You Can’t Take Me / Bryan Adams
Сердце колотилось как загнанное, и неожиданно Вик посмотрел вверх, замирая перед двадцатичетырёхэтажным объектом, ещё не сданным строителями, с краном, при котором стрелка отходила ко второму недостроенному корпусу. Тогда в его голову и пришла шальная мысль… потому что другого варианта всё равно не было. Он быстро побежал к невысокому ограждению, перекрывающему вход на объект, и в ловком прыжке уцепился за край стального забора, перемахнув через него. — Краснокожий! Погоди, ты куда так улепётываешь! Их было девять на одного, и Вик плевать хотел на их издёвки. Он бежал, потому что очень хотел жить и желательно — без травм и боли. Просто так жить. Но раз уж не получилось, придётся давать дёру. Вход в здание был заперт, дверь казалась хлипкой, и Вик решительно рявкнул, не сбавляя скорости и взбегая по ступенькам: — Вынесу! И вынес… Он вломился, ударившись бедром и плечом, с такой силой, что дверь вышибло с петли. Перепрыгнув через провода, он скупо выдохнул, щадя дыхание и горевшие лёгкие — и поднялся на пролёт второго этажа, слыша, что ребята уже перелезли через ограждение. Эхо от их голосов и топот ног гулко раздавались в пустом строящемся здании. Вик не стал останавливаться и скользнул по коридору, подёргав одну из многочисленных дверей, но всё было заперто. Он в отчаянии продолжал дёргать ручки и пытался спрятаться, но в коридоре было негде — всё открыто как на ладони. Голоса приближались к этажу, и Вик вылетел на лестничный пролёт и побежал ещё выше. Дом вдруг содрогнулся до основания от сильного удара молнии. — Вот он! — Ау-у-у-у-у! Где ты, сучий сын? — Выходи, красномордый! Потолкуем! Его охватил страх загнанного животного, от которого в висках пульсировало, а сердце стучало с такой силой, что вот-вот готовилось выпрыгнуть из груди. Преследователи гомонили и торопились, Люк был в числе первых, как и Майк. Именно он и нагнал Вика, когда тот уже явно устал и подсбавил темп. Он поднялся на восемнадцатый этаж и оперся о поручни, устало глядя через один лестничный пролёт вниз на Майка. Парень с чёрной чёлкой и щербинкой между зубами сплюнул сигарету на пол: — Ты заколебал драпать, трус. Я думал, будешь как нормальный мужик с нами драться, но нет — ты трус и беглец. Ты такой, да? Эти слова больно ранили, и не в характере Вика было убегать. Но его целый год, как он из заморыша стал крепким парнем, в школе колотили, не переставая. Одна компания постоянно награждала тычками и пинками, и он безмерно устал давать сдачи, потому что после его щёлкали по носу взрослые… Да и потом, их было девять, а он один. Что он сделает против девятерых?! Его сил не хватит, как бы ни хотелось размозжить им головы о камни так, чтобы они больше никогда его не преследовали. Никто из них. У него не хватит на это сил. Досадливо скрипнув зубами, он поплёлся ещё выше, отчаянно стремясь к конечной точке. И оказавшись на двадцать четвёртом недостроенном этаже, вздрогнул, потому что буря действительно разыгралась. Молния расчертила небо: сначала хлестнула одна, затем другая и третья. Рокотал неподалёку гром и лил дождь, ровный как стена. Вик в панике посмотрел на зияющую дыру вместо окна и строительный кран, примкнувший к зданию. Стрелка протянулась между двумя корпусами и сейчас, озаряемая молнией, вся блестела от дождя и стонала от порывов ветра. Но тут за спиной Вик услышал звук взводимого курка… и медленно сглотнул, поднимая руки. — Обернись, — грубо сказал Люк. На лице его сияло торжество: наконец-то он прищучил индейскую скотину. Как же он его бесил… существовал бы тихо и незаметно, и быть может, его бы никто не тронул. Парень с отвращением посмотрел на Вика и бросил. — Ты, бесполезная красная тварь, обернись и хватит уже бегать. — Теперь ему и некуда, — глумливо заметил Эд. — Разве что с окна прыгнуть. — А это мысль! — откликнулся Майк, дрогнув нетрезвой рукой, в которой держал травмат, и вдруг мотнул дулом. — Эй, рэднек, покажи, как ты умеешь плясать. К этому моменту наверх поднялись и все остальные, кто тяжело дыша, а кто улыбаясь, пьяные от алкоголя и охоты. Всё это воспринималось как игра, где ловили индейца. А потом грянул выстрел. Пистолет стрелял резиновыми пулями, и одна такая больно впилась Вику в ногу, когда он замешкался: громко закричав, он вызвал только смешки, потому что забавно подпрыгнул… И тогда Майк, захохотав вместе с другими, прицелился, щурясь, ещё, и спустил курок. Выстрелы палили по ногам, и Вик вынужден был смешно подскакивать, высоко поднимая ноги и вскрикивая. Он почти ничего не видел: перед глазами плыли мушки, разбитая голова была залита кровью. В волосах всё ещё блестели бутылочные осколки, и он, подплясывая, неосознанно отступал к самому краю этажа, так, что спину уже вылизывал ветер, а внизу дышала тёмными объятиями пропасть. — А теперь повыше выстрели, — намекнул Люк и попытался перехватить оружие, но Майк не отдал, хмуро взглянув на парня. — Что?.. Их даже кастрировали в середине этого века, программа была такая — принудительной стерилизации… Жаль, что твой папаша под неё не попал, слышишь, Крейн? У каждого человека есть свой предел. Каждому дана мера терпения, и кажется, к тому моменту Вик свою исчерпал. Дождь хлестал такой силы, что вся куртка и волосы у него отсырели. Молнии полосовали небо, гром сотрясал воздух, и Вик вдруг почувствовал: эта буря была не просто так ему послана. Воздух напитался озоном, горечью асфальта, свежестью воздуха, пахнущего водой. Ребята продолжали смеяться и бросаться обидными прозвищами, но всё это они говорили как сквозь вату. Вик почти их не слышал и спокойно сморгнул с века дорожку собственной крови, сосредоточившись на ощущениях, падении дождевых капель, кажущихся серебряными