***
Пошли тревожные часы ожидания в аэропорту Бангора: мы собрались из лагеря в тот же день, уладив все моменты с местной полицией — и мисс Бишоп, вернувшись за нами, коротко велела паковать вещи. В ожидании автобуса я мяла пальцы. Закусив губу, смотрела в небо в панорамное окно, но сердце тревожно колотилось, хотя кажется, всё осталось позади. Я знала, что Вика должны перевезти оплаченным спецрейсом в больницу Вудсборо, и нервничала, не зная, где он и что с ним. Вдруг мисс Бишоп подошла и, взяв за локоть, тихо сказала: — Лесли, на два слова… Мы отошли. Я нервничала, гадая, зачем ей понадобилась, и подозревала, что причиной был Вик. Так оно и оказалось. Поправив короткие волосы, учительница положила руку мне на плечо и сжала: — Как ты?... Сложно было ответить. Я замялась, но она продолжила с сочувствием вместо меня: — Лесли. Мне очень жаль, что ты стала уже свидетелем двойного преступления… ходить на волоске от смерти всегда страшно, и я знаю, что тебя уже допросила полиция, но я спрошу тоже: как думаешь, ты видела в обоих случаях одного и того же человека? Я задумалась. Впервые после нападения на Вика начала анализировать и, нахмурившись, произнесла: — Мужчина, напавший на Дрю, выглядел очень спортивно… Он был одет в открытую безрукавку и я хорошо видела его мускулатуру. На язык просилось грустно добавить, что и на ощупь он очень даже ничего. Но всё, что я чувствовала сейчас к этому уроду — лютую ненависть. Я хотела бы лечь спать с ножом, чтобы Крик, едва появился, получил им в бок точно так же, как Вик. Во мне кипело столько ярости, что я не могла буквально думать о нём. — А удары? — после паузы спросила мисс Бишоп. — Как он бил? Как двигался? Я задумалась, провела по губам костяшкой пальца. — Очень уверенно. Он орудовал ножом невероятно ловко. Такое чувство, что он в этом деле профи, — убежденно кивнула я, вспомнив, как он крутил нож в руке перед тем, как вонзить его в жертву. Как игрался с ним на моих глазах. Мисс Бишоп помедлила, отведя глаза в сторону, и я нахмурилась. Что-то тут не складывалось, я сама это чувствовала. — Тот, кто ранил Вика, был в балахоне, — медленно заметила я. — И я не могу сказать, какого он телосложения. — Понимаю… Знаешь что, Лесли? — вдруг сказала мисс Бишоп и подняла на меня взгляд. — А можешь ли ты оказать услугу мне… и мистеру Крейну? На самом деле, я за этим тебя позвала. — Какую? — У него есть родственники, — помедлила она, — не могла бы ты навестить его мать или бабушку и уведомить о случившемся? Я удивленно моргнула, поправив сумку на плече. — Но ведь можно просто позвонить… — Никто из них не берет трубку, — пожала плечами мисс Бишоп. — Я могла бы сходить к ним сама, но… — она запнулась и уверенно продолжила. — Я знаю, насколько он тебе дорог. И надеюсь, что ты не сочтешь мою просьбу неуместной. Она знает… Я посмотрела с испугом в глаза учительницы и сразу поняла, что она обо всём догадалась. На тонких губах появилась улыбка, в светло-зеленых глазах отразилось сочувствие. — Я с радостью… — пришлось промямлить, хотя меня несколько смутило то, о чём она просит. Ведь я Вику нет никто. — И будет ещё одна просьба, — невозмутимо продолжила мисс Бишоп. — На следующей неделе Виктор уже окажется в нашей клинике, дома, и сказали, он будет готов к посетителям… не могла бы ты навестить его от лица вашей группы? Я подняла на неё стремительно теплеющий взгляд, в то время как мисс Бишоп небрежно продолжила: — Я тем временем улажу все формальности вроде подписания кучи бумажек, ну а ты отнесёшь цветы и фрукты, директор распорядился… да и просто ему самому будет приятно, что вы с ребятами его не забыли. — Конечно! — прошептала я, тихонько сморгнув влагу с ресниц.***
Следующим утром я с волнением стояла перед шкафом дома, слушая, как Хэлен бегает по коридору в поисках утраченного чемоданчика с нужными ей бусинами. Мама беседовала по телефону с матерью Дафны и ужасалась тому, что случилось в лагере, но всё это было так преподнесено, что казалось больше похожим на сплетни, чем на реальное происшествие. Прямо новость из ток-шоу… Я фыркнула и прикрыла дверь к себе в комнату, сняв с вешалки тонкую чёрную кофточку и широкие джинсовые шорты по колено с обрезанным краем. Кажется, наряд достаточно приличный, чтобы появиться в нём перед родителями Вика. К тому же, я всего лишь его ученица и не хочу выглядеть как-то вульгарно или вызывающе, особенно — по-взрослому. Нервно вздохнув, я переоделась и натянула широкую куртку-рубашку из непромокаемой ткани, на ноги — высокие бежевые носки с весёлыми рисунками в тату-стиле, а волосы убрала под панаму. Шнуруя кроссовки, я усмехнулась себе под нос: так старательно и опрятно я не одевалась даже в школу, но сейчас мне хотелось в самом деле произвести благоприятное впечатление на его мать и бабушку. Мисс Бишоп дала мне два адреса, и я сначала разумно решила отправиться к его маме. Ровным, убористым почерком мисс Бишоп написала на листочке:Селена Каллиген, Оук-стрит, 13, +1-302-856-9048
