Эсерка

      Севастьяна видеть не хотелось, хотя Ася не могла не отметить, что супруг ходит какой-то задумчивый и явно осмысливает все то, что произошло.       «То, значит, все хорошо было, то Зойку избил, а потом и меня…» — подумала Ася.       Сахалинские размышления на берегу Татарского пролива никуда не делись, молодая женщина до сих пор считала, что детей бить нельзя, даже если они виноваты. По-видимому, Севастьян считал иначе. И именно поэтому Ася решила завести разговор с супругом.       — Севастьян Михайлович, — начала Ася. — Вам уже непременно объяснили, в чем вы неправы по отношению ко мне. Давайте же теперь поговорим о том, в чем вы неправы по отношению к Зое.       — И в чем же я неправ по отношению к дочери? — спросил Севастьян.       — Во всем, — ответила Ася. — Во-первых, у Зои явно не было злого умысла. Если бы вы ее отругали и сказали все то же самое, что сказали, конечно, с поправками на возраст и помягче, было бы достаточно. Да даже если бы вы ее пяток раз ударили, это было бы понятно. Но вот так избивать ребенка до крови… А если бы у нее температура скакнула, как в свое время у вашей сестры? И вообще, это не тот проступок, не тот! А, во-вторых, со временем к подобному начинаешь относиться как к неизбежности. Как к само собой разумеющемуся. Например, пришел домой с замечанием по поведению — знаешь, что потом будет вечером. Но никак не думаешь о том, что надо было вести себя иначе, чтобы дома ничего не было.       Ася вздохнула и добавила:       — И самое страшное: на вас очень плохо влияет служба в жандармерии, Севастьян Михайлович… Очень плохо! Это ваша дочь, а не подследственная!       Севастьян слушал Асю вполуха. В голове молодого человека до сих пор были слова отца, что они воспитывали его как защитника, а не обидчика женщины, что все люди могут ошибаться и это не значит, что свою родную жену можно вот так оскорблять. Что можно было упрекнуть жену, высказать свое недовольство, но сделать это в пристойной форме и, разумеется, без распускания рук.       С этими словами Севастьян был согласен. Поднимать руку на Асю молодой человек не хотел, это получилось как-то само.       «Жену обижать нельзя, про случай с дочерью промолчу — родителям виднее», — вспомнил Севастьян слова Михаила Павловича.       Иного варианта, как поступить с Зоей, Севастьян не видел даже сейчас. Если, по словам Аси, она объясняла детям вопросы уместности, то сейчас, когда они нарушили материнский запрет, иной реакции от него было ждать странно.       «Хотя, может быть, надо было не с такой силой?» — подумал Севастьян.       Однако признавать то, что он неправ, молодой человек упорно не хотел.       — Агнесса Викторовна, но ведь вы виноваты! — произнес Севастьян. — Виноваты. Надо было другими словами разговаривать с дочерью, иначе все объяснять. Значит, плохо объяснили. Значит, нужно было другими словами говорить. Может быть, вам стоило сразу же наказать дочь, а не разводить беседы. Вы неправильно поступили, Агнесса Викторовна!       — Может быть, я и неправильно поступила, — сказала Ася. — Возможно. Но поднимать руку на жену нельзя. Значит, как вы только что сказали, надо было словами все объяснить.       Севастьян промолчал. В принципе, молодой человек был согласен с аргументами жены, однако объявить это вслух не был готов.       — Агнесса Викторовна, пожалуйста, не надо обижаться, — начал молодой человек. — Я и с вами, и с Зоей хотел поступить самым наилучшим образом. Не было в моих поступках никаких дурных мыслей, не было!       Ася ничего не ответила. Язвить не было желания, а не язвить не получилось бы. Вздохнув, молодая женщина пошла к дочери.       Зоя лежала на полу и делала вид, что катает машинку брата.       — Зоя, — сказала Ася. — Вставай, я тебе что-то расскажу.       