***
7:42 Гарри задумчиво посмотрел на часы, обдумывая возможные варианты. Он мог полежать в постели полчаса и пойти позавтракать со всеми остальными (ну, может быть, дольше — в конце концов, была суббота), или он мог начать свой день с чистого листа и отправиться в библиотеку. — Что ты думаешь, Том? Кровать или библиотека? Как и следовало ожидать, Том насмехался над ним. Я верю, что ты уже знаешь ответ на этот вопрос, ленивое дитя. — Ну, да, но просто подумай вот о чем — я мог бы работать лучше, если бы немного поспал. Возможно, если бы ты действительно спал. Но это не то, что произойдет. Ты будешь лежать здесь с закрытыми глазами и занятым умом, и вскоре твой запутанный мозг придумает для тебя какое-нибудь глупое затруднение, которое ты должен решить, и в этот момент я буду либо вынужден терпеть отвратительные чувства, такие как беспокойство или чувство вины, либо я буду вынужден отвечать на бессмысленные философские вопросы или другие праздные запросы. Гарри моргнул. — Ты так хорошо меня знаешь, Том. Ты — окно, через которое я вижу мир. На этом этапе я обнаружил все трещины и пятна, — криво усмехнулся Том. — Достаточно справедливо. Он закрыл глаза, вздохнул и потянулся, прежде чем резко сесть. — Хорошо, я встал. Он тихо встал с кровати и взял свою форму, которая, как всегда, была аккуратно сложена на краю кровати, и, как только он дважды проверил, чтобы убедиться, что все на месте, он осторожно выскользнул из двери своей комнаты в общежитии и направился в душ. Похоже, никто еще не пользовался ни одной из комнат, поэтому он беспрепятственно вошел, положил свою униформу на стойку и снял пижаму, прежде чем встать под горячую воду, которая сразу же начала стекать с потолка из кружащихся дождевых облаков, когда он вошел в зону, выложенную зеленой плиткой в дальнем конце комнаты. Несколько минут спустя вода была заменена тем, что, как он всегда предполагал, было каким-то гипоаллергенным мыльным раствором, который каким-то волшебным образом не обжигал глаза и не был ужасным на вкус — на самом деле, он смутно напоминал мятный чай — который через несколько минут снова заменили водой. Весь процесс занял ровно 10 минут — он слышал от Гермионы, что душ для девочек занял 13 минут из-за сложности мытья длинных волос, что, как Гарри был уверен, было абсолютно ужасно (он не знал, зачем они отращивают их, потому что он провел анализ затрат и выгод, и цифры, похоже, не складывались) — и когда он закончил, он снова оказался сухим (о, как он любил магию). После этого он поспешил одеться, а затем сразился со своими волосами, признав поражение всего через несколько минут. И, сдавшись, он отправился в путь. 8:05 Проходя через Общую комнату Слизерина, которая все еще была пуста, он на мгновение взглянул на потолок, наблюдая за пылкой рябью, стоящей между прозрачным потолком Общей комнаты и тем, что казалось облачным небом над головой — возможно, приближалась буря, лениво подумал он, выскользнув через вход. Подземелья были безмолвны, когда он проходил через них. 8:17 Когда он вошел в библиотеку, мадам Пинс посмотрела на него без интереса, совершенно не удивившись, увидев его. Тем не менее он вежливо поздоровался с ней и приступил к своей задаче. Накануне вечером он закончил читать первый том «Техники защиты Америки» и теперь собирался перед завтраком найти второй том. Он все еще просматривал более неясные подборки библиотеки Хогвартса по защите, надеясь найти что-нибудь достаточно простое, чтобы Орден мог освоить его до истечения семестра; до сих пор у них был ограниченный успех — Ремус утверждал, что это потому, что обереги были очень тонкими предметами магии, а у молодых ведьм и волшебников очень нестабильные магические ядра, но Гарри не собирался сдаваться. Ему потребовалось по меньшей мере 20 минут, чтобы найти Том II — похоже, он не мог точно вспомнить, где взял Том I… Горе мне, попавшему в ловушку в голове рассеянного дурака. …но он все равно не мог удержаться, чтобы не сесть в углу и не пролистать оглавление и указатель, так что он был позже, чем первоначально ожидал, когда наконец покинул библиотеку, и он начал чувствовать себя немного голодным. Излишне говорить, что он с нетерпением ждал своего прибытия в Большой зал, где Тео, без сомнения, ждал бы его с миской клубники. 