Between the lines

      После случившегося в храме Гуань Инь, Цзян Ваньинь много думал и многое вспоминал. Несколько лет назад некоторые вещи казались столь мелочными, что его особо и не волновали, но сейчас хотелось бросить все дела и погрузиться в прошлое ещё больше, чтобы потерять это чувство неосведомлённости окончательно. Забавно, но оно как таковое появилось только после всей вскрывшейся правды.       Не перечесть, сколько было споров между Вэй Усянем и Цзян Ваньинем после Аннигиляции солнца по поводу того, стоит ли новоиспечённому тёмному заклинателю носить с собой меч. Цзян Ваньинь тогда даже не предпочитал напоминать названному брату о возможности вернуться на светлую дорожку, предвкушая грандиозный конфликт, от которого не будет толку.       Сейчас конечно он понимал, что подобного рода разговор тогда мог ещё и задеть Вэй Усяня по больному. Хотя, с другой стороны, сколько раз так задевал его отец из-за своего «любимчика»? Невероятное множество. И пускай сам Вэй Усянь утверждал, что Цзян Фэнмянь ничего плохого не подразумевал под словами о никудышности родного сына и всё было ради взращивания в нём ответственности… подобное ещё больше выводило из себя.       — Хоть раз в жизни… — со скрежетом в зубах произнёс глава ордена Цзян, стоя на коленях в храме предков перед своими родителями. — если бы ты хоть раз тогда сказал, что я тебе нужен, отец…       Про мёртвых не говорят плохо, тем более если этот человек был твоим родителем. Только поэтому Цзян Ваньинь не нашёл в себе сил продолжить фразу. В душе уже давно сидит обида, в большинстве своём посвящённая отцу и названному брату. Она не даёт ещё хоть раз произнести «прости» и «ты мне нужен».       Размышления о причинах бесконечного и такого мучительного одиночества смог прервать лишь молодой адепт — Джанджи Цзян, с новостью о том, что в орден вновь пришло письмо из Гу Су. Джанджи всегда казался Цзян Ваньиню слишком навязчивым, что временами раздражало, но его бесстрашность перед главой ордена, которого боялись все, отчасти восхищала, поэтому он оставался на своём посту.       Изначально хотелось послать всех и вся, в первую очередь выдворив Цзян Джанджи из зала предков, но глава смог сдержать порыв вновь метать громы и молнии, молча взяв письмо и раскрыв послание от Цзэу Цзюня.       «Приветствую главу ордена Юн Мэнь Цзян, Цзян Ваньиня. Это глава ордена Лань, Цзэу Цзюнь. Искренне хочу верить в то, что я ещё не совсем надоел вам, а если надоел, то вы всё равно сочтёте нужным прочесть это письмо. Думаю, наши адепты прекрасно справятся с тем, что сейчас происходит на Дэйю, но, к сожалению, это не вся проблема деревни Лебединого течения. Мне донесли информацию о том, что, коль уж мы собрались осушать местные воды, придётся подумать и о том, где местные теперь будут брать воду для бытовых вещей, вроде стирки, готовки, уборки и прочего. Надеюсь, сообща мы с вами что-нибудь придумаем, пока же остаётся лишь довольствоваться многочисленными жалобами от недовольных жителей. Что касается ваших отношений с молодым господином Вэем… Прошу меня извинить, видимо мне просто показалось, хотя я никогда не замечал, чтобы супруг моего брата пренебрежительно относился к выбору собутыльников. К тому же, он обычно предпочитает видеть рядом моего брата, а тогда будто на целый вечер совсем позабыл о нём. Вы уверены, что ничего не значите для него? Я — нет. С уважением, Глава ордена Гусу Лань, Лань Сичень!»       Прочитав письмо, Цзян Ваньинь скривил лицо и удивлённо поморгал уставшими глазами, под которыми залегли жуткие синяки.       — «Глава самого благородного ордена лезет в наши с Вэй Усянем отношения или мне показалось?».       