брызгами, и скрипе стрелы. Было у него одно преимущество: то, что отличало его от белых. Он выдохнул, всхлипнул, вдруг понимая, что всё это время боялся признать в себе того, кем является, и замалчивал внутри себя, что был индейцем. Говорил об этом так тихо, что едва слышал свой голос. Но пришло время всё изменить. Новая пуля отскочила от пола прямо у его ног, но он лишь холодно посмотрел на Майка, Эда, Люка и других, на все эти радостные, озарённые травлей лица. И, развернувшись, он прыгнул с короткого разбега прямо на кран, обходя кабину по внешнему краю с такой лёгкостью, что кто-то даже выкрикнул вслед: — Мать твою! — Нифига себе… Люк скрипнул зубами и выхватил у Майка пистолет, прищуриваясь и паля по убегающей в дождь фигуре. Вик не шёл: летел, не боясь сорваться, и подсознательно почуял, что гонка не прекратилась. Майк подался следом. Он сам был сталкером и оказался неплохо подготовлен физически, так что перескочил кабину почти так же легко, как Вик, и побежал за ним следом. Пистолет он уступил Люку, а сам достал из кармана куртки охотничий нож с черной рукоятью. Ему вслед кричали: не надо, остановись, вернись, ты сорвёшься… но он не слушал и догонял, предвкушая, как схватит Вика за плещущую по спине косу и обреет этого ублюдка. А потом, избив, сможет утолить нечеловеческую ярость внутри себя, возникшую от вседозволенности и чувства превосходства одних над другими. Они бежали по качающейся, мокрой и скользкой стреле, невзирая на опасности и риск сорваться. Вик был уверен в том, что делает. Странное чувство охватило его: будто когда-то он уже бежал так, только не здесь и в другом теле, и так же выл ветер и били молнии. Он услышал, как за спиной Майк закричал: — Когда догоню, сука, я тебя зарежу! Но бежал Вик не как до этого. Что-то придало ему сил и скорости. Бег стал техничным и ровным, он заметно ускорился, и, разогнавшись по сужающейся стреле, где площади шага хватало только для ширины ступни, посмотрел свободно вниз и знал, что сегодня не сорвётся. А разбежавшись, Вик на громком вдохе, затаив дыхание, оторвался от стрелы и прыгнул так сильно, как мог, оттолкнувшись ногой и поняв, что летит… Пропасть на мгновение обхватила его, словно покрыла объятиями. За спиной раздался нечеловечески страшный крик, но парня он больше не пугал. Время растянулось и замерло, капли дождя стрелами летели в лицо, и Вик почувствовал невероятную легкость в самой глубине груди, там, где билось сердце. И даже если бы сорвался, он был бы всё равно счастлив. В той пропасти было метров пять или шесть в длину и около семидесяти — в высоту. Вик видел перед собой обрывистый балкон строящегося дома, еще ничем не огороженный, и ударился о него грудью. Воздух вытравило, он громко застонал и заскользил, готовый сорваться, по скользким от дождя кирпичам… но что-то подсказало змеей извиваться и ползти выше, потихоньку подтягиваясь. Вик, прыгнувший со стрелы крана на дом, ухватился очень вовремя за торчащую из пола арматуру и наконец влез на безопасную площадку, тяжело дыша и скользя глазами по стреле и вокруг себя. А где Майк?.. Медленно, точно начиная понимать, Вик встал на самый край, выпрямившись, и опустил взгляд. Далеко внизу, неестественно изломавшись и угодив на одну из острых арматур, оказался его преследователь. Притихшие загонщики замолкли на соседнем доме, затравленно глядя на разбившегося товарища. Смерть прошла по касательной и пока не задела больше никого, но теперь все они смотрели на Вика с опасением, омерзением, ненавистью и… страхом. Но Вик своей вины не чувствовал. Холодно, он поднял спокойный взгляд от тела, пронзённого арматурой, словно копьём, и молча усмехнулся в лица тех, кто его травил. С души слетел груз, плечи распрямились. Блеснувшая молния озарила его, и Вик с наслаждением посмотрел в небо, подставляясь дождю. Человек дождя? Ну пусть, он такой и есть. Рэднек? Почему бы и нет. Пусть зовут как хотят, отныне это не его проблема. Он знает с этой минуты, кем является. Он был избит, вымотан и всё еще находился возле врагов. Впереди его ждало полицейское разбирательство, и он ещё не знал, что всё лето проведет в воспитательном лагере для трудных подростков, потому что гибель Майкла Уолша признали несчастным случаем и смертью, случившейся по неосторожности. Он не знал, что в лагере его будут лупить жестоко, жёстче, чем в школе, но именно там он и научится драться. Первому же школьному задире в сентябре он врезал так, что к нему еще неделю потом боялись подойти. Он не знал, что его жизнь покатилась еще быстрее под откос тогда, в ту самую минуту. Но барахтаться было хуже, чем тонуть — и Вик, усмехнувшись небу, молча развернулся той ночью и ушел прочь, растворившись в темноте.***
Я ненавидела больницы: это факт. Я боялась их настолько, что дрожь охватывала руки всякий раз, едва представляла, что мне нужно туда войти. Перед глазами стояла кричащая мама: она обвиняла меня в том, что я бросила её, когда нужна была помощь. Оставила. Струсила. В первый раз решив пойти к Вику, я собиралась с мыслями сутки. Но желание увидеть его преодолело любые страхи, и вот теперь я, кажется, уже в двадцатый раз по привычке засунула в шопер шоколад для медсестры, которая так добра к Вику, и быстро выбежала из дома, пока мама не хватилась. В сумке я также несла украшение от Хэлен, которая, кажется, решила, что Вик рожден быть ее персональной моделью, и завалила его фенечками. Уже завтра его выпишут наконец-то: я предвкушала этот день, выжидая, когда снимут повязки. Всё это время — целый месяц — я навещала его. Несколько раз к нему приходили ребята из лагеря: «красные» принесли Вику разрешенных врачом лакомств и книжек, но он попросил в следующий раз еще взять небольшой деревянный брусок и перочинный крепкий нож. Всякий раз, как я видела Вика, он неторопливо что-то резал по этому брусу. Лицо его в такие минуты казалось добрым и умиротворённым, и я любила наблюдать за ним в окно палаты, потому что, стоило мне зайти, как он откладывал свою работу и крепко обнимал. С системы его отключили более полумесяца назад, пробитое лёгкое поправилось удивительно быстро… Доктора говорили, что у Вика невероятно крепкий, живучий организм, и я, стискивая его в объятиях, всякий раз смеялась, что он наверное титановый. Во всяком случае, однажды в шутку я толкнула его кулаком в плечо и здорово ушибла руку. Вик тогда долго хохотал и, заглаживая мой ушиб, пообещал, что поправится и научит драться. Снег еще не выпал, стоял удивительно теплый ноябрь, но это были уже последние ласковые, солнечные деньки в этом году. Я запахнула на груди куртку-рубашку цвета хаки и поспешила по прибольничной территории. — Привет, Лесли, — поздоровалась знакомая медсестра. Нас с Виком здесь уже отлично знали, и я была благодарна, что некоторые не говорили ни о каких скабрезностях мне вслед. Но были и те, кто шептал гадости и разносил слухи, впрочем, близкие к правде. — Ей хотя бы есть восемнадцать? — Что вообще может дать молоденькой девочке этот нищеброд? — Связалась с красномордым… ладно бы богатым, но ведь нет. — Да их надо всех было вешать. Сорок лет назад я бы его подстрелил, и мне бы ни хрена не было. Я кипела от гнева, слыша эту грязь про моего замечательного Вика, но сам он оставался предельно спокоен, даже когда однажды вышел ко мне на прогулку, и один из пациентов резко подошёл и схватил за грудки, тряхнув: — Слушай, ты, грязножопый могиканин… прекрати виться вокруг наших девчонок, иначе я обращусь в полицию. Мужчина — уже немолодой, но всё еще весьма крепкий — так агрессивно подлетел, что я невольно отшатнулась за Вика, прижавшись к его плечу. Вик спокойно убрал его руки с груди. Отцепил пальцы от рубашки, презрительно взглянул на мужчину сверху вниз с немалой высоты своего роста — и процедил: — Ты её пугаешь. Отойди от нас, или в полицию обращусь уже я. Я понимала, что наши отношения будут проблемой для остальных, и знала, что в таком маленьком городке, как Вудсборо, этого не утаить. Да я и не хотела… Я мечтала, что его выпишут, и мы сможем гулять вместе по улицам, держась за руки и разговаривая обо всем. Что сможем видеться чаще. Ни от кого не скрываться. Дальше крепких объятий и невинных, почти дружеских поцелуев дело не шло, но я хотела большего — как и он. Правда, Вик сдерживал себя: я это видела с каждым разом всё чаще. Я оставила куртку в гардеробе и накинула на плечи халат, после чего двинулась по светлому больничному коридору к палате, и совсем не удивилась, когда обнаружила там Аделаиду сидящей в кресле. Она что-то строго выговаривала внуку, пока тот спокойно дожидался перевязки. Голубая больничная рубашка была чуть расстёгнута, обнажая смуглую грудь и длинную шею. Оба повернулись на звук открываемой двери и, завидев меня, вздохнули с облегчением. — Наконец-то моя девочка пришла! — провозгласила громко Аделаида. — Духи меня услышали. Образумь этого глупца! — Здравствуй, Лесли, — Вик улыбнулся и привычно распахнул объятия. Я немного смутилась — здесь была его бабушка, но всё же обошла кровать и крепко стиснула шею, чмокнув в ухо. — Как ты себя чувствуешь? Завтра выписка? Я всё еще ощущала под рубашкой повязку и осторожно коснулась рукой живота, опершись ладонью и мягко отстраняясь. Но не тут-то было. Вик деликатно, но настойчиво усадил меня рядом, обняв за талию, и с укором сказал: — Чувствую нормально, но бабушка хочет моей смерти. — Предположим, желание отпраздновать твой день рождения у меня вполне естественное, — проворчала женщина, — если ты не думаешь о себе, подумай хотя бы обо мне. Это, в конце концов, мой последний праздник, а ты — эгоист, раз не хочешь уступить бабушке. — О Господи, — закатил глаза Вик, улыбаясь и медленно перехватывая мою руку своей, чтобы перебрать пальцы и ласково провести между ними, потихоньку сводя с ума нежными прикосновениями. — Что за глупости? Ты проживёшь ещё сто лет и повидаешь правнуков. — Да от вас дождешься, — фыркнула она, и мы залились краской. — Весь город сплетничает, что у вас уже давно серьезные отношения, а вы даже не способны оправдать чужих ожиданий, не говоря о моих. Когда я познакомилась с твоим дедом, Шикоба, мне было пятнадцать, и мы точно не вели себя как два старика, оставь нас наедине. — Так мы сейчас и не н-наедине, ба, — парировал Вик, поуютнее обхватывая меня рукой и притягивая к себе ближе. — А моё мнение кто-нибудь хочет услышать? — подала я голос. — Бабушка не хочет ничьего мнения! Бабушка хочет праздник! — стукнула тростью Аделаида и нахмурилась. — Девочка моя, я пойду, пожалуй, не буду мешать молодёжи. Но ты, Вик, знай: у тебя жестокое сердце, раз не хочешь повеселить напоследок человека, который тебя воспитал как своего сына. Вик расхохотался, наблюдая за тем, как Аделаида поднимается из кресла и, поджав губы, идет к двери. — Не драматизируй, ба, — мягко сказал он, но женщина лишь сердито отмахнулась и вышла. Я с укором посмотрела на Вика, и он вздохнул, ласково погладив меня по щеке: — И ты мной н-недовольна, чикала! Я сощурилась, щёлкнула его по прямому носу с едва заметной горбинкой. Когда мы рядом и ничто не отвлекает, необычность черт его лица захватывает. Я понимаю, что Вик не похож ни на кого из моих знакомых — и потихоньку наслаждаюсь тем, что изучаю его ближе некуда. — Почему же, довольна, — я мягко поправила и запахнула рубашку у него на груди. Он смотрел на меня с таким теплом, что поневоле мы медленно приблизили лица и соприкоснулись крыльями носов. Желание быть