8:51 То есть он очень ждал этого, пока действительно не добрался туда. Когда он прибыл, несколько пар глаз упали на него, и те, кто заметил его, подтолкнули локтем того, кто был рядом с ними, предупреждая их также о его присутствии. Он обнаружил, что застыл под внезапным и очень пристальным вниманием; вскоре на него уставилось тревожное количество его коллег-учеников Хогвартса — и большинство учителей. Ему потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя, но после глубокого вдоха он медленно и осторожно направился к столу Слизерина, где его встретило озадачивающее зрелище. Дафна, казалось, была в слезах, Миллисент была бледна, а Трейси выглядела крайне встревоженной. Даже Панси уставилась на него в шоке. Крэбб и Гойл выглядели более растерянными, чем обычно, но Драко выглядел необычайно обеспокоенным, и на его лице было выражение, указывающее на осознание. На самом деле, Забини был единственным, кто вел себя нормально — смотрел на Гарри непроницаемым взглядом, который ясно говорил: «Я знаю больше, чем ты». Даже несколько старших классов присоединились к этому загадочному поведению; Клара Розье выглядела по-настоящему несчастной, близнецы Кэрроу шептались друг с другом с мрачными выражениями на лицах. У всех его товарищей по команде были выражения, которые варьировались от шока до недоумения и жалости. Даже Маркус Флинт выглядел довольно мрачно — зрелище, которое он никогда не думал, что увидит, — и Эйвери смотрел на него с почти пустым выражением лица, лишь слегка подорванным чем-то нечитаемым, но каким-то образом… добрым? Однако большинство его соседей по дому просто критически смотрели на него, заставляя его чувствовать себя чем-то вроде образца для биопсии под микроскопом. В замешательстве, с чувством страха, подкрадывающегося к нему, он повернулся к бледнолицему Тео, который безмолвно протянул ему экземпляр Ежедневного пророка. Оно было прямо там, на первой странице. МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ЖИЛ В ЧУЛАНЕ ПОД ЛЕСТНИЦЕЙ? автор: Миранда Тислбаум Нераскрытые источники в Департаменте по Делам Детей и Семьи Министерства магии раскрыли Ежедневному пророку поразительный факт: Гарри Поттер, Мальчик, который выжил, ребенок, ответственный за падение Того-Кого-Нельзя-Называть, удаляется из дома своих родственников-маглов по причине жестокого обращения с детьми. Сотрудник Поттера описывает его в своем отчете как «тихого, спокойного молодого волшебника, который, несмотря на свое неудачное прошлое, сумел сохранить приятное поведение и высокие оценки на своем курсе». Далее в отчете говорится, что Поттер, в целом, пользуется большим уважением среди своих учителей и сверстников и преуспевает как в учебе, так и в спорте; для всех Гарри Поттер может показаться уравновешенным, нормальным молодым волшебником, сформированным средним, если не здоровым воспитанием. Но эта приятная картина противоречит истине; Поттер годами скрывал систематическое насилие со стороны сестры своей матери и ее мужа-маггла, которые, по собственным словам Поттера, «Пытались вытеснить из него магию». Наши источники сообщают, что мальчика не только морили голодом, избивали и запирали на несколько дней, но и до недавнего времени заставляли жить в маленьком чулане под лестницей дома его маггловских родственников. Как он умудрился жить с такими мерзкими магглами, спросите вы? Кто обрек его на детство, полное страданий? Отсутствуют какие-либо юридические документы, касающиеся размещения Гарри Поттера после трагической смерти Лили и Джеймса Поттеров, но то немногое, что удалось раскрыть Ежедневному пророку, указывает на одного конкретного человека — Альбуса Дамблдора. Альбус Дамблдор, как утверждают наши источники, был ответственен за то, что Гарри Поттер попал в руки его обидчиков, и именно к Альбусу Дамблдору мы должны обратиться сейчас, когда спрашиваем, как вообще произошла такая трагедия. Подробнее на странице 3B Гарри застыл, шок пронзил его