Данная мысль вызвала раздражение у Саньду Шэншоу. Он смял плотный лист бумаги и кинул в угол комнаты, намереваясь вечером излить всю свою злость на главу ордена Лань и будь что будет.       Весь день ему пришлось отлавливать тварь в одной из местных пещер, что предпочитала временами выбираться в Юн Мэн и устраивать бедлам. В любой другой подобной ситуации он бы либо выслал туда новеньких адептов, либо послал всех и вся, но сегодня хотелось хоть на что-нибудь отвлечься. Нельзя не сказать, что у него это получилось, вот только почему-то по возвращении в Пристань он кардинально поменял мнение о письме Цзэу Цзюня и в какой-то мере ему даже стало приятно, что об их с Вэй Усянем отношениях переживает (боги, угрожайте ему линчи, он этого не признает) не только он, но и кто-то ещё, пускай и по сути посторонний.       Конечно, он часто размышлял что об их отношениях думает сам Вэй Усянь, какими он их видит в будущем и в какой форме им лучше всего обращаться друг к другу, но всё сводилось к тому, что бывшему Старейшине Илин было попросту не до этого. Прямо как ему когда-то было не до той кучки Вэней, что поселились вместе с тёмным заклинателем на той чёртовой горе.       Сколько же раз он жалел и о своих словах, и о поступках, но ничего не менялось. Всё словно крутилось вокруг одних и тех же историй из прошлого, что столько лет не давали покоя, а теперь открылись с совсем другой стороны.       Спустя два разбитых стакана с успокаивающими отварами и пары вмятин на стене, он всё же смог вздохнуть с чем-то наподобие облегчения, лишь предполагая, что это может быть оно. Оригинала он не знавал уже слишком давно, разве что когда успевает вовремя помочь или спасти племянника, но это всё временное.       Каллиграфическая кисть, казалось, сама по себе оказалась в руке и стала выводить на бумаге:       «Приветствую, Цзэу Цзюнь. Думаю, наши адепты в состоянии справиться с ситуацией в этой деревеньке сами. Тем более если вы пошлёте Лань Ванцзи и Вэй Усяня. Не сочтите вопрос странным, но…»       В этом месте он слегка застопорился и оставил небольшую кляксу, на которую предпочёл не обращать внимания. После долгих раздумий он всё же смог продолжить:       «…но чистый интерес норовит меня спросить, как поживают Второй Нефрит и его благородный супруг? Возможно в чём-то вы правы, но я считаю, что сделал всё возможное для перемирия с этим человеком, однако ответа я не получаю от слова совсем. Вы правильно упомянули: у него есть кое-кто, кто в любом случае дороже всех. Я не осуждаю, нет, но мне кажется та ночь, когда мы с ним вместе отдыхали, стала просто странным исключением. Между словом, могу ли я спросить у вас о ваших знаниях в области успокоительных? Видите ли, у меня уже довольно давно нарушен сон и без чего-нибудь серьёзного уснуть тяжеловато. Глава ордена Цзян, Цзян Ваньинь.»       Уже как-то ожидаемо, ответ пришёл спустя три дня с отправления этого письма. Цзян Ваньинь бросил все дела, чтобы прочесть письмо. Адепты смотрели на него как-то косо, искренне не понимая, с каких пор главы ордена Гусу Лань и Юн Мэнь Цзян вообще стали хоть как-то общаться, не обращая внимания уже на то, что общение это стало похоже на регулярное.       Саньду Шэншоу сказал всем, что глава ордена Лань высылает ему новые советы по поводу настоек. Адепты только плечами пожали, но отстали.       