Pictures From the Road

Когда они вернулись в штаб-квартиру, Джон заявил, что у него есть неотложные дела, и резко исчез, оставив Лавкрафта на произвол судьбы. Тот какое-то время бродил по территории, пока, наконец, не выбрал бассейн в качестве идеального места для отдыха. Мимо бассейна прошёл Твен и засмеялся. — С возвращением, Лавкрафт! Я на секунду подумал, что там труп, а не ты. Стейнбек тоже где-то здесь? — Да, он сказал, что у него есть какие-то дела. — Правда? — Да. — Хм, — сказал Твен, пожав плечами. — Странно, — и побрёл куда-то по своим делам. Лавкрафт не знал, что в этом странного. Путешествие было полно таких запутанных и утомительных ситуаций. В обычной ситуации ему бы захотелось оставить всё позади и вернуться домой, и, возможно, это всё ещё было лучшим вариантом. Во время их путешествия он очень старался показать Джону, что любит его, и какое-то время это, казалось, работало, но после того, как они получили сообщение о том, что должны вернуться в штаб-квартиру, Джон снова отдалился. Он заметил, что Джон уже вышел на балкон. Возможно, он уже закончил свои дела. Лавкрафт подумал, не спустится ли Джон к бассейну, как он делал чаще всего, подворачивая штаны и опуская ноги в воду, болтая обо всём, что придёт в голову. Это была любопытная привычка, но не неприятная, тем более, он не слишком расстраивался, если Лавкрафт засыпал, пока он говорил. Джон не раз говорил ему, что ненавидит одиночество, и именно поэтому спускался к бассейну, чтобы поговорить. Так почему же сейчас он стоял на балконе в одиночестве? Лавкрафт, не мигая, смотрел в чистое голубое небо. Возможно, за последние несколько недель он слишком привык к присутствию Джона, но теперь даже эта небольшая дистанция беспокоила его. Это было странно. Джон был прямо здесь, на виду. Была причина скучать по нему, и Лавкрафт скучал. Лавкрафт вздохнул и решил уйти на пляж, надеясь, что шум волн поможет ему проветрить голову. На берегу был кто-то ещё; Мелвилл стоял, глядя на воду, прямо на пути, который предпочитал Лавкрафт. Лавкрафт подумал, будет ли Джон гордиться им, если он сейчас остановится и заведёт разговор. По крайней мере, практика всё равно не повредит. Он подошёл к старому моряку и неловко встал несколько в стороне от него. — Привет, Лавкрафт. Пришёл почтить море? — Нет. Мелвилл усмехнулся. — Полагаю, ты бы не стал, не так ли? Лавкрафт пристально вглядывался в горизонт. Возможно, это было ошибкой. — Не будь таким кислым. Я провёл почти всю свою жизнь на берегу океана, и смею предположить, что из всех здесь присутствующих я лучше всех представляю, кто ты такой на самом деле, — он снова усмехнулся. — Я уж точно знаю о тебе больше, чем тот юнец, на которого ты запал. Лавкрафт медленно повернулся и посмотрел на старика, который безмятежно смотрел вдаль. — Не делай вид, что удивлён, сынок. Ты ходишь за ним по пятам, как потерявшийся щенок. Может, другие думают, что это просто ты такой, но, как я уже сказал, я кое-что знаю о таких, как ты, — он подмигнул. — Если я не ошибаюсь, вы редко так делаете. — Нет, — Лавкрафт повернулся обратно к океану. — Ну, можешь не беспокоиться, что я расскажу твой маленький секрет, — с улыбкой заверил его Мелвилл. — Я слишком стар, чтобы вмешиваться в дела юнцов. Даже таких древних, как ты. Стоя на берегу с этим человеком, который видел его насквозь, он вдруг почувствовал себя измученным. Конечно, то, что он питал к Джону большую привязанность, было правдой. Но, несмотря на незначительный прогресс во время их поездки, ему стало казаться, что Джон изменил своё мнение. Каким бы терпимым ни был этот человек к его истинной природе, как бы внимательно и тепло он ни относился к тому, от чего большинство людей убежали бы с криком, это всё ещё не означало, что он испытывал к нему какие-то особые чувства. Это означало лишь то, что он обладал необычайно высокой терпимостью к странному. Лавкрафт вздохнул. Даже общение с людьми утомляло. Некоторое время он молча стоял рядом со старым капитаном, погрузившись в раздумья. — Ну, мне пора идти, — сказал наконец Мелвилл. — Скоро будет прилив, и я не хочу намочить носки, — Лавкрафт кивнул. Проходя мимо, Мелвилл похлопал его по плечу. — Не унывай, Лавкрафт. В мире полно мест, где суша и море встречаются. Любовь людей прятать слова за оборотами речи была, по мнению Лавкрафта, одной из самых утомительных вещей в них. А он уже очень, очень устал. — Это метафора? Мужчина усмехнулся. — Вовсе нет, парень. Мы сейчас стоим в одном из таких мест. Лавкрафт всё же втайне подозревал, что это была метафора.

