***
Путь домой прошёл незаметно, как и пребывание в Камомэ принцессы: наутро Сумирэ в сопровождении Коу и Аманэ выехала обратно. На границе города они должны были расстаться до весны. Накрапывал дождь и сгущались тучи. Нэнэ, запертая в четырёх, хотя, скорее, в четыреста четырёх стенах сновала в поисках жизни. К её удивлению, слухи стихли очень быстро. Когда она попыталась заговорить с горничной, та без промедлений вернулась к работе, как будто ещё вчера одна только мысль о будущей королеве не заставляла их всех трепетать. К обеду все готовились медленно и тихо. Лакеи наглухо запирали окна. Под аккомпанемент угрюмой пасмурной погоды, качаясь в безмолвии замка как в колыбели, Нэнэ задремала и спала до полудня, как раз в тот час, когда, как огонь от ветра, снова заволновались, зашебуршали служанки. Она рассеянно и сонно переходила от комнаты к комнате и ничего не понимала; то, о чём говорили женщины, было выражено слишком обще. Всё, что она поняла, это что дело касалось Аманэ. Он ещё не вернулся. Погода, к счастью, пока благоволила поездке. Яко тоже ничего не знала и просила к ней по поводу перетолков не приставать; найдя в своём крыле ту же горничную, что видела после завтрака, Нэнэ неохотно поинтересовалась что происходит. Странно быть той единственной белой вороной, которая ничего не знает, хотя ближе всего живёт к принцу. — Как, ты не в курсе? — спросила горничная, протирая раму картины. Её эмоции было трудно прочитать. — Несколько минут тому назад камердинер принёс новость, что его Высочество ранили. Нэнэ ахнула и закрыла рот руками. — Как? Кто? Девушка пожала плечами и отвернула голову. Нэнэ смотрела на неё в надежде услышать что-то ещё, обратилась снова и, переступая гордость, спросила, где находится камердинер, но та лишь повторила несложное движение плечами и перешла к другой картине. Нэнэ вернулась к себе и посмотрела в окно — но в полумиле от замка не было ни одной кареты. Она оббежала служанок: все сидели на иголках и качали головами: сами, мол, ничего не знаем, только услышали. И распоряжений, что странно, камердинер никаких не отдал. После всей этой мышиной возни Нэнэ сделала самое простое — села у порога в комнату Аманэ и стала ждать. Час-другой и она уже клевала носом, обнимая себя за плечи. Так, совершенно незаметно для себя, она упала и уснула на полу. Снилось что-то странное и неприятное, много фиолетового и тёмно-синего, и постоянно пробегала мысль о том, что надо найти доктора Цучигомори и попросить его приготовить свой чудо-саквояж. Нэнэ жалобно звала на помощь и просила доктора найтись; она искала его здесь и там, но встречала одну только куклу-горничную и туннели из длинных-предлинных волос... Откуда-то сверху её позвал голос. Она подпрыгнула, вытянув руки к потолку или тому, что пыталось им быть. Голос позвал снова, и Нэнэ проснулась, думая, что это кто-то из девушек пришёл ещё что-нибудь убрать. Она приподнялась и долго, протяжно зевнула. — Я, — и зевнула во второй раз, — извините! Я сейчас уйду! Простите! Я случайно ту.. — Уже уходишь? Я думал, ты кого-то ждёшь. Она запрокинула голову и увидела Аманэ. — Аманэ-кун? — Эм, — он осмотрелся, убеждаясь, что он тут единственный Аманэ, и неуверенно ответил: — Да? Нэнэ подскочила. — Ты в порядке? Ты же ранен! Аманэ отпер дверь и прошёл внутрь, приглашая её следом. — Да-да. Как раз вот от врачевателей и целителей, и отца с матерью. — Серьёзно? — Ну конечно. — И что они сказали? — Отец с матерью? — Да! То