В принципе, он действительно ожидал рецепт хоть чего-нибудь, раз уж в Гусу медицина куда более развитая, нежели в других орденах, включая Юн Мэнь Цзян. Но вместо этого, опуская все формальности за ненадобностью, Цзян Чэн прочитал в послании следующее:       «Глава ордена Цзян, вы можете пить всё что угодно в сколь угодно количествах хоть всю жизнь, но боль, что, судя по вашему состоянию, накопилась в вашем сердце за эти годы, никуда не пройдёт, пока все гештальты не будут закрыты. Господин Вэй вместе с моим братом сейчас уехали, но я точно уверен, что достаточно вам сделать более уверенный и трезвый шаг — всё изменится. В том числе и ваше восприятие людей вокруг. Возможно, вы даже заметите для себя что-то новое и положительное в них. Позвольте посоветовать вам от себя: не пейте слишком много снадобий, единственная помощь от них — временное облегчение, которое потом становится зависимостью. Вы не сможете спать без них не из-за непрекращающейся боли, а из-за слишком высокой дозировки. Будучи в уединении я подсадил себя на, казалось, всевозможные из них. До сих пор отхожу, благо удачно. В Облачных Глубинах такие вопросы решаются в основном посредством медитации. Если вы решите посетить нас и найти покой для своей души — дверь для вас всегда открыта. И господин Вэй не похож на человека, которому чуждо пересекаться с людьми в порядке «исключения», вы так не считаете?».       И вновь письмо оказалось смятым в комок, только на этот раз ещё и кинуто в камин.       — «Неужели так сложно ответить по-человечески? Эти адепты ордена Лань, возомнившие себя равными небожителям, невозможны даже в простом общении. Пора прекращать…».       Он уже было хотел решиться на прекращение общения с главой Гусу Лань, но чёрт возьми, а кто ещё не просто прочтёт написанные им строки, но ещё и проникнется? Хотя проникся ли Цзэу Цзюнь, если хоть на секунду полагает, что Вэй Усянь тем вечером действительно хотел остаться с названным братом и обсудить возможных кандидаток ему в жёны? Тогда они впервые за долгое время говорили не о прошлом, а о том, что есть сейчас. И это чувство так понравилось Цзян Ваньину, вот только как его вернуть… вопрос мог сравнятся по сложности только с «как свыкнуться с мыслью, что в моём сердце не моё золотое ядро?».       Эта мысль… эта лишняя мысль, что вновь привела к удару по стене, в конец сводила с ума, а на громкий стук об стену прибежал Цзян Джанджи и стал расспрашивать о случившемся.       — Вон пошёл! Пошёл вон, мать твою, не трогай меня сейчас! — громко кричал глава и адепт послушался.       Вот только уже через пять минут рядом с Цзян Чэном сидел медик, которого максимально спешно привёл Цзян Джанджи.       — Что же такого Цзэу Цзюнь пишет главе, что ему потом так плохо? — шептались неподалёку служанки.       Их шёпот, конечно, дошёл до Цзян Чэна, что действительно напомнило ему о том, что все письма Лань Сиченя, на которые он отвечал, не сопровождались обычной холодностью и высокомерием. Было нечто, что заставляло его не то рыдать, не то рвать и метать.       Завтра нужно будет поехать в Лань Лин Цзинь вновь помочь Цзинь Лину успокоить высокомерных старейшин, а потому неплохо бы привести себя в порядок и прямо сейчас предаться сну, вопреки советам Лань Сиченя, вновь выпив слоновью дозу успокоительного и будь что будет.       А не было ничего. Вообще никакого результата. Спать хотелось невозможно, отчётливо чувствовалось, как организму не хватает сна, но душа будто не хотела покидать эту чёртову спальню, а взгляд устремился в деревянный, уже порядком поднадоевший, потолок.       Мысли занимали размышления обо всём, но больше всего о том, почему же он столь эмоционально относился к посланиям Цзэу Цзюня.       Внезапно он прозрел и усмехнулся…       — А ведь он пишет правду. Вот и всё.       И он вновь встанет и среди ночи зажжёт свечу для того, чтобы взять любимую кисть и написать главе ордена Лань.