Людьми не стоит дорожить

      Петр Хазин докуривал вторую сигарету, поглядывая на часы. Он, привыкший опаздывать, в кои-то веке приехал на полчаса раньше — спасибо скоростному поезду, билет на который проспонсировало начальство. От вокзала он взял такси сразу до главного отделения питерской полиции, минуя гостиницу. Его багаж уже должны были отправить в номер, и для начала хотелось покончить с рабочими вопросами, чтобы потом развалиться на роскошной комфортабельной кровати, потому что Хазин понимал: он не встанет. Несколько часов в сидячем положении добьют кого угодно. Да, сначала нужно просмотреть документы, все несистематизированные протоколы, опросить сопричастных, встретиться с потерпевшим, а потом отправиться в ближайший бар за бутылкой коньяка, чтобы как следует отдохнуть с дороги.       Петя снова глянул на циферблат, но минутная стрелка сдвинулась на считанные миллиметры. Как сообщили тутошние полицейские, полковник Прокопенко, вызванный на экстренное совещание, на месте отсутствовал. Ему предложили подождать на месте, однако, от перспективы сидеть без дела в пустом кабинете вызывала тошноту. Ну рассмотрит он чужие грамоты и похвальные листы, что дальше? Воротило вообще от всей необходимости поездки, за которую обещали не такую уж и сильную надбавку.       Полиция Санкт-Петербурга не справлялась, вот Всеволод Гречкин и потребовал предоставить ей подмогу из столицы. Кто откажет прокурору с миллионом за пазухой? Выбор пал на Петю. У него отличные рекомендации, статистика раскрываемости и множество путей, чтобы свальсифицировать еще более безупречные результаты. О его махинациях на работе догадывались, но приятельски закрывали глаза, зная, что иметь под боком беспринципную сволочь, готовую за определенную плату протянуть руку помощи, выгодно. Так было принято решение, что в командировку отправят именно его.       Против Санкт-Петербурга у Хазина возражений не было. Северная столица манила особенным движем, в Москве такого не прочувствуешь. Да и дело, которое он теперь возглавлял, грозилось стать самым громким в текущем году, обеспечив всем сопричастным статусность, при, конечно, благоприятном исходе. «Майор Петр Хазин освобождает город от страха перед психопатом-поджигателем в маске». Звучало прикольно.       Хазин открыл телефон, чтобы пролистать присланные ему на почту файлы. Вырезки из газеты, запись судебного заседания, опросы свидетеля… Белый шум, в котором сложно выцепить главное. Кто-то вломился в дом молодого мажора, который почему-то не стал отмечать свое освобождение из-под стражи закаченной вечеринкой. Он предпочел уединиться, чем почти подписал себе смертный приговор: среди толпы подобный пиздец вряд ли бы случился. Жизнь Кириллу Гречкину спас подоспевший как раз вовремя Игорь Гром, местная легенда. Преступника задержать не получилось, но и пацан остался целым. Так, два сломанных ребра, кровоподтеки, фингал и один выбитый зуб. Переживет.       Пока что главным свидетелем был малолетний шкет из приюта, чью сестру Кирилл сбил насмерть, покатавшись пьяным в дым по вечерним дорогам. Возможно, не только по асфальтированным, но и рассыпчатым белым. Содержание алкоголя в крови экспертиза опровергла, но все понятно и без нее, — Хазин за щедрую сумму такие исследования в лабораториях подкупал по десятку в год. В общем, этот самый Алексей Макаров прятался у забора особняка Гречкиных: то ли пришел мстить убийце, но опоздал, то ли был сообщником Чумного Доктора, то ли что-то третье. Зашуганный ребенок принялся выкобениваться и выбрал худшую стратегию поведения, играл в молчанку. Потому что если он не скажет правду, ее придется доставать другими способами. И они будут более радикальными, чем чтение нотаций и прочее пиздабольство. Мальчик что-то знал, а значит расколется.       Хазин поднял глаза от экрана и вздрогнул. Прямо на него шел недовольного вида мужчина, нахмуренные брови которого угадывались даже с надвинутой на глаза шапкой, таким суровым и непроницаемым было его лицо. Люди такого типажа не умели не хмуриться. Он был смутно знакомым: крутка, дурацкая кепка и очевидная принадлежность к той касте полицейских, что эмоционально выгорела за годы отчаянной службы. Правдорубы всегда сдавали позиции первыми. Точно, теперь он вспомнил, где видел раньше это лицо. Бросив окурок в урну, Петр шагнул к нему, протянув руку.       — Доброго дня. Игорь Гром, верно? — Ему ответили взглядом, который можно было трактовать как «давай ближе к делу». — Майор Петр Хазин, направлен из Москвы по делу о Чумном Докторе.       — Нам помощники не нужны, — без ответного приветствия буркнул Игорь, но руку все-таки пожал. Хазин скинул эту недоброжелательность на традиционную нелюбовь петербуржцев к москвичам. Это межпоколенное наследие.       — А отец потерпевшего считает иначе. Видишь ли, Всеволод Гречкин обеспокоен, что делом сына будет заниматься человек, засветившийся на грубом задержании подозреваемого. Новости все смотрят. А сейчас Кириллу требуется квалифицированная помощь, — Гром двинулся к дверям отделения, и Петру оставалось пойти за ним следом. Либо можно было прервать разговор, послав этого социопата к черту, но он не привык легко отступаться. Только у Хазина было право игнорировать кого угодно. Особенно учитывая, что майор был вторым свидетелем, столкнувшимся с бронированной пташкой лицом к лицу, он мог знать что-нибудь полезное. — У парня может развиться ПТСР.       — Посттравматическое расстройство? У кого, у Гречкина? — Гром аж скривился, так глубоко его проняла теория. — Этот малолетний уебок сбил ребенка насмерть и получил в наказание штраф, а на суд разве что попкорн не притащил.       — Значит, у суда были причины смягчить приговор, — пожал плечами Хазин. Представить шелест хрустящих причин с номерами билетов банка России было несложно. — У нас презумпция невиновности: все равны, пока вину не докажите.       — Ага, но некоторые ровнее других выходят.       — То есть ты на стороне психа с клювом, да? — перевел стрелки Хазин, скрещивая на груди руки и цокая языком, иногда чересчур длинным. — И было бы лучше, поджарь он огнеметами Гречкина?       У Игоря Грома харизматично вспухла вена на лбу, хорошо были заметны напряженные, стиснутые челюсти. Он был на грани, чтобы в первые пять минут знакомства не высказать незванному подкреплению все сложившееся о нем мнение. Знал он гнилой типаж ментов, к которым, по всей видимости, принадлежал и этот Петр Хазин. По классификации Цветкова они назывались «ссыкунами»: крысы на прикормленных точках, изредка перебегающие в другие места для того, чтобы урвать кусок покрупнее. Они скорее лопнут от разрыва желудка, чем упустят шанс оттяпать что-нибудь прозапас. Позор в погонах. Наверняка семейство Гречкиных отвалило кучу денег, чтобы сместить с расследования того, кто под десятком камер уложил их обдолбанного сынишку лицом на капот многомиллионной тачки. Такой герой им не нужен.       Им нужен вот этот, лебезящий, с сальной ухмылочкой и в костюме за пять зарплат Игоря, с навороченным айфоном, не выпускаемым из рук. Смотря на него, видишь очередного богатого ублюдка, очередную мразь, которая будет лезть не в свои дела, выходить из воды сухим, потому что может себе позволить. Игорю не нравились такие люди. Ему вообще мало какие приходились по душе, новый напарник тоже был не подарочек, но с такими паскудами он, словами одного хорошего человека, за стол бы один не сел. И одно дело вести не станет.       От переломанного носа Хазина, будем честны, спас никто иной, как вернувшийся Федор Прокопенко. Гром и Хазин стояли посреди главного зала, в проходе, обмениваясь взглядами: ехидным и угрожающим. Про Петра полковник ничего толком не знал, но вот Игорька научился читать, как раскрытую книгу. Он его пацаненком с пеленок видел, и тот мальчуган точно также играл желваками, готовясь втащить противнику, который, например, раскрыл в очередной раз рот на его отца. Непрестижно среди дворой детворы было иметь родителя-мента, но Игоря это не беспокоило. Тогда у него появился этот взгляд человека, готового костьми лечь, но чтобы все было по совести. Что ж ляпнул ему московский майор, раз Гром взбеленился?       — Простите за опоздание, задержали не по моей вине. Здравствуйте, Петр Юрьевич, я как раз по вашему делу разговаривал. Кирилл Гречкин, по мнению врачей, готов дать вам показания, — Прокопенко затылком чувствовал, как пялится на него Гром, сжимающий пальцы обеих рук в кулаки.       — В каком смысле «его дело»? Мое оно, — но Федор Иванович шикнул и махнул рукой, остужая коллегский пыл.       — Потом разберемся, — Прокопенко быстро обернулся к Игорю, шепотом пробормотав «Ты хоть в курсе, какие люди мне звонили всю ночь?», и снова переключился на Хазина, лениво оглядывавшегося по сторонам. — Петр Юрьевич, прошу, в мой кабинет, введу вас в курс происходящего.       — Буду благодарен, — Хазин напоследок улыбнулся Игорю. Не по-настоящему, злорадно. Выкусил, умник?       Петя был хорош в смене масок, одна-другая, десятая-сотая, в запасе их — на любой вкус и ситуацию. Ему ничего не стоило показать себя перед Федором Ивановичем послушной полицейской ищейкой, кровью и потом в юном возрасте выбившимся до нынешнего звания. Сосредоточенный взгляд, вежливая улыбка, кивки, осанка, поза — каждая мелочь складывалась в заключительный образ. Поэтому и верили, что отец-генерал не причастен к его карьере. Успех не приписывали считавшему себя единственно правым требовательному куску дерьма, выжавшего в юности из Хазина-младшего все, что получилось. Прокопенко, по всей видимости, доволен его молчаливостью, емкими вопросами о важном. Старый дурень думал, наверное, что Петя весь в работе, в мыслительном процессе, от того был отстраненным. Но ему похуй.       Он выдохся, подзаебался. Гром встал рыбьей косточкой в горле, воплотив все ненавистное в людях. Да и радушный Прокопенко не вызывал восторгов. Ему нужно прицепиться к текущему процессу, сделать все возможное для расследования, желательно, не рискуя собственной шкурой, и убраться обратно в Москву. Чумного Доктора поймает какой-нибудь прыткий опер, достаточно будет приписать, под чьим руководством тот действовал. Достаточно видимости деятельности, а не ее самой.       Конечно, Гречкина разместили в самой дорогой больнице Санкт-Петербурга, куда пускали не в общие часы приема, а по предварительной записи и выданным пропускам. Отец позаботился, чтобы единственный отпрыск восстанавливал силы в самых комфортабельных условиях, итоговая цена за которые равнялась стоимости приблизительно одной жизненно важной операции нуждающегося из провинции. Но, если думать о каждом нищем, можно оказаться на одной с ним ступеньке за прошением милостыни. Хазин не моралист, он противоположность этому.       Ему жаль, конечно, обездоленных, жаль и умершего по вине Гречкина ребенка, девчонке жить бы и жить. Но ему хотелось обеспечить себя, возможную будущую семью, ему хотелось каждый день до самой старости прожить безбедно. Начни он судить каждого по поступкам — прекратится стабильно приплывавшая в кошелек прибыль.       Отказаться отстаивать интересы Кирилла Гречкина из-за его преступлений? Может быть и от продажи наркоты отказаться? Чтобы точно, как Гром, ходить в поношенной крутке с отцовского плеча и ботинках, которые изжили себя сезон назад.       В палате Кирилла было светло и чисто, пахло не привычным для больниц ароматом из смеси хлорки и лекарств, от которого свербело в носу. Все вылизано и выдраено. Одна кровать, заправленная бежевыми, мягкими на вид простынями. Не обычный жесткий хлопок, застиранный из белоснежного до серого, как бывает обычно. В частные клиники, по долгу службы, Хазину прежде не приходилось наведываться. Развалившийся на койке Кирилл отличался от себя на фотографиях, присланных Петру. Высветленные в желтизну волосы никто не уложил намертво гелем, они были чистыми и, пушась, торчали в разные стороны. Татуировку на щеке перекрыла расплывшаяся под кожей гематома, мешавшая открыть один глаз. На шее красовались уродливые борозды, следы широкой ладони, сжимавшей прошлой ночью чудом не переломившееся напополам горло. Кирилл вещал о приключениях в сторис, задрав телефон над головой, выдавливая слова шепеляво и хрипло. Сказывались отсутствие зуба, поврежденная челюсть и связки. Наверняка обнаружит потом в ответах кучу шлюшек, которые будут жалеть золотого мальчика.       Хазин бы воспользовался моментом, чтобы залезть в трусы к самой недоступной из них. Она бы поверила, что травма изменила человека, сподвигла к осознаниям и личностной перестройке? Бабы любили играть в спасательниц. Да и не только они, вспоминая историю в клубе пару недель назад, когда какой-то пацан из Подмосковья помешал ему и ребятам повязать обдолбанную сучку. Правда, его потом оправдали. Видите ли, на досмотре он отказался сам свои карманы выворачивать и это сделать пришлось оперативникам: на найденном пакетике отпечатков пальцев Ильи обнаружено не было. Мать раскошелилась на слишком хорошего адвоката, ввязавшись в долги по гроб своей нищенской жизни в ебанной Лобне.       