Я выбежала из комнаты, простучав кроссовками по ступенькам, и махнула маме рукой: — Пока, я по делам. — Какие могут быть дела в пятницу, кроме школы? — возмутилась мама и зажала трубку рукой. — Погоди, Присцилла. Мисс Клайд! Не хочешь ли отчитаться, куда и зачем идёшь и по какой причине не на учёбу? Я со вздохом дала по тормозам и подошла к маме с кислой физиономией: — Меня освободили сегодня от уроков для школьного поручения, — я не стала уточнять, для какого именно. Мама точно будет против. — О, — протянула она. — Значит, ты сегодня будешь дома раньше обычного? Завезёшь Хэлен сама на гимнастику. — Хорошо, — ровно сказала я, прикинув, смогу ли в обед сходить в тот кафетерий со вкусными бургерами. — Мам, — вдруг подумав, решила всё же спросить, — а ты знаешь Селену Каллиген? Мама вскинула брови и фыркнула, усмехнувшись: — А зачем тебе она? Что, школа опять будет тянуть с неё деньги на меценатскую помощь? Я удивилась, но соврала, решив, что так будет лучше: — Просто меня попросил директор занести ей цветы в честь… э-э-э… — Будь с ней повежливее, дочка, — мама со вздохом посмотрела на меня словно бы впервые, — сняла бы ты эту дурацкую шляпу, мисс Каллиген — женщина крайне строгих нравов. А её протекция, если она тебя заприметит и ты ей понравишься, будет очень кстати. Становилось всё интереснее и интереснее, и я покачала головой. — Она же состоит в Городском совете, — расширила глаза мама. — И имеет кое-какие связи. Вон школу же вашу она отремонтировала, однако своих детей так и не имеет. — Ладно, мам, спасибо. Я постаралась ретироваться побыстрее, пока она не нагрузила меня новой информацией, и за спиной послышался её бодрый голос: — Извини меня, Присцилла. Ох да, ужасно, на самом деле, детей там чуть не убили, а они всё никак не могут поймать этого преступника… Вообще, толком не помню, но кажется, кого-то даже порезали. Я захлопнула дверь, пошла по дорожке, глубоко задумавшись. Как это так — нет своих детей? А как же Вик? Что-то тут не вяжется. Если мисс Бишоп не ошиблась, Селена Каллиген — мать Виктора, но почему же у них разные фамилии? У его бабушки тоже фамилия Каллиген. Значит, это его отец был Крейном? Где же он сейчас? Я сунула наушник в одно ухо, оставляя другое свободным, потому что хотела на всякий случай быть начеку. Голову наполнял полный тоски голос Криса Айзека — он пел Wicked Game. Как бы хотела я сейчас вместо его ангельского пения слышать хрипловатый голос Вика, знали бы вы. Как мечтала хотя бы знать, что с ним, кроме как ничего не объясняющего «состояние стабильное». Я быстро дошла по осеннему Вудсборо до тринадцатого дома на Оук-стрит. Опавшие золотые и багряные листья завиднелись шапками по краю пролеска, прилегавшего к улице. Здесь было весьма чисто и солидно, сразу заметно — местечко не для бедных, судя по домам. Их было всего три, и все — большие, с просторными придомовыми территориями, и очевидно богатые. Я подошла к одному из них, самому ближнему к лесу белому дому с серой черепичной крышей и такими же дверью и оконными ставнями, выстроенному в колониальном стиле. На широкой террасе было пусто, но машины — внушительного вида дорогой чёрный пикап-внедорожник и серебристый мерседес С-класса с чёрной откидной крышей — стояли на специально отведённых парковочных местах. Я присвистнула. А женщина неплохо зарабатывает. Один только ухоженный газон и небольшой садик говорят о том, что над ними наверняка поработал ландшафтный дизайнер, а еженедельно её посещает садовник. Я подошла к невысокому белому ограждению и нажала на кнопку звонка, отметив, что здесь не было никаких крутых наворотов типа дополнительных камер: только видеофон. Что же мне не отвечают? Я прищурилась и поняла, что хозяйка всё ещё дома: в окне на втором этаже резко задёрнулась занавеска. Пришлось подождать пару минут и нажать на кнопку ещё раз. А потом ещё. Спустя десять минут ожидания наконец-то мне ответили, но весьма грубо: — Девушка, что вам нужно?! Чего вы всё время сюда названиваете? Я не буду у вас ничего покупать. Ох, как неловко вышло, я даже растерялась! Тем не менее, торопливо сказала, пока она не бросила трубку: — Погодите, я ничего не продаю, я к вам по делу, касаемо вашего сына. В динамике замолчали, были слышны лишь помехи связи, и наконец женщина резко ответила: — Вы ошиблись номером дома. У меня нет никакого сына. — Но Виктор Крейн… — я решила выпалить всё быстрее, чтобы она по крайней мере услышала. Почему-то казалось, что она может вот-вот отключиться. — Школьный совет поручил мне сообщить, что он поступит завтра в Центральную больницу Вудсборо, на него напали… — Мне это не интересно, — грубо прервала меня женщина и повысила голос. — Меня это не касается, и больше не приходите ко мне по этому вопросу. Тембр был высоким, голос звенел и дрожал, отчего динамики шумели ещё больше. — Но как же… — проронила я, но она уже отключилась. Какой кошмар… Я постояла ещё недолго возле дома, безуспешно нажав на кнопку вызова. Конечно, она не ответила. Потоптавшись там, я достала из кармана бумажку с адресами и прочла, шепча одними губами: — Аделаида Каллиген, Вест-Кост, 8. Это же возле дома Вика… И я поспешила туда, бросив последний взгляд на неприветливый дом и прячась за группой тополей и молодых дубов.***