есть нет — что сказали врачи? Аманэ вздохнул. — Ну, во-первых, ранили не меня, а Коу. Во-вторых, ему просто продырявили рукав. Из фермеров, знаешь ли, такие себе фехтовальщики. Зато какую историю успели сочинить! Сразу видно, что стране хватает хороших писак. И, кстати, Сумирэ... — Сумирэ? — встрепенулась Нэнэ. — Сумирэ сказала, что ты ей понравилась. — Я? — Нэнэ указал на себя. — Да, — указал на неё Аманэ и упал в кресло, — ты. Она сказала, что ты резвая, хоть и кажешься тихоней. Нэнэ слабо кивнула. Сумирэ, сумасшедший фермер, камердинер, который как бы есть, но его нет... Что за сумасшедший день? — Так, эм... Ты здоров? — Абсолютно точно. А ты, как я вижу, волновалась. Караулила у моей комнаты... — он заиграл бровями. Нэнэ смешалась, но в этот раз, так как поведение Аманэ было довольно предсказуемо, она придержала козырь. — Конечно. Тяжело не волноваться за человека, которого ещё вчера пришлось спасать. Аманэ споткнулся на полуслове и стал пунцовый. Может, это было жестоко, но его шутки тоже не всегда были деликатными. Нэнэ хихикнула. — Это забавно. Ты ведь умеешь всё, Аманэ-кун! Играть на фортепьяно, скрипке, в крисет- — Крикет. — Крикет! Стрелять из ружья и седлать коня, но не умеешь плавать! — Да-да, спасибо, я понял. — Знаешь, я сначала даже... А впрочем, который час? Ой! Это что, окно во двор? Посмотри, — похлопала она его по плечу. — Там Коу-кун! И, постой-ка... Это Мицуба? Она перегнулась через стол, и Аманэ вздохнул, дёрнул её за рукав и подвинул к шторам. — Не высовывайся так сильно — увидят, — сказал он и занялся бумагами на столе. Нэнэ кивнула и вгляделась. Из-за высоты ничего не было слышно. Мицуба и Коу стояли на тёмной после дождя плитке и спорили. Спорил больше Мицуба: его телодвижения были резкими, эксцентричными; Нэнэ не знала, что он говорит, но могла представить его тонкий, срывающийся голос. Коу на его фоне был блеклым и пассивным. Он отбивался, пытался скалить зубы, но по его блуждающему, уставшему взгляду было понятно, что он готов проиграть и сражается только из принципа. Только когда королевский портной взял его за руку, Нэнэ увидела дыру в рубахе и порез на всём предплечье. Она ахнула и метнула в Аманэ злющий недоверчивый взгляд, но он, не следя за развитием событий, жевал виноград и писал что-то на пергаменте. Нэнэ отвернулась обратно. Коу помялся на месте и сказал что-то. Мицуба покачал головой, сделал шаг в сторону и тут же вернулся, яростно обняв Коу за шею и заставив его наклониться на несколько дюймов. Нэнэ было стыдно так бессовестно наблюдать за тем, чего она не должна была видеть, и всё-таки глаз было не оторвать. Они были ещё ближе, чем она себе представляла. Их объятья были интимными и неловкими, и Коу слишком долго думал перед тем, как обнять Мицубу в ответ, но они были искренними, продолжительными и светлыми. И когда снова началась изморось, и Коу зашипел от воды на коже, Мицуба выудил из-за пазухи камзол. Рыцарь удивился и растерялся, и ему, как и Нэнэ, стало неудобно, но ещё до того, как он начал оправдываться, Мицуба махнул рукой, чтоб он быстрее одевался, и толкнул его в сторону навеса. Судя по всему, он не врал. Он действительно знал Коу лучше других. — Как это мило, — выдохнула Нэнэ. Аманэ, задержав руку, поднял на неё взгляд, пробежался вверх-вниз и забросил в рот ещё одну виноградину. — И что ты там увидела? — Они говорили о чём-то, — Нэнэ перекатилась с мысков на носки. — Кажется, на повышенных тонах. Но всё отлично, я