***

Джону было немного стыдно за то, что он солгал Лавкрафту о том, что у него есть дела, но ему остро необходимо было побыть вдали от него, чтобы разобраться со своими мыслями. Пока никто не нашёл его и не попытался поговорить, он направился в свою комнату и вышел на балкон. Он зажёг сигарету и вздохнул. Он курил нечасто, но у него была небольшая заначка, засунутая в дальний ящик для носков, на такие случаи. Сигарета, похоже, не помогала, но, по крайней мере, она дала ему возможность сосредоточиться на чем-то. Джон тихо рассмеялся, вспомнив выражение лица Лавкрафта месяцами ранее, когда он предложил ему закурить. Тот принял зажжённую сигарету, долго смотрел на неё и тут же проглотил целиком. Джон больше не предлагал. На востоке океаническая вода мягко плескалась у береговой линии и частного пирса, где были пришвартованы несколько лодок Фицджеральда. Джон разглядывал горизонт города вдалеке и считал крыши близлежащих зданий. Внизу появлялись и исчезали разные люди, занимаясь своими повседневными делами. Джон потерял счёт времени. Они приехали в особняк в начале дня, а сейчас солнце уже садилось. Ухоженные деревья и кустарники, высаженные по всей территории, отбрасывали длинные тени на яркую зелёную лужайку. Несколько чаек приземлились на одну из яхт Фицджеральда, и Джон коротко взмолился, чтобы они обгадили её всю. Подъехал длинный чёрный лимузин, и из него выскочил Твен, остановившись, чтобы поболтать с водителем через окно, когда он направился ко входной двери. Марк заметил Джона и энергично помахал ему рукой. — С возвращением, Стейнбек! — крикнул он. Джон кивнул ему в ответ и вернулся к созерцанию вечера. Почти прямо под ним большой бассейн отражал солнечный свет и преломлял его миллиардом светящихся фигур. Иногда это почти невольно привлекало внимание Джона. Где-то в особняке было открыто окно, и до Джона доносились размытые звуки спора Твена и Готорна. Он, к счастью, не смог разобрать ничего конкретного, зато увидел, как Мелвилл вышел из дома и медленно ушёл к пляжу, где стоял, глядя на океан. Огни вокруг участка загорались автоматически по мере того, как солнце исчезало. Самыми освещёнными участками были дорожка перед домом и бассейн под ним. Джон вздохнул. Что я делаю? Он прогнал эту мысль, как прогонял большинство сегодняшних мыслей. О, смотрите-ка. Ещё чайки. Прикурив очередную сигарету, он уставился в темнеющее небо. На территории было тихо, под вечер почти все ушли. Он рискнул бросить взгляд на бассейн; Лавкрафт, конечно же, был там. Он пробыл в бассейне почти весь день, хотя Джон изо всех сил старался делать вид, что ничего не замечает. Он лежал в воде на спине и, по-видимому, спал, плавая вперёд-назад. Его волосы и плащ расплывались вокруг него тёмной тенью. Джон представил себе Лавкрафта, мирно дремлющего в океане, уносимого приливом, и тут же пожалел об этом. — Чёрт побери, — тихо выругался он себе под нос. Лавкрафт мог бы быть живым воплощением океана: тихий и спокойный большую часть времени, склонный к внезапным, пугающим приступам активности; знакомый, но в то же время очень странный. И всё же мысль о том, что однажды он может исчезнуть, вернувшись туда, где ему, несомненно, самое место, ввергала в ужас. Он смотрел на Лавкрафта всё то время, пока курил сигарету. Докурив, он перегнулся через перила, чтобы выбросить окурок, и в этот момент угасающий свет сделал что-то прекрасное с водой и плавающей в ней фигурой. Это застало Джона врасплох, и в этот момент он наконец-то кое-что понял. Блять. Почему так трудно было просто не думать? Почему он не мог просто лечь спать пораньше, проснуться на следующий день и сделать вид, что ничего не произошло? Чёрт, да ничего особенного не произошло. И почему это беспокоило его больше всего? Почему он так сильно хотел пойти к бассейну и излить душу? Почему эти чувства не могут просто оказаться глупой, проходящей влюблённостью? Почему они не могут быть чем-то