Возле озера было так зябко и неуютно, что я плотнее запахнулась в свою куртку. Поднялся ветер и сорвал с головы панаму: я просто сунула её в шопер и, зажавшись, пробежала под знакомой уже ивой и прошла мимо трейлера Вика, настороженно озираясь в поисках Цейлон… но поняла по пустому двору, что её там нет. За раскидистыми деревьями я углядела маленький старый домик, стоявший в окружении разбитого сада, уже увядшего и пришедшего в некоторое запустение. Уж не чета особняку матери Вика… Однако здесь было относительно чисто и весьма уютно. Я присмотрелась и увидела на террасе множество ловцов снов и ветерков, хрустально позвякивавших на ветру. Стёклышки переливались радугой и прозрачными каплями в лучах солнца. Дом был свежевыкрашен, но всё равно дышал ветхостью и нищетой. Здесь всё было таким дешёвым, что я поняла с первого взгляда: тот, кто здесь жил, очень нуждался в деньгах. На продавленном старом кресле-качалке устроился большой чёрный кот. Я подошла ближе к дому и не обнаружила ни калитки, ни забора — только на земле были выложены необычным узором пёстрые камни. Ступенька скрипнула, когда я поднялась на террасу, с опаской покосившись на здоровенного котяру — и он открыл зеленые глаза, недовольно повел усами и мяукнул. Звонка не было, как ни ищи — так что пришлось заглянуть сначала в помутневшее уже от времени окошко, хорошенько приглядываясь. Не было видно ни черта — внутри не горел свет, но я не сдалась и постучала в дверь, а после вновь приникла к окну, немного согнувшись. Да что же там так темно-то… — Красть у меня всё равно нечего, — вдруг сказали за спиной, и я высоко подпрыгнула от неожиданности. Повернувшись, обнаружила за спиной смуглую полную женщину с золотистым колечком в крыле носа. Тёмные глаза смотрели с прищуром, но когда она хорошенько всмотрелась в моё лицо, тонкие старческие губы раздвинулись, обнажив вполне крепкие и удивительно белые зубы. Шею опутали многочисленные украшения, от крупных типа бычьей головы бронзового цвета и различного вида амулетов до плетёных фенечек и простых верёвок с провздетыми на них ракушками. Голову она покрыла красивым охристым платком, бежевая кофта и бежевые брюки были старыми, но очень опрятными. На ногах она носила удивительно яркие радужные кроксы, выстланные изнутри искусственным мехом. Закончив разглядывать старушку, я хотела было поздороваться, но она опередила меня и, опираясь на внушительного вида трость, ткнула крючковатым пальцем: — А ты, я вижу, Лесли? Мда-а-а… — и она посмотрела сбоку, почмокав губами. — Занятно. Я захлопала глазами, растерявшись: откуда она меня знает? Я вижу её впервые, да и она сама, судя по всему, только слышала обо мне… — Простите, — осторожно сказала я, — но… мы разве знакомы? — Заочно, — низким голосом сказала женщина, кивнув. — Вик про тебя мне все уши промолчал. — Что? — растерялась я. Эта новость буквально вогнала в краску, однако ещё и формулировка… что значит «промолчал»?! — Что-то случилось с Виком? — она понимающе кивнула, и я обомлела, не ведая, как эта старуха обо всём догадалась. Она буквально не давала ни слова сказать. — Я знаю, что случилось… с ним всегда что-то случается. Она говорила размеренно и тихо, словно убаюкивая сама себя. Двинулась медленно к дому, опираясь о трость, и, дойдя до скамьи у куста гортензии, опустилась на неё с громким вздохом. — Присядь рядышком, — похлопала она морщинистой смуглой рукой по сиденью. Я робко подошла, не зная, как сообщить ей ужасную новость. Старушка дышала на ладан, и совсем добивать её историей, как на Вика напали, очень не хотелось, но у него больше никого нет… судя по реакции матери, которой сын оказался не нужен. Хрустнув веточкой под кроссовком, я села рядом с женщиной, но на почтительном расстоянии от неё, и, сложив руки на коленях, замешкалась. Сама же она выжидающе на меня смотрела, всё ещё опираясь на трость, и мне пришлось начать: — Миссис Каллиген… — Зови меня просто Аделаида, — махнула она рукой и добавила. — Или Адсила, как тебе угодно… Суть одна и та же, имя есть отражение внутреннего духа. Просто одно дано мне мирским, а другое — внутренним. — Хорошо, Аделаида… — осторожно кивнула я и вздохнула, на секунду задумавшись, есть ли у Вика «внутреннее» имя. — Меня зовут Лесли К… — Лесли Клайд, да-да, я о тебе всё знаю, — махнула она рукой, — говорю же, Вик рассказывал. Не тяни время, говори по делу, девочка. У стариков наподобие меня его осталось слишком мало, чтобы растрачивать попусту на всякую ерунду вроде этикета, — с последним словом она поморщилась, будто глотнув горечи, и стукнула тростью о плиты, которыми были вымощены дорожки. — Вик в больнице, — выпалила я, не в силах больше терпеть. Едва я сказала это — громче нужного и почти визгливо, как стало самой за себя стыдно. Я болезненно обняла себя за локти и сжала их. Слова не шли дальше: застряли комком в горле, и я не могла даже слова выдавить. Просто молчала, боясь, что расплачусь и совсем напугаю старуху. Но я ошибалась. Она тяжело вздохнула, поджав губы, а затем недовольно спросила: — И что теперь учудил мой несносный внук? Пришлось рассказать ей с самого начала. Про то, как он вынужден был поехать в лагерь вожатым. Как замечательно он там нас организовал. Как я убежала в лес… правда, сослалась на то, что хотела просто подышать воздухом, поссорившись с другом. И как Вик последовал за мной… Аделаида слушала молча, не перебивая, но лицом становилась всё мрачнее и мрачнее. Я вкратце обрисовала его состояние, не решаясь напугать её, но она сама прекрасно всё поняла, потому что не спросила о подробностях его схватки с Криком. А