думаю. Они обнимались. Это было трогательно. Аманэ скривился. — Они мужчины, Яширо. — И что? Мужчины не могут делать что-нибудь трогательное? — Я не это... — Аманэ фыркнул, спрятав лицо, но Нэнэ по-прежнему видела красные кончики его ушей. — Забудь. Проехали. Она хотела зацепиться, продолжить, но сейчас он был нужен ей добрым и честным. Вопрос, который тревожил её второй день, всё ещё висел в воздухе. — Аманэ-кун? — Нэнэ осторожно подошла к его креслу, как будто собиралась что-то выпрашивать. В каком-то смысле да: правду. — Ты можешь по секрету поделиться со мной? — Чем? — Скажи, ты... Ты не женишься на Сумирэ? Аманэ нахмурился, останавливая жевательную деятельность. — Нет. — Совсем? Даже в перспективе? — Политические браки — это пережиток прошлого. И вообще, кто тебе это сказал? Садовник? — Нет, — сразу защитила невиновного Нэнэ. — Никто не говорил. Аманэ остановился. — Никто? Ты сама к этому пришла? Яширо, неужели ты... — О нет, — проскулила Нэнэ, разворачиваясь к двери. Она знала эту улыбку и изгиб бровей, и не сулящую ничего хорошего ямочку на левой щеке. Она не станет уничтожать себя больше, чем уже позволила ему. Пусть думает и говорит что хочет, сколько угодно, но без неё. Громыхая от восторга, он пошёл за ней без раздумий. Пружинистая походка сама по себе дразнила её, душила гротеском излюбленной сатиры Аманэ, над которой он всегда смеялся в гордом одиночестве. — Погоди! Яширо! Да постой же! — он взял её за запястье и тут же выпустил, когда она, нахохлившись, топнула ногой. — Ух ты, как мы умеем. — Ты невыносим! — Извини! Но я не мог удержаться! Нэнэ надула губы. — Представь себя на моём месте! — попросил он. — Это такой прямолинейный личный вопрос, что не за что другое, кроме как ревность, я не мог его принять! — Не нужно было ничего говорить, — пробубнила Нэнэ и уронила мокрый взгляд. Она почти кипела от того, что испытывала. — Ты ужасен! — Яширо! — Аманэ преградил ей путь к двери, и она подавила бурлящее внутри желание оттолкнуть его. — Всё же хорошо, Яширо! Почему ты так взъелась? Я не пытаюсь обидеть тебя! Мне даже приятно, что ты ревнуешь, значит, тебе не всё равно! Нэнэ бросила на него презренный взгляд исподлобья. Он уяснил, что она не желает, чтобы он говорил дальше, но всё равно продолжил. — Как же я хочу, чтобы ты побыла в моей шкуре и поняла, что я имею в виду, — Аманэ вздохнул и вытер лицо рукой. — Мы с тобой так мало видимся. Я даже не знаю, чем ты теперь занимаешься. Ты дружишь с Яко и Коу, и с Мицубой. Ты понравилась Сумирэ! Если бы она не была такой кокеткой, вы бы тоже могли стать подругами! А я... — Но ты тоже мой друг, Аманэ-кун! — Друг по расписанию, — грустно улыбнулся Аманэ. — Я всего лишь твой маячок. Учитель. И мне так неловко перед тобой за то, что тебе пришлось спасать меня. Я болван. Зачем я вообще ходил рядом с водой? Ещё и матушка потом читала мне нотации... И всё же, — вдохнул он, — я должен был сказать это намного раньше. Большое спасибо, Яширо. Я твой должник. Нэнэ была ошеломлена. Она бы никогда не догадалась, что Аманэ чувствует себя таким образом, и она могла бы ответить ему его собственными словами — сказать, что она помогла ему потому, что он помог ей, но это было бы лукавством. — Аманэ-кун, — она коснулась его плеча и посмотрела из-под ресниц. — Ты мой первый человеческий друг. Самый важный из них, самый лучший. И я спасла тебя именно поэтому, а не потому, что ты принц или приютил меня. Ты не перестанешь быть моим