насквозь, как сосулька, пронзившая грудь. Они знали. Все знали. Его секрет — доказательство того, каким слабым он когда-то был, прошлое, которое он хоронил каждый раз, когда садился в Хогвартс-экспресс… Теперь все знали. Теперь он никогда по-настоящему не избежит этого. Это еще не конец. Они не позволили бы этому закончиться. Как они могли узнать? Он рассказал мадам Помфри, она рассказала директору, и он сообщил профессору Снейпу и связался с Департаментом Магических Услуг Для Детей и Семьи, а остальное… Разве это не должно было быть конфиденциальным? Разве это не должно было быть частным делом? Спрятанным? Молчаливым? Он рассеянно заметил, что Том мысленно разглагольствует о некомпетентных сотрудниках Министерства. — Гарри?! Он едва расслышал, как Тео позвал его по имени, но как только его сознание вернулось на место, он заметил, что газета в его руках вспыхнула. Несколько чашек за слизеринским столом взорвались. Не обращая внимания на ожоги, которые разъедали его руки, он скомкал горящую газету и яростно бросил ее на землю, не обращая внимания на крики вокруг, когда он зашагал прочь, лицо было тщательно пустым, но глаза горели чем-то горячим и всепоглощающим. Как только он вышел из Зала, он побежал, и побежал, и побежал, одна-единственная мысль — голос, который явно принадлежал ему, в нем не было и следа Тома — снова и снова проносилась в его голове. Это еще не конец. Это никогда не закончится. Он ничего так не хотел, как оставить свою жизнь в мире магглов позади — притвориться, что этого никогда не было. Он ждал годами, чтобы сказать это последнее «прощай» и доказать, что он высшее существо, проявив к Дурслям крайнее неуважение — он собирался забыть их. Он собирался притвориться, что их никогда не существовало. Он собирался стереть их из своей реальности. Он уже построил его — маленький чулан в своем сознании, место, где он мог хранить все болезненные, унизительные воспоминания из своего детства; он запирал их точно так же, как его запирали… а потом выбрасывал ключ. Это было его прошлое. Это были его воспоминания, и теперь они были размазаны по всей первой странице Ежедневного пророка, размножены и рассеяны, и он никогда не найдет их все. Они останутся непогребенными. Как только он добрался до седьмого этажа, его охватила жгучая ненависть к Миранде Тислбаум — в его сознании возникла картина какой-то обычной женщины, которую его разум решил назначить безликим репортером, лежащей на земле с вырванным и горящим сердцем, широко открытыми и испуганными глазами, мертвой. Это было слабым утешением. Дайте мне место, где меня никто не сможет найти, яростно думал он, расхаживая перед определенной стеной в коридоре седьмого этажа. И действительно, через несколько мгновений образовалась огромная дверь, которую он, не теряя времени, захлопнул за собой. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоить дыхание. Он потерпел неудачу. — ААААА! НЕТ! — кричал он, расхаживая кругами. — Нет, нет, нет, нет, нет, нет, НЕТ! В ярости он засунул покрытые волдырями руки в карманы и вытащил палочку. Он сжимал его так крепко, что костяшки пальцев побелели, а рука дрожала. Он хотел произнести заклинание. Он хотел что-то уничтожить. Он хотел… он хотел… Его разум был полон горя, паники и ярости — ни одной связной мысли не сформировалось; никакие заклинания не вертелись на кончике его языка. Но это было прекрасно, он знал — ему не нужно было думать, чтобы творить магию; ему не нужно было думать, чтобы разрушать вещи. Мгновение спустя Адское Пламя ревело по комнате, пожирая все, что осмеливалось встать на его пути.***
