***
— Лесли. Лесли! — Боже, она цела?! Чьи-то сильные руки поднимают меня. Другие начинают шарить по туловищу, ощупывать. Я слышу смешки, мимо проходят люди, но никто не пытается больше помочь. Я слабо отбиваюсь, но толком ничего не вижу, перед глазами — стремительно приближающаяся земля и свободное падение. Но неужели я не погибла? От такого удара не разбиться немыслимо. Я читала о казуистических случаях, когда человек падал с невероятной высоты и выживал, но он был всё равно весь переломан. Если у меня что-то сломано, должна быть боль. Только боли нет… Ну, точнее, саднящее чувство на лбу не считается, это так — плёвое дело. Невзирая на вопли, я прислушалась к себе и поняла лишь одно: каким-то чудом я жива. И у меня болят кроме лба ещё колено и лодыжка. Но разве это сравнимо с пониманием, что ты должна была превратиться в мясной фарш под ногами у прохожих? Содрогнувшись, я приоткрыла глаза и увидела нависшую надо мной симпатичную блондинку с незнакомыми людьми на фоне. Девушку я тоже не знала, но она уверенно положила руку мне на плечо и спросила: — Ты в порядке? — очень членораздельно, будто я пока не соображала. Я моргнула раз-другой и заявила: — В большем порядке, чем твоя причёска. Девушка вздохнула, отвела со лба редкую чёлку и объявила, повернувшись к остальным: — Она бредит. Я осторожно села: с двух сторон поддержали, и, внимательно проследив за поваленной на асфальт обыкновенной лестницей-стремянкой, сделала предположение: — Я упала с лестницы?.. — Помнишь? — обрадовалась блондинка. Парень в стильных очках и с чёрными кудрями, стрижеными андеркатом, нахмурился. — Думаю, не стоит к ней сейчас особо с этим приставать, Дафна. — Почему? Мы должны знать, в каком она состоянии. Если что, нужно вызвать такси и съездить в больницу… Больницы. Ох, нет. При одном слове всё внутри сжалось. Сердце стало как сплошная рана, и я в спешке выкрикнула: — Пожалуйста, не надо! Давай обойдёмся без этого. Юноша и девушка растерянно переглянулись, но я уже пыталась встать. С двух сторон меня поддерживали под локти, и я перевела взгляд вправо и влево. Двое мужчин в оранжевой униформе помогли подняться и придержали. — Всё в порядке? — спросил немолодой мужчина с седыми усами. — Вполне. Он покачал головой и сделал знак второму, одетому под форменным жилетом в толстовку с капюшоном. — Тогда нам здесь делать больше нечего. Вик, бери лестницу и тащи в фургон. А вы, ребята, — и он строго осмотрел нас троих напоследок, — будьте как-нибудь поосторожнее. Он покачал головой, неодобрительно взглянул на нас и поплёлся следом за напарником, который легко поднял стремянку и уложил её в кузов фургона. Я вздохнула и провела ладонью по лбу. — Украсили, называется, школу к Хэллоуину, — проворчала девушка и осуждающе фыркнула. — Что скажешь в своё оправдание? Мне не хотелось ничего говорить. Я не понимала, где нахожусь и что здесь делаю. Посмотрела как впервые на свои руки, дрогнувшие перед лицом, и опустила их на колени. — Мне кажется, ей сейчас не до твоих расспросов, — заметил парень. — Давай-ка поставим сперва её на ноги. Но ни это, ни бутылка воды, ни даже если бы они мне эту воду в лицо плеснули… ничто не могло спасти от взметнувшихся мыслей, которые я почти в панике прокручивала в голове: где я, чёрт побери?! Небо по-осеннему хмурилось, зелёные кроны уже тронули золотые и оранжевые цвета. Совсем немного, но скоро их переоденут в другие наряды. Я смотрела едва не с открытым ртом на кованую ограду вокруг здания с табличкой «Старшая школа Вудсборо». Скользила глазами по буквам, не понимая, что происходит. Логического объяснения не нашла. Мысли зашли в тупик, всё, что