Эсерка

      Какое-то странное чувство никак не покидало Асю. На смену размышлениям о том, что она стала той, кем не хотела быть, пришли мысли об обвинительном приговоре и процессе в целом.       «Ведь мог те же самые четырнадцать лет впаять в Забайкалье, — подумала Ася. — И мы бы с Севастьяном сейчас были на поселении. С каторги бы уже освободились, а с поселения — нет… Потом бы к крестьянскому сословию приписались, а деньги бы как, уже после возвращения сюда, в город, зарабатывали бы?»       Ася вздохнула.       «Предположим, уехали бы мы потом за границу, да и все, — подумала женщина. — Может, с каторги или поселения умудрились бы раньше сбежать. Но это уже все, совсем иная жизнь!»       «Жизнь настоящего борца за счастье народа, а не его подделки», — подсказал внутренний голос и от этого Асе стало просто невыносимо тошно.       «Да, жизнь настоящего борца за счастье народа, а я — обычная подделка, — подумала Ася. — Не всем быть борцами, кто-то должен и отсеиваться, как бы ни печально это звучало. Гимназию не все заканчивают, кого-то отчисляют. Школу не все заканчивают, кому-то приходится раньше уйти. Вот и я — просто отсев, не более того».       Однако, несмотря на все эти мысли, жить в дворянском сословии Асе нравилось куда больше и, к своему стыду, женщина ничего не могла сделать с этими мыслями.       «А были бы мы потом крестьянами — и все, поезд ушел, дороги закрыты, — подумала Ася. — Потом, как говорил Михаил Павлович, Зоеньку надо было бы выдавать удачно замуж, да и других детей было бы страшно рожать — к чему своими руками создавать новых крестьян? Хотя, если так подумать, это что за мысли, неужели крестьяне — не люди, чтобы я так говорила?»       Расплакавшись, Ася подумала:       «Предательница взглядов. Все, с этим надо просто взять и смириться. На приемы, значит, она ходит, о том, что новых крестьян рожать не хотелось бы, думает, так о какой революции можно говорить? Остается и вправду, как сказала Евдокия, сволочь, радоваться последним годам тихой и счастливой жизни».       Ася пустилась в воспоминания.       «Последний раз на приеме мы были месяца три назад, — подумала женщина. — Михаила Павловича с Александрой Витальевной приглашали, а нас, видать, было неудобно не позвать. Вот и тоже пригласили…»       Ася понимала, что их с Севастьяном не особенно желают видеть в высшем обществе из-за тонкостей биографии.       «Чужие для всех, — пронеслось в голове Аси. — И для тех, и для других».       Женщина относилась к приемам со смесью равнодушия и интереса. Сам прием, как явление, Асю не особенно радовал, а встречи с интересными людьми, наоборот, доставляли удовольствие. А еще, в глубине души, Ася понимала, что иногда на приеме ее радует больше возможность съесть что-нибудь вкусное и выпить. Конечно, женщина осознавала, что и съесть, и выпить она может дома, но смена обстановки была, как минимум, интересна.       До безобразия захотелось шампанского и чего-нибудь действительно вкусного. Сходив на кухню и дав задание прислуге приготовить на ужин еще и салат, Ася вернулась в комнату и подумала:       «Шампанского ей захотелось, салата ей захотелось! Кухарку она решила попросить пожрать сготовить, революционерка, значит, нашлась!»       Злясь на себя и свои непонятные взгляды, Ася села за стол, чуть посидела, подумала, а потом встала, отошла чуть в сторону от своего рабочего места и опустилась на колени.       — Дай, Господи, здоровья и счастья рабу Твоему Николаю, — прошептала Ася. — Царство Небесное его родителям, достойные люди были, раз такого человека воспитали!       Вспомнив некоторое количество молитв, оставшихся как память с гимназических времен, Ася прочитала их, на какое-то время задумалась о том, что тот же Варнецкий отправил бы их с Севастьяном на те же четырнадцать лет в Забайкалье, а потом встала и подошла к окну.       — А тот же Варнецкий отправил бы в Забайкалье или, кто знает, другую бы статью во всем этом усмотрел и пошел бы один к кирпичной стене, а вторая бы сначала родила, а потом еще при жизни примерила саван, когда вешать бы стали. Ну или просто повторила бы судьбу Гельфман [1]. Неудачно бы родила, с разрывами, а потом бы они и не зажили. И кто знает, что с ребеночком бы потом было, с Зоенькой… — прошептала Ася.       