когда я замолкла, она покачала головой и сказала: — Ну я так и знала, что Шикоба снова встрянет в какую-то неприятность. Это в его духе… — она тяжело вздохнула, задумчиво ухватившись за большой серебряный ловец снов у себя на шее, перебирая его в смуглых пальцах. Шикоба? Я медленно перевела на женщину взгляд и невольно улыбнулась уголками губ, поняв, что это она о Вике. Не знаю, что означает это слово, но оно очень мило прозвучало из её уст. Вообще я с трудом могла бы представить, чтобы здоровяка Вика кто-то так нежно называл… но Аделаида прервала мои мысли, цокнув языком: — Спасибо, что навестила старуху и поведала новости. Обычно вестника встречают по вестям, но Вик жив, и мне оттого спокойно. Да, я спокойна, и ты будь, — строго добавила она вдруг, — и не показывай ему особенно, как переживала, когда увидишь: мужчина может быть и ранен, но женская сила — в её стойкости. Поняла? — Да, — слабо кивнула я, на самом деле не очень-то понимая, что она имеет в виду, но Аделаида довольно улыбнулась и вдруг кивнула мне. — Молодец, сговорчивая. Это хорошо, очень хорошо. Вику такая женщина и нужна. Чтоб держать его хорошенько в узде, понимаешь? Я кашлянула, пытаясь скрыть своё замешательство, и неловко сказала: — Аделаида… видите ли, мы с ним не… — чёрт, как-то всё странно получается! — Не встречаемся. Меня сюда послали из школы, потому что в лагере он был моим вожатым, и… — Он всё время молчал, — вздохнула, словно не слыша меня, Аделаида, и снова стукнула тростью. — И постоянно тебя вспоминал. Я согласилась с ним, что девушка, которую он не интересует, просто так за ним до дому идти не будет. Как и подсматривать, особенно пока мужчина купается… Я поперхнулась, неловко сжав плечи и стиснув в руках ткань шорт. Проклятье! Чёрт возьми! Чёрт! Так она видела меня?! — Это не то что вы подумали… — пролепетала я, пытаясь оправдаться. — Просто Вик забыл у нас деньги… — Хочешь сказать, тебе не нравится мой внук? — прищурилась вдруг старуха, резко перебив меня и с удовольствием откинувшись на спинку скамьи. — Хочешь сказать, безразличен? Тогда почему глотала слёзы, чтоб мне их не показывать? М? Когда я хоронила мужа, вела себя так же, как ты. Пыталась казаться сильной, сделать вид, что отреклась от своего горя. Но только плохо получалось, да и у тебя… так себе выходит…Mockingbird — Eminem
Убеждать её бесполезно, да и потом: она права. У меня взаправду получается очень неважно. Опустив глаза, я с тревогой посмотрела вперёд и не заметила, когда она начала рассказывать: — Отец у Виктора был точно таким же. Спокойный, спокойный, спокойный… а потом раз! — и она хлопнула в ладоши, заставив меня вздрогнуть. — Как смерч в поле. Всё подминает под себя, бед наводит. Хороший он был человек, но одним словом — мохок. Всё ему казалось нипочём, за всё брался уверенно и ничего не боялся. Они с дочерью познакомились на Празднике дарения, Потлач… и так уж вышло, что он первым в дар ей сердце преподнёс. Долго её добивался, ходил вокруг да около, но так или иначе, а всех соперников выжал, вытеснил и один завладел её вниманием и любовью. Ветер тихо шевелил кроны деревьев, слова старой индианки падали маленькими камушками в тёмную глубину моего сознания, и воображение словно само собой нарисовало двух людей, которые однажды повстречали друг друга и больше не расставались. — Кит никогда бездельником не слыл, но ты же знаешь, что нашего брата нигде не жалуют — так что он хватался за всё, что мог, особенно когда женился. У нас семья стала большой: мохоки с чероки объединились, стали жить под одной крышей, я была не против. Кит сирота, давно сам по себе был. Рукастый, собой хорош… — она посмотрела на меня хитро и подмигнула. — Ты Вика видела поди уж всяким, так вот — он вылитый отец статью. Породой туда пошёл, в тот род, а в наш — цветами, уж больно рыжей была моя матушка, первая Каллиген, всё когда мы побратались с белыми и сыграли свадьбы в двух поколениях… Но Вик позже уродился, — продолжила она, глядя словно бы в никуда — как это умеют делать все пожилые люди. Я не знала, с чего вдруг она пустилась в воспоминания, но не могла уйти — интересно было узнать больше о Вике, так что, навострив уши, я слушала дальше: — В общем, Кит пришёл на нашу землю и стал здесь жить. Но работу он нашёл разъездную и частенько отлучался из дома, зато и жили мы зажиточно, не то что другие, кто из наших. Кит охранником работал в ту пору, ехал в Огасту на заработок. До того попрощался с Селеной быстро, не думая, что навсегда… мда… Я сама не заметила, как руки похолодели и я стиснула пальцы в предчувствии плохого конца: — Стояла зима, очень холодная притом, а гнать надо было на машине. Везли они какой-то груз, очень ценный, отсюда до Огасты, до хозяина своего, и Кит за это отвечал головой. А потом случилось что-то в дороге, и напарник, с которым он был в пути, его ударил так, что Кит потерял сознание. Да выкинул из машины в снег. Тело охватило странное оцепенение, и я поневоле представила, как он остался там, один, без сознания в снегу на пустынной трассе — молодой, красивый, гордый, сильный. Сломленный и преданный. И совсем одинокий. — Зима, я уже говорила, снежная была. Холодная. Очень долгая. А кто погонит машину за девяносто километров? В общем, — вздохнула она, — пропал наш Кит в