Гарри затуманенно моргнул, поморщившись, когда медленно поднялся с каменного пола, на котором проснулся. — Что случилось? Мгновенно острая боль пронзила его голову, дав ему отчетливое ощущение, что его череп почти раскололся. Ты глупый мальчишка. Твое Адское Пламя чуть не поглотило нас — мне пришлось взять его под контроль и потушить! Ты хоть представляешь, что ты натворил? Мы никогда не подвергались большей опасности — это могло бы стать нашим концом. И все потому, что ты не смог обуздать свой гнев, глупый, глупый маленький мальчик. Гарри поморщился, сжимая трясущимися руками раскалывающуюся голову, которая болела гораздо сильнее, чем он помнил. — Прости, Том, — прошептал он, — я не знаю, что… Я просто… Я был так зол… но не просто… это было больно. Я не мог… Мне просто нужно было… чтобы… я… просто… я… Том ничего не сказал, но боль отступила. — Я… — голос Гарри сорвался, — Я никогда не смогу избежать этого, теперь… они никогда не позволят мне забыть. Все, чего я хотел… должен был оставить их позади, никогда больше не думать о них, но теперь все знают… как я слаб, как жалок, как беспомощен… и я… я просто не могу этого вынести… Последовала долгая пауза, прежде чем нехарактерно тихий голос Тома эхом отозвался в его голове, свободный от угрозы, которой он обычно командовал. Ты не беспомощен. Последовала еще одна короткая пауза. Гарри воскликнул: — У меня был план, ты же знаешь, что у меня был. Я собирался все это смыть. С чистого листа. Магглы — они были бы никем, ничем. Но теперь они что-то значат и всегда будут чем-то. В течение многих лет они контролировали меня, и на этот раз я собирался контролировать их. Но теперь это ушло и… У тебя было видение будущего; ты собирался формировать себя и свой мир — контролировать свою жизнь и бытие. Ты веришь, что больше не можешь этого делать. Ты чувствуешь, что потерял контроль. — Да, — прерывисто прошептал Гарри. И что мы делаем, когда теряем контроль, Гарри? — Я не знаю. Гарри чувствовал, что Том начинает раздражаться, и вернулась слегка пульсирующая головная боль. Нет, ты знаешь, Гарри. Освободись от этой жалости к себе и подумай. Гарри поморщился и глубоко вздохнул. — Мы возвращаем его обратно. Точно. — Но я не могу, Том! Я не могу стереть память каждого читателя «Ежедневного пророка» — это невозможно. Конечно, это так. Но это не значит, что мы не можем использовать эти обстоятельства в своих интересах. Гарри невольно нахмурился. — Как это может быть использовано в наших интересах, Том? Последовала пауза. Ты помнишь, Гарри, что я сказал тебе несколько недель назад в заключение нашей дискуссии о войне? Гарри медленно кивнул. — О том, что даже если бы ты остался у власти и сумел взять под контроль Министерство, ты бы не смог контролировать его долго? Это правильно. Ты помнишь, почему? — Потому что, даже если бы вначале все шло хорошо, в будущем произошли бы восстания, потому что реакция на политику и законы, которые ты бы ввел, была бы такой сильной, — сказал Гарри, чувствуя себя исключительно смущенным. Точно. Ведьмы и волшебники Волшебной Британии не были готовы принять изменения, которые я бы внес. Слишком многие объединились бы против меня. В те дни я был непреклонен; в те дни я отказывался признавать один очень важный факт — мир нельзя изменить, если он не готов к изменениям; я часто размышлял об этом в течение последних десяти месяцев. Трансформация и контроль, достигаемые только силой и страхом, потребовали бы ресурсов, которых у меня нет — теперь я это понимаю. Вот почему, как только я освобожусь из своей тюрьмы и буду готов взять то, что должно принадлежать мне, мы не будем терроризировать Волшебный мир; мы не будем вести с ним войну. Мы не станем разжигать восстание немногих избранных. — Мы начнем революцию. Да, Гарри, очень, очень хорошо. Голос Тома звучал безмерно довольным. Мы дестабилизируем Волшебный мир и поставим под сомнение Министерство магии, вызывая симпатию к идеалам нашего дела — мы оставим ведьм и волшебников Британии в море сомнений, а затем введем катализатор; событие, которое превратит беспорядки в хаос. Именно тогда мы заявим о себе; оплот силы и безопасности в неспокойные времена. И поскольку многие уже будут сочувствовать нашим идеалам, они устремятся к нам, и мы возьмем управление в свои руки с изяществом и тонкостью. Рот Гарри приоткрылся от благоговения. — Блестяще. — Затем он нахмурился. — Подожди, какое это имеет отношение к нарушению моей частной жизни? Мы должны привести наш план в действие как можно скорее; если мы хотим сделать это правильно, мы должны начать немедленно. Гарри нахмурился. — Это не ответ на мой вопрос, Том! Но это