In tenebris

      – Молчи и слушай внимательно, – произнесла она. –Уверена, ты меня понимаешь. Должен понимать. Ты попал в очень скверную историю и знаешь об этом. С твоего места видны те инструменты на стене напротив. Но лучше тебе смотреть не на них, а на меня.       Женщина, произнесшая эти слова, не отрывала немигающего взгляда бледно-голубых глаз от испуганного лица собеседника.       – Ты оказался здесь вследствие показаний знающих тебя людей, – продолжила она. – Они пришли к Бюро Общественной Безопасности, а те уже позвали меня, и я обязана была прислушаться. Все их слова записаны и даже переведены в текст. Вот они, на той маленькой черной флэш-карте, валяющейся на столе. Нет, на стол смотреть тоже не нужно. Смотри на меня. Да, ты напуган. Если позволишь страху поглотить тебя – умрёшь. Поэтому я попросила бы тебя все же не забывать, что ты – человек, а человеку свойственно управлять своими эмоциями. Когда я задаю вопрос – ты должен отвечать, и, если ты солжешь, я узнаю об этом. У меня много интересных возможностей. Все что мне нужно – правда. У тебя есть всего одна попытка, поэтому, говоря вашим языком, не проеби ее. Держись за нее как держался за свою мать в детстве, если конечно таковая имелась. Не отпускай словно этой шанс на переселение на Первое Кольцо. Ты меня понял?       Человек явно пытался делать то, что ему велели. Старался не отводить глаз от лица дознавательницы, старался унять дрожь во всем теле. Он имел крайне болезненный даже по меркам Обскуры вид и дурно даже по меркам Второго Кольца пах, но это было неудивительно, учитывая, что он провел трое суток в камере в местных подвалах под аккомпанемент воплей и рыданий, доносящихся с верхних уровней.       Ответить не получалось, покрытые засохшей коркой пота, крови и мертвой кожи губы шевелились, но слова буквально застревали где-то внутри, на уровне трахеи, не способные выйти наружу. Он лишь невольно конвульсивно заламывал руки, словно пытаясь всеми своими жестами подсознательно извиниться за неспособность выполнить требование.       Дознаватель ждала, ведь это уже вошло в привычку. Она проводила уже десятки подобных процессов и ее отнюдь не беспокоило, что конкретно этот случай займет больше времени. Откинувшись на спинку дешевого пластикового кресла на колесиках, она выложила затянутые в перчатки руки на животе.       – Ты точно меня понял? – повторила она.       Пленник снова попытался заговорить. Кожа несчастного была невероятно, практически молочно-белой, как и у всех обычных жителей Обскуры. Бледная, лишённая какого-либо загара кожа –отличительная особенность тех, кто жил в вечной тьме и под завесой снежных или пепельных облаков.       – Я… – попытался заговорить он, но слова вновь застряли где-то по пути в ротовую полость, а их место заняло сбивчивое бульканье, – я…       Дознаватель ждала. Ее фигуру скрывал толстый, а самое главное теплый серый плащ. Внешне похожий на ушитую по размеру шинель, элемент гардероба был покрыт сверху водоотталкивающим покрытием, а внутри несомненно имел терморегулятор, что могло объяснить то, как владелица одежды так спокойно находилась в достаточно жарком помещении. Из под плаща виднелся простой и крайне скромный костюм в современном деловом стиле, воротник которого поднимался по самый подбородок. Волосы женщины были подстрижены не слишком коротко, но в стиле подходящем скорее не видевшему полгода парикмахера мужчине, чем представительнице прекрасного пола. Тонкие черты бледного, покрытого на щеках и висках тонкими синими венами, лица дополняли образ этой несколько странной персоны. Манерой поведения в этот момент она чем-то напоминала хищную рептилию.       На плаще дознавательницы красовалась одна единственная маленькая деталь – черный металлический ромб с серебряной окантовкой и небольшими символами солнца и креста внутри.       Инсигния была совсем крохотной и едва ли превышала по размеру ноготь большого пальца ребенка лет десяти, но при этом внушала ужас и благолепие жителям всего континента.       