рядом охватило с такой силой, что я молча прильнула к нему, положив подбородок на широкое плечо. Через секунду почувствовала поцелуй в макушку и умиротворённое дыхание поверх неё. Как хорошо… Мы могли бы сидеть вот так, обнявшись, часами — я уверена в этом. Мягко обвив крепкий торс, я перебираю пальцами тончайшие повязки и слышу, как дыхание становится всё размереннее и глубже. С каждым прикосновением Вик старается сдерживаться — но у него получается очень неважно… Его руки скользнули по спине, длинные пальцы забрались под распущенные волосы и помассировали мне шею, отчего я теснее прижалась щекой к его плечу и умильно мурлыкнула: — Хорошо… В дверь постучали, разбивая нашу тихую идиллию — и Вик быстро выпустил меня из рук, пригладив темные волосы на макушке и коснувшись напоследок щеки. Я с досадой приложила ладонь к его скуле — и села прямо и сдержанно, выпрямившись и тут же достав из сумки передачку от ребят: сухофрукты в симпатичном бумажном конверте, разрисованном ими. Без разрешения дверь открылась, и в палату заглянуло двое мужчин. Я не знала одного из них: оба были в халатах, под которыми была полицейская форма. Вик потемнел лицом, едва взглянув на них. Вены на руке, что брала у меня пакет, выступили под кожей и опутали сетью. — Доброго вам дня, мистер Крейн, — усмехнулся высокий мужчина с коротким светлым ёжиком и загорелым, обветренным лицом. Тонкие губы изрезаны ранними морщинами, но глаза пронзительные, зеленые — удивительно яркие. Под нагрудным карманом халата я заметила металлическую звезду. Напарник его был невысоким брюнетом с теплыми карими глазами. Он прошелся по палате и внимательно посмотрел на меня. — Здравствуй, Лесли, — произнес он с легкой усмешкой, — как мама? Я запнулась, непонимающе уставившись на мужчину. Я откуда-то знаю его? Вик перевёл взгляд на полицейского, и лицо его стало холодной, непроницаемой маской. Я замешкалась с ответом, но всё же выдавила: — Хорошо, спасибо… — Ну вот и славно. Лесли, скажи, ты же здесь уже закончила… по школьным делам? Взгляд шерифа настойчиво буравил нас. Он смотрел, что я присела к Вику на кровать, почти касаясь ногой его бедра. Он наверняка всё понимал, и мне вдруг стало страшно, не навредила ли я Вику. — В общем, да… — промямлила я, неловко стянув ручки шопера. — Тогда будь добра, оставь нас наедине, — попросил любезно шериф. — Нам нужно кое о чём потолковать с мистером Крейном. Вик был как волк, загнанный собаками в угол. Ощетинившись, он сказал: — О чём же мне с вами толковать, мистер Палмер? Всё, что я знал, я уже сказал. Больше м-мне добавить нечего… — У нас появились новые вопросы. Так что, Лесли… Они не намекали и не просили, а просто выгоняли. Я понимала, что ради блага самого же Вика нужно уйти. И, борясь с желанием коснуться его хотя бы в утешающем жесте, я закинула сумку на плечо, тихо попрощалась и вышла. Чёрта с два я ушла оттуда. Подкравшись, приникла ухом к двери, по счастью, слишком тонкой, чтобы заглушать речь, но шериф говорил тихо, и первые несколько минут слышны были лишь отдельные фразы. Когда пришло время платить… это не было случайностью… лагерь проверили службы… Я поморщилась и вздрогнула, когда Вик вдруг достаточно громко и резко ответил: — Да хоть п-прочешите мой трейлер вдоль и поперёк и переверните его вверх дном, вы ничего там не найдете. Послышался тихий смешок, и шериф выдавил: — Стивенс, вы слышали? Это смешно, Крейн. Мы все знаем, что у вас был мотив. — Но у меня было и алиби, — холодно ответил Вик. — Я работал в полицейском участке в н-ночь, когда в школе был убит мистер Пайк. И работал уже в школе, когда кто-то выпотрошил Кейси Кокс с компанией… — Кто может это подтвердить? Я задохнулась, прижав ладонь ко лбу. Они хотят обвинить Вика?! — В первом случае — дежурные, во втором — завуч и школьный охранник, — голос Вика был хрипловатым, низким и бритвенно острым. Совсем чужим и в то же время знакомым. — Вы н-настолько не доверяете своим же сотрудникам, шериф Палмер? Или в-вам просто нужно кого-то обвинить? Мужчины рассмеялись в ответ, но смех тот был не от веселья. Я слушала, а кожа покрывалась мурашками. Вдруг в начале коридора показались врач и санитар, и я отошла от двери, сделав вид, что копаюсь в телефоне. Обсуждая состояние одного из поступивших в больницу с тяжелой черепно-мозговой травмой, они торопливо прошли мимо, а я вернулась к двери и услышала сердитый вскрик шерифа: — А это уже не твое дело, Крейн! Совершенно не твое! Я предлагаю тебе в последний раз, решим всё по-хорошему. Возьми деньги, я знаю, ты нуждаешься, и очень. Твоей бабке на лечение, например… Он замешкался, что-то громко хлопнуло, точно тяжело упало на твердую поверхность. Вик молчал. — Здесь пять тысяч. Бери и заткни вонючую пасть. Будем считать, что тебе на этот раз повезло, Крейн. Стивенс рассмеялся, когда шериф закончил говорить, но так же резко замолчал. А потом Вик заговорил. — Вот как. Я на «ты» с вами не переходил, мистер Палмер. Я б-больше не в старшей школе учусь, и ваш строгий тон меня не пугает. То, что вы сейчас п-предлагаете — взятка и соучастие в преступлении, а я не преступник. И в деньгах ваших не нуждаюсь, бабушке уже не п-помочь: лечение было прервано, так что вы не успели откупиться. Он неприятно засмеялся и заметил: — Вы сами знаете, меня н-не в чем обвинить, а точнее, т-только в одном: я встрял в ваши отношения с сыном, но поступить иначе просто не мог. — Ты не туда полез, мальчик мой, — усмехнулся шериф. — Понимаешь ли, мы с Джонни должны сами во всём разобраться. И я хочу чтобы ты знал, у нас всё более чем хорошо. А если ты будешь болтать лишнее, я вынужден получить ордер на осмотр твоего дома… — Дома у меня нет, — хмыкнул Вик. — И я ничего не делал, м-можете