так, Гарри. Подумай о том, что говорилось в статье «Ежедневный пророк». — Что меня били и я жил в чулане под лестницей, — решительно сказал Гарри. Давай, Гарри, я знаю, что ты можешь сказать что-то получше. В голосе Тома звучала некоторая угроза; он был явно недоволен поведением Гарри. — Хорошо… мои родственники пытались избавиться от моей магии… подразумевая, что они ненавидели магию и причинили мне боль из-за этого. — глаза Гарри расширились. — Это рисует магглов в плохом свете и предполагает, что отдавать ведьм и волшебников на попечение магглов — плохая идея. И? — Что профессор Дамблдор виноват в том, что случилось со мной. Точно. Гарри кивнул. — Хорошо, хорошо — я понял. — Он достал из кармана свой дневник, перо и чернильницу. — Итак, каким идеям нам нужно, чтобы люди сочувствовали? Уничтожение магглов, немедленно сказал Том. Гарри нахмурился. — Я пытаюсь быть серьезным здесь, Том. И я тоже. Гарри вздохнул. — Это не сработает. Если все будет сделано правильно, так и будет. — Нет, этого не произойдет, — решительно сказал Гарри. — Большинство людей не согласны с геноцидом, Том. Они никогда не смирятся с этим. Просто так работают люди. Доверься мне в этом. Это не обсуждается, Гарри. Гарри вздохнул. — Ты не можешь, по крайней мере, просто отложить это? Ты будешь жить вечно, Том, у тебя достаточно времени, чтобы полностью настроить волшебников против магглов. Я думаю, что делать это слишком рано — действительно плохая идея. — Будем надеяться, что, если у Тома будет время передумать, он вообще откажется от этой идеи. Потому что Гарри не знал, сможет ли он когда-нибудь переварить геноцид. Это… разумно, признал Том, я согласен. Гарри чуть не вздохнул с облегчением. — Какая цель более достижима? Том на мгновение замолчал. Полная изоляция Волшебного мира. Гарри медленно кивнул. — Я думаю, что мы можем с этим поработать. Утверждают, что с маггловскими технологиями им становится все легче и легче обнаружить нас… но это не имеет значения, я не могу сейчас решать эту проблему… в любом случае, главная проблема — магглорожденные. Но… — быстро вставил Гарри, — я не согласен с убийством магглорожденных, Том, я никогда не буду их убивать. Том сделал паузу. Я признаю, что моя первоначальная позиция в отношении магглорожденных, возможно, была слишком поспешной. И твоя мать, и мисс Грейнджер доказали, что они талантливые ведьмы, несмотря на их кровь, и мисс Грейнджер, в частности, может быть очень полезной. У Гарри отвисла челюсть — Том никогда не называл Гермиону иначе, как «грязнокровка». Если магглорожденные воспитываются в волшебном мире, то их существование больше не представляет угрозы безопасности, и я бы рассмотрел их присутствие… приемлемым. Гарри медленно кивнул. — Итак… нам нужно убедить людей, что недопустимо позволять магглам воспитывать волшебных детей. Это будет нашей точкой входа. Это одновременно способствовало бы изоляции и породило бы недоверие к магглам и политике Министерства магии. — Хорошо, итак… я… пишу письмо в «Ежедневный пророк». Я говорю, что это большая проблема, чем только у меня, что есть много других ведьм и волшебников, которые пострадали от магглов. Я говорю, что мы несем ответственность за то, чтобы подобных вещей не происходило, и предполагаю, что Министерство магии должно этим заниматься, но это не так. Да, да, очень хорошо, Гарри. Это также отличная возможность дискредитировать Дамблдора. Гарри заколебался, тщательно обдумывая это. — На самом деле я не уверен, что это хорошая идея. И почему? Голос Тома звучал очень недовольно. Гарри поджал губы. — Создание врага в лице профессора Дамблдора оттолкнет многих людей — многих влиятельных людей. Я не думаю, что на данный момент это очень умно. И мы не хотим, чтобы профессор Дамблдор уделял нам больше внимания. Пока нет. Я думаю, нам следует подождать. — Он сделал паузу. — И кто знает, может быть, он просто умрет сам по себе, прежде чем станет проблемой. Том на мгновение замолчал. Да, я согласен. Привлекать внимание Дамблдора к нам в этот момент было бы действительно прискорбно. Гарри кивнул. — Итак… тогда я напишу письмо. Да. — Э-э, что я должен сказать? Я не буду этим заниматься. Я оставляю эту задачу тебе, Гарри. У Гарри отвисла челюсть. — М-мне? Письмо должно показаться… безобидным. Искренним. Более того, это должно соответствовать тому, что ты будешь писать и говорить отныне. Мы обсудили содержание, но я позволю тебе принять решение об остальном. Гарри неуверенно кивнул. — Все в порядке. Я, эм, я не подведу тебя, Том. Я знаю, что ты этого не сделаешь.***
