, не для ее состояния. Тащить за ногу своего врага по руинам — менее, чем приятно, но надо. Зачем? Просто надо. Она не знает. И не узнает. Нет времени думать. Нет времени решать, что правильно, а что нет, все уже решено. Кровать. Или то, что от нее осталось. Более менее уцелевшее место во всем этом хаосе, бардаке, смерти. Двое выживших, она надеялась, что двое выживших. Спирт, найденный где-то на развалившихся полках, кусок чужой ткани, единственное, что сейчас было рядом. Не считая второго тела, которое еле дышит, хватаясь за последние шансы выжить. Дышит, но не открывает глаза. «Не смей умирать, я знаю, что ты не слабый.» Спирт быстро выветривается с ткани, но этого хватает, чтобы обработать чужое лицо. Безобразное, кровавое, единственное хорошее, что было в том человеке, или что от него осталось. Не мешало бы обработать свои раны в первую очередь, но зачем? Надо позаботиться о том, кто меньше всего заслуживает этой заботы. Надо спасти того, кто меньше всего заслуживает спасения. Она все еще не знает ответа. Вряд ли узнает. Надеется, что не узнает. Рука дрогает. «Очухался.» Глаза медленно открываются, щурясь от света и от чужого силуэта. Он не понимает, он не поймет. В горле застрял ком, лицо неприятно ноет. Не только лицо. Все тело. Больно. Душевно. Физически не так сильно. «Лучше б добила до конца, » — думает. Не говорит. Больно говорить. Не знает что сказать. Потерянность. Чужая рука обрабатывает раны, осторожно, зная, что больно, легко придерживает, чтобы не дергался. Не знает зачем. Слезы наворачиваются. Сами. «Я же не слабый, почему?» Ответа нет. Ответа не будет. — Ай, нельзя поаккуратнее? — Заткнись и не дергайся. — Зачем? Оба не знают зачем. Молчание. Неизвестность. Чувства. Или их отсутствие. Своя рука тянется к чужому лицу. Она дергается, не зная, чего ожидать. Ей ничего не стоит добить его сейчас, убить, стереть с лица земли, уничтожить. Чувства стоят. Или их отсутствие. Свое лицо позволяет прикоснуться, почувствовать шрамы. Его руки грубые, она это чувствует через мертвую кожу. Ее шрамы грубые, он это чувствует, легко поглаживая ее по щеке. Она позволяет себе расслабиться. Прикрыть глаза. Позволить ему полностью почувствовать ее лицо. Обезображенное. Некрасивое. Страшное. Но не для него. Он врал, всегда и везде. Ты не выживешь в клане, если будешь честным. Он знал. Он врал даже ей. Он врал даже себе. — Не двигайся. — Мне неудобно. Он привстает, на сколько это возможно. Ловит ее взгляд. Приближает свое лицо. Теперь обезображенное. Некрасивое. Страшное. Но не для нее. Она давно закончила вытирать кровь с лица, обрабатывать раны, но не уходит. Не может. Не знает почему. Они оба не знают почему их лица так близко. Оба не знают почему взгляд так бегает. Оба не знают почему чужое дыхание горячее адского пекла. — Поцелуй меня. И он целует. Осторожно, без напора, боясь спугнуть. В первую очередь себя. Он может притворяться, что ему все равно на ее чувства. Она знает, что это фальшь, он не знает. Поцелуй долгий, со вкусом крови. Со вкусом чувств. Или их отсутствия. Оба не знают. Они не ненавидят, они не любят. Они просто есть. — Зачем? — Я не знаю. Чужая рука поглаживает предплечье, проходясь по всем шрамам. Грубые. Его прикосновение еще грубее. Своя рука переплетает пальцы. Она позволяет чувствовать тепло. Его тепло. Она давно остыла. У нее больше нет сердца. У него нет души. — Я думал, ты встречаешься с этим Ютой. — Я думала, ты всегда предпочитал Май. Она не встречалась, он не предпочитал. Май была проще, покладистей. Он смеется, вспоминая что тело Май казалось ему привлекательнее. Май не нужно было становиться шаманом, она была готова идти позади него. Позади их всех. Растил ли он Май под себя? Возможно. Он не знает ответа. Он не узнает ответа. Май мертва. Май слаба, она сильнее. — Твое тело привлекательнее. — Ты называл меня фальшивкой. Она лучше Тоджи. Она не фальшивка. Он фальшивка. Молчание. Отрицание. Чувства. — Ты его любил? — Да. Короткий ответ. Больше не надо. Она понимает, она всегда поймет. Она тоже любила. Она любит до сих пор. — Я боялся. — Я знаю. Он не виноват. Она его оправдывает. Это клан. Он