Хазину теперь нужно реабилитировать репутацию, пока не поползли слухи, что он занимается подкидыванием веса для поднятия статистики по отловленным наркоманам. Теперь ему нужно рвать жопу в сыром Питере, вдобавок нажив врага в лице главного супергероя, бесстрашно протаранившего дворцовую площадь мусоровозом ради трех вооруженных грабителей.       Он не хотел думать об этой причине своей командировки. Никто бы, будучи на его месте, не захотел.       — А теперь я дышать не могу нормально, — Кирилл скривился, как будто дыхание реально перехватило, на фронталку кривлялся он умеючи, — и лежать тоже. Спина в мясо, ребят, помянем.       Кирилл оторвал от экрана палец и вопросительно вскинул брови, те изогнулись темными дугами. Стремно выглядело, на взгляд Пети. Если уж взялся выбеливать себе волосы, то мог бы позаботиться и о мелочах. Выглядел Кирилл Гречкин как типичный рэпер из две тысячи пятнадцатого-семнадцатого, всякие там Фараоны и прочий музыкальный пиздец. Рубашка, расстегнутая на груди, с рисунком золотых цепей, что вписывалось к тому же отсутствующему стилю. Безвкусица.       — Чего надо, дядь?       «А мы можем подружиться», — Хазин предчувствовал, что работать ему придется с подростком, которого никак не отпускал пубертат.       — Майор Хазин Петр из Москвы, приехал ловить этого психа. Врачи сообщили, что ты пришел в себя окончательно, — Петя прошел вперед, до свободного стула, стоящего вплотную к кровати. Кирилл странно посматривал на него, как-то недоверчиво, что ли.       — А майором так рано стать можно разве? По блату что ль? — И сверкнул золотым зубом, который, кстати, остался плотно сидеть на месте. Лучше бы его выбили, честное слово, это пошло бы на пользу скалящемуся рту.       — По заслугам, — Хазин прикинул, нужна ли Кириллу информация, что ему не так долго осталось ждать тридцатник, но решил промолчать. Он потянулся к папке, которую принес с собой, и вытащил из нее чистый лист и ручку. Это то, что мог увидеть Гречкин. В кармане пиджака, между тем, лежал телефон со включенным диктофоном. — Возраст тут роли не играет. Что вчера произошло?       — Еба, аж под запись, солидно, — покивал Кирилл, как будто понимавший что-то в ментовской обязанности протоколировать буквально все. — После суда сел в тачку, поехал по городу проветриться. Мозги включить, — Гречкин потянулся к прикроватной тумбочке, на которой стоял пластмассовый стакан из «Старбакса» с намешанной кофейной бурдой. — Потом домой приехал, спать лег, когда пидор этот окно в гостинной расхуярил и устроил пожар. Меня нашел и принялся метелить, уебок. Я из-за его этого костюма сначала подумал, что мне ну, как бы, кажется типа. А он…       — «Типа кажется»? — переспросил Хазин, постукивая ручкой по губам, сосредоточенно прикидывая кое-что в мыслях. — Кирилл, а ты вчера ничего нелегального не употреблял? И не перебарщивал с алкоголем?       — Чист, как стеклышко, начальник, — не в интересах Хазина устанавливать достоверность этого заверения. Он чиркнул пометку на полях, но не более этого, на суть все равно не влияло. — Товарищ майор, вы не сомневайтесь.       — Понял-принял. И потом появился майор Гром, который все разрулил?       — Какой там! — булькнув в свой кофе, невесело хмыкнул Гречкин. Пятерней он зачесал назад волосы, так и норовившие залезть в глаза. — Он эту гниду спугнул, и все, камнем, блять, представляешь в него кинул? Меня эта хуета из окна вышвырнула, я лежу, помираю в осколках, а он камнями кидается. Где его, бля, табельное или чего у вас там?       — Грому, как я понял, наш закон не писан, — да уж, такой себе у Питера герой получался, средней паршивости. С небритой щетиной, одетый непойми во что, так вдобавок на опасные задания притаскивающийся невооруженным. — Какие-нибудь приметы запомнились? Кроме самого костюма. Может, маска слезла в потасовке, и он ебал... кх, лицо засветил? Татуировка мелькнула, машина была у ворот припаркована.       — Не, экипировка была, что надо. Я с пацанами страйкбол гонял, там похоже выряжались, но тут вообще без косяков. Прям как панцирь, хер пробьешь, я с дуру его ножичком пырнуть попробовал.       