Написание письма было одной из самых простых задач, которые Том поручал Гарри, — это совсем не должно было быть сложно. Так и было… пока он не осознал в процессе написания, что на самом деле он писал политическую пропаганду, и когда Гарри действительно подумал об этом, он понял, что на самом деле понятия не имел, как к этому относиться. Конечно, он сказал Гермионе, что его интересует «преподавание или политика», но когда он сказал «политика», он больше имел в виду «помощь Тому». На самом деле он ничего не смыслил в политике. Ну, не совсем ничего — но то немногое, что он знал, ему не нравилось. Гарри не слишком задумывался о политике… у него всегда были другие мысли на уме. Он много думал об истине, власти и справедливости, но политика была не в этом — политика была людьми. И люди… они были другими — это всегда были Том и он, и все остальные. Даже Гермиона и Тео, они были отдельными, другими, отделенными и разделенными, пойманными в ловушку по другую сторону стеклянной пленки, которая была там столько, сколько он себя помнил. Политика имела дело с другими, и он всегда принимал это как статус-кво, как константу. Кроме того, в его комиксах политики часто были плохими парнями, теми, кто препятствует прогрессу и препятствует правосудию, коррумпированными и непросвещенными. Он понял, что существует огромная разница между разговорами с Томом о войнах и революциях и захватом Министерства магии, и воображением, что он действительно это делает. Было так легко говорить о людях как об объектах, сосредотачиваться на их непохожести, различать их поведение и предсказывать их действия — именно так Том научил его видеть мир. Но когда он думал о реальной жизни — о том, что происходило с ним каждый день, — это, казалось, не совпадало. Конечно, он мог бы это сделать — сделать то, что он тщательно выбирал свои действия, основываясь на том, как отреагируют все остальные, пытаясь адаптировать эти реакции к своим собственным потребностям, но это было не то, что ему нравилось. Это заставляло его чувствовать себя неискренним, недобрым и просто… далеким от других людей. Это заставляло его чувствовать себя одиноким. Но такова была политика, по крайней мере, по словам Тома. Речь шла о том, чтобы манипулировать людьми, чтобы они дали тебе власть. Речь шла о том, чтобы говорить вещи, которые заставляли людей верить, что вы принимаете их интересы близко к сердцу… Но что, если он действительно сделал это? Что именно, по его мнению, он делал неправильно? Он не собирался лгать; он не собирался принуждать людей делать что-то вредное — нет, он не собирался, это было для их же блага. Он напишет правду — он просветит их. Он покажет им, где они заблудились, где волшебный мир пошел не так, как надо, и он придумает слова, которые, если принять их близко к сердцу, избавят тысячи других детей от участи, постигшей его и Тома. Он оставался бы вежливым, ровным и пассивным — но он был бы ясен, он был бы непреклонен в том, что что-то нужно изменить. Том был прав, это была возможность… не только осуществить планы Тома, но и превратить его несчастье во что-то такое, что могло бы принести пользу всем. И может быть, только может быть, если бы он все сделал правильно, люди забыли бы о его прошлом и вместо этого подумали бы о своем будущем. Да, если бы он преуспел, трагическая история Гарри Поттера была бы наименьшей из их забот. Он мог бы пройти через это. Он должен был. Может быть, он не делал ничего плохого. Может быть, политика не была константой — может быть, это был набор переменных, ожидающих, когда им присвоят значение. Политики обладали властью — властью другого рода, но тем не менее властью, которой можно было пользоваться как во благо, так и во зло. Так что, может быть, он мог бы использовать политику, чтобы сделать что-то хорошее, сделать мир лучше. Возможно, обладая властью над другими, он мог бы превратить их в лучших людей. Он мог бы сделать настоящее, конкретное добро в этом мире. Он мог бы быть хорошим. Он мог быть искуплен. И пришло время, когда он покажет себя хорошим человеком.***