другим, чем угодно? Чем-то, что не было так похоже, ну, на любовь. Джон задумался, станет ли ему лучше или хуже, если сейчас он зайдёт внутрь и нальёт себе немного алкоголя из обильного запаса Фицджеральда. Лучше не рисковать. — Стейнбек! Я собираюсь в город кое за чем, тебе что-нибудь нужно? — крикнул ему выходящий из особняка Твен. — Неа, спасибо! — откликнулся тот. — Лан! — Твен снова отвернулся и направился к небольшому скоплению огней вдалеке, засунув руки в карманы и что-то насвистывая. Беззаботный. Хорошо ему, наверное. Джон издал звук отвращения и опустился на пол балкона. Его мысли ненадолго прервались, когда он заметил, как Лавкрафт вышел из бассейна и медленно пошёл к особняку, насквозь промокший. Ему стало смешно от мысли, что тот оставляет следы воды из бассейна на дорогом ковровом покрытии. Огни городских небоскрёбов начали загораться один за другим. Джон достал очередную сигарету и уставился на них, погрузившись в раздумья. Внезапно боковым зрением Джон заметил тёмную фигуру. С глухим звуком Лавкрафт сел рядом с ним. — Я проспал ужин, — печально объявил он. Джон вздрогнул от неожиданности и почувствовал, что лицо стало горячим. Как у него получается ходить так тихо? Ну вот, веду себя как ребёнок, которого поймали балующимся в церкви. Он попытался сосредоточиться. — Ты шёл через весь особняк насквозь мокрый? Лавкрафт на мгновение задумался. — Не через весь, нет. Только от двери и до сюда. — Фицджеральд убьёт тебя. — Весьма маловероятно. Я всё ещё должен ему кое-что по нашему контракту. Кроме того, ты знаешь, меня трудно убить. Джон невольно усмехнулся. Боже милостивый, когда я начал находить эту проклятую склонность воспринимать всё буквально милой? — Ты хорошо себя чувствуешь, Джон? Твоё лицо очень красное. Я видел, что ты довольно долго здесь был, ты не обгорел на солнце? — Может быть, — пожал плечами Джон. — Я тоже пропустил ужин. Схожу на кухню и посмотрю, что есть. Я принесу что-нибудь для тебя, ладно? — Ладно. Через какое-то время он вернулся с бутербродом, лежавшим прямо на огромной тарелке эклеров, найденных в холодильнике. Наверное, они предназначались для завтрашнего десерта, но теперь они принадлежали ему. Джон сел рядом с Лавкрафтом и поставил между ними большую тарелку, забрав свой сэндвич. — Вот, держи, они все твои. Повар убьёт меня, когда узнает, что они пропали, но я не мог с чистой совестью оставить их там. Глаза Лавкрафта расширились, когда он перевёл взгляд с тарелки на Джона. Хотя он знал, что взгляд был направлен на пирожные, его желудок всё равно перевернулся, и он почувствовал, что лицо его снова покраснело. Джон грубо толкнул тарелку напарнику. — Не просто смотри на них, ешь! Если мне суждено умереть за них, то лучше бы они тебе понравились! — Я не позволю повару убить тебя, — серьёзно сказал Лавкрафт, беря в руки эклер. Джон засмеялся. — Спасибо. За то время, которое понадобилось Джону, чтобы съесть свой сэндвич, Лавкрафт проглотил все эклеры и теперь грустно смотрел на пустую тарелку. Было так заманчиво притворяться, что всё в порядке, просто заниматься своими делами и не обращать внимания на толчки в груди. Не менее заманчиво было отбросить сомнения и страх и совершить какую-нибудь глупость. Джон уставился вдаль, пытаясь принять решение. Внезапно Лавкрафт встал и посмотрел на него сверху вниз. — Джон? — М? — Я хочу тебе кое-что показать. Что это значит? Он встал и едва не вскрикнул, когда Лавкрафт крепко схватил его за запястье. Шаги напарника были длиннее, и Джон старался не отставать, пока они шли через особняк. — Эй, притормози немного, не надо меня тащить. — Мои извинения. Это срочно, и нужно разобраться как можно скорее. — Что? Лавкрафт не ответил, но продолжал полутащить его наружу и вниз к пляжу. — Что происходит? — снова спросил Джон. Лавкрафт прошёл немного в сторону приближающегося прилива, а затем сел, увлекая за собой Джона. Они сидели бок о бок, Лавкрафт