ту пору, ты уже и сама понимаешь, куда, а Селена осталась одна. Очень тосковала, плакала, убивалась, звала. Нелегко ей было… Но время лечит — не зря так говорят, и появился тогда Вик. Я думала, сердце материнское растает, однако была своя беда. Вик вышел слишком на отца похожим. Какое-то время она исправно за ребёнком следила и любила его, а потом не смогла даже взглянуть в его сторону. Больно. Напоминал… Я с тоской смотрела за тем, как шевелятся тонкие губы бабушки Вика и думала ошарашено, что жизнь поколотила его, оказывается, с самого рождения. Разве его вина вышла в том, что он оказался слишком похожим на отца? — Когда Вику сделалось семь, я сама сказала, чтоб везла его ко мне. Ей всё спокойнее, да и мальчик не виноват, что она всё чаще стала выпивать вечером. Дочери моей, к слову, очень повезло, и во второй раз замуж она вышла за белого — и удачно. Но муж новый погиб у неё очень нехорошо, в аварии, в страшной аварии, и она осталась одна. Говорила, что Кит зовёт её по ночам из леса, пугает. Кто ж такое стерпит, когда дома мальчишка пяти лет? Я и забрала Вика к себе, чтоб не слушал и не смотрел на всё это. А дочь моя… Она тяжко вздохнула и прищурилась, затем небрежно продолжила: — А дочь моя очень быстро от Вика отказалась. Мол, отвыкла, что поделать. А там и вовсе позабыла, кажется, что есть у неё родной сын. Пока она обживала свой дворец, мы здесь с ним ютились, да… но не буду врать, что мне с Виком плохо было. Я с ним как помолодела, ещё бы, а как иначе — за мальчуганом бегать по всему городу?! Вик тот ещё пострелец был… Что ты, девочка, притихла? Не жалей его, — нахмурилась она вдруг и стукнула палкой. — Не вздумай. Что духи послали, то в силах ему преодолеть. Мы с ним с тех пор вдвоём живём, вот ещё с псиной. — А где сейчас Цейлон? — вдруг спросила я, заметив, что не вижу нигде собаки. Аделаида махнула рукой. — Вик отдал знакомым каким-то. У них большой вольер да своих две собаки, охраняют теперь втроём дом. Они же владеют этой… — женщина поморщилась. — Ну напомни-ка мне… ритуальным агентством, вот! — Что? — изумилась я. — Уж это Вика дело, не встреваю. Как выйдет, заберёт животное. А пока мы с тобою наконец встретились… не так, что ты по окнам лазаешь да за внуком подглядываешь… хочу тебе сделать один подарок. Она медленно сняла с груди две цепочки со звякнувшими амулетами и протянула мне ловца снов — большого, красивого, с филигранно выполненными перьями… и маленькое острое перо на второй цепочке. — Перо отдай Шикобе, он его дома забыл, — одобрительно усмехнулась женщина, глядя, как я нежно разглаживаю украшение рукой. — Говорила я, покуда жив и имя носишь, носи и талисман. Дурень, всё с тобою из головы вылетело. Вся башка забита ветром да тобой. Я стремительно краснела, надевая на шею обе цепочки, и только сумела что тихо пролепетать: — Спасибо вам за подарки, Аделаида… Но старая индианка лишь покачала головой, тяжело усмехнувшись: — Да разве это подарки, милая? Подарки ради необходимости не даются, а ты носи моего ловца не снимая. Он кошмары путает, а добрые сны сквозь сердце проходят. И Вику на шею надень пёрышко. Глядишь, и он домой поскорей вернётся.***
Больница была чистой, светлой, строгой. Здесь не пахло лекарствами, не было больных на каталках, которых в спешке везли на операцию — как в сериале, но ходили по коридорам люди в форменных белых халатах и сменной обуви, с папками или планшетами подмышками. Мисс Бишоп осталась на проходной и протянула мне, полностью готовой ко встрече с Виком, пропускной ламинированный бейдж на широкой ленте. Я надела его на шею и поправила халат, накинутый поверх собственной одежды. Я понимала, что скорее всего Вик даже не обратит на меня особого внимания, но, сжимая в руке бумажный пакет с подарками от всех ребят и букет цветов в другой руке, надеялась, что он будет мне рад. Дафна купила изящные белые каллы, целых девять штук, и вот теперь я прижимала к себе всё это добро и шла следом за медсестрой, которой поручили отвести меня в палату к Вику. Возле двери она повернулась ко мне и сказала: — Пока что навестить можно, но не больше десяти минут. Ему показан покой, хотя порадую вас – мистер Крейн очень быстро идёт на поправку. Прямо даже удивительно. Она толкнула дверь, осторожно придержав её за ручку, и я увидела в одиночной палате Вика… Он выглядел очень неважно. В носу был помещён катетер, его же подсоединили к запястьям. Вик был одет в голубую больничную рубашку и накрыт по пояс. Волосы распущены, отчего кажется, что по подушке стекает огненный водопад. Я застыла на пороге, замявшись и сжав цветы во вспотевшей руке. — Десять минут, — напомнила мне медсестра и тихонько прикрыла дверь, отсекая нас с Виком ото всех и оставляя наедине. Услышав, что кто-то вошёл, он медленно и неохотно приоткрыл глаза… но они блеснули, едва он увидел меня, и даже попытался привстать на локтях. — Тихо-тихо, — испугалась я и метнулась ближе, кинув чёртовы цветы ему в ноги на покрывало и опустив сетку с фруктами, собранными ребятами, на пол. Подскочив к Вику, я подумала, что он сейчас уж было встанет. — Куда ты собрался? Лежи, тебе нельзя… Он молча откинулся назад на подушку и с улыбкой посмотрел на меня, просияв. Побледневшее лицо всё ещё было вымученным, он был покрыт повязками и подключён