Хазину живо представилось, как обкуренного Кирилла душит двухметровая фигура со зловещим черным силуэтом, грозясь вырвать ему с корнем гортань, а тот карманной заточкой пытается угодить противнику под ребро. Парень здорово перепутал потасовку с гопниками из Купчино и полноценное покушение на его конкретную жизнь. Занятно, должно быть, смотрелось это вживую, Петя уверен, что полет фантазии не далек от реальности.       — И что, получилось?       — Нихуя, нож был любимый. Разъебался вдребезги.       — Надо было кастетом попробовать, — уголок рта у Пети дернулся непроизвольно, он кашлянул, попытавшись прикрыть свою оплошность, но Кирилл в ответ расхохотался и осторожно пощупал подушечками пальцев опухшую щеку.       — Не, это он меня раньше успел. У него там костяшки из титана, клянусь, у меня в скуле щас трещина. Хер поймешь, как все лечить.       — Врачи все залечат, первоклассные специалисты за дело взялись. А я, как специалист в другой области, поймаю и отправлю пташку за решетку. Спасибо за беседу, Кирилл, не буду утомлять, — «Все равно ничего полезного от тебя не добьешься, придурошный. Клоун, черт бы тебя побрал». Кирилл был олицетворением девяносто девяти процентов сыночков богатых родителей, много мнящий о себе, но ничего не представляющий, пустой, как болванка, на которую забыли записать необходимую для благополучного существования информацию. В конце концов, он или перейдет дорогу кому-то покрупнее, отправившись в итоге на зону, или сторчится к тридцатнику, потеряв меру. Стоило ли его спасать?       — Сори, что ничего не помню. Я обычно не готов к тому, что мне хату разнесут. Я даже не светил нигде, что туда приеду, а не к бате и матери там или кентам. Бывшей сообщение кинул и все, — Кирилл осторожно потянулся, привставая с койки, хрустя затекшими от лежания косточками. Позвонки, плечи. Хазин ждал, что тот поморщиться, но нет. Парень либо игнорировал боль, либо преувеличивал свои невыносимые страдания для подписчиков и следователей. В момент госпитализации, в машине скорой помощи, он всем санитарам вытрахал мозг, что не чувствовал ни ног, ни рук. Манипулятивная сволочь, Петя как будто посмотрелся в зеркало. — А вы пизже Грома и его тусовочки будете. Это потому, что в Москве жизнь есть нормальная?       — Типа того.       Они обменялись рукопожатиями. Хазин колебался меж двух крайностей. Одной было колкое презрение к Гречкину, переплюнувшего в похуизме его самого: по вине Пети пока что никто, как минимум, не помирал, и совесть, какая-никакая, в нем иногда могла трепыхаться, если вопросы касались немногочисленных близких. Может быть в силу возраста, но Кирилл беспокился только о себе любимом.       На втором полюсе вызванных Кириллом чувств был интерес. Он казался занимательным. Если Петр от рождения был мальчиком, которому дали ресурсы, но много требовали взамен, то вот Кирюша был тем, на кого родные благополучно забили, дав вместе с этим абсолютно все средства к существованию. Опасная власть в руках двадцатилетнего пацана. Показательно: год назад Гречкин лишился водительских прав и через два дня приобрел новые, не задумываясь, насколько палевно поступал.       — Кстати, майор, я тут прикинул. Может в более нормальной обстановке я лучше соображать буду? Вы как, в люди ходите?       Хазин тоже прикинул, светит ли ему за подобные послабления увольнение или, как минимум, отстранение на определенный срок, но решил, что нет. Вряд ли. Если их неформальные посиделки вскроются, то он соврет, что это Кирилл обещался дать подлинные показания в каком-нибудь ночном клубе, или что он там выберет для развлечения. Сам Петр следовал профессиональному долгу. Кто, блять, не поверит? Зуб дать можно, даже этот их Гром поведется на такую легенду.       — Хожу, но во время работы не пью. Знаю я правила «нормальных обстановок», меня за них твой отец всех погон лишит, — Гречкин ухмыльнулся так широко, что задействовал травмированную половину лица. Лицо, остававшееся смазливым, перекосило, Кирилл тяжело втянул воздух через стиснувшиеся зубы и выдохнул носом. Хазин наклонился, похлопав потерпевшего по плечу. — В порядке?       — Обезбол проходит, — пояснил тот, переведя дух. — Заметано, значит, бухаю я, а вы, товарищ майор, ведете дело во славу торжества справедливости. Заебись же!       О да, заебись.       Особенно, когда справедливость в этом гнилом и не поддающимся, слава богу, исправлению мире, для каждого своя. Так думал Хазин, лежа в номере и прокручивая оставшиеся аудиозаписями в смартфоне все сегодняшние разговоры.