всё ещё неловко держал его руку ниже локтя. При несколько иных обстоятельствах, подумал Джон, это могло бы быть приятно, возможно, даже романтично. Но обстоятельства были странными, и что бы ни происходило, это начинало его пугать. Это было так необычно для Лавкрафта. Неужели он решил вернуться в океан? Это его способ попрощаться? Внутри нарастала паника. — Лавкрафт, я— — Джон— Они оба начали говорить одновременно, а потом так же осеклись и отвернулись друг от друга. Лицо Джона горело, и он надеялся, что в красном свете заката это не бросалось в глаза. Лавкрафт нервничал. Казалось, что-то шло не так. Он тщательно разобрал всё, что знал о человеческих отношениях, и придумал такой план: прогулка по пляжу, держась за руки, любование закатом. Насколько он знал, это считалось традиционным, и всё же Джон выглядел смущённым. Может, так он хотел показать, что его ухаживания нежелательны? — Итак, что ты хотел мне показать? — спросил Джон. — Ты сказал, что это срочно. — Только это. Они оба смотрели на розовое небо и темнеющую воду. Было красиво. Джон боролся с желанием встряхнуть напарника и потребовать рассказать, что происходит, но и желание схватить его за плечи и во всём признаться было не меньшим. Приливные волны уже плескались у ботинок Джона. Лавкрафт, нахмурившись, смотрел на океан. — Я очень плох в этом, не так ли? — что, из того, что он делал, можно было неправильно истолковать? Они поддерживали физический контакт, сидели тихо и наслаждались видом. — А? Джон почувствовал, как его руку сжали крепче. — Я хотел, чтобы ты увидел прилив, — тихо сказал Лавкрафт. Что? Надежда на то, что это был странный способ Лавкрафта признаться, затрепетала в его животе прямо по соседству с холодным камнем уверенности в том, что это вовсе не так. — Ну, я определённо вижу его. И чувствую. У меня штанины намокли. — Да. Ладно… Воюющие эмоции Джона наконец-то вырвались наружу. Что бы здесь ни происходило, это был полный бардак, и он истощал. — Эй, Лавкрафт? — тихо позвал он, внимательно глядя на океан, а не на напарника рядом. — Да? — Помнишь, я спрашивал, был ли ты когда-нибудь неравнодушен к кому-то? — Неравнодушен? — Лавкрафт выглядел растерянным. — Ну знаешь, нравился ли тебе кто-нибудь. На лице Лавкрафта появилось понимание. — А, ты имеешь в виду чувство привязанности? Да, я помню этот разговор. Почему ты спрашиваешь? Джон тяжело сглотнул и набрался храбрости. — Помнишь, что было потом? Когда ты держал меня за руку, пока я был за рулём? — Лавкрафт кивнул. — я вряд ли когда-нибудь говорил это, но… это было приятно. Действительно приятно. И многие другие вещи тоже были очень приятными, и я знаю, что я довольно упрямый, и это заняло у меня некоторое время, но… — Просто скажи это. Джон сделал глубокий вдох. — Я… я очень неравнодушен к тебе. Просто… просто чтобы ты знал. Он слышал только стук собственного сердца, глядя на лицо Лавкрафта и пытаясь понять его реакцию. — Джон? — Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Я не имею в виду, что ты мне нравишься, как друг. Нет, мы и есть друзья. Но… Я… Я думаю о тебе… много, и… эм. И я не знаю… Нравятся ли тебе люди в таком плане? Я имею в виду. Ну, знаешь. В романтическом? И даже если да, я не знаю, нравлюсь ли я тебе как… — Джон, — повторил Лавкрафт, ещё тише. — И я- На этот раз Лавкрафт просто смотрел на него, пока тот не перестал заикаться. — Джон. Ты мне очень нравишься. — …Да? — Джон чувствовал, будто вот-вот взорвётся. Конечно, этого не могло быть на самом деле. — Оу, — разве было так тепло? — Это… это хорошо. Лавкрафт кивнул. — Возможно, это не совсем то же самое, что чувствуешь ты, — добавил он, и в его голосе прозвучало беспокойство. — Но всё же мне было бы приятно остаться с тобой. Джон обдумал это. Звучало достаточно близко. — Ты серьёзно? — Конечно. Джон рассмеялся в неверии. — Ну, я не очень понимаю, что ты во мне нашёл, но не жалуюсь. Лавкрафт пристально смотрел на