я помнила последним — терраса, выпускной в честь завершения второго курса, толчок в спину, замершее сердце, падение… и взгляды моих друзей, а ещё — пряди собственных волос, ласково щекочущие лицо, пока я не… Пока я не что? — Лесли, — осторожно позвала девушка и тронула за рукав джинсовки… меня. Я озадачено повернулась к ней. — Может, по домам? Ты сама не своя. Украсим завтра. Я беспомощно кивнула и поднялась со скамейки, машинально, не думая, побрела по улице. Парень выдохнул: — Тихо-тихо-тихо, дом у тебя в другой стороне. И ещё — не забудь сумку. Он вручил мне в руку холщовый шопер, на плечо повесил среднего размера симпатичную сумочку. Это всё моё? — Давай провожу её до дома, — предложил наконец с сомнением темноволосый парень. — Энтони, если что, — и девушка, которую он назвал Дафной, покачала перед носом у него телефоном, — я всегда на связи. — Замётано! — вздохнул он и подцепил меня за локоть. — Пойдём, болезная… Мне не раз и не два говорили: Вася, однажды ты встрянешь в такую запутанную историю, что концов сама не найдёшь. Кажется, тот день был в моём мире — моём, не этом — для меня последним? — О чём так глубоко задумалась? — спросил Энтони, и я пожала плечами. О родителях, например. Знают ли они, что я жива и сейчас иду по улице и дышу осенью? Или думают, что погибла вместе с телом?.. Как горюет мама? Сначала отец, а потом я. Перенесёт ли она эту потерю, а ведь есть ещё Ленка, и она слишком маленькая, чтобы разбираться со всеми проблемами. Я вдруг ощутила острую вину за то, что оставила, пусть и не желая того, своих родных где-то там. Словно притворилась мёртвой, а не погибла на самом деле. — Ли?.. Я откликнулась, молчать было уже подозрительно: — Да ерунда. Так… — А я весь день только и могу думать о Камминге, Кокс и всей их шаре… — Энтони передёрнулся, его вытянутое лицо вдруг помрачнело. — Собакам собачья смерть, конечно, но блин, не до такой же степени. — О чём ты? — я подняла на него глаза, и он посмотрел на меня как на дурочку. — Точно головой стукнулась… — протянул и достал телефон, быстро перебирая по экрану пальцами. — Уже забыла? Быстро ты. Я взяла смартфон и прочла заголовок в Телеграмм-чате:РЕЗНЯ В ВУДСБОРО
КТО СЛЕДУЮЩИЙ?
Утром 2 октября в доме Кейси Кокс были найдены убитыми пятеро подростков-одноклассников, учащихся Старшей школы Вудсборо. Согласно последним данным и свидетельским показаниям, все четверо подростков были зарезаны и спрятаны в сарае с инструментами семьи Кокс. Саму Кейси нашли и опознали её родители, Карл и Рейчел Кокс, вернувшиеся из командировки. Школьница была жестоко выпотрошена и повешена на дерево на подъездной дорожке к дому. По предварительным данным, опрошенные соседи не слышали никаких подозрительных звуков и не подозревали, что в доме на их улице совершается убийство. Полиция начала расследование по делу…
Я отвела взгляд и вскинула брови: — Это что, убийство? — Нет! В подсобке Коксов нашли два мешка контрабандных конфет с кокаином! — зашипел парень. — Ли, ну не тупи, только не сейчас! Всю компашку прирезали, как свиней. Дэрил написал, вся кухня и внутренний дворик были в крови. А парни не досчитались языков… Меня передёрнуло. Тревога холодной рукой стиснула сердце. Я посмотрела на серое небо и нахмурилась, словно пытаясь отстраниться от нехорошей новости. — Вот уж некстати я сюда попала, — пробормотала так тихо, что Энтони вопросительно промычал. — Нет-нет, я сама с собой. — Ты с этим завязывай, — усмехнулся он и покачал головой. — Слушай. Хочешь ко мне? Дома только братец, но он на обед приезжает, а потом валит снова в участок допоздна… посидим, пожуём чего-нибудь. Включим фильм. Да