Between the lines

      Лань Сичень старался лишний раз не вспоминать о названных братьях и о том, к чему привела его наивность.       Он всегда старался видеть в людях хорошие черты и ему всегда было по-своему тесно в обществе брата и дяди. Безусловно, это были самые близкие и родные для него люди, но дядя никогда не понимал, что творится на душе у братьев, а с братом можно было как следует выговориться, но вот выслушивать особо было нечего, так как Ванцзи предпочитал всё хранить при себе. Всё же Вэй Усяню он доверял чуточку больше и это можно было понять.       Всю свою жизнь Лань Сичень не желал ничего больше, чем просто обрести достойную компанию, с которой у него склеится диалог, и она пришла к нему в лице Цзинь Гуань Яо. Сколько он в своё время доверил ему, столь от него явно больше не получит никто в этой жизни. Когда Ванцзи получил своё наказание от дяди и неистово мучился, шепча имя Вэй Усяня в полудрёме, Цзэу Цзюнь пролил немало горьких слёз перед названным братом и получил от него невероятную поддержку, которая ни на секунду не оставляла сомнений в его преданности.       А потом правда всплыла наружу, без преувеличений, расколов сердце Цзэу Цзюня на тысячи мелких частиц. Он ушёл в уединение, чтобы собрать его по осколкам, но многие будто потерялись. Скорее всего, часть из них была утеряна с открытием правды, другую же Лянь Фань Цзюнь унёс с собой на тот свет.       Теперь ни о каком будущем Лань Сичень не заводил речи даже с самим собой. Сейчас он просто проживал день ото дня, стараясь как и раньше видеть прекрасное в мелочах, вот только и собственная игра на Лебин уже не кажется ему столь профессиональной, и цветы горечавки у дома матери стали какими-то слишком тусклыми для такого памятного места, и наставления дяди не вызывали никаких чувств, хотя ранее он словно перебирал рис, выслушивая старшего, предпочитая с виду плохие зёрнышки отбрасывать в сторону и оставлять в своей памяти только самое нужное. Но сейчас ему просто не хочется его слушать. До того не хочется, что даже сам Цижень стал это замечать и лишний раз старался не поучать племянника.       Жизнь прекрасна и он на примере своего брата убедился, что сколько бы не длилась тёмная полоса, рано или поздно она станет светлой, Главное самому для этого что-то предпринять. Например, стащить сумасшедшего с одной из местных деревень в надежде, что он окажется кем-то из прошлого, кого ты полюбил когда-то больше жизни.       — «Ванцзи, посоветуй, как не умереть, беспрерывно ощущая в душе отголосок неприятных воспоминаний…», — думает Цзэу Цзюнь про себя, вновь посетив дом своей матери. Это место эмоционально давит на него, поэтому ранее он предпочитал даже не смотреть в его сторону, но сейчас он сидит на ступенях и, сам не зная почему, перечитывает последнее письмо Цзян Ваньиня, написанное будто в спешке из-за некоторых смазанных, однако разборчивых символов. Почерк Саньду Шеншоу не самый каллиграфический, но очень даже достойный. Изначально может смутить лишь то, что написано всё с сильным нажимом и некоторые символы заострённые. Связано ли это с характером или нервным состоянием — Лань Сиченю, конечно, неизвестно. Он может лишь предположить, что роль сыграло и то, и другое.       А написано в его последнем ответе следующее:       «Приветствую главу ордена Лань.       Сложно не согласиться с правотой некоторых ваших суждений. Велика вероятность, что всяческие жидкости в скляночках делают лишь хуже и побочный эффект в виде привыкания действительно меня коснулся, но не уверен, что медитации смогут как-либо помочь мне с моим недугом. Откровенно говоря, мне уже не совсем верится, что что-либо вообще может мне помочь.       Иногда я думаю о том, как хорошо было бы видеть рядом с собой человека, которому было бы интересно послушать весь тот бред, что я пишу сейчас вам, но конечно понимаю одну простую вещь: никого не может интересовать чужое душевное состояние без какой-либо выгоды. Как мне известно, для вас это никакой выгоды не несёт. Есть ли смысл мне писать вам о том, что меня беспокоит? Хотите ли вы получать от меня эти строки? Если нет, я пойму.       Цзян Ваньинь».       Перечитав письмо достаточное количество раз, чтобы самому задуматься о смысле их переписки, он ответит:       «Приветствую главу ордена Цзян, Цзян Ваньиня.       В последнее время мне столь одиноко в светлых стенах родного дома. Потому я выбрался из уединённой медитации; потому решил чаще общаться с братом и его супругом; потому отдалился от дяди, который всегда видел только плюсы в том, что мы с Ванцзи особо ни с кем не контактируем. Ему не понять этого чувства, близкого к сумасшествию, называемому одиночество. Никто не сможет понять, если я начну рассказывать о том, почему так близко подпустил к себе Лян Фан Цзюня и почему до последнего верил в его невиновность. Всем проще посчитать меня наивным простаком. Почему же я должен быть утомлён вашими письмами, когда они хоть ненадолго отвлекают меня от мыслей о том, что я в своей жизни сделал неверно? Я думаю, мы смогли бы быть с вами куда ближе, чем есть сейчас, раз уж терзаