Эсерка

      Ася стояла на берегу Татарского пролива и чувствовала, как холодные волны накатывают на ее ноги. На душе было тоскливо, молодая женщина потеряла счет времени, замечаниям и надежде выбраться с каторжного острова раньше срока. Севастьян уже давным-давно был дома, дочь Зоенька тоже, а Ася оставалась, так и не понимая, сколько ей еще суждено пробыть на этом острове: десять месяцев или лет.       Молодая женщина проснулась. Одеяло сползло в сторону и оголило ноги, которые начали замерзать. Скорее укрывшись, Ася попыталась задремать, боясь, что снова приснится Сахалин, но сон отказывался идти. Промучившись с полчаса, молодая женщина с некоторым трудом уснула.       Третья беременность окончилась внезапно: к концу пятого месяца начались преждевременные роды и, вполне ожидаемо, ребенок не выжил. Ася никак не могла понять, почему так произошло. Молодая женщина не удивилась бы, если бы не родилась на Сахалине Зоя, но о прекращении беременности во время относительного спокойствия Ася не могла даже задумываться.       Севастьян все так же был майором: даже усердная служба и раскрытие нескольких кружков не помогло молодому человеку. Как однажды сказал Севастьян, это усердие было воспринято как само собой разумеющееся, чтобы хоть как-то исправить прежние ошибки, но никак не приводило к намеку на повышение в звании.       — Агнесса, вы навечно останетесь женой майора, — однажды сказал молодой человек, но Асе было безразлично, в каком чине служит ее муж.       Прошло шесть лет. В мае 1892 года в семье родился еще один сын, Роман. Счастливая Ася была бесконечно благодарна судьбе, что ей повезло еще раз и даже как-то упустила из вида то, что старшему сыну, Диме, уже было впору задумываться о прогимназии.       — Маменька, — однажды начал Дима. — Прошу вас отдать меня в кадетский корпус.       Ася почувствовала, что ей резанули ножом по сердцу.       «Даст присягу императору, будет клясться в верности режиму… — с ужасом подумала молодая женщина. — Если дело дойдет до суда, приговор будет практически один и смены не будет уж точно…»       Показывать свой испуг не хотелось.       — Дима, — как можно спокойнее спросила Ася. — Но почему же в кадетский корпус?       — Я хочу быть как папенька, — ответил Дима.       — Папенька окончил военную гимназию, — произнесла Ася. — А до этого вообще занимался дома с учителями.       — Можно стать военным, не став перед этим кадетом? — с легким изумлением спросил Дима.       — Конечно, — ответила Ася. — Разумеется.       Дима явно повеселел. Расставаться с семьей ему не хотелось, а скучать и плакать в подушку виделось позорным занятием, которое простительно только девчонкам.       «Нужно корректировать воспитание, — подумала Ася. — Нельзя растить безголовых бунтовщиков как Володя, но и пустоголовых остолопов-монархистов тоже растить нельзя».       Ася тщательно подбирала программу, по которой должны были воспитываться и обучаться дети. В прогимназии молодая женщина не видела особенного смысла, в младших классах гимназии, в принципе, тоже. Вариант с поступлением сразу в юнкерское училище казался Асе куда более логичным, если бы не одно «но»: присяга императору и проклятому режиму.       «Не знаю… — думала Ася. — В гимназию отдавать смысла нет. Но… Можно же вырастить такую же дуру, как Зоя была, несчастное наивное дитя… Эх, Зоенька, девочка ты наивная…»       Ася много учила стихов вместе с детьми, тщательно выбирая наиболее уместные. Разумеется, «товарищ, верь: взойдет она, звезда пленительного счастья» Дима не учил наизусть, хотя приучать детей с детства к «обломкам самовластья» и «нашим именам» Асе казалось не худшим поступком. Понимая, что такие стихи не одобрил бы ни Севастьян, ни родители, ни свекор со свекровью, Ася выбирала куда более удачные стихотворения. «В полном разгаре страда деревенская» не вызывала бы такого резкого возмущения у других людей, однако на этом примере можно было ненавязчиво рассказывать детям о том, что крестьяне всегда жили плохо и из одной кабалы попали в другую.       — Ася, тебя муж не бьет? — однажды спросила Асю мать.       — Нет, — слишком резко ответила Ася, боясь, что этот резкий ответ мог показаться неправдоподобным.       — Святой человек, — ответила женщина. — Молись о его здоровье каждый день. Может, и следовало бы поколачивать.       — За что? — изумилась Ася.       — За стихи, которые дети учат, — раздалось в ответ. — За «долюшку женскую». Не дело парню такое вслух читать. Они что, у тебя Державина не учат?       — В гимназии выучат, — ответила Ася. — Всему свое время.       Молодая женщина чуть испуганно начала вспоминать прошлое: после того, самого последнего случая, свидетельницей которому стала Александра Витальевна, Севастьян больше не поднимал на нее руку. Хотя, размышляя в глубине души, за эти годы она позволяла себе и критиковать супруга, и слишком резко высказываться в его сторону. Однако Севастьян даже не позволил себе дать пощечину, чем неимоверно вырос в глазах Аси.       — Севастьян, — начала Ася. — Севастьян…       — Что случилось? — спросил молодой человек.       — Дмитрий высказался, что хотел бы поступить в кадетский корпус, чтобы быть таким же, как ты, — ответила Ася.       — Из нарядов вне очереди голову не высунет, — сказал молодой человек. — Пусть подрастает и идет в военное училище.       — Пусть подрастает и идет в университет, — произнесла Ася. — Чтобы не быть связанным по рукам и ногам присягой.       — Агнесса, — вздохнул Севастьян. — Не стоит переносить на детей свои взгляды. Вырастут и сами все решат.       — Совершенно верно, — ответила Ася.       — Я удивлен, что они до сих пор еще «Смело, друзья, не теряйте» у вас не выучили, — сказал Севастьян.       — Пока что не время, слишком маленькие, чтобы понимать, что можно, а что нельзя читать вслух, — ответила Ася.       — А гимн они с бабушкой учили, — уточнил Севастьян.       — Потому что такого надругательства над взглядами я бы не пережила, — сказала Ася. — А не учить… Разве ж такое можно? Врага надо знать в лицо.       — При детях так не скажи, Ася, — вздохнул Севастьян. — Услышат люди из жандармерии, как Дима декламирует про страду деревенскую — не станешь женой подполковника.       — А я ей и так не стану, — ответила Ася.       — Есть шансы, — произнес Севастьян.       — Сколько невинных душ поедет в Забайкалье? — вздохнула молодая женщина.       — Ни одной, — ответил Севастьян. — Просто очередное звание. Потому что уже сроки, можно сказать, подошли. Потому что придраться не к чему. Так не стоит давать повод придраться.       — Хорошо, — сказала молодая женщина.       Ася чуть задумчиво посмотрела на мужа.       — Севастьян… Поговоришь с Димой? О кадетском корпусе. Ладно бы там были какие-то непоколебимые взгляды, которых у меня в свое время не было и так и не появились… Так нет же.       — Отговорить? — спросил Севастьян. — А если это мечта всей жизни?       — От этой мечты всей жизни меня удар хватит, — вздохнула Ася. — Когда он будет давать присягу. Как чуть было не хватил родителей, когда они узнали о приговоре и каторге на Сахалине. Они же еще тогда не знали про месяц за год…       Ася невольно пустилась в воспоминания. Уже через несколько месяцев после возвращения, сидя дома, молодая женщина слушала честный рассказ своей матери:       — Я же не знала, что вас с Севастьяном можно ждать так быстро, думала, раз четырнадцать лет — значит, четырнадцать лет и будет. Думала, никогда уже тебя не увижу… Даже не могла радоваться, что не каторжные работы, что тюрьмой заменили…       — Не надо, не плачьте, все же хорошо кончилось… — шептала Ася, гладя руки матери.       — Тебя отец бил мало, хотя куда уж больше… — ответила женщина. — С вот таких вот маленьких неслухом была…       Молодая женщина вздохнула и чуть прислушалась. За стеной, в соседней комнате, Севастьян разговаривал с сыном.       — Мама сказала, что ты хочешь учиться в кадетском корпусе, — начал молодой человек.       — Да, я хочу стать военным, — ответил Дима.       — И чем же тебе военное училище не угодило? — спросил Севастьян. — Почему же в кадетский корпус надо?       — Я не знал о том, что можно стать юнкером, не став кадетом, — сказал Дима.       — Теперь ты знаешь, — уточнил Севастьян. — И необязательно быть юнкером, можно просто поступить в военное училище. А кадетом хочешь быть?       — Не знаю, — ответил Дима. — Кадетом быть хочу, в казарму не хочу.       — Своя кровь, — рассмеялся Севастьян. — Тебе дежурного офицера в военной гимназии много будет.       — Я буду учиться в военной гимназии? — спросил Дима.       — Возможно, — уклончиво ответил Севастьян. — И такое может быть.       — Мама сказала, что вы дома учились, — сказал Дима. — А где лучше?       — Да, я учился дома, — произнес Севастьян. — Везде хорошо, если учиться.       «И везде плохо, если не учиться», — подумала Ася.       Увидев супруга, который пришел в комнату, Ася спросила:       — И чем же дело кончилось?       — Своя кровь: хочет быть военным и не хочет жить в казарме, — ответил Севастьян. — Слышала же, наверное, я сказал, что везде хорошо, если учиться. Так я не мог сказать другое: везде плохо. Дома скучно. Да, учителя хорошие, можно выбрать кого получше. Я даже деньги в расчет брать не буду, хотя нас с Зойкой вдвоем учили и как будто даже дешевле выходило. Но быть весь день дома — это не выход. Видела же, как Зойка дорвалась до свободы. Что в гимназии, что после нее.       — Видела, — вздохнула Ася.       — В гимназии тоже не рай, — продолжил Севастьян. — Ты, да и Зойка, про Геллер с Завьяловой плохо отзывалась. Хотя вспоминаю я так иногда… Да ваша Геллер ангелом была! Побила она однажды… Вот правда, не по уставу поступила, надо было просто брать да отчислять.       — Покорнейше благодарю, — ответила Ася. — Меня уже из института благородных девиц исключали. Практически без вины, просто за побег. И куда бы я пошла потом? В другую гимназию, если взяли бы? Или в школу?       — С материнской кровью да материнским воспитанием в кадетском корпусе пойдет по стопам матери и так же отчислят, — сказал Севастьян. — В гимназии, может, полегче будет. Поймет, чего делать нельзя.       — Чего же не так в материнском воспитании? — спросила Ася.       — Отсутствие любви к царю и Отечеству, — ответил Севастьян. — Мама тебе сочинение Димы показывала? Которое он по ее просьбе писал.       — Показывала, — сказала Ася. — Три грамматические ошибки — это плохо, но Дима достаточно сложные слова выбирал, в таких можно и ошибиться.       — Я не про ошибки, а про смысл, — сказал Севастьян. — Тема сочинения — почему жизнь сравнивают с путешествием.       — Обычная тема для старших классов, — уточнила Ася.       — И не такой уж и обычный смысл, — ответил Севастьян. — Дима пишет: «Жизнь сравнивают с путешествием потому, что человек не раз переезжает во время своей жизни».       — Я же говорю: тема для старших классов, — произнесла Ася. — Вся глубина мысли еще не могла дойти из-за возраста.       — А потом такие строчки, — продолжил Севастьян. — Уже не слишком детско-наивные. «А некоторым людям пришлось пуститься в путешествие против своей воли. Кто-то из них сам виноват: убил, ограбил, сжег дом. А кто-то просто стал жертвой обстоятельств».       — Как Дима потом объяснял — речь шла о нищих, — ответила Ася, понимая намек.       — Но ты же прекрасно понимаешь, что здесь просится другое, — сказал Севастьян. — Чужой больной разум может приписать строки о проклятом царском режиме и несчастных политических. И мама специально поэтому уточняла у Димы, что он хотел сказать, а потом напомнила, что не нужно оставлять недосказанностей.       — Поставила тройку и правильно сделала, — произнесла Ася. — Три ошибки и корявые мысли — самое то.       — Асенька, — начал Севастьян. — Может, как-то сменить вектор? Чтобы воспитание было разносторонним.       — Проси Александру Витальевну проводить дважды в неделю уроки любви к царскому режиму, — рассмеялась Ася. — Тогда вектор сменится.       — Мама, думаю, будет не против, — ответил Севастьян.       — Знать другие точки зрения полезно, будет, из чего выбирать, — сказала Ася. — Хотя, что брат, что сестра выбрали одну и ту же. Просто в разное время. Не ту, которую вбивали в голову.       — Сестра не выбирала, все само так сложилось, — произнес Севастьян. — А брат сначала выбрал правильную. И, может быть, если бы пошел по военной стезе, остался бы ей верен. И только потом узнал многое, осмыслил и сменил позицию.       — Если Дима выберет нужную, я буду только счастлива, — вздохнула Ася. — Что правильно воспитала сына.       — Всему свое время, — ответил Севастьян. — Если Дима выберет ту позицию уже будучи взрослым, сделает это осознанно, это будет его выбор. А если сделает это в первые же годы учебы в гимназии, то будет наказан по всей форме. Это же, Ася, как вино с водкой. Детям пить нельзя, а тем, кто делает все осознанно, можно.       — Неправ ты, Севастьян, — вздохнула Ася. — Сколько меня дома наказывали за листовки — только укрепляло в мысли, что за счастье народа придется страдать и ничто не делается слишком просто.       — Асенька, что-то мы с тобой не о том думаем, — сказал Севастьян. — Речь-то вообще шла о кадетском корпусе, верности царю и Отечеству… Что в этом плохого?       — Ты понимаешь, что именно для меня плохого, — ответила Ася. — Для Димы — да, ничего плохого. Но, как я понимаю, речи о кадетах уже не идет?       — Нет, — произнес Севастьян. — Речь идет только о том, пойдет ли Дима в прогимназию или нет.       — Еще не знаю, — ответила Ася. — Ближе к лету и подумаем.       Молодая женщина едва заметно вздохнула.       «Вот как воспитывать правильно детей? — подумала Ася. — Чтобы не попадали в глупые ситуации, как мы с Зойкой в гимназии. Чтобы не ошибались так наивно, как ошибалась та же Зойка… Может, и вправду пока еще рано говорить о «настоящем», просто ограничиться банальным набором полупатриотических вещей?»       Так и не найдя ответа на этот вопрос, молодая женщина повернулась к мужу.       — Девочкам проще, — произнесла Ася. — Не захочет идти своей дорогой — выйдет замуж и осчастливит бабушку, которая скажет, что хоть внучка пошла правильным путем. Мальчику в любом случае где-то служить придется и, желательно, так, чтобы не шло вразрез с совестью.       — Человек со свободными взглядами говорит, что девочке можно просто выйти замуж? — изумился Севастьян. — А как же убеждения?       — А убеждения заключаются в том, что девочка может сама выбрать, что ей делать: выходить замуж, идти служить за жалование или идти служить счастью народа. Или сделать все сразу. У мальчика ситуация посложнее будет, — ответила Ася.       — На то он и мальчик, — ответил Севастьян.