Ася взглянула на часы — до предполагаемого возвращения мужа оставалось еще часа полтора.       «Это если Севастьян нигде не задержится, — пронеслось в голове женщины. — А он может и на службе задержаться, и просто встретить кого-то по дороге домой и перекинуться парой фраз».       Ася вытерла слезы, умылась, пригладила рукой волосы, поправляя и без того хорошо сохранившуюся прическу, после чего подумала:       «Нехорошо, если Севастьянка придет, увидит, что я плакала… Спрашивать же будет, расстроится еще…»       В голове невольно появилась мысль, вложенная в голову еще бабушкой: к возвращению мужа нужно быть в хорошем приветливом настроении, переодеть детей в чистое, если они умудрились испачкаться, проследить, чтобы все были причесаны, и с радостью встречать кормильца семьи. Внезапно осознав, что эта мысль не так уж и сильно отличается от того, о чем она думала — нужно успокоиться и привести себя в порядок перед возвращением супруга, Ася снова расплакалась.       «Пусть видит! — думала Ася. — В конце концов, это же мой муж, а не чужой человек! Мы с ним столько вместе пережили, он меня не бросил на Сахалине, хотя вполне мог это сделать, он искал мне капельки, успокаивал, утешал! Это же не какой-то человек, о котором я даже ничего не знаю!»       Незаметно для себя Ася успокоилась. Женщина вытерла слезы, умылась, снова чуть поправила прическу и подумала:       «Теперь уж точно могу встречать Севастьяна».       Севастьян совершенно не ожидал, что через какое-то время после ужина Ася лично принесет в комнату салат и бутылку шампанского.       — У нас какой-то праздник? — спросил мужчина, отложив газету.       — Нет, просто мне захотелось шампанского и еще чего-то, — ответила Ася.       Севастьян открыл шампанское и разлил его по бокалам.       «Сейчас с Асей посижу, потом надо к детям тоже сходить», — подумал мужчина.       Ася буквально одним глотком выпила шампанское, налила себе снова и так же мгновенно выпила.       «Значит, не все так просто и что-то случилось», — пронеслось в голове Севастьяна.       Третий бокал шампанского Ася пила уже не так быстро.       — Повод для загула? — спросил мужчина.       — Просто захотелось шампанского, — ответила Ася. — Его вкуса. Ну и пожевать что-нибудь.       Не до конца понимая эту логику, ведь больше ничего от супруги он так и не услышал, Севастьян заметил, как Ася налила себе четвертый бокал, тоже достаточно медленно выпила, а потом, посидев буквально минуты три, помчалась в уборную.       Супруги не было где-то с полчаса. Взглянув на вернувшуюся Асю, Севастьян с некоторым изумлением посмотрел на нее и услышал ответ:       — Не знаю, что на меня нашло. Вообще не знаю. С утра переживала из-за того, что предала революцию, потом так захотелось вкуса шампанского… Даже не для того, чтобы напиться, именно вкуса захотелось.       — Агнесса, — произнес Севастьян. — Вам это ничего не напоминает?       «Как я напилась до бессознания в кабаке, а потом ты меня ремнем отделал?» — подумала Ася.       — Что именно? — уточнила женщина. — Именно такой ситуации вообще не припомню.       — Я о беременности, — ответил Севастьян. — И ваших, скажем так, странных мыслях.       «Это хорошо, что про то вслух не сказала, было бы неуместно», — пронеслось в голове Аси. Поразмышляв, женщина произнесла. — Знаете, Севастьян, ничто на беременность не намекает. Вроде бы. Это просто слишком странные мысли. И не менее странное желание. Может быть, связанное с тем, что мы давненько нигде не были.       — Вы забыли, Агнесса, о приглашении Никулиных, — сказал Севастьян.       — До него еще месяц, — уточнила Ася. — А душа затребовала чего-то именно сейчас.       — Душа затребовала — вы это требование выполнили, — ответил Севастьян. — Давайте же теперь с детьми вслух почитаем, пообсуждаем, поговорим. Не весь же вечер одним сидеть.       — Хорошо, — согласилась Ася. [1] член «Народной воли», умерла вследствие заведомо неправильного ведения родов и отсутствия лечения после.