Он закончил писать свое письмо в воскресенье утром и направился в совятню под мантией-невидимкой — он не хотел встречаться ни с кем из своих одноклассников или учителей, пока не завершит контроль за ущербом. Если все шло по плану, мисс Тислбаум опубликует его письмо в Ежедневном пророке в понедельник утром, и он смог бы присоединиться к своим одноклассникам до начала занятий. До тех пор он будет ночевать в Выручай-комнате. Когда наступило утро понедельника, он начал немного нервничать и в итоге наложил на свою форму по меньшей мере семь чистящих чар, чтобы отвлечься. Как только часы пробили 8:05, он решил, что пришло время встретиться лицом к лицу с музыкой. Когда он вошел в Большой зал, слишком много глаз снова устремилось на него. И снова они были шокированы, когда подошел к столу Слизерина, и снова Тео с широко раскрытыми глазами предложил ему утреннюю газету. Но на этот раз он воспринял это с достоинством. На этот раз он уверенно сел за стол, на этот раз прочитал статью, опубликованную на первой странице, и не почувствовал ничего, кроме удовлетворения. МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ВЫЖИЛ, ОТВЕЧАЕТ! Автор: Миранда Тислбаум Представьте себе мое удивление, когда день назад я нашла в своем кабинете письмо не от кого иного, как от Гарри Джеймса Поттера, который счел необходимым ответить на статью, опубликованную мной в субботу утром. Вместо того, чтобы пытаться воспроизвести красноречивый ответ этого храброго молодого человека, с его разрешения я публикую письмо, которое он мне прислал: «Дорогая мисс Тислбаум, Я пишу вам в ответ на статью, которую вы написали обо мне пару дней назад. Я надеялся, что смогу прояснить любые неправильные представления и предоставить больше контекста для информации, которую вы обнаружили. Когда мне был год, меня отправили жить к сестре моей матери. Причины этого носят частный характер, но, учитывая политический и социальный климат того времени, я заверяю вас, что у меня есть веские основания полагать, что это было необходимо. Это была просто ошибка, и никто не виноват в этой оплошности. Профессор Дамблдор действительно оставил меня с семьей моей матери, но он сделал это, предполагая, что обо мне хорошо позаботятся. Он поместил меня туда, где мог обеспечить мою защиту от тех, кто мог бы попытаться причинить мне вред в то время, и я благодарен, что он поставил мою физическую безопасность на первое место… Том думал, что он немного преувеличивает, но Гарри подумал, что лучше звучать исключительно любезно, чем пассивно агрессивно мстительно. …Сколько я себя помню, со мной плохо обращались мои маггловские опекуны, которые считают магию отвратительным отклонением от природы. Они действительно держали меня в чулане под лестницей и применяли телесные наказания, отказывая в еде и позволяя моему двоюродному брату физически нападать на меня, когда это их устраивало. Такова была моя жизнь в течение многих лет, и она была трудной, но я верю, что я стал хорошим человеком из-за трудностей, которые мне пришлось пережить. И теперь это в прошлом. Многие из нас разделяют болезненное прошлое, уходящее корнями в гражданскую войну, которая опустошила Британию немногим более десяти лет назад, но жертвы этой войны, которым посчастливилось иметь будущее, сделали все возможное, чтобы двигаться дальше и заново строить свою жизнь. Я намерен сделать то же самое, и я призываю всех ваших читателей также смотреть в будущее, где нас ждет еще много трудностей, с которыми мы столкнемся, потому что реальность такова, что мое прошлое станет будущим других, если ничего не будет сделано, чтобы предотвратить это. Эта реальность такова, что есть много детей-полукровок и магглорожденных, которые пострадали от рук