к системе. Но несмотря на это, заулыбался ещё сильнее, когда я подскочила к нему и схватилась за руку, крепко сжав в своей. — Я думал, никогда больше н-не увижу, — глухо пробормотал он и всё ещё хрипловато вздохнул. — Боялся, не придёшь. — Дурак что ли, — только и сумела что шепнуть я обиженно, вспоминая слова Аделаиды про то, что мужчине спуска лучше не давать. — Как я могла. У нас, правда, лишь десять минут… Но я хотела сказать, мы тут собрали тебе кое-что, передачку, вон, фрукты, и цветы… Он так крепко ухватил меня рукой за предплечье, что я этого не ожидала и подалась навстречу, почти упав на его койку. Мне едва удалось опереться ладонями о подушку с обеих сторон от его головы, нависнув над мужчиной. Волосы упали, спутываясь с его прядями — темно-каштановое с рыжим, и, оказавшись напротив Вика, я замерла не хуже чем перед лицом опасности, но волнение было совершенно другим. — Что ты делаешь? — растерялась я, забегав глазами по его лицу. — На передачку свою любуюсь, — спокойно ответил он, поднимая перебинтованную руку, и отвёл от лица мою чёлку, спускавшуюся до скул. — Десять минут? — Да… Он не произнес ни одной красивой фразы, не был загадочен или не сделал что-то, чтобы поразить меня… Вик оставался Виком даже когда крепко обхватил меня под ягодицы, толкнув себе на грудь, и молча прикоснулся губами к моим, не целуя, а ласково проводя вдоль них и сталкиваясь кончиками носов. От горла до живота меня обожгло, так, что пришлось выдохнуть ему в лицо с тихим стоном. Пальцы зарылись в волосы, перебирая пряди и скользя по выбритому. Я забыла обо всём, обжимая коленом его талию, и совсем спутано всхлипнула, когда он провёл под ним ладонью и перешёл на бедро, крепко сжав его. — Как ты себя чувствуешь? — по-дурацки спросила я прямо сейчас, чувствуя под рубашкой плотную повязку и боясь сделать лишнее движение и причинить ему боль. — Мне наконец-то дали обезболивающее, — серьёзно кивнул он на меня, — и знаешь, подействовало. Весело, пусть и очень тихо, но мы оба рассмеялись, прижавшись друг к другу лбами и прикрывая глаза. Воздух дрожал между нами, за дверью кто-то прошёл по коридору, постукивая каблуками. Нам было всё равно. Единственное, чего я хотела сейчас — чтобы кто-то обнулял мои десять минут и я раз за разом могла их пережить. Я осторожно соскользнула на пол, устроившись на краешке постели. — Не нравится? — вытянулся он лицом, и я улыбнулась — так забавно и растерянно он сейчас выглядел. — Ты вылитый кот из рекламы, когда ему не досталось корма… — я пригладила волосы ему на макушке и сама зачесала их назад. Вик сглотнул. — Ты весь перевязан. Сначала вылечись и встань на ноги, герой-любовник. — Я уже вполне здоров, — устало прошептал он и вдруг зевнул. И я поняла, что вместе с лекарством, поступающим внутривенно, он может получать и лёгкий седатив. Либо обезболивающее даёт снотворный эффект. Но я прямо видела, как на глазах Вик засыпает, веки его смежаются, а взгляд становится сонным. — Не уходи пока я не усну… — попросил он вдруг жалобно, и я крепко ухватилась за его руку и, привстав, поцеловала в лоб. — Не уйду, — пообещала, изворачиваясь, чтобы положить голову рядом с ним на подушку и прижаться грудью к его плечу. На губах развернулась довольная улыбка, какой я ещё не видела, и всё лицо, до того серьёзное и достаточно строгое, вдруг озарилось счастливым выражением… таким, что разгладилась глубокая складка между бровями, и он подался мне навстречу, положив подбородок на макушку. — Я теперь буду приходить так часто, как могу. Обещаю тебе… — Тогда я счастлив, чикала… — сонно пробормотал он, обвив рукой моё плечо и проваливаясь в сон. Я поняла это по тому, как Вик дрогнул всем телом и тут же снова приоткрыл узкую полоску усталых глаз. — Не борись, спи, — проворковала я, подтянувшись к его лицу и целуя сначала одно веко, затем другое. Вик устало зевнул и прижался ко мне доверчиво, засыпая и уходя всё дальше и дальше в мир грёз… Он крепко уснул, посапывая мне в шею и продолжая обнимать, и не веря своим глазам и всему происходящему, я в немой радости посмотрела на Вика ещё раз, а затем спохватилась и тихо вывернулась из-под его руки. — Ну что, забывчивый Шикоба, — пробормотала я и сняла с шеи амулет с пером, накидывая его на Вика и осторожно застёгивая. — Теперь я сделала всё, что нужно. Моё время истекало, но уходить не хотелось. Только быть рядом, когда он проснётся, и снова обняться, как сейчас. Пальцы подрагивали от одной мысли, что мы были близки как никогда. Лишь одно омрачало мою радость. Крик. Вдруг начавшую формироваться тяжёлую мысль прервал женский голос в коридоре, и я тихонько прикрыла Вика пледом и разгладила. Голос был мне отчасти знаком, и спустя пару раздражённых фраз я безошибочно узнала его. Это мать Вика, Селена. Что она здесь делает? Я вслушалась, не понимая, о чём она ведёт речь: — Это ты виновата. Столько лет и всё без толку… что мы ему дали? Ничего. Только отбирали всю дорогу, а пришли к тому же, от чего бежали. — Всё сказала? — холодно произнёс второй человек, и я похолодела. Аделаида?! Так они же вроде не общаются… — А теперь послушай ты, дочь. Оставь Пёрышко в покое. Пусть живёт как привык. Он сейчас счастлив, он не одинок… — С кем? С этой девкой из города? — усмехнулась женщина, и я