good old days

      Когда вместо того, чтобы жить в комнате одному, но ходить до кампуса полчаса пешком, Мегуми согласился заселиться к какому-то парню в общежитие в пяти минутах ходьбы от университета, он и представить не мог, во что ввязывается.       Юджи сродни попрыгунчику — одно неосторожное действие, и его не остановить. Фонтанирующий тупыми идеями и бесконечной жизненной энергией, Итадори может довести любого. В комнате с завидной периодичностью меняются обои, появляется куча ненужного, но, по словам Юджи, прикольного хлама, а музыка вообще не затихает ни на секунду. Как они уживаются вместе уже полгода, остается для Мегуми самой настоящей тайной. Он, как правило, не терпит такого поведения и, если того требует ситуация, в состоянии без зазрения совести оборвать все общение с раздражающим человеком. С любым, кроме Юджи. Тут что-то всякий раз идет не так.       Фушигуро привык контролировать ситуацию или хотя бы понимать, что происходит, но с Итадори это невозможно. Никогда не знаешь, что увидишь, вернувшись в комнату, и никогда не угадаешь, для чего на этот раз Юджи названивает вот уже в четырнадцатый раз. Мегуми его благополучно игнорировал, не оставляя попыток подготовиться к завтрашнему зачету по теорверу. На его телефон косо смотрит добрая половина людей в библиотеке и вот это игнорировать уже не получается. Еще немного и Фушигуро точно кто-нибудь проклянет. Это единственная причина, почему он, откладывая утыканный закладками учебник и выходя за дверь, проводит по экрану для ответа. — Мегуми! — голос Юджи неприятно прорезал слух, привыкший к блаженной тишине. — Не кричи. Какого черта ты позвонил мне четырнадцать раз? — О, ты считал! Я всегда знал, что тебе не все равно. Слушай, на самом деле, у меня тут одна проблема, — Итадори чуть понизил голос, словно прячась от кого-то. — У тебя всегда проблемы, Юджи, — даже по голосу Фушигуро слышно, как он закатил глаза. — Ну тут правда серьезная проблема! Ты можешь сейчас вернуться в общежитие? — Нет, я занят, — в планы Мегуми не входило отвлекаться от занятий в ближайшие часа два. Точно не для того, чтобы содействовать очередным глупым затеям своего соседа. — Эй, Мегуми! Ну же, я знаю, ты не оставишь меня в беде. Жду тебя через пятнадцать минут, дорогой! — рассмеялся в трубку Юджи и сбросил.       Фушигуро чертыхнулся и, забрав вещи, вышел из библиотеки. На улице начался дождь. Этот день не может быть еще хуже. *       По дороге к общежитию Мегуми раздумывал, что же такого может произойти. В случае с Итадори серьезность проблемы не имеет границ: будь то потерянный конспект или сломанная рука — Юджи способен на все. Однажды он сжег любимую толстовку Фушигуро. Прямо на себе. Мегуми тогда долго не мог понять, что его волновало больше: откуда у соседа его одежда или как тот, черт возьми, выжил?       Мокрая каменная кладка хлюпает под ногами, и Фушигуро с недовольством отмечает, что тканевые кеды промокли почти насквозь. Погода в октябре не щадит никого. Наконец за поворотом показались знакомые очертания и перед глазами выросло здание общежития, на фоне серого неба кажущееся огромным рыжим пятном из кирпичной кладки. В паре окон уже горит свет — на улицу опускаются синеватые сумерки. Фушигуро ускоряет шаг и уже через пару минут подходит к Юджи, оказывающемуся на крыльце под навесом. — Я знал, что ты придешь, — тот скверно улыбается, корпусом разворачиваясь к Мегуми. Что-то не так. Желтая ветровка Итадори выглядит значительно больше обычного и, кажется, шевелится. — Что случилось? — игнорируя свои догадки, говорит Фушигуро. Хочется побыстрее разделаться с ситуацией и зайти в теплое помещение. Руки от холода начинают краснеть. — В общем, тут такое дело. Ты только сразу не отказывайся, я знаю, ты будешь против, но… Блин, короче… — Юджи на секунду замялся, расстегивая верхнюю одежду, и через мгновение на Мегуми уставилась пара чернильно-синих глаз, — смотри, — говорит Итадори и как-то загнанно, но с надеждой смотрит на друга.       