хоть котлован под трейлером вырыть и взорвать его к чёртовой бабушке. Но вот вы можете в-вполне ответить, шериф, сами знаете, по какой статье. Озвучить перед вашим коллегой или не стоит? — Я в курсе этой проблемы, — сказал Стивенс. — Тогда хорошо. Домогательство до опекаемого ребенка — это срок, для вас, шериф — конец к-карьеры, а еще — тюрьма. Это по-честному. И я в лагере предупредил вас, что повторись подобное еще р-раз, я не просто выкручу вам руку, я поеду в Бангор или Огаст с Джонни, и Богом клянусь, на парне наверняка н-найдутся ваши биологические следы. Я зажала рот рукой, не веря своим ушам и отшатнувшись от двери, словно она была покрыта грязью. Я не могла до конца осознать того, что с таким ледяным спокойствием сказал Вик. Собственный отец домогался Джонни. Всё встало на свои места… И почему Джонни так болезненно и агрессивно нападал на всех, кто ему неугоден, и странные выпады на Вика с теми нелепыми заявлениями, что он подсматривает за мальчиками… у парня натуральная психологическая травма, но вряд ли он может выместить зло на отце — и вымещает на слабом, пинает лежачего, чтобы заглушить свою боль. — За руку я, так и быть, вам ничего не предъявлю, — Вик говорит безжалостно и зло, и я не могу представить выражение его лица. — Но т-требую, чтобы вы оставили Джонни в покое. — И как же я должен это сделать? — усмехнулся шериф. — Стивенс, видишь, да, что наш команч серьезно настроен. — Мохок, — вдруг резко прервал его Вик. — У индейцев не одно п-племя, они все разные, мистер Палмер, и люди там тоже все разные. Я же не называю в-вас датчанином или испанцем, мне в общем-то все равно, кто вы, белая собака на моей земле — она и так б-белая собака… только еще и блудливая. Бам! Такое чувство, что кулак шерифа врезался в стену, и Вик замолк. Вместо него почти зарокотал Палмер: — А теперь послушай меня, ты, дерьмо Чингачгука. Я шериф Вудсборо, представитель власти, и если потребуется, мои люди докажут, что это ты зарезал всех, кто участвует в деле Крика. Это прямой путь на электрический стул, куда тебе было заказано еще в семнадцать. Ты, кажется, забыл, что одно убийство уже висит на твоей совести. Мои руки стали ледяными, а сердце стиснуло так крепко, что я задохнулась и облизнула губы, схватив воздух ртом. Вик — убийца? Этого быть не может. Он не способен. Он не способен… Я не могла слушать больше этого и не могла здесь оставаться. Но обязана была узнать правду, даже если Вик сам мне её не расскажет…***
— А гирлянды куда девать? — растерялся Джонни, пытаясь безуспешно развернуть длиннющий провод с белыми лампочками. — На хер себе накрути и включи, — посоветовал злой как чёрт Бен. Он отвечал за закупку продуктов вместе со Стивом и подъехал на машине прямо к пляжу. Стив тоже был здесь, я даже удивилась, зачем — они с Виком друг друга невзлюбили по понятной причине, но обвинить его ни в чем больше я не могла. Свидетели установили, что Стив всё время был в лагере и лишь завидев меня, поспешил навстречу в лес. Тем не менее, с того дня между нами словно пробежала черная кошка. Я не оставалась с ним наедине и не разговаривала, и вот сейчас сильно изумилась, что он появился на подготовке к празднику. Вик родился тридцатого октября, в канун Хэллоуина. Ему месяц назад исполнилось двадцать семь лет, но на свой день рождения он попал в больницу. А вот сейчас мы с ребятами и Аделаидой решили совместить приятное с полезным и устроить Вику то, чего у него никогда не было. Вечеринку. Ребята сколотили на пляже недалеко от воды простенькие деревянные опоры для полога и к столбам привязали белые занавески. Старый большой стол из дома Аделаиды поставили в песок и вкопали для устойчивости, привезли раскладные стулья. Мы с Джесси и Дафной помогали с оформлением простенькими сухоцветами и срезанными с поля колосьями, расставили обычные свечи в плошках и посуду. Стояло раннее утро, день обещался быть солнечным. Мы были с пяти утра на ногах и в шесть уже закупались в супермаркете. Вика из больницы выписывали в десять часов, так что нам хотелось успеть до его возвращения. Джонни припёр из дома дорогой барбекю и с гордостью сообщил, что старший брат даже не хватится его — он вообще готовить не умеет и просто купил вещь, чтоб была. Мы дружно отказались от алкоголя: идея здравая, ведь не хотели, чтобы Вика как-то наказали. Разослали приглашения на праздник его матери и мисс Бишоп. Аделаида сразу сказала, что дело тухлое и Селена не придёт, но попробовать стоило. Бен съездил по нужному адресу за Цейлон и вернулся с ней глубоко потрясённым. — Там чистая семейка Аддамс за ней присматривала, — качал он головой. — Прям один в один. У них дом как готический дворец, в подвале — морг, а на первом этаже — похоронное агентство. — Чего только не придумают, — заметила Дафна. Мы не стали париться с едой: что-то заказали, мясо, овощи и фрукты нарезали сами. С чувством выполненного долга, мы окинули торжествующими взглядами дело рук своих. Полог, увитый светящейся гирляндой и украшенный колосьями, красиво развевался белой тканью на свежем осеннем ветру. Вдоль побережья с радостным лаем носилась Цейлон: Джесси взялась поиграть с ней и бросала мячик. Джонни, подумав, присоединился к ней, а остальные ребята занялись другими делами. Мне же поручили самое важное: привести сюда Вика. Ровно в десять я уже стояла возле больницы и смотрела, как он спускается по лестнице и на меня даже не глядит. Я не предупредила его, что зайду встретить, и знала, что для Вика это будет сюрпризом. Так оно и оказалось. Поправив сумку с вещами на плече, он выпучился на меня. А в следующую секунду Вик подбежал с широкой улыбкой, без особенного стеснения подхватил в объятия и крепко стиснул, поднимая от земли. — Ты