насторожилась. — Думаешь, решила потакать ему и приветить её, и Вик будет доволен? — А ты хочешь, чтобы он всю жизнь страдал без твоего внимания, так? У него, конечно, права на личное счастье нет, — грубо оборвала её женщина. — Прекрати это, Селена, и уходи лучше отсюда. Ты привлечёшь за собой беду. Я не пущу тебя к сыну. — Это мой сын. Но голос Аделаиды прозвучал так низко и холодно, что я поёжилась, невольно прижавшись к Вику в поисках защиты, которую он сейчас никак не мог бы мне дать: — Уже давно нет. Воцарилась звенящая тишина, такая резкая и агрессивная, что молчание было хуже ругани. Я сжала руку Вика в своей и поневоле приложила ладонь к его лбу, желая приникнуть напоследок, как вдруг дверь в палату резко открылась, и на пороге я увидела стройную, статную и очень прямую женщину в дорогом изящном плаще, чёрном платье и на каблуках. Она была похожа на свою мать как две капли воды, только значительно моложе, и индейская кровь в ней играла бурно, хотя и сочеталась с другой, явно европейской, делая женщину ещё красивее. Изящные брови взлетели, пухлые губы скривились. Она посмотрела на меня резко, так, словно я была змеёй, забравшейся к Вику на грудь — и, хмыкнув, молча развернулась и ушла, но её тяжёлый, тёмный взгляд пробирал до костей. А затем в палату заглянула Аделаида, усмехнувшись, и я поначалу тоже не узнала в этой статной женщине с гордой осанкой ту старушку возле ветхого домика. Она была одета в неплохой костюм, пусть и очень недорогой. Седые длинные волосы убрала в узел за спиной. — Пусть идёт, — величественно сказала она вслед Селене, зорко прищуриваясь, — а мы останемся. Верно, дочь? Я подняла глаза на неё, интуитивно понимая, что сейчас прохожу некую проверку на лояльность — и получаю немое разрешение от этой женщины быть рядом с Виком. Странное чувство стеснило грудь, но я кивнула и крепче сжала его руку, улыбнувшись Аделаиде и получив улыбку в ответ.***
Resident Evil Main Theme / Geek Music
Я была вымотана как никогда, упав на кровать почти ничком и моментально засыпая. Обняв руками подушку, я сжалась в позе эмбриона, накинув на ноги плед и слыша ночные звуки с улицы. Ветер хлестал и бил в окна, убаюкивая, и я представила, что обнимаю Вика совсем как днём. Тревога отголоском мелькала на краю сознания. Я боялась, что Крик доберётся до него снова и докончит начатое, но ничего не могла с собой поделать. Я засыпала… … и проснулась на втором ярусе кровати в лагере Паканак, вздрогнув. Я стиснула край пледа, озираясь. Темнота была густой, как краска, и растворялась постепенно от бледной луны, смотревшей в окна. Но когда она осветила комнату, я вздрогнула и застыла. Под потолком на крюках висели одетые в белые саваны люди, множество людей. Их тела слабо покачивались на скрипящих верёвках, оборванная ткань облегала мертвецов. Кому-то саван был явно мал, потому из-под него торчали бледные босые ноги. Господи, почему я здесь? Что это? — Это твой сон, — хрипло произнёс вдруг голос сбоку, и я вздрогнула и вскрикнула, отшатнувшись от Крика прямо к краю кровати. Не рассчитав, я завалилась назад и едва не упала, с ужасом нащупав под рукой пустоту и пискнув, но он крепко схватил меня за руку и притянул к себе, стягивая с матраса себе на грудь. — Тихо, — шикнул он из-под маски, сжимая меня в руках. — Не шуми. Но я не слушала его и отчаянно рвалась прочь и билась, не желая даже во сне находиться в руках убийцы ни секунды. Сволочь! — Отпусти! — прорычала я, двинув его локтем, оскалившись. — Ублюдок, линчеватель… Ненавижу тебя! — Ненавидь, — шепнул он и вдруг скрутил меня как барашка, пережав шею и обняв со спины, так, что мне уже не рыпнуться. Ладонью он зажал мне рот, обдавая горячим дыханием шею и ухо. — Но не смей не слушаться сейчас. Тихо! Не шуми. Он и так нас найдёт. Я брыкнулась снова, но тут скрипнули туже и сильнее верёвки, и тело одного из повешенных вдруг медленно повернулось, покачиваясь в воздухе. Крик отпустил меня, убрал ладонь и завёл себе за спину, и я послушно отступила, ухватившись за ремень на его брюках. Меня охватил ледяной ужас. С методичным скрипом трущихся волокнистых веревок, к нам оборачивались все покойники, замирая недвижимо в одном положении. — Что за чёрт, — пробормотала я, понимая, что руки начинают дрожать. Крик молчал, наблюдая. Я ненавидела его. Ненавидела всей душой. Он едва не убил Вика, он причинил мне столько страха и боли… но сейчас он стал моим щитом от всепоглощающего ужаса, от которого мурашки бегут по коже и волосы совсем не в переносном смысле встают дыбом. А затем в окно вдруг что-то стукнуло. Бам. Бам. Бам. Я вздрогнула и посмотрела в темноту, сначала не улавливая ни малейшего движения. Крик повернул свою маску вместе со мной, его дыхание было спокойным. Даже сейчас я чувствовала ровное биение его сердца, отдающего гулким стуком в лопатку. Оно пульсировало живым теплом, и я поневоле прильнула к нему щекой. — Что-то ты далековато от меня стоишь, не думаешь? — проронил он, ухмыльнувшись, и взял свободную руку в свою, самостоятельно обвивая её вокруг своей талии. Я вспыхнула и рванулась, как неожиданно в окно ударило снова. И на этот раз я четко увидела, что к запотевшему стеклу прислонилась из мрака и пустоты человеческая ладонь. — Куда вы собрались, детки? — проговорил вдруг низкий глубокий