просто отдохнём от всей этой белиберды. Тебе тоже несладко пришлось. Я насторожилась. Несладко в каком смысле? Конечно, если он про моё реальное положение дел — о да, мне совсем несладко погибнуть в одной жизни и вдруг оказаться здесь, не зная ни общей картины, ни деталей. Открыла рот чтобы ответить — и… — Лучше домой, — губы словно сами выдавили. Я должна во всём разобраться, должна хотя бы свыкнуться с мыслью. — Проводи меня, пожалуйста. Остаток пути мы молчали, погружённые каждый в свои мысли. Энтони усиленно с кем-то переписывался, я разглядывала Вудсборо. Такой удивительно… типичный небольшой американский городок. Место тихого ужаса. Здесь часом нет своей улицы Вязов? Антураж и небольшие атмосферные магазинчики наталкивают на мысль. Дома располагаются после них в жилом квартале, сначала — на небольшом расстоянии друг от друга, затем — всё дальше и дальше… Пока мы с Энтони добрели до двухэтажного дома, который у меня в той, моей, жизни считался бы очень даже зажиточным, а в этой наверняка был чем-то разумеющимся, ноги устали. Я всё-таки подвихнула лодыжку, падая с той стремянки. Потирая и ссадину на колене, сказала: — Ладно, спасибо. Пойду. — Ты точно в порядке? — с подозрением вскинул бровь Энтони и вдруг положил руку мне на плечо. Большой палец мягко погладил кожу, задевая над воротником куртки, и я поневоле вздрогнула и отстранилась. — Ты всегда можешь мне всё рассказать. Его голос прозвучал даже разочарованно. Я покачала головой. — Да. Конечно. Просто сейчас неважно себя чувствую… ладно. Пробормотав на прощание «пока», едва не бегом устремилась к белой опрятной калитке, затем по дорожке. Путь был знакомым… и незнакомым одновременно. Возникало странное чувство дежавю. Я знала точно, что моя комната находится на втором этаже, но не имела ни малейшего понятия, как она выглядит. Странно, откуда мне это знать?.. Я сунула руку в карман джинсовки и безошибочно нашла ключи. Оторопела, перебирая несколько брелоков в пальцах, и замерла у коричневой двери, с шумом выдыхая. Это тело наверняка помнит что-то. Простые механические действия. Элементарную информацию последнего дня. Так получается, я вытряхнула кого-то другого из собственного тела? Об этом лучше не думать. Чтобы не маячить на улице, я посмотрела на медленно гаснущий закат, который уже начал разливаться персиковым и алым в центре, и провернула ключ в замочной скважине. Толкнула дверь. Вошла… И сразу моих ушей коснулся громкий, знакомый до одури голос матери: — Явилась, наконец-то.***
Не успела понять, кто я и где нахожусь, а уже наказана. Вот это понимаю, жизнь на высоких скоростях! Я смотрела в лицо собственной матери и не понимала, как могло случиться так, что после смерти я с нею не рассталась, а столкнулась здесь, в другом месте и, возможно, в другом времени, с точной её копией. Только, кажется, несколько параноидальной… Она стояла на первой ступеньке лестницы, глядя на меня драматически сверху вниз. Лицо прикрыто тенями, юбка воланом идёт выше щиколоток, но я узнаю эти черты из миллиарда на планете — и покрываюсь холодом, когда слуха касается до боли отстранённый голос. Я его уже слышала и уже пережила, тогда, четыре года назад — но никак не ожидала, что та мама вернётся в мою жизнь. — Ты опоздала. Узнаю этот тон. Мне от него дурно. Кажется, снова попала в один из кошмаров, но только этот — наяву. Меня передёргивает, и приходится тихо выдавить: — Больше не буду. Она смотрит с презрительным выражением лица как на моль, муху, ничтожество, пыль — и сложенные в замок руки знаменуют жест «я так недовольна тобой». От него одного у меня холодеет спина. Я начинаю думать, в