как з-здесь оказалась, чикала? — выдохнул он, зарываясь носом мне в волосы и покачивая в руках. — Я же не сказал, во сколько… — Тебя сдал лечащий врач, — улыбнулась я ему. — Отпусти! Не поднимай тяжёлое, пока не нужно. — Ты не тяжелая совсем, — возразил он и осторожно поставил на ноги. Да, Вика выпустили, но он оставался немного бледным и усталым. А еще выбитым из колеи. Я вспомнила вчерашний разговор с шерифом и поклялась себе, что спрошу у него об этом, но позже, вечером, когда мы отпразднуем и отдадим подарки. Вик совсем не знает, что его ждёт, и я притворно всплеснула руками: — Кстати, у нас беда. Он тут же посерьезнел и посмотрел на меня: — В чем дело? Черт, врать нехорошо, но придется, иначе он со мной не пойдет. — Цейлон… — Вик заметно встревожился и дернулся, но я поспешила успокоить его. — Сбежала она от тех людей, что держали ее на передержке, и сегодня, как ребята сказали, начала носиться по пляжу и всех облаивать. — Господи, — выдохнул Вик. — Это н-нестрашно, мы прямо сейчас поедем и заберем эту шкоду. Я в-вызвал такси, как знал… Машина приехала достаточно быстро, и мы сели оба на заднее сиденье. Вик взял меня за руку, тихонько поглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем. Водитель молча покосился на нас, но Вик взглянул с прищуром в ответ… — Ты, кажется, не такой уж и тихий, — шепнула я ему на ухо. — Я сперва думала, мистер Крейн — большой скромник… — Мистера Крейна не надо трогать, — шутливо щёлкнул он зубами и тихо засмеялся, — и мистер Крейн б-будет паинькой. Машину остановили близ пляжа, и Вик, передав деньги шофёру, помог мне выйти. Мы взялись за руки и поспешили на выручку, сбегая вниз по деревянным ступенькам к песку. — Моя д-девочка поди совсем с ума сошла, — вздохнул он, поджидая, когда я поравняюсь с ним в шаге, и потрусил по песку, утягивая меня следом. — Только бы её сразу найти… Он заметил нашу импровизированную беседку, вокруг которой суетились ребята, и нахмурился, кажется, начиная медленно понимать, что происходит, и останавливаясь. Но я уже крепко обняла его за талию и повела за собой, улыбаясь. — Это что?.. — А сам как думаешь? Мы спустились по песку не разуваясь. Дафна заметила нас первой, крикнув: — Они здесь! Вик, вытянувшись лицом, крепко стиснул мою руку и подошел ближе, скользя глазами по накрытому столу, двум ящичкам с лимонадом, портативной колонке, из которой лилась нежная музыка. Специально для Аделаиды привезли кресло-качалку, старое — Бен захватил… но ей было уютно и хорошо покачиваться там. Возле нее, виляя хвостом, лежала Цейлон, а завидев нас с Виком, радостно залаяла и бросилась к нему на грудь, подпрыгивая и пытаясь лизнуть в лицо розовым влажным языком. Вик растерянно терпел собачьи поцелуи, ему доставалось то в нос, то в щёку, и он глаз не мог оторвать от ребят. Дафна, Бен, Джонни, Джесси. И даже Стив. Все они собрались здесь по одному конкретному случаю… и метнулись к мужчине со скоростью, которой Цейлон бы позавидовала, крепко обнимая его со всех сторон. Стив остался в стороне, но вежливо хлопал в ладоши. Я понимала, что он чувствует, но всё равно была благодарна — прямо сейчас широко улыбнувшись и показав парню большой палец. В себе требуется найти мужество признать и принять соперника, более того — поддержать его в нужный момент. Вик растерялся, застыл и машинально обнимал каждого, бормоча: — Зачем же… ребята… в-вы что… н-не стоило… Мы радовались, потому что он не ломался. Ему было действительно неловко, но очень, очень приятно. И когда мы отникли с поцелуями и объятиями, увидели, что его глаза предательски блестят. — С днём рождения! — выкрикнул Джонни громко, а мы подхватили. Бабушка весело поддерживала наши крики чем-то своим, на индейском, незнакомом нам языке. Даже Цейлон — и та решила, что все вопят и можно побрехать, пока разрешили, так что залилась весёлым лаем. Вик прижал ладонь ко лбу, покачав головой. И впервые за этот день улыбнулся так искренно и широко, что мы сразу поняли: ему всё нравится.***
Don’t Let Go / Bryan Adams & Sarah McLachlan
Мы решили не случайно устроить вечеринку с самого утра. У нас был целый световой день на еду, веселье и простые прогулки по пляжу. Ноябрьский день выдался таким теплым, что в полдень мы поснимали куртки и остались в толстовках, носясь с Цейлон. Кто-то, правда, решил уединиться на пледе, который мы разложили возле большого, вынесенного водой чёрного бревна. Джесси и Джонни уселись там, играя в карты и тихо разговаривая, и Вик, незаметно подойдя ко мне, шепнул: — Смотри-ка. Спелись. В обед Вик огорченно посмотрел на мясо, которое парни приготовили на гриле, и вздохнул, подняв его щипцами: — Давайте-ка мы оставим девочек и съездим в магазин. Вернулись они очень быстро. Вик помыл хорошенько руки, снял куртку, оставшись в темно-зеленом джемпере с высоким воротником и молнией на груди, и разложил на гриле уже разделанное мясо и колбаски. Следя за ним, мы все поняли: готовить он умеет, и очень даже неплохо. — Порежь перец, — попросил он меня. — И баклажан. Мы стояли бок о бок и готовили, тихо улыбаясь этому дню. Раскладывали колечки овощей на гриле и наслаждались аппетитными ароматами. Вик достал из бумажного пакета бутылку белого вина, немало удивив нас. Мясо он легонько сбрызнул алкоголем, не став мариновать — но делал так несколько раз и некоторые кусочки всё же вымочил в нём и сдобрил перцем. — Для аромата, — пояснил он мне. За стол мы сели в полном составе и насладились обедом как следует. Цейлон грызла сырое мясо, ей достался кусочек с жилой и на кости, и ворчала, довольно хлеща хвостом по бёдрам. Вик без особенного стеснения и ни от кого не скрываясь усадил меня рядом, так что тарелка моя никогда не пустовала. Он оказался из