Связанный мужчина не мог отвести от нее взгляда, как ему этого ни хотелось. Именно вид эмблемы крепче всего остального приковывал его к металлическому стулу. Крепче, чем вид пыточных инструментов, висящих в чехлах на покрытой пятнами плесени дальней стене комнаты; крепче, чем застарелый запах крови, поднимающийся от потрескавшегося розоватого кафеля пола, крепче, чем исцарапанные ленты искусственного волокна, охватившие его конечности.       Хексенягер подалась вперёд и опустила руки в перчатках на колени. Затем она вытащила из кобуры под плащем длинноствольный револьвер. Массивный восьмигранник дула и октаэдр барабана покрывал странный узор упорядоченных линий, повторяющийся на щеках рукояти.       Она педантично провернула барабан, осмотрела микроснаряды в гнездах, осторожно вернула его на место, а потом, дождавшись утвердительного щелчка, прижала дуло к виску допрашиваемого. Тот дернулся, когда холодный металл коснулся его кожи.       Человека на кресле трясло. Из уголка рта начала стекать вниз тонкая струйка слюны.       – Мне не хотелось бы применять его, – мягко сообщила пленнику инквизитор. – И я вовсе не желаю причинять тебе вреда. Зачем? Наш город, настолько большой, нуждается в рабочих. Ты молод и по местным меркам здоров, а живым ты сможешь послужить благому делу. Лишняя пара рук, а ведь только благодаря тяжёлому труду бесконечных пар рук наш город и добился своего величия, чтобы об этом не говорила пропаганда корпорации.       Помолчав, она продолжила.       – А ещё я бы не стала тратить пули, если бы у меня был выбор, – продолжала дознавательница. – Каждая стоит больше чем твоя годовая зарплата включая то, что с тебя вычитает подписка. Патроны для этого оружия производят на другой стороне континента мастера, поднаторевшиев создании антимагических реликвий, и эти люди знают цену своим навыкам. Этот револьвер зовётся Причащение. Только два таких было изготовлено, а его брат-близнец Исповедь утерян уже давно, скорее всего уничтожен. Как думаешь, мне бы хотелось использовать его на тебе и тем самым причинить этой вещи хоть небольшой, но вред, или я бы желала, чтобы ты мне рассказал обо всем, и я могла бы убрать револьвер в кобуру?       Узник был не в состоянии смотреть ни на оружие, ни на дознавателя, поэтому в панике уставился на инсигнию, пытаясь сдержать дрожь, сострясавшую все его тело.        – Я… говорил… – начал он.        – Верно. Ты поведал мне о проповедях. – Инквизитор ободряюще кивнула. – И я в тот раз подумала, что мы сможем докопаться до правды. Но страх лишил тебя разума, и теперь мы вынуждены начать сначала. Возможно, все, что ты рассказал раньше, было ложью. Знаешь, я ведь к этому привыкла. Каждый час своей жизни я слышу новую ложь. Она для меня стала похожей на слезы или дистиллированную воду в нашем городе – такая же прозрачная и недолговечная. Если ты солжешь мне снова, я узнаю об этом и познакомлю с Причащением поближе. Поэтому говори. Это в твоих же интересах.       В этот момент человек съежился, будто завершив какую-то долгую внутреннюю борьбу. Он обмяк в кресле и наконец смог отвести налитые кровью глаза от эмблемы.        – Я совершил… ошибку, – сбивчиво забормотал он. – Вы же знаете. С самого начала знали. Ошибку. – Он поднял голову, на краткий миг обретя уверенность. – Откуда мне было знать? Они говорили то же самое, что и другие священники в обычных церквях. Я запутался.       Как только первые слова слетели с губ узника, речь полилась быстрым потоком.        – Знаете, это ведь сложно. Жить… Находить силы выжить. А потом кто-то приходит и говорит тебе, что есть и другой путь. Что можно добыть еду — лучше и больше, дешевле, чем та, что есть сейчас. Что будет отопление и электричество, тоже без перебоев и хорошее. И что они остановят убийства там, в подгороде. Что они отправят туда офицеров и накажут тех, кто на нас охотится. Вы ведь знаете, что на нас охотятся? Ну, конечно, знаете. Тела находят постоянно, но никто ничего не делает. И никогда не делал. Потому я и внимал их речам, хотя и догадывался, что не стоит этого делать. Ведь наш единственный защитник сидит на небесах. Но она была там, эта Ангел, прямо там, и она беседовал с нами. Поэтому я ходил слушать, что твердили ее проповедники. И когда они велели нам копить запасы или найти себе оружие, я так и делал, потому что хотел верить. Да, я все это делал. Да помилует меня Господь, но я выполнял их приказы.       – Помедленнеея пожалуйста, – спокойно попросила дознавательница, проводя восьмиугольником дула по щеке узника и прижимая срез дула к его губам. – Соберись с мыслями. Я ведь видела результаты вашей деятельности, трупы, пародии на кресты, намалеванные кровью на стенах. Это не жулики, – она вновь замолкла на секунду, но потом нейтральным голосом тихо добавила. – Это деструктивные культы.        – Нет! Нет! Пожалуйста, поверьте, вы ошибаетесь! – Глаза пленника широко распахнулись, наполняясь затапливающим его ужасом. – Вы ошибаетесь!        – Ты даже не представляешь, как часто мне это говорят сидящие именно на этом кресле.        – Но это правда, преподобная, чистая правда. Я ничего не знаю об этих… преступлениях. Только то, что нам велели вооружиться для схватки с темными силами, потому что больше никто…        – Ничего не делает. Но теперь-то кое-кто взялся за дело. Я, например. И мне бы хотелось сделать больше. Я хочу выкорчевать эту заразу.       – Да, да, вы должны ее выкорчевать.        – Где вы собираетесь? Мне нужно точное место, – женщина внимательно и спокойно продолжала смотреть ему прямо в глаза.       – Сед-дьмой сектор Второго Кольца.        – Это ты мне уже говорил. Ты знаешь, что именно мне нужно. Место. Место, куда вы ходите, чтобы слушать эти вещи. Точный адрес. Номер промышленного пространства, жилого блока, вплоть до этажа и подкорпуса.        – Я не… – Страх вернулся. – Я не знаю названия. Я не могу вас туда отвести.       Инквизитор чуть сощурила глаза, которые до этого все время держала широко открытыми, не моргнув ни разу за все время допроса. Палец в черных перчатках соскользнул со спускового крючка, но дуло по-прежнему прижималось к подбородку пленника. Два взгляда, отчаянный и задумчивый, встретились на несколько долгих мгновений, показашиеся одной из сторон космической вечностью.        – А знаешь, теперь я тебе верю, – наконец заявила инквизитор, опуская пистолет и пряча его в глубине плаща.       Пленник шумно втянул грудью воздух. До этого момента он едва осмеливался дышать, но теперь начал это делать это смелее, и вместе с воздухом внутри его груди начало появляться некое истерическое чувство. Он снова начал обильно потеть, а колотившая его дрожь усилилась настолько, что он чуть ли не качался в кресле.        – Это правда! – выкрикнул несчастный, срываясь на фальцет, когда накопившееся внутри нервное напряжение на выдохе неостановимой лавиной рванулось наружу. – Я не вру, я хочу помочь, но я правда не могу вас туда отвести.        – Я знаю. – Кресло заскрипело под хексенягером, перенесшей вес обратно назад. – Ты не настолько глуп чтобы мне лгать. Я могла бы размотать твои нервы по всей этой комнате, но так и не узнала бы ничего нового.– Она грустно и несколько ностальгически улыбнулась. – Тебе очень повезло что мы встретились сейчас, а не двадцать лет назад. Тогда я бы распотрошила тебя и твой разум просто на всякий случай. Теперь я знаю когда стоит прекратить спрашивать.        Человек в оковах не спешил расслабляться. Его глаза снова заблестели от страха, но теперь он имел иную природу. Это была боязнь того, что все было слишком хорошо. Это был страх, что его обманут, ведь агентам Церкви были известны тысячи способов ввести человека в заблуждение, и они активно их применяли. Узник знал, что ему не выбраться. Если простой смертный попадал за стены Черного Собора, то никогда оттуда не возвращался. Все об этом знали. Все до одного. На всех уровнях и во всех секторах.        – Я бы сказал… – запинаясь, произнес он и начал рыдать. – Если бы мог… Но я-я не м-могу, правда! П-поверьте, прошу, пожалуйста…        – Да, конечно, – кивнула инквизитор, поднимаясь с кресла. Несмотря на массивный плащ, движение вышло практически бесшумным и неожиданно быстрым. То была не кошачья грация, а скорее движение великолепно настроенного часового механизма. Она потянулась к столу, где были свалены в кучу носители информации, непонятные девайсы и авто-ампулы, украшенные черно-серебряным символом, а после нажала что-то на сенсорном дисплее.        – Это все, ты можешь идти, – дознавательница словно обращалась к себе, а не находящемуся в кресле мужчине.– Да, ты можешь идти. Ты оказал услугу Церкви и имеешь полное право это с гордостью вспоминать. Спасибо.       Пленник уставился на нее раззинув рот, не обращая внимания даже на то, что грязные слезы затекали внутрь. Каждая чёрточка лица несчастного отображала подозрение. Женщина повернулась к нему:        – Мы же не звери. Если ты что-то вспомнишь, то обязательно расскажешь, а я не из тех кто любит просто так вредить другим.       В затравленном взгляде начала появляться надежда, и он начал скользить по полу и пыточным инструментам, прошёлся по столу, а потом несмело, словно осторожничающее животное, подобрался к запертой двери на другом конце помещения.       – То есть…       Вместо ответа она подошла к бронестворкам, заставляя их разъехаться с мягким шелестом. Снаружи пробились лучи теплого галогенового освещения в жёлтых тонах и зазмеились по всем окружающим их предметам, полностью меняя восприятие пространства. Стоящая в проходе и освещённая с двух точек фигура казалась бывшему пленнику безликой, поджарой тенью, жуткой игрой освещения.       – Все что нам нужно, – это правда, – произнесла хексенягер и вышла из камеры в длинный коридор.       Бетонные голые стены покрывали лишь пятна и плесень, да черные кляксы дверей камер. В конце мрачного коридора катакомб Собора ее ждал человек. Потрепанная ониксовая броня словно вторила не менее потрепанному хозяину. Едва заметная щетина на квадратном подбородке, нечитаемым пустой взгляд, штрих коды на висках и жуткий шрам на месте правого крыла носа.        – Преподобная, – Поклонился он.        – Почему-то он не хочет говорить, Отто? – спросила инквизитор. – Боится кого-то или чего-то больше, чем меня? Или, может, он такой лояльный? В любом случае, это представляет интерес.       – Вы сломите его?        – Мы узнаем больше, если позволим ему уйти. Организуй группу, позывной «Новембер-Прима». Следите за его треккером пока не получите данные о месте встречи. Мне нужно, чтобы он дожил до этого момента. И был в состоянии добраться до точки рандеву не распугав своих товарищей.        – Будет сделано. А потом?       Агент Церкви уже двигалась дальше, мягко ступая по шероховатому бетону, направляясь к следующей камере. Реагируя на вопрос, она едва заметно на секунду прикусила нижнюю губу, словно следуя старой, но так до конца и не изведенной привычке.        – Устранить, – ответила она. – Я буду лично держать вопрос на контроле, поэтому попрошу не проявлять чрезмерной инициативы. Особенно это актуально для ваших подчиненных. Хочу узнать, куда он может нас привести.        – Как пожелаете.       Инквизитор задержалась перед дверью, через смотровую решетку которой уже начало доноситься паническое женское хныканье. Не обращая внимания на звуки, она вновь обернулась к своему спутнику.       – Я не спросила, Отто, но как там твой лейтенант, Арслау? Она полностью восстановилась?        – Почти. Благодарю за беспокойство.        – Передай ей мои поздравления и полученные файлы на квартиру в первом кольце и подписку на два года вперёд для семьи ее брата, это достойная плата за ее действия.        – Она будет крайне рада это услышать, – даже в мертвых глазах Храмовника на второй части фразы преподобной что-то всколыхнулось.       Одними губами усмехнувшись реакции подчинённого, дознавательница коснулась ручки двери в следующую камеру, а возникший виртуальный экран высветил данные пленницы, находящейся внутри. Бегло просмотрев информацию, она лёгким движением пальцев отозвала экран.        – Тут мне понадобятся все мои инструменты и бригада парамедиков, – сообщила Отто инквизитор и вошла в камеру.