чём провинилась и где сделала что-то не так. Чувствую, что мама обиделась, и не могу успокоиться, не могу думать о другом. Это неправильно? Разумеется. Я могу на это повлиять? Никак… — И это всё? — голос звучит эхом былого гнева, сейчас в нём только разочарование, и я начинаю всерьёз волноваться, забывая, что это, наверно, и не моя мама. Не моя. Надо убедить себя в этом. — Хелен должна была поехать с тобой в церковь на хоровое пение, но ты опоздала, и теперь я повезу её на машине. Говорилось с укором и в упрёк. Я машинально подметила близкое и созвучное имя, понимая дрогнувшим сердцем, что это моя двенадцатилетняя Лена. — Из-за твоей безответственности всё так и происходит. Ключи брякнули в руке матери, и я подняла взгляд и сообразила, что, кажется, сейчас произойдёт, но как и тогда, четыре года назад, когда отец попал в больницу, а мать сорвалась с цепи, возразить ей не могла, полностью чувствуя и принимая свою вину. Рукам стало холодно. Последняя ступенька тихо скрипнула под её ногами. Спокойно и очень достойно, совершенно игнорируя меня, мама снимает с крючка пальто и неторопливо одевается, крикнув вглубь дома: — Хелен! Сколько раз тебе ещё повторять, я выхожу через две минуты. Ты к тому времени уже должна была одеться. — Сейчас! От короткого окрика сестры на душе растаяло. Я уставилась в коридор за спину матери и увидела, как торопится малышка Лена. В одной руке у неё внушительного вида рюкзак, в другой — пластиковый чехол для одежды. Она отдувается, недовольно косится на маму, но когда встаёт напротив меня, синие глаза мечут молнии. — Ты, — говорит и тычет в меня пальцем, — ты опоздала! — Я случайно, малышка, — получается в ответ только мямлить. Я растеряна. Ожидала, что больше никогда их не увижу. Что навсегда потеряла… А вот они, со мной, здесь. Мама поджала губы: — Не опаздывай ещё больше. У тебя занятия, забыла? Садись в машину, быстро. Сестра прошмыгнула мимо нас в дверь, на секунду впуская в тёмный коридор остатки последнего закатного света. Мама напоследок неодобрительно качает головой: — И вид у тебя… — Я упала со стремянки, — пришлось сознаться. Ладно хоть не ляпнула, что с высотки. Представляю себе лицо матери. Она только фыркнула: — Я ничего другого и не ожидала. Всё потому, что ты жуткая неряха. Ты неорганизованная. О Боже, началось. Сейчас остановить её сможет только чудо. Качает головой и недовольно говорит: — Пока ты где-то шлялась, мы сделали твою работу по дому. Какую работу по дому? Я нахмурилась, но предпочла промолчать, что от мамы не укрылось. Разберусь со всем позже, когда останусь одна. Пока мозг свербят только язвительные слова: — Наведи порядок в комнате. Вещи так и остались неразобранными. Неужели тебе нравится жить в таком гадюшнике?! — Мам, — резко прервала я и улыбнулась. — Ты вроде как на хоровое пение опаздывала. Может, поторопишься? А поучишь меня потом. — Ну оставайся, — она цокнула языком и взялась резко за дверную ручку. — Оставайся свиньёй. Раз тебе всё равно, так и мне подавно.***
— По последним данным, расследованием занимается Департамент полиции округа Вудсборо. Убийца уже ярко заявил о себе, оставив кровавый росчерк в истории города и убив пятерых учащихся Старшей школы Вудсборо. Сейчас достоверно известно, что маньяк был одет в тёмную одежду и носил маску, которая знакома нам по печальным событиям 1996 года, известным как Вудсборская резня. Тогда двое учеников школы, Билли Лумис и его сообщник Стю Мэйхер, убили по меньшей мере пятерых жителей Вудсборо. Это событие всколыхнуло спокойную жизнь города и навсегда отпечаталось в нашей памяти датой скорби. Однако прошло двадцать пять лет с тех