той породы людей, кто обожает кормить и создавать комфорт вокруг того, кто им нравится. Джонни после еды предложил уже всем нам перекинуться в картишки, чем мы и занялись, усевшись на песке. Играли невинно — на коробку сливочной помадки, но боролись за нее с остервенением, хотя Джонни и подначивал сыграть на поцелуй. Тогда Бен пригрозил: может статься, что в игре останутся он и Джонни, и тогда они вынуждены будут целоваться. Палмер сразу смолк и согласился на помадку. Вечерело… День прошёл так славно, что я хотела, чтобы он повторился заново. Я наврала матери, что пойду с ночевой к Дафне, хотя мы не лгали в общем смысле: мы с ребятами правда захватили палатки и решили переночевать на пляже, чтобы вспомнить лагерь. Сияние звёзд было таким мягким, что огоньки буквально растворились в их свете, а от воды пошла прохлада. Мы утеплились. Вик, поискав в сумке, вытащил из нее простую черную бейсболку и нацепил на меня, сграбастав на руки и усевшись возле бревна на песок. Мы смотрели на ребят и тихо улыбались, покачиваясь в такт медленной музыке, льющейся из колонки. Стив пригласил потанцевать Дафну, и Бен уступил, почёсывая довольную Цейлон. Бабушку Вик накрыл одеялом, закутав в него, и теперь она мирно качалась в кресле и вязала, постукивая спицами. Джесси всё же пригласила Джонни на танец. Просто подошла к нему и протянула руку, неожиданно решительно спросив: — Да или нет?.. Джонни поднял на нее светло-зеленые глаза, посмотрел внимательно и задумчиво на девчонку, над которой так долго издевался. Все эти годы. Закусил зубочистку, покачав головой… и хлопнул её по протянутой ладони, тут же вставая и подхватывая за талию. Для Джесси он был слишком высок, а она не особенно хорошо танцевала, особенно сейчас, удивлённая, что Джонни ей не отказал. Так что парень просто поставил её ноги на свои кроссовки и топтался за двоих, утопая в песке. Вик тихонько накрыл мою ладонь своей, прижавшись к шее, и повёл вдоль неё кончиком носа, тихо сказав: — Спасибо за праздник, чикала. Я никогда не… Он запнулся и замолк, покачав головой, а затем обнял... стиснул в руках и поцеловал в висок, потёршись лбом словно кот. Я уютно устроилась, откинувшись на грудь и положив голову на плечо, перебирая в пальцах косу. Мы тихо разговаривали обо всём, наблюдая за водой, небом и ветром. И я никогда не была счастливее чем сейчас. — А потанцевать хочешь? — спросил вдруг Вик, поднимаясь и поднимая меня вместе с собой. — Наверное… Не наверное, а точно да. Играла медленная, приятная музыка, и мне казалось, что этот день просто не может быть лучше. Он тихонько вложил мою ладонь в свою, сплетая пальцы, и мы соприкоснулись лбами на миг, радуясь, что наконец можем просто побыть вместе. Я вспомнила своё отчаяние там, в лесу, когда боялась, что он погибнет — и теснее прижалась к мужчине, положив щёку ему на грудь. Мир казался таким ярким и прекрасным, что даже воздух пьянил. Мы танцевали, забыв абсолютно обо всём. Только свечи в стеклянных плошках трепетали от ветра вместе с каштановыми прядями, выбившимися из косы Вика, да озеро мерцало холодной водой в свете луны.***
Мы зажгли бенгальские огоньки, и Цейлон загавкала, любопытно вытягивая нос к дрожащим снопам искр. Джесси умудрилась обжечься, так что Джонни помог ей перехватить огонёк и цокнул языком. — Неуклюжая, — почти ласково буркнул он. — Мог бы и промолчать, — с достоинством парировала девушка. Вик согрел на костре чайник и разлил чай по кружкам, но никак не думал, что мы с Дафной под предлогом «сбегать по нужде» припрём доставленный из кондитерской торт с зажженными свечками. Он вытаращил на нас глаза и промолвил: — Н-ну это вообще… Перед именинником мы поставили торт, предоставив ему задувать свечи, однако Аделаида повела морщинистой рукой и категорично подвинула торт к себе: — Ты глупый и не знаешь, чего конкретно хочешь, так что бабушка задует свечи за тебя. Мы грохнули смехом, и Вик, смеясь, покрасивее поставил торт перед бабушкой. Одно дуновение — и свечи погасли, а мы захлопали в ладоши. Однако после бабушка остановила нас рукой и вдруг встала, севшим от волнения голосом начав говорить, отчего мы притихли: — Шикоба, сынок. Вик посерьёзнел и вскочил на ноги, однако она жестом велела ему снова опуститься, и он сразу послушался. — Я стала совсем старая, — с улыбкой проговорила она, мерцая влажными темными глазами. Две седые косы падали ей на грудь. Она нарядилась сегодня явно в своё лучшее платье и бархатную куртку. На голове весь день у неё была лихая мужская шляпа. И я поняла, что мы сделали торжество не только Вику. Она не шутила, когда говорила тогда, в больнице, про себя. Шутила ли она, что это её последний праздник? — Я, кажется, не была так счастлива, как сегодня, уже много лет, да и ты тоже. У тебя выдалось так мало солнечных дней, Пёрышко, — ее голос задрожал, но она взяла себя в руки. — Ты многое повидал за свою короткую жизнь и тебя помотало по свету. Ты взлетал и падал много, много раз. Но ты никогда не сдавался. И вот теперь что я вижу? Она мягко улыбнулась, вдруг положив ладони на мою макушку и на макушку Дафны. — У тебя появились друзья. И любимая девушка. Не делай такие страшные глаза, тут собрались не слепые люди! Мы снова рассмеялись, а Аделаида продолжила: — Я не знаю, как сложится твоя жизнь дальше, сынок. Потому что я не увижу этого, но поверь, что буду счастлива, когда уйду в прерию к душам тех, кто был мне дорог. Вик медленно моргнул, и из-под ресниц по щеке прокатилась тихая, немая слеза. Во влажных глазах отражалось ровное свечное пламя, и Вик сглотнул комок в горле — незаметно стараясь пережить своё горе, смешавшееся со счастьем. Но мы были рядом и видели это, и я увидела, что Дафна молча вытирает щёку. — Я счастлива, что ты нашёл таких людей, и хочу, чтобы всегда держался за тех, кто тебе дорог. Не подводи их, Шикоба. И они не подведут в ответ.***