него. Его глаза искали в глазах Джона слова для объяснения, и постепенно он нашел их, медленно собрав воедино. — Ты — буря под маской безмятежности, Джон Стейнбек. Эгоистичная гордость, выдаваемая за жертвенность. Желание разрушить, скрывающееся за желанием взрастить. Я хочу развязывать узел в твоей сердцевине, пока не раскрою тебя. Джон тяжело сглотнул. Это должно было казаться странным, даже тревожным. Это не были романтические слова, они не были похожи на то, что можно услышать в признании. Может, он просто отчаялся или был слишком одинок, но в тот момент осознание того, что в мире есть кто-то, кто не упускает из виду тёмные пятна в его прошлом, не игнорирует их сознательно, а принимает, как любую другую его часть, переполняло его. Он снова уставился на Лавкрафта, пытаясь подобрать слова. Слишком много эмоций переполняло его: счастье, облегчение, тоска, беззащитность, страх. Не хватало слов, чтобы выразить их все. От кажущейся невозможной потребности выразить их, заставить Лавкрафта хоть на секунду понять, что значил для него этот момент, щипало глаза и сжималось горло. Поэтому Джон бросил попытки выразиться словами и поднял руку, чтобы провести пальцами по челюсти Лавкрафта. В его невозможно тёмных глазах Стейнбек даже не мог прочитать собственное выражение. Он сделал паузу, чтобы набраться храбрости, затем закрыл глаза и наклонился. Они столкнулись носами, и на мгновение, казалось, момент был разрушен; нахлынула паника, но прежде чем она успела овладеть им, Джон почувствовал руку Лавкрафта на своей щеке, и легкий толчок свёл их вместе. Джон горел от непонятной нужды, потребности, которая, казалось, была внутри него с самого рождения. У него кружилась голова, и его рот жадно искал рот Лавкрафта, снова и снова, язык исследовал его губы, за зубами, каждый сантиметр рта. На вкус поцелуй был как эклеры и рыба, и это было прекрасно. Джон брал и брал, каждый поцелуй был формой признания, подтверждением того, что он не сломлен, что в нём всё ещё осталось что-то хорошее. Лавкрафт, со своей стороны, отдавал охотно, с нетерпением. Такая необычная ситуация; обычно это люди делали ему подношения. Когда они наконец отодвинулись друг от друга, у Джона уже заканчивался воздух в лёгких. Что-то странное и напряжённое рвалось из него, что-то, чему он не мог дать названия. Лавкрафт наблюдал за ним с тем же спокойным терпением, с которым относился к большинству вещей. — Джон? — Я… я просто… — он глубоко вздохнул и начал сначала. — Спасибо. — Не за что, — ответил Лавкрафт, подняв бровь. Джон снова сделал глубокий вдох и попытался собраться с мыслями. — Я серьёзно. Спасибо тебе, что пошёл со мной, что остался со мной. Я не заслуживаю— Вдруг Лавкрафт тихо рассмеялся, противореча, однако, собственному взгляду. — Джон, мне кажется, ты кое-что забыл. Упрямство Джона вспыхнуло. — Нет! Я ничего не забыл! Я не знаю, почему ты не можешь этого понять. Разве никто раньше не был поражён тобой? Я не могу быть первым человеком, которому повезло, так невероятно повезло просто узнать, что ты существуешь, а потом узнать тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что ты не просто разрушительная сила, а человек. Кто-то, кто должен быть выше всего этого, но всё равно пытается выучить песни с радио, чтобы петь со мной, когда мы едем, кто любит шоколад и кошек, кто посреди ночи разговаривал на языке, которого я никогда раньше не слышал, и от этого у меня так разболелась голова, что пришлось съехать на обочину. И кто-то, кто, одновременно со всем этим, действительно заботится? Обо мне? Я не знаю, каково это для тебя, чёрт, я едва ли понимаю, каково это для меня. Но почему я не могу быть благодарным за это? — У тебя немного… необычная точка зрения. — Вот и хорошо. Тогда ты тоже должен быть благодарен. Лавкрафт снова рассмеялся, но на этот раз искренне. — Отлично. Спасибо, Джон. — Всегда пожалуйста. А теперь заткнись и поцелуй меня ещё раз.