жутких событий. Неужели маньяк по прозвищу Призрачное лицо снова действует в окрестностях Вудсборо?.. Репортаж сопровождался видеорядом. Я замерла на диване, глядя на то, как за спиной репортёрши из ухоженного дома, окружённого рощицей из пышных деревьев, словно показательно выносят тела, предварительно накрытые простынями. — Однако прошло двадцать пять лет с тех жутких событий. Неужели маньяк по прозвищу Призрачное лицо снова действует в окрестностях Вудсборо?.. – слышу я до сих пор эти слова. Я решительно щёлкнула пультом от телевизора и закусила костяшки на руке. Осознание хлынуло мгновенно, когда поняла, где я и что это за место. Вот почему название Вудсборо мне было так знакомо. Вот почему я так взволновалась, когда узнала о смерти одноклассницы от Энтони: мозг уже запомнил и обработал информацию. За окном стемнело, подъездные дорожки, правда, освещались фонарями. Голова работала с быстротой компьютерного процессора: как это возможно, попасть из нашего мира в придуманный, в город из фильма, где кровавый маньяк Крик ножом разделывал своих жертв совсем как… Совсем как сейчас. Это безумие клеток умирающего мозга или суровая реальность?.. Давно я смотрела этот фильм. Ещё совсем ребёнком, и толком не помню всех деталей. Кажется, он звонил жертвам перед смертью? Чёрт, в голове и так ураган, совсем ничего не помню. Я сняла тонкий трикотажный жилет и осталась в короткой юбке и майке на бретельках. Стараясь не забивать голову вопросами, на которые нет ответа, начала действовать: это всегда помогало отвлечься. Первым делом прошлась по дому, устроив себе экскурсию, и тщательно проверила щеколды на окнах и замки на двух дверях — входной и во двор. Теперь убийца при всём желании не смог бы проникнуть в дом тихо. После этого неспешно поднялась на второй этаж и, осмотрев все комнаты, пришла к неутешительному выводу: да, моя на самом деле выглядит хуже остальных. Неразобранные коробки уюта не добавляют, вещи пока лежат где попало. Выходит, мы переезжали? И в Вудсборо не местные? Занятно. Я открыла первую коробку и неторопливо достала стопку книг. Шкаф здесь имеется, вот он. Было бы желание… Внезапный звонок заставил вздрогнуть. Я повела взглядом по комнате и натолкнулась на смартфон: лежал на туалетном столике с овальным зеркалом над ним. Экран медленно подсвечивался, и я подошла, взглянула. Рон Флейшман. Кто это, интересно? Я сдвинула ползунок, приняла вызов и поднесла телефон к уху: — Алло? — Здравствуй, Лесли. Голос незнакомый, но я и не ожидала, что будет как-то иначе. Куда бы подевать вот эти книги? Ладно, поставлю их к предыдущим на полку. Я равнодушно ответила: — Добрый вечер. — Как официально, — удивился голос. — Я польщён… Но по голосу слышу, отвлекаю тебя от дел. Чем занимаешься? — Э-э-э… Шёл бы ты, незнакомый мне Рон, своей дорогой! Мне совершенно некогда и незачем с тобой общаться. — Какое интересное занятие. И всё же? Я пожала плечами, сгрузила стопку книг на полку и вернулась за следующей: — Книжки расставляю. Голос даже оживился: — Да? Какие? Хочу узнать, что ты читаешь сейчас. Я взглянула на корешки и равнодушно произнесла: — «Маленькая хозяйка большого дома». «Доктор Сон». Сетон-Томпсон тут тоже есть… Интересно, но все эти книги я на самом деле не так давно прочла. Не успев удивиться этому внезапному совпадению, я услышала, как в трубку произнесли: — А фильмы? Фильмы ты смотришь? Например, ужасы… Рука как онемела. Я охнула и выронила тяжёлый том себе на ногу. — Осторожно, — прокомментировал мой незримый собеседник. — Не поранься снова. В горле пересохло. Я не стала наклоняться за книгой — молча подошла к окну и предусмотрительно