другом, если мы не сможем увидеться, потому что ты должен учиться бить по мишеням. Я буду ждать нашей встречи завтра и послезавтра, и на следующей неделе, и через месяц. Понимаешь? — Да, — прошептал он, съёжившись как маленький отруганный мальчик. Он напрягся, желая стать незаметнее, и его глаза спрятались под непослушной чёлкой. Нэнэ улыбнулась. — Я рада, — сказала она и обняла его; обниматься, вошло у них в привычку: она инициировала, а он никогда не отказывался. — Хочешь, я почитаю вслух? Яко одолжила мне красивую книжку с рассказами. — Хочу, — Аманэ сконфуженно провёл ладонью по её спине и тотчас прекратил. — Зайди ко мне минут через пятнадцать. Я переоденусь. — Хорошо! — Нэнэ попыталась отпрянуть, но ловкие пальцы, приземлившиеся на лопатки, остановили её. — Аманэ-кун? — Я тоже хочу знать один секрет, Яширо. Почему Коу собирался сделать мне искусственное дыхание, а не ты? — Проехали, — мрачно отрезала она и, высвободившись силой, пошла вон. — Ну Яширо!***
Пальцы нервно сжимали корешок книги. Она не должна была говорить, что он ужасен, даже если он это заслужил. Возвращаясь, она намеревалась извиниться, но обнаружила, что он так и не переоделся, а лежал, свернувшись, на кровати. Секунду Нэнэ колебалась у двери, думая, что он уснул, но дрожание в конечностях заставило её усомниться. Она осторожно подошла к краю кровати и дотронулась до него. Он был необычно тёплым. — Аманэ-кун? — позвала она. — Аманэ-кун, тебе не стоит спать в таком виде... Он застонал от прикосновения, и Нэнэ отдёрнула руку. С трудом, но он открыл влажные, стеклянные глаза. Был уже вечер, и из-за серого беспросветного неба на фоне кожа Аманэ казалась землистой, бескровной. — Яширо, — сипло сказал он и попытался прочистить горло — и подавился кашлем. — Яширо, пожалуйста, позови Яко. Нэнэ в нерешительности ждала ещё какой-нибудь команды, но Аманэ просто лежал, сотрясаясь, и отрывисто дышал через рот. Она убежала и, повторяя суматоху, которой занималась весь день, как можно скорее вернулась. Яко присела рядом, потрогала лоб Аманэ и цыкнула. — Разумеется, это ведь отличная идея — пойти прогуляться в дождь сразу после того, как упал в холодную реку... — Я могу что-нибудь сделать? — слабо сказала Нэнэ. Волнение на её лице было слишком прозрачным и очевидным. — Иди к себе, — сказала она со вздохом, — а то заразишься. Дальше я сама. "Иди к себе", как оказалось, не подразумевало возражений — и Нэнэ нехотя удалилась. Через час у дверей в комнату стояла служанка; ещё одна, сменив Яко, сидела внутри. Аманэ, едва видимый в огне свеч, лежал под грудой одеял и даже во сне, когда дышал, хрипел. Нэнэ увидела это мельком: к нему её не пустили, а у дверей попросили не задерживаться. На душе скребли кошки. Видеть его таким было ужасно, но знать, что ничего не можешь сделать, ещё хуже. Больше всего Нэнэ хотелось поговорить с ним, сказать ему ещё больше приятных вещей и увидеть, как он улыбнётся — потому что этот Аманэ не умел улыбаться и смотрел на мир старческими, закатившимися глазами. Нэнэ хотелось быть на месте той служанки рядом с ним: менять полотенце, поправлять одеяло, мерить температуру этим простым и милым жестом подношения ладони ко лбу. И если бы он спросил сейчас, она бы честно призналась, что немного ревнует. Но он не спрашивал. Когда она вернулась к себе в комнату, было совсем темно. На столе лежала так и не открытая за сегодня книга рассказов о приключениях мальчика-призрака и его человеческой спутницы.