Из-за пазухи выглядывает щенок. Маленький и вертлявый, он никак не может найти удобное положение и ерзает на груди Юджи. Серая густая шерсть промокла и сбилась в небольшие пучки, а черный нос с интересом тянется к Мегуми. В целом, картина преисполнена трогательной нежности и красоты, если бы не пара вопросов. — Где ты его взял? — Мегуми рефлекторно отходит назад, когда собака резко машет лапой в его сторону. — Помнишь Мэй-Мэй? Мы как-то тусили у нас, — безобидное «тусили» в тот раз закончилось разбитым окном и подступающим нервным срывом Фушигуро, — ну так вот, она нашла возле мусорки пятерых щенят и одного отдала мне. Смотри, какой хороший! — с этими словами Итадори тыкает темной мордочкой в лицо Мегуми. — Какого черта, Юджи? Ты в курсе, что в общежитии нельзя содержать животных? — Вот для этого ты мне и понадобился. Сможешь отвлечь вахтершу, пока я пронесу Понго? — он обезоруживающе улыбается. — Ты серьезно назвал собаку Понго? Это же не далматинец*. — Не будь занудой, у меня плохо с фантазией. В общем, смотри, сначала зайдешь ты и… — Так, стой. Я не собираюсь тебе помогать. Если об этом, — Мегуми ткнул пальцем в Понго, — узнают, нас выселят. Отдай собаку обратно.       Фушигуро чувствует себя родителем, воюющим со своим ребенком. Он заведомо знает, что это бесполезно, но не оставляет попыток образумить соседа. Если Юджи в голову взбредет какая-нибудь идея, пути назад уже не будет. Итадори будет донимать всех до тех пор, пока ему не помогут или не оценят результат его труда. К сожалению, зачастую под волну чужого энтузиазма попадает Мегуми. И если обычно затеи не касаются других живых существ и в целом достаточно безобидны, сейчас все по-другому: на плечах Юджи лежит ответственность за жизнь щенка. А если что-то касается Юджи, то это по умолчанию касается и Мегуми. — Юджи, нет. За ним же ухаживать надо. У тебя хоть была собака когда-нибудь?       Фушигуро не оставляет попыток вразумить друга. Дело даже не в страхе вылететь из общежития. Мегуми боится за Понго — у него есть тысяча и один повод сомневаться в ответственности Итадори и его способности заботиться о ком-то.       Спустя десять минут на улице становится еще холоднее. Препираться больше нет ни сил, ни желания, нужно что-то решать. Взвесив все за и против, Мегуми наконец произносит: — Ладно, но если я увижу, что ты не следишь за ним, то Понго вернется к Мэй-Мэй, — он твердо уверен, что собака не проживет у них и пары дней, вернувшись в скором времени к однокурснице Юджи. — Мегуми! Спасибо, ты лучший! — Итадори кидается к нему в попытке обнять, но едва не роняет Понго, за что получает подзатыльник и еще несколько нравоучений. От этого жеста в груди Фушигуро словно что-то загорается, расходится лихорадкой по внутренностям. Юджи уже не впервые становится причиной таких эмоциональных коллизий, но разбираться в этом Мегуми страшно.       То, как они пытались пронести Понго внутрь, он не решился бы вспоминать даже под страхом смерти. Щенок скулил, норовя вылезти из-под ветровки, и цеплялся лапами за шею Итадори, который с видом крайней невозмутимости двигался к лестнице, пока Фушигуро пел серенады вахтерше. Сначала он пытался узнать что-нибудь о работе женщины, но, когда понял, что на диалог она не настроена, задействовал все остатки своего почти отсутствующего обаяния. Тут в ход пошли истории из детства, смешные случаи с Итадори и даже сплетни о профессорах. Стыдно было невероятно, но чего не сделаешь ради животных (или ради Юджи, только тсс). Никогда еще Мегуми не был так рад виду своей комнаты. *       Окей, возможно, Фушигуро был неправ. Юджи — прекрасный хозяин. Человек, который не может даже омлет пожарить без происшествий, теперь с навыками умелого ветеринара ухаживает за Понго. Щенок тихий и почти не приносит проблем. Иногда, правда, приходится оправдывать взявшийся из-ниоткуда собачий лай, но это мелочи.       Пес живет с ними уже месяц, и Мегуми с трудом, но все же признается самому себе, что впервые, кажется, не жалеет о решении Итадори. А вот за свои сомнения в Юджи становится стыдно. Каким бы безответственным тот ни был, он всегда рядом, если Фушигуро требуется помощь, никогда не отказывает в просьбах другим и в целом человек светлый и бескорыстный.       С появлением Понго возвращаться в комнату становится намного приятнее, поэтому после пар вместо рутинных посиделок в библиотеке Мегуми как можно скорее старается попасть в общежитие. Увы, домом это место называть все же не получается: Фушигуро отчаянно привязан к родительскому имению в небольшом городке, откуда, во имя светлых знаний, пришлось уехать. Сердце каждый раз ухает куда-то вниз, когда он смотрит на присылаемые мамой фотографии: увитый плющом дом из белого камня озаряют лучи закатного солнца, мясистые салатовые листья дармеры тенью ложатся на маленькие маргаритки, многолетняя береза колом возвышается над забором. Таким Мегуми запомнил родной дом. В общежитии неплохо, но чего-то все-таки не хватает. *       Юджи, хоть и является праведным лентяем, учится на