зашторила его, ещё раз подёргав и проверив щеколду. — Почему ты интересуешься фильмами? — осторожно спросила я, выходя из комнаты. Повесить трубку или не надо? Если да, он обо всём догадается. Нехорошее предчувствие стеснило грудь. — Они же такие интересные! — пояснил незнакомец, разговор с которым нравился мне всё меньше с каждой секундой. Голос плыл и звучал переливчато. Средний приятный тембр, спокойные ноты. — Разве у тебя нет любимого фильма ужасов? Задняя дверь заперта, главная тоже. Я посмотрела с беспокойством в решётку на двери: нет, в обозримом пространстве ничего не видно, кажется, на улице всё спокойно. В самые странные и опасные моменты жизни я часто остаюсь трезвомыслящей: вот и сейчас разумно решила вернуться назад в комнату, чтобы взглянуть из окна второго этажа, кто может ошиваться близ дома. — Нет, — пришлось ответить. А может, это шутники? А что. У молодёжи дури хватает. Наслушались жутких историй про расчленёнку и решили напугать знакомую. Кто знает, сколько у Лесли, то есть у меня, в Старшей школе знакомых? — Не могу поверить. Прямо ни одного? — изумился голос и мягко рассмеялся. — Ну надо же, Лесли. Я открыла дверь и вошла в комнату, торопливо подбежала к окну. И вдруг заледенела, услышав прямо за своей спиной тихий голос: — Придётся это исправить. Я застываю и безмолвно пялюсь на убийцу, образ которого сразу вспомнился, всплыл из глубин памяти — ведь я его видела. Смотрю в белую маску с жуткими чёрными глазами, изогнутыми, точно в плаче. Призрак кричит, кривит рот, смотрит пустотами прямо в душу — и мне становится страшно не оттого, что в его руке блестит холодной сталью лезвие охотничьего ножа. Таким вскрывают туши, и этой тушей могу быть я… Он застыл возле двери, издевательски поигрывая ножом в руке, но теперь, когда я его заметила, он ожил и двигался ко мне — гибко, медленно, уверенно, как хищник, кружащий вокруг добычи. Я застываю в углу собственной комнаты и шумно сглатываю. Что делают в таких обстоятельствах? Я прикинула. А что у меня есть? Кричать бесполезно… остальные дома расположены равноудалённо от нашего, меня никто не услышит. Позвонить в службу спасения? В США это 911, но пройдёт всё равно время, пока я объясню ситуацию, позову на помощь, дождусь наряда полиции. Нож был ближе, а убийца — вот он, во плоти, прямо передо мной. На нём переливается спортивная «умная» ткань безрукавки. Я вижу, как он крепко сложён: эластичные рукава, надетые отдельно и оставляющие узкую полоску кожи, совсем этого не скрывают. Маска безжалостно смотрит, изучает. Я слышу неожиданно лёгкое дыхание, хотя всегда считала, что маньяки и потрошители должны дышать тяжело и нахраписто. Я думала так, потому что образы должны отвращать. Но сейчас отвратительного не было. Был ужас. Холодный, липкий ужас по затылку, застывший привкусом железа на кончике прикушенного языка. Хочу кричать, но крик вырывается из глотки сипом. Меня никто не услышит. Дома я одна. С надеждой кошусь на окно: может, выпрыгнуть из него? Второй этаж, есть надежда, что выживу. Но маньяк вдруг резко шагает на меня, в ладонь захватывает оба запястья и изучающе рассматривает, вжимая в стену и поднимая руки — свою и обе мои — над головой. Я чувствую, как он нависает, и слышу его дыхание. Меня посещает пугающая мысль. Прежде чем прирезать ту бедную девочку, Кейси, кажется, неужели он её изнасиловал? Я боюсь и думать об этом. Сквозь стиснутые зубы жалобно хнычу. Я готова буквально на всё, — это понимаю прямо здесь и сейчас — лишь бы меня отпустили и пощадили. Поэтому из горла вырывается почти хрип: — Пожалуйста. Моё пожалуйста звучит, наверное, очень жалко. Он