голос. Он звучал везде и нигде, дробью отскакивал от стен и множился, отдаваясь эхом в лагерном домике, отчего казался бесконечно огромным и погруженным во тьму. — Я ведь вас еще не прирезал… Низкий, сиплый смех раскатился следом, и я прижалась к Крику, резко оборачиваясь. Сердце стучало так, что отдавалось в висках дикой болью, а затем в окна забарабанили ладони. Под хохот неизвестного нам преследователя ладони бились в окна: десятки бледных рук, градом сыпящих удары со всех сторон. Страх заколотил, заставил сжаться и отступить назад, и я вскрикнула и зажала ладонями уши, выпуская ремень… но Крик резко сгрёб меня в объятия, разворачиваясь и обнимая, и во второй его руке со стальным блеском показалось серебристое лезвие ножа. — Ты можешь напугать её, — крикнул он громче, чем звенел хохот, и злее, чем рвались к нам сквозь стёкла руки. — Но я тебя не боюсь. Его холодный голос звучал как оскал из-под маски. Он не был жертвой, в отличие от меня, Крик был охотником. И сейчас он медленно и тихо проговорил, но голос его бил набатом, заглушая грохот рук. — Я найду тебя, вспорю брюхо, достану кишки и вырву язык… Он крепко перехватил меня за руку и повёл следом за собой, удаляясь прочь от висельников, тающих в темноте. — Кем бы ты ни был, ты познакомишься со мной ближе… Давай, мразь, выйди ко мне. Я и мой нож уже ждем, когда сможем взглянуть, какой ты изнутри, и вот тогда я посмеюсь. Громкий рык раздался сбоку, и нечто блеснуло молниями в воздухе, но Крик был начеку. Он откинул меня в сторону, разжимая руку, и взмахнул ножом, отразив удары пяти лезвий, прикреплённых наподобие когтей… о Господи… … к кожаной перчатке, на которую спускался рукав грязного, рваного полосатого свитера… … что угодно, только не это… От него воняло дымом, гарью и палёной плотью. Лицо, обожжённое, с кожей, лоскутами свисающей с обугленных мышц, было спрятано под шляпой. Фред Крюгер, кошмар с улицы Вязов, убийца, приходящий во сне. Он набросился на Крика, и в тот же миг из темноты словно по монорельсу на нас полетело тело, покрытое саваном. Ткань облепила его и очертила кричащий рот, из которого вырывалось мерзкое воронье карканье, а по белому расползались кровавые пятна, подобно следам от ударов ножа. Крик на секунду замешкался, и висельник снёс его, отчего убийца упал на спину, но тут же вскочил: тело напряглось и очертилось литьём стальных мышц. Крик поднялся в прыжке, уже готовый к новому удару — и уклонился от еще одного мертвеца, видя, как они летят на него, раскачиваясь на веревках, а среди них идёт Крюгер, посмеиваясь и поигрывая когтями. Он шел ко мне. Я так и осталась лежать на полу, не в силах совладать с ледяным страхом, и смотрела, как захлёбывающиеся карканьем покойники пытаются сшибиться с Криком... пока в один момент что-то не переменилось. Они разворачивались во тьме и вылетали снова, как на аттракционе с бешеными сталкивающимися машинками. Крюгер хохотал, глядя, как мужчина отчаянно уворачивается, скользя и ловко танцуя между тел, и глумливо крикнул: — Пляши, ничтожество! Пляши! Я услышала яростный рык, рвущийся низкой нотой из груди Крика. И когда очередная обагрённая кровью жертва полетела на него, он подпрыгнул в изящном сальто, заставляя сильное тело взвиться в воздухе. Нож сверкнул ярче мертвой луны, смотревшей в окна, и тогда он срезал веревку одним ударом. Покойник рухнул на пол, трепеща и дёргаясь под саваном, как таракан, и разом с них с грохотом упали и другие. Стало так тихо, что воздух загустел и дыхание спёрло… — Нет!!! Он закричал так отчаянно, что я буквально услышала в голосе боль, и убийца метнулся вперед, ставя нож за мою спину. Он сшибся с лезвиями, готовыми вот-вот пронзить меня, и оттолкнул Крюгера, рассекая полукругом воздух и не позволяя ему приблизиться. — Трус, — низко выдохнул он, — охотишься за беспомощной девчонкой. — Когда-нибудь ты тоже войдешь во вкус, — глумливо усмехнулся Крюгер, бросаясь на Крика. Это была драка двух искушенных убийц. Сверкали их ножи, вспарывая воздух, поющий под ударами. Крюгер был очень опасен: он несколько раз едва не задел Крика, но тот ускользал и дрался не только оружием, но и врукопашную. Он отбивался коленями, локтями, уворачивался, как мощный ловкий кот, гибко уклоняясь от каждого взмаха. Это была пляска смерти, из которой живым ушел бы только один. — Да что же ты никак не сдохнешь, — просипел Крюгер, и вдруг с этими словами с потолка слетела черная ворона, бросившись на призрачную маску и облепив ее крыльями. Крик на секунду замешкался, но этого и хватило. Со смешком жуткий убийца занёс играючись перчатку, готовый пронзить грудь мужчины… Я не помню, как вскочила. Не помню, как взвыла, боясь, что его сейчас убьют. Но я столкнулась с плечом Крюгера, обжёгшим меня как раскалённая печь, и убийца, которого я изо всех сил, что были, оттолкнула в сторону, наотмашь ударил меня ножом, оцарапав руку. Еще один замах — и было бы уже слишком поздно… но Крик ухватил меня за плечи, оттягивая рывком к своей груди, и вонзил в глаз Крюгеру свой нож по самую рукоять. … пронзительная боль охватила тело, опалила жаром. Я всё ещё чувствовала руку Крика на груди, объявшую меня цепкой хваткой, и посмотрела в растерянности на руку. От локтя до запястья на ней расползлись три глубокие кровавые борозды.