Девочка со вздохом встала.       — Завтра в гимназии с самого утра попросишь разрешения у мадемуазель Варнецкой постоять, — начала Ася. — Надеюсь, она разрешит. Ты завтра и послезавтра лучше не садись, тебе же тяжело думать об учебе будет.       — Хорошо, мама, — ответила Зоя.       — Я тебя прошу: не веди себя как хулиганка, нам с папой тоже грустно, что ты так неправильно ведешь себя, — сказала Ася.       — А за такие стихи правда на каторгу отправляют? — спросила девочка.       — Правда, Зоя, — ответила Ася и подумала. — «Не буду же я уточнять сейчас разницу между каторгой и ссылкой…»       — Каторга — это как тюрьма? — спросила Зоя.       — Да, — кивнула Ася. — Это тюрьма в Забайкалье или на Сахалине. Далеко-далеко отсюда, чтобы нехорошие люди никому не мешали.       Зоя больше ничего не сказала. Асе очень хотелось сказать все, что она думала на эту тему, ведь подвернулся такой удобный случай. Тяжело вздохнув, молодая женщина прозинесла:       — Зоя, Дима, давайте я вам один раз расскажу правду и больше к этому вопросу возвращаться не будем. Есть так называемая уголовная каторга. Там находятся воры, убийцы, разбойники. А есть так называемая политическая каторга. Туда отправляют людей, которые критикуют царя. И все эти стихи сочиняют те люди, которые критикуют царя. Поэтому в приличном обществе их произносить вслух не стоит. А в неприличном вы не бываете.       — А за что критикуют царя? — спросила Зоя.       — За весь тот беспредел, который творится в нашей стране, — ответила Ася. — За рабочих, которым платят копейки, а работают они с утра и до ночи, за то, что неграмотных людей полно: вы с Димой можете учиться, а кто-то в этот момент в свои восемь лет в поле работает. Да много за что. Но об этом вслух говорить нельзя, это запрещено.       «Да, вот за такие просветительские беседы и вправду есть, за что от мужа получить», — подумала Ася.       На следующий день дети пошли в гимназию. Ася, как обычно, немного погуляла с Ромой, чуть-чуть позанималась переводами, чтобы не забыть язык, после чего приготовилась встречать детей.       Первой домой вернулась Зоя.       — Как прошел день? — спросила Ася. — Что нового в гимназии?       — Все хорошо, — ответила девочка. — Анна Ильинична поставила меня за последней партой возле окна, там было далековато, но все хорошо слышно. А еще Даша принесла из дома пирожок с ягодами, было очень вкусно. Маменька, а когда у нас будут пирожки?       — Получишь четверку по чистописанию — сразу будут, — произнесла Ася.       — С картошкой? — спросила Зоя.       — Можно и с картошкой, — согласилась Ася.       Димы до сих пор не было. Уже начиная волноваться, молодая женщина вспомнила, как ее не раз и не два оставляли после уроков в гимназии, после чего сказала Зое:       — Пойдем обедать без Димы.       Дима вернулся домой спустя еще полтора часа.       — Что произошло? — спросила Ася.       — Маменька, инспектор передал вам записку, — безрадостно ответил Дима.       — Давай сюда, — скомандовала Ася.       Получив от сына сложенный вчетверо тетрадный лист и развернув его, Ася увидела целое послание.       «Да, в мужских гимназиях, вроде как, не принято родителей по каждому пустяку дергать, — вспомнила Ася. — Да и в женских, если так разобраться, тоже…»       Молодая женщина начала чтение. В тексте записки было описано, как Дима написал крамольное сочинение, что это недопустимо и родителей просят в доступной форме объяснить сыну всю тяжесть его проступка.       — Дима, — сказала Ася. — Я не для того вчера все рассказывала, чтобы ты сегодня это описывал в тетради. Не для того! Папа придет, узнает — будет очень недоволен.       — Папе можно не говорить, — произнес Дима.       — Нет, Дима, утаивать что-то или обманывать — еще хуже, — ответила Ася.       — Я не буду, как Зоя, стоять во время урока, мне будет стыдно так позориться, — сказал Дима.       — Дело твое, — произнесла Ася и подумала. — «Как бы Севастьяну объяснить, что не стоит так поступать…»       Вечером Севастьяна ждала все та же самая записка. Внимательно все прочитав, молодой человек несколько возмущенно спросил:       — Информация от матери или, может быть, не из дома?       Не успела Ася ничего ответить, как Севастьян пошел к сыну и вскоре вернулся с его тетрадью по словесности.       — На что не жаль потратить жизнь? — начал читать вслух Севастьян. — Жизнь не жаль потратить на добрые дела… — молодой человек немного помолчал, а потом продолжил. — Вот, более интересное пошло. — Можно потратить жизнь на то, чтобы сделать все, разумеется, законными способами, чтобы политическая каторга перестала существовать.       — Что плохого в этих строчках? — спросила Ася. — Сказано же четко: законными способами.       — Рабочие не должны трудиться от зари до зари у станка, жалование у них должно быть хорошим, — продолжил Севастьян. — Все дети должны учиться в школах или гимназиях.       — Прекрасное сочинение! — воскликнула Ася. — Мне нравится.       — У царя должны появиться советники, которые объяснят ему, что он ошибается и так поступать нельзя, — продолжил Севастьян. — Это должны быть очень образованные люди, которые подскажут, что так страна катится в пропасть и нужно срочно что-то делать. Платить хорошее жалование рабочим, не издеваться над крестьянами.       Севастьян отложил тетрадь и спросил:       — Ваши слова, Агнесса?       — Частично, — согласилась Ася. — Про советников царя я, разумеется, не говорила. Вы мои взгляды, Севастьян Михайлович, знаете. На тему царя. Про страну, которая катится в пропасть я, кажется, не говорила. Но это выражение известное, Дима его мог хоть где услышать. Даже необязательно про страну. Про людей так говорят, про пропоиц так особенно.       — И вы считаете, Агнесса Викторовна, что вам вчера ни за что попало? — спросил Севастьян. — Да, может быть, вам и добавить стоило.       — Надеюсь, Диму вы за такое сочинение не накажете, — ответила Ася. — Оно очень даже грамотное и, я бы сказала, более чем корректное.       — Несправедливо по отношению к сестре будет, — произнес Севастьян. — Сестра за стихи была наказана, а он за сочинение нет, получается?       Севастьян вышел из комнаты. Тетрадь с огромным нулем так и осталась лежать на столе. Ася смотрела на нее, вглядывалась в строчки, отмечала высококачественный текст и понимала, что ее сердце сейчас разорвется от несправедливости.       — Севастьян Михайлович, — твердо произнесла Ася, когда супруг вернулся в комнату. — Хорошо, наказали вы Диму, чтобы не было несправедливости по отношению к Зое — плевать. Но не множьте детям мотив и дальше. Прошу вас! Не надо так делать, поверьте мне на слово…       — Вы полагаете, что дети и дальше будут так поступать? — спросил Севастьян.       — Все может быть, — ответила Ася. — Прошу вас на всякий случай.       Ближе к вечеру Дима зашел в комнату матери за тетрадью.       — Дима, — произнесла Ася, отдавая сыну тетрадь. — Твое сочинение верное по сути, но неуместное.       — Да, папа так и сказал, что оно неуместно, — ответил Дима.       — Поэтому не надо больше такие строки писать, в гимназии их не оценят, — сказала Ася. — Дима, мы же с тобой уже говорили: тебе надо просто учиться. А все эти вопросы счастья, свободы и прочего пока что рано трогать. Не по возрасту еще. Придет время — тогда и будешь всем этим заниматься, если пожелаешь, а пока что надо играть по правилам. Жить по тем правилам, которые установили в гимназии, не выдумывать свои.       — Хорошо, маменька, — согласился Дима.