маглов — это ни в коем случае не единичный случай. Это правда, что большинство маггловских родителей и опекунов поддерживают своих волшебных детей, но, к сожалению, это не всегда так; и в этом случае даже одного исключения слишком много. Я прожил с магглами всю свою жизнь, и за это время я узнал, что есть некоторые, кто боится того, чего они не понимают, и последствия этого страха часто направлены на самых беспомощных среди нас — детей, оставшихся без родителей или других, которые растут одни в мире магглов, оставленные беззащитными нашими собственными сомнительными законами и морально несовершенной политикой. Я надеюсь, что истории, подобные моей, побудят Министерство магии занять более активную позицию, когда дело доходит до обеспечения благополучия детей-волшебников, выросших в мире маглов, и я считаю, что это то, что мы должны обсуждать. Я надеюсь, что взрослые ведьмы и волшебники нашего мира смогут отложить в сторону вопросы о том, как плохо со мной обращались, и вместо этого спросить, что они могут сделать, чтобы это никогда больше не повторилось. У всех нас богатая история и прекрасный дар, и всем нам следует дать шанс счастливо жить в волшебном мире; не должно быть исключений — я думаю, мы все можем согласиться с этим. Все волшебные дети заслуживают того, чтобы развиваться и процветать в волшебном мире без препятствий со стороны тех, кто отнимет у них это из страха или злобы. Магия — это дар и свобода, и мы все должны уметь ценить ее как таковую; я думаю, что это достижимая цель, если мы все будем работать вместе и усердно думать о том, как должно выглядеть наше будущее. Я много думаю об этом и надеюсь, что вы сможете побудить своих читателей сделать то же самое. Спасибо за то, что выслушали. С уважением, Гарри Джеймс Поттер. Более подробная информация на странице 2B. Гарри слегка кивнул, когда закончил читать, наслаждаясь самодовольным весельем, которое Том излучал в глубине своего сознания. — Увлекательное чтиво, Поттер. Это был Забини, который теперь смотрел на него… по-другому. Как будто он видел его в первый раз. Теперь, когда он более внимательно посмотрел на лица своих собратьев-слизеринцев, стало ясно, что шок не совсем описывал их выражения — все они были смутным подобием, ну, чего-то вроде уважения. Драко усмехнулся и попытался улыбнуться. Хотя это было напряженно. — Увлекательное чтиво? Довольно блестяще, если я сам так скажу. — Его голос был немного тоньше, чем обычно. К его огромному удивлению, Панси Паркинсон кивала рядом с ним. — Я беру свои слова обратно, Поттер — ты слизеринец. Тео похлопал его по плечу с плохо сдерживаемой ухмылкой на лице. — Честно говоря, я с самого начала понял, что ты великолепен. Гарри не мог не рассмеяться над этим. — Передай клубнику, Тео. — Конечно, бесстрашный лидер. В глубине души он знал, что, скорее всего, все они ошибались — они предположили бы, что письмо было умной попыткой убедиться, что пресса не выставит его слабым; те, кому было не все равно, могли бы принять к сведению, что он критиковал тот факт, что волшебные дети не могли практиковать магию, чтобы защитить себя вне школы… но он сомневался, что кто-нибудь увидит письмо таким, каким оно было на самом деле. Тем не менее, он оценил позитивное внимание. Смех клокотал в его груди, он оглянулся через плечо на стол для персонала. Большинство профессоров смотрели на него со спокойным признанием, приправленным некоторой жалостью и едва заметной долей уважения. Ремус выглядел совершенно гордым, и, как обычно, взгляд профессора Снейпа был совершенно пустым, но, тем не менее, сверлил его спину. Единственным реальным исключением был профессор Дамблдор. Лицо пожилого волшебника, как всегда, сохраняло безмятежное выражение, но Гарри мог видеть, что скрывалось за ним — это было мрачное понимание, взгляд серьезного откровения. Директор пронзительно смотрел на него, его сверкающие голубые глаза выдавали холодное, расчетливое согласие. Он знает, — мысленно прошептал Том. — Я знаю, — неслышно сказал Гарри, вежливо улыбнувшись Дамблдору, прежде чем сосредоточить свое внимание на самой сочной красной клубнике.