редкость хорошо. Идентичным «отлично» в зачетке может позавидовать любой с их потока. Порой, однако, учеба требует от Итадори, по его мнению, невозможного. За два года учебы он так и не понял, как за ночь до экзамена можно выучить с десяток пройденных тем. На этот раз Юджи решает, что не будет даже пытаться спасти свою успеваемость: мозг попросту не сможет воспринять и запомнить столько информации за двенадцать часов. Поэтому, тайком прогулявшись с Понго по университетскому парку, он с чистой совестью заваливается спать. Итадори никогда не страдает из-за мелочей вроде неудачного зачета. Один раз живем, все-таки. Он может позволить себе игнорировать мелкие неудачи во благо собственного хорошего настроения.       А вот Мегуми таким навыком не обладает. Педантичность и нездоровый перфекционизм он унаследовал от отца. Спасибо генам, теперь приходится штудировать миллионы справочников и конспектов в попытке понять чертову физику и запомнить уйму терминов. Когда же мозг совсем перестает работать, в ход идет кофе — черный, без молока и сахара, он ненадолго оживляет атрофировавшийся ум. Но всему приходит конец, и к половине девятого, когда в библиотеке остается только он, библиотекарь и пыль на полках, Мегуми решается вернуться в комнату. Выучить что-то новое у него все равно бы не вышло, поэтому и пытаться причин нет. Холод на улице здорово отрезвляет сознание: с неба летит мелкая труха, отдаленно напоминавшая снег, руки щиплет от крадущегося мороза. Фушигуро ускоряет шаг, почти бегом добираясь до общежития.       Дубовая входная дверь скрипит, отворяясь под тяжестью тела. Мегуми вваливается в холл, с ног до головы покрытый мелким крошевом. Стянув перчатки и шарф, он идет в комнату.       То, что видит Фушигуро, можно назвать лучшим завершением дня, если не месяца. Или года. Итадори, растянувшись на кровати, тихо сопит. Рядом, уткнувшись ему в бок, лежит Понго. Такое зрелище Мегуми наблюдает стабильно несколько раз в неделю, но сейчас перед глазами маяком светится одно отличие: Юджи спит на его кровати. Это греет душу, кажется знаком своеобразного доверия. В груди что-то еле заметно шевелится, как если бы из-под вороха осенних листьев показался весенний росток.       Фушигуро опускает рюкзак на пол и садится на кровать. За стенкой мерно шумит чей-то телевизор, снег за окном кружится в замысловатом танце. Мир словно погружается в вакуум, а дальше этой комнаты ничего не существует — темнота, полное отсутствие материи. Мегуми кажется, что все вокруг ставят на паузу.       Ведомый странным, прежде неведомым порывом, он тянет руку к Юджи: аккуратно, на пробу, проводит по взбитым розовым волосам, которые Итадори неустанно красит пару раз в месяц; опускается ниже и, цепляя ушную раковину, очерчивает мягкую линию челюсти; наконец, касается губ, чуть утопив палец в уголке рта. Фушигуро не думает, зачем и почему это делает. Все действия безоговорочно правильные, не требующие объяснений, одним слово — аксиомы.       Когда Юджи открывает глаза, Фушигуро чувствует, что умрет прямо сейчас: от страха сердце бесповоротно встанет, а голову от стыда погубит волна тьмы. — Мегуми… — Юджи походит на ангела. Волосы заревом разметались на подушке, взгляд еще хранит сонное тепло.       Фушигуро молча смотрит на чужую ладонь, касающуюся его собственной, не смея вздохнуть; так же молча наблюдает за тем, как Итадори переплетает их пальцы. Рядом возится Понго, но, найдя удобное положение, вновь прикрывает блестящие бусинки глаз. Итадори медленно, словно проверяя, привстает и двигается ближе к Мегуми — упирается в глаза, не моргая; опускает взгляд на губы и, будто боясь передумать, тычется в чужой рот, тут же отстраняясь. Воздух тяжелеет, мягким волоком оглаживает очертания комнаты. Тишину режет лишь дыхание — одно на двоих. Фушигуро наклоняется и проводит языком по губам Юджи. Не встретив сопротивления, он целует соседа, сразу приоткрывая чужой рот языком. Губы Итадори сладкие, отдают чем-то цитрусовым. Юджи обхватывает Фушигуро за плечи и садится на его колени. Так целоваться в разы удобнее. Руки Мегуми блуждают по чужом телу и трогают, трогают, трогают. Его не покидает ощущение, что трепет эфемерного счастья вот-вот исчезнет, Юджи в его ладонях превратится в пыль. Они отрываются друг от друга с характерным звуком. — Понго теперь как наш общий сын, — на ухо шепчет Итадори, заливаясь тихим смехом. — Придурок, — говорит Фушигуро, вновь припадая к его губам. Кажется, теперь Мегуми все же может назвать это место домом.