тоже жертва. Оправдывать не получается. Она боится. До сих пор. Она не знает, что ей движет. Чужие руки переплетают пальцы сильнее. Чужая рука все еще на щеке. Они не знают как поговорить. Они никогда не говорили. Она никогда не говорила. Молчание. Вопросы. Много вопросов. Ненависть. — Могу я поцеловать тебя? Она кивает. Он целует. Горячо. Чужие губы обжигают душу. Чужие прикосновения обжигают сердце. Ответов все еще нет. — Зачем? — Я не знаю. Ты красивая. — Ты утверждал обратное. — Ты сильная. — Ты утверждал обратное. — Ты сильнейшая. — Перестань. Он кладет голову на ее плечо. Его дыхание обжигает шею. Он смеется. Он не отпускает руку. Чужая рука поглаживает затылок. Волосы мягкие, как будто не крашенные. Мягкие. Как и он, когда был еще ребенком. Как и он, когда влюбился в первый раз. Они молчат. Молчание обжигает. Молчание помогает найти ответы. Но их все еще нет. — Прости меня. — Не стоит. — Извини меня. — Хватит. — Я был не прав. Я не хотел. Я не знаю почему. — Я понимаю. Она понимает его. Она не понимает себя. — Спасибо. — За что? — За заботу. — Тебе еще раз врезать, что бы ты заткнулся? — Такую Маки я узнаю. — Это мой выбор. — Зачем? — Я тоже не знаю. Чужой взгляд просит. Умоляет. Требует. Она соглашается. Поцелуй жаркий, требующий, умоляющий. Чужая рука опять гладит шрамы, поднимаясь к лицу. Лицо грубое. Шрамы грубые. Ее душа грубая. Он не хочет ее растопить. Он хочет что бы это продолжалось. Она хочет найти ответы. Ее ответ прикусывает чужую губу. Она отдергивает руку от чужого лица. Кровь. Больно. Они смеются. Он притягивает ее к себе. Он не хочет отпускать. Она не хочет, что бы ее отпустили. Шепот. Он опять извиняется. Он опять благодарит. Она легко пинает его в плечо. Они смеются. Опять. Искренне. Как в детстве. Пока оба не испортились. Пока оба не лишились чувств. — Останешься? Она не знает. Вопросов опять слишком много. Ей надо уйти. Ей надо было его убить. Ей нельзя было возвращаться. Она хотела этого. Они враги. Они ненавидят друг друга. Она больше не боится. Он тоже. Она остается. Кровать жесткая. Чужие прикосновения обжигают еще сильнее. Она поворачивается спиной. Чужие руки гуляют по ее телу. Она не против. Он чувствует как пахнут ее волосы. Его любимый запах. Она чувствует как пахнет их кровь. Он не позволит этому запаху потревожить ее. — Ты можешь хотя бы сейчас не лезть к моей груди? — Нет, твое тело прекрасное. Они смеются. Опять. У них есть сердце? — Такого Наою я узнаю. Поцелуй. Опять. Зачем? Все еще не знают. С каждой секундой они все дальше падают в бездну. С каждой секундой она все больше прощает его. С каждой секундой он еще больше влюбляется. — Ты мне нравишься. Молчание. Внутри все рухнуло. Она разбита. Опять. Она не знает что ответить. Она не ожидала. Она не хотела. Слова ее отрезвляют. Взгляд бегает. Чужой взгляд боится. Зачем? — Я не знаю, смогу ли я сказать это в ответ. Она тянется. Она гладит его шею, слегка прикасаясь к ранам. Он опять шипит. Они смеются. — Я не буду идти позади тебя. — Я буду. Я буду оберегать твою спину. — Мне не нужно быть первой. Я не сильнейшая. Мне нужно, чтобы ты был рядом. — Я буду. Обещаю. Он выполнит это обещание. Единственное обещание в его жизни. Ему не нужно контролировать ее. Ей не нужно контролировать его. Ответы найдены. Чувств все еще нет. Или они оба ошибаются. — Отдыхай, Наоя Зенин. — Я не Зенин. Теперь не Зенин. Я твой, Маки, только твой, хочешь ты этого или нет. Она смеется. Опять. Она не должна. Май умерла. Она убила десятки людей. Она не убила его. Ей нельзя быть искренней. Ей нельзя чувствовать. Он докажет что можно. Поцелуй в лоб. Доказательство. Чего? Никто не знает. Его руки все еще гуляют по ее телу. Она все еще крепко прижимается к нему. Тело болит. Душа болит. У них нет души. Но теперь есть чувства. Или всегда были? Это начало. Начало неизбежного. Начало ошибки, как все могут думать. Начало самых сильных чувств. Чувств, которые они сами создали. Вместе. Как семья. Как напарники. Как любовники. Все это, для того, чтобы однажды, среди звуков ночного Токио, среди крепки объятий и ночного шепота, Маки сказала: «Ты мне тоже нравишься, Наоя.»