Here comes the Rain again — Hypnogaja
Ребята остались на пляже, а мы отвели бабушку домой и попрощались с ней. Напоследок она передала Вику в руку маленький свёрток в обёртке и шепнула что-то на своём языке. Он молча поклонился, поцеловал крепко её в обе щеки и очень долго смотрел вслед, даже когда она закрыла дверь. — Пойдем? — я осторожно дёрнула его за рукав куртки. — Только забежим в трейлер, — предложил Вик. — Возьмем несколько одеял и теплый свитер. Он открыл трейлер ключами и мы прикрыли за собой дверь, не запирая и не включая света. Вик взял, как и хотел, несколько пледов и одежду, с готовностью повернулся ко мне. — А теперь давай вернёмся… Я молча прихватила его за волосы, сжав косу в руке, и рванула на себя, приникая к губам поцелуем. Пледы выпали из рук, он подхватил меня под колени, легко поднимая и усаживая себе на бёдра. Теперь я была выше него, обвивая ногами талию и обхватывая рукой лицо. Ладонью коснулась горла и почувствовала, как сильно оно бьётся, словно в нём пульсирует сердце. Пальцы, дрожа, нащупали молнию джемпера, и я помогла Вику выпутаться из него, выдыхая на плечо, покрытое чёрной футболкой. Я нетерпеливо рванула её, наконец касаясь обнажённой смуглой кожи, золотисто-жёлтой в слабом свете луны и маленького уличного фонаря под козырьком трейлера. Он всё ещё носил повязку. Я провела руками от затылка до лопаток, плавно разогревая мышцы и лаская — и приникла к шее губами, целуя и прикусывая. Вик негромко, коротко застонал, прислонившись ко мне виском — и сидеть поверх него мне стало значительно неудобнее. Я положила руки ему на грудь, и он, уловив, что я мягко надавливаю, попятился, осторожно вжимаясь спиной в стену и перехватывая меня под ягодицы. — Ляг, прошу, — шепнула я, сжимая пальцы на его плечах, и он послушался, осторожно опустившись на прохладное покрывало. — Нет… на меня. Пожалуйста. Мне не хватало тепла и тяжести его тела. Чувства, что тебя обнимают, окутывают заботой и защищают. Вик помог мне снять толстовку и осторожно разложил по подушке мои темные волосы, погладив их. Медленно и очень бережно расстегнул тонкую кофту, обнажая… и когда я осталась лишь в белье и спортивных штанах, погладил нежно по голове и шепнул с улыбкой: — Кхеноронкхва, чикала. Я взволновалась, непонимающе дрогнула бровями. Догадка была… она смущала меня и теснила сердце, и я прислонила ладонь к его лицу, поглаживая губы большим пальцем: — Ты сказал, что… любишь? — я осмелилась спросить, не желая играть с ним в игры и флиртовать. Это было бы очень нечестно. Вик светло улыбнулся. — В твоем понимании, да. — В моем… — растерялась я, не зная, как же ответить на это признание. — А дословно — что это значит? Он медленно поцеловал меня в лоб, в кончик носа и горло, запрокинув рукой мне голову и спускаясь до ключиц. — Это значит, я хочу твою душу, — ответил он, осторожно поглаживая моё бедро. Я взялась за ремень джинсов и неторопливо расстегнула. Не хотелось метаться и рвать одежду, как в дешевых фильмах и горячих фантазиях. Хотелось просто раствориться в теплых руках и не делать этот момент пошлым… но когда пальцы наткнулись на продольный рубец в паху, я расширила глаза и остановилась. — Мне не больно, — уверил он, но вопреки словам вдруг убрал мои руки, сплетая с ними пальцы и вжимая меня в постель. — Но пока не нужно. Тебе самой это не нужно. Я крепче стиснула его ладони и не смогла не спросить: — А тебе?.. Вик лёг рядом, обняв крепко и притиснув к плечу. — А мне достаточно того, что есть. Ожидание порой лучше, чикала. Пусть твоя жизнь пока будет беззаботна. Мы даже не насладились встречами и свиданиями. Я весело рассмеялась, обняв его и прижавшись покрепче. — А ты хочешь свидания? — А ты нет? Это был лучший вечер. Лёжа в постели в его трейлере, мы просто говорили, говорили и говорили. Тепло разделили на двоих и вернулись к ребятам под утро, разойдясь по своим палаткам. … Наутро встали все довольные предыдущим днем. Мы умылись и собрали вещи в коробки по машинам. Вик из остатка продуктов сделал всем завтрак и привлёк меня на руки, угощая кофе. Но мы сильно удивились, когда услышали звук заглушаемого двигателя. — Кого-то всё же принесла нелёгкая, — заметил Бен, посмеиваясь. — Даже интересно, кого, — ухмыльнулся Джонни. Он был собой очень доволен, накануне подарив Вику тот самый гриль, но взяв обещание, что он устроит еще один пикник. На песок спустилась, озираясь, незнакомая мне девушка. Рыжие волосы пламенели на фоне пасмурного неба. Она была одета в изящный плащ и небесно-голубой костюм под ним. — Кто это? — спросила Дафна, и я заметила, как окаменело лицо Вика, а рука больно стиснула мою талию. Девушка радостно улыбнулась и поспешила к столу. В руке она держала небольшую коробку с лентой. — Вик! Господи, ты! Он вдруг сжал меня еще крепче, так, что я охнула и осторожно прикоснулась к его руке. Взгляд у Вика замер и стал холодным. — Сколько лет мы не виделись?! Да это неважно. Джонни отложил в сторону бутерброд и вскинул брови: — Рамона?! Вы что, знакомы?! Она только сейчас заметила парня и застыла на месте. — Я… мы учились вместе, — тихо сказала она и опустила взгляд. Я такой взгляд знаю. Быстро взглянуть под ноги и поднять, чтобы тяжело, влажно, медленно посмотреть на мужчину… она явно вспомнила что-то, что к учёбе имело немного отношения. Вик обнял меня за плечо, прижав к своему, и бормотнул: — Рамона Льюис. Моя бывшая… Можно на этом и закончить, я думаю. —… одноклассница. Девушка лукаво улыбнулась, покачав тоненькой ручкой с красивым кольцом на пальце: — Вообще-то, в конце месяца — уже Рамона Палмер.