Эсерка

      На следующее утро после недолгой прогулки — Зоя чувствовала себя не до конца здоровой, чтобы пускаться в какие-то длительные походы, Дима сказал сестре:       — Со всеми твоими болезнями забыл об одной штуковине. Смотри!       Зоя посмотрела на небольшой сверток, который достал из ящика стола брат. Тем временем, Дима развернул бумагу и сказал:       — Табак, Зоя. Настоящий. Я сейчас попробую покурить его, а ты, как девочка, нюхай.       — Мама что вчера говорила? — сразу же ответила Зоя. — На ту самую женщину-преступницу нужно равняться, потому что она и дела до конца доводила, и была равной мужчине не на словах, а на деле.       — Хорошо, Зоя, раз ты настаиваешь, мы сегодня же доведем дело с льдиной до конца, — сказал Дима.       — Я не про это, — отмахнулась Зоя — перспектива еще раз быть ничуть не меньше, чем в прошлый раз, наказанной, пугала. — А про то, что или мы оба курим, или оба нюхаем.       — Давай и понюхаем, и покурим, — согласился Дима.       Мальчик робко взял щепотку табака, положил ее себе на ладонь.       — А теперь нюхай, — сказала Зоя.       Дима глубоко вдохнул и сразу же расчихался. Зоя вслед за братом взяла немного табака, вдохнула, расчихалась тоже.       — А в чем задумка? — тем временем спросил Дима. — Ну почихали мы и что?       — Мама так насморк однажды лечила, — ответила Зоя. — Этой весной, что ли. Но мы же с тобой не болеем. Давай лучше курить.       Дима неловко свернул остатки табака в трубочку и, достав заранее заготовленные спички, поджег. Едва вдохнув дым, мальчик закашлялся.       — А так, что ли, горло лечат? — спросил Дима. — Ерунда какая-то.       Зоя взяла самокрутку из руки брата, вдохнула дым, закашлялась.       — Какая-то ерунда, — ответила девочка.       Тем временем, на чихание и кашель детей в комнату вошла Ася. Увидев дочь с самокруткой, женщина опешила.       — И зачем вы это устроили? — спросила Ася.       — Чтобы узнать, что же это за вещь такая, — ответил Дима.       — Мы сначала оба нюхали табак, а потом оба покурили, — добавила Зоя.       — Убедились, что это глупая затея? — спросила Ася. Увидев кивок обоих детей, женщина добавила: — Это идиотское занятие даже для взрослых. А детям вообще нельзя. Вредно. И вообще, этот табак лежал для того, чтобы насморк лечить, а не забавляться им.       Зоя кивнула.       — Устроили здесь не пойми что, задохнусь сейчас, — выругалась Ася, взяла из руки дочери самокрутку, открыла окно, затушила окурок о снег и добавила. — Книжки лучше почитайте.       — А можно будет погулять? — спросил Дима.       — Можно, — ответила Ася.       Отношение Аси к табаку было более чем нейтральным. В их семье курил отец, поэтому подобный запах раздражал Асю с детства. В гимназические годы, в кругу «синеочкастых стриженых дур», которые настаивали на том, что женщина должна курить табак, а не нюхать его, Ася чуть привыкла к более приятному запаху, но, попробовав сделать пару затяжек, разочаровалась — приятный запах был приятным именно тогда, когда курили другие. Ася ничего не имела против курящих, но сама начинать не стала, посчитав это совершенно излишним атрибутом, вроде стриженых волос, синих очков или брюк, которые, по слухам, посмели носить женщины за границей.       На редких приемах Ася видела, как многие женщины табак нюхали. Однажды попробовав и не видя в этом какого-то большого смысла, Ася не стала повторять подобное еще раз. А о том, что нюханием табака лечат простуду, женщина узнала только после замужества и без особого энтузиазма испробовала этот способ, который оказался действенным.       По большому секрету Ася однажды услышала рассказ Александры Витальевны, которая как-то раз решила понять, в чем смысл нюхания табака, очень долго этим занималась и, добившись невыносимой головной боли и носового кровотечения, пришла к выводу, что светское занятие более чем странное и не все нелепые мысли стоит повторять самой.       Если бы детям было хотя бы лет по шестнадцать, Ася, возможно, не сказала бы ни слова против: у каждого есть свои нелепые привычки, но, вспоминая слова одного врача, что детям курить нельзя, женщина решила прекратить столь глупое занятие, тем более, что, по-видимому, на фоне беременности из-за табачного дыма и вправду стало не хватать воздуха.       Тем временем, Дима с Зоей вышли на улицу. Девочка посмотрела на брата и спросила:       — Теперь куда?       — Плавать на льдине, — ответил Дима. — Безопасно.       — Только безопасно, — уточнила Зоя. — Я не хочу, чтобы папа еще раз нас наказал. И утонуть страшно.       — Всего-то ты боишься, — усмехнулся Дима, но не стал продолжать — некоторая опаска, что все пойдет не по плану, а потом они будут наказаны, присутствовала.       Брат и сестра, не торопясь, пришли к берегу. И только сейчас Дима понял, что его идея с попыткой отбить льдину возле берега неудачна.       — Сейчас, Зойка, может, что-нибудь получится, — устав и вспотев, произнес мальчик. — Наверное, весной надо на льдинах кататься. Их тогда проще найти.       Раздался треск и Дима отбежал в сторону берега. Тем временем, огромный кусок льда начал отрываться от берега и двинулся в сторону середины реки.       — Зойка, прыгать! — скомандовал мальчик и протянул сестре руку.       Чуть боязливо Зоя прыгнула вслед за братом и увидела, что льдина немного погрузилась в воду.       — А она точно не утонет? — спросила девочка, видя, что сапоги немного заливает водой.       — Я буду следить за этим, — ответил Дима.       Все той же палкой, которой он не так давно пытался отбить кусок льда, мальчик пытался управлять льдиной. Дети доплыли до моста и, вместо обещанного приятного путешествия и незабываемых пейзажей вокруг, Зоя поняла, что все это время она думала только о том, чтобы не утонуть вместе со своим природным плотом.       — Дима, я боюсь, — честно сказала Зоя, даже не думая о том, что брат может ее задразнить за такие слова. — Причаливай к берегу.       — Как только получится, то причалю, — не менее испуганно ответил мальчик.       Зоя и Дима не знали, что их уже увидели люди, заметил городовой, поэтому буквально через пять минут, за очередным поворотом реки, их уже ждали люди. Зоя видела, как их льдину цепляют баграми, как кто-то ее крепко схватил за руку, а потом передал городовому.       — Пусть родители ижицу выпишут, — раздалось где-то в стороне.       Однако Зое все это было безразлично, пугала фраза городового, обращенная то ли к ней, то ли к брату:       — Где служит твой отец?       — Мы сами дойдем до дома, честное слово, — ответила Зоя.       — Где служит отец? — раздался повторный вопрос.       — В жандармерии, — прошептала Зоя.       Мысленно смирившись с тем, что вечером ей снова придется несладко, Зоя молча пошла вместе с братом.       «Вырваться и в разные стороны», — больше глазами намекнул сестре Дима, однако, от этой идеи пришлось отказаться — Зоя чувствовала, что за руку ее держат слишком крепко.       Перед входом в жандармерию городовой спросил детей:       — Фамилия, имя, отчество отца.       — Лыков Севастьян Михайлович, — тихо сказала Зоя.       Городовой, не выпуская детей, вошел в здание.       — Какие-то совсем малолетки сегодня, — раздался голос чуть в стороне. — Скоро пятилетних приводить будешь.       — К отцу веду, — услышала Зоя.       Вопрос о том, где можно найти Севастьяна, дорога в кабинет отца — все это, как казалось Зое, происходило не с ней. Где-то в отдалении звучал голос городового, который докладывал о том, что и он, и другие люди заметили двух детей на льдине, как их спасли за поворотом реки, понимая, что здесь, на этом месте, вытащить не представляется возможным.       — Виталий, а если я их в холодную [1] отправлю, а начальство узнает, по шапке сильно прилетит? — спросил Севастьян.       — Ты сдурел? — не поверил своим ушам Виталий.       — Агнесса пороть не разрешает, — ответил мужчина. — Да и, если честно, как-то нет желания сейчас домой вести, а до обеда еще дожить надо.       — Веди домой сейчас, заодно и пообедаешь, — сказал Виталий. — Кто спросит — скажешь, что по делам ходил. Кто проверит?       — В обед и пойду, — произнес Севастьян.       Следующие два с лишним часа, проведенных в холодной, Зоя проревела практически без перерыва — мысль о том, что дома их никто не будет хвалить за такое путешествие, пугала.       — Пусть бы нас запирали в разных комнатах, — выругался Дима. — Зойка! Надоело тебя слушать! Воешь и воешь. По сиделке не только тебе получать, но я же молчу!       — Мы снова отца опозорили на всю жандармерию, — сквозь слезы ответила Зоя. — Мы снова испортили честь фамилии!       Явно детский плач привлек внимание Иваницкого. Подойдя к двери и увидев, что в холодной заперты дети, генерал подошел к дежурному.       — Малолетние за что задержаны? — раздался вопрос.       — Ваше превосходительство, — отрапортовал дежурный. — Городовой привел детей подполковника Лыкова, его высокоблагородие привел детей сюда.       — Значит, затея Лыкова, — произнес Иваницкий, после чего направился к Севастьяну.       Севастьян не ожидал увидеть Иваницкого именно сейчас.       — Господин подполковник, — несколько недовольно произнес генерал. — Почему в камере предварительного заключения находятся неоформленные лица?       Севастьян вдруг вспомнил о том, как вчера пугал одну гимназистку, которая никак не желала разговаривать, сказал, что закроет ее без оформления до того момента, пока она не заговорит. Задержанная согласилась говорить уже через полчаса.       — Не было иного выхода, ваше превосходительство, — ответил Севастьян.       — Я знаю, что у вас много дел, но увести детей домой займет не так уж и много времени, — сказал Иваницкий. — Значит, вернулись бы со службы домой на те же полчаса или час позже. Немедленно уводите детей домой и не страдайте глупостями!       — Так точно, — отреагировал Севастьян и вышел из кабинета.       До обеда оставалось минут сорок. Злясь на Иваницкого, который все заметил, Севастьян забрал детей и пошел домой.       Ася чуть переживала: такую длинную прогулку она не разрешала детям и уже даже подумала о том, что Зоя и Дима могли встрять в какие-то неприятности.       Когда домой вернулся муж с детьми, эти мысли подтвердились.       — Агнесса, — произнес Севастьян, заведя детей в комнату и вернувшись к супруге. — Юное хулиганье до воскресенья будет сидеть в своей комнате на хлебе и воде. Раз вы не позволяете всыпать им хорошенько. Может быть, хоть так они поймут ошибочность своего поступка.       — Почти два дня… — задумчиво произнесла женщина. — Это жестоко. И что же они натворили?       — Катались на льдине по реке, люди их вытащили, а городовой ко мне на службу привел, — ответил Севастьян. — Выражаясь отцовскими словами, они меня опозорили. Не говоря уже о том, что сами утонуть могли.       Разговоры о чести фамилии Ася никогда не любила и не признавала, однако поступок детей немало возмутил женщину. Пообедав вместе с супругом и проводив его снова на службу, Ася пришла в детскую.       — Опозорили отца, — произнесла женщина. — Опозорили честь фамилии. Над отцом все будут смеяться, скажут, что детей воспитать не может. Раз они все время что-то творят непотребное. Сами утонуть могли. Бессовестный народ! Я никогда не была примером для подражания, никогда не могла похвастаться образцовым поведением, но до такого даже я не могла додуматься!       «Да, — мысленно добавила Ася. — Листовками занималась, а на льдинах не каталась и даже не могла допустить для себя такую мысль, что это вообще возможно».       Зоя вытирала постоянно набегающие на глаза слезы и была согласна с каждым словом матери.       «Да, могли утонуть, да, папу опозорили на всю жандармерию», — думала девочка.       И то, что мать вскоре вернулась с розгами, и то, что их с братом расставили по углам на горох, Зоя восприняла как должное.       «Сами виноваты», — сквозь слезы думала Зоя.       Вечером, услышав, что отец вернулся домой, Зоя решила выйти из комнаты.       — Папенька, — вздохнула девочка. — Пожалуйста, простите нас с Димой. Мы вас опозорили, мы, если так разобраться, и маму опозорили, и бабушку с дедушкой! Потоптались по чести фамилии!       Такое хорошее начало и столь странное продолжение напомнило Севастьяну любимые реплики отца, что не слишком обрадовало мужчину.       «Я, вообще-то, только себя имел в виду», — подумал Севастьян.       — Вы и утонуть могли, — уточнил мужчина.       — Да, папенька, и утонуть могли, — добавила Зоя. — Но я очень прошу вас: отмените наказание, хоть на первый раз!       — На второй раз, — уточнил Севастьян.       — Понимаю, мы все это заслужили, — продолжила Зоя. — Но слишком есть хочется. Мы с Димой так больше делать не будем, я готова вам пообещать это. До весны — никаких попыток отбить льдину и прокатиться на ней.       Усмехнувшись от уточнения, что Зоя обещает не кататься на льдинах только до весны, Севастьян спросил:       — Один разок посидели без горячего и уже на все согласны?        Зоя промолчала.       — Хорошо, Зоя, с завтрашнего утра я вас готов амнистировать, — ответил Севастьян. — Иди обратно к себе.       Вздохнув от того, что им придется ждать до завтра, Зоя вернулась в детскую.       — Может, в картишки? — предложил Дима сестре.       — Не хочется, — вздохнула Зоя. — Слышал, что мама говорила? Мы папу опозорили. Сами утонуть могли…       Тем временем, Севастьян подошел к супруге и сказал:       — И, все-таки, я не Михаил Павлович, не смог оставить детей еще на день наказанными. Стало слишком жаль.       — Главное — поговорить хорошенько, тогда до сердца дойдет, — ответила Ася.       Услышав от супруги, что она и поговорила с детьми, и наказала их дополнительно, Севастьян в некотором изумлении произнес:       — Нет, Агнесса, вы — жестокий человек. Я это уже говорил однажды, могу повторить снова. Как вы меня ругали недавно? И что сотворили сегодня собственноручно?       — Я ни дочь, ни сына до горячки не доводила, — ответила Ася. — Зато что? Что слышали, Зоя у вас прощения просила. Обещала больше так не поступать.       — До весны обещала, — уточнил Севастьян. — Потому что понимает, что слова нужно держать, а на долгое время загадывать не готова. Но все же, Агнесса, вы поступили излишне жестоко!       — Что поделать, — ответила Ася. — Зато результат, как видите, налицо.       — Возможно, только с рекой, — уточнил Севастьян. — А с каким-нибудь озером или дымовушками — всегда пожалуйста. Никто ничего не обещал.       — Посмотрим, — сказала Ася. [1] помещение для мелких преступников, бродяг, нарушителей общественного порядка. В контексте жандармерии — камера предварительного заключения.