словно в усмешке наклоняет голову сначала на один бок, затем на другой. Смотрит на меня всё так же пристально, а затем поддевает кончиком лезвия бретельку чёртовой майки. Ненавижу майки на бретельках, кстати, почему тогда мой гардероб здесь забит этим дерьмом?! Я не успеваю ни вздохнуть, ни предпринять что угодно — нож легко срезает бретельку и движется по ткани ниже. Я ожидаю удара в любой момент. Вспоминаю, что нужно напрячь мышцы, это должно снизить опасность удара и сохранить внутренние органы, хотя вряд ли мне это поможет. Он чувствует, как напряглось моё тело, и вдруг низко усмехается, словно понимает, зачем я это делаю. Указательный палец левой руки, держащей нож, покачивается перед моим носом, и вдруг меня бьёт током. Он левша. Мозг откладывает в копилку, хотя я знаю — бесполезно. Я всё равно скоро буду мертва. Нож застревает в ткани на груди, царапает кожу и разрезает майку вместе со спортивным топом под ней. Мне становится страшно, когда лезвие кончиком ведёт по коже и оставляет болезненную алую полосу, из которой проступает кровь. Чувствую, как между грудей медленно движется щекочущая капля, но мне не хочется ни дёрнуться, ни вздрогнуть: я боюсь даже вздохнуть под этим взглядом. Нож ведёт на живот, и он непроизвольно дёргается. Проваливается в чашечку пупка, больно ранит. Но движется дальше. Ниже. Юбка расползается под напористым, резким рывком вбок, и я вскрикиваю, сжимаюсь, начинаю крупно дрожать. — Прошу… — мольбы точно не помогут, но я унижаюсь, потому что хочу жить. — Я сделаю всё, что скажете. Только н-н… отпустите… Он резко поднял голову, вгляделся мне в лицо — не на тело. Ещё один короткий, точный взмах срезает бок у трусов. И вдруг он произносит точно мне в ухо, прижимаясь щекой маски к моей щеке: — Знаешь, как потрошить человека правильно?.. Я бы хотела быть крутой. Хотела бы плюнуть в морду этому мерзавцу или презрительно бросить: не интересовалась, но вместо того слабо качаю головой, отчего он вдруг льнёт лбом к моему виску плотнее. Я чувствую, как напрягается, тяжелеет и крепнет его тело, и по спине ползёт липкий страх. — От лобка… — он почти мурлычет мне в шею, медленно прижимается всем телом. — Делаешь надрез над ним. Ведёшь выше, раскраиваешь брюшину и аккуратно движешься дальше, к грудине, иначе кишки вываливаются сразу, а это непрофессионально, — в конце слышу сухой смешок, от которого хуже, чем от крика или удара. Лезвие упирается кончиком мне в лобок, и я понимаю, что по лицу текут слёзы только потому, что щёки мокрые и пряди липнут к ним. — Не надо… Клинок надавливает. Я боюсь, что ещё движение — и он вонзится. Ноги слабеют, я валюсь, повисаю в руках убийцы, потому что моих сил больше нет. Хочется кричать «хватит», но он точно не услышит и не остановится. Его рука делает быстрое, едва уловимое движение. Нож прокручивается так, что я вижу серебряную молнию. А затем он всаживает его мне между ног — в ткань белья. Короткий вой мне незнаком, таких звуков я никогда не слышала — отчаянных, болезненных, хотя издала его я… Хриплый смешок мне в ухо. И я понимаю, запоздало, но понимаю, что в трусы упирается только жёсткая рукоять. Само же лезвие легло вдоль его запястья обратным хватом. Дальше я ничего не помню. Валюсь кулем, и мне всё равно, кто меня подхватит. Всё равно, убьют или нет. Он разжал ладонь и теперь стоит надо мной: я только вижу тяжёлые армейские ботинки, и дальше — пустота. Я упала на ковёр и выблевала нехитрый ужин, съеденный за просмотром телевизора… Живот скрутило снова и снова, пока не осталась одна желчь. А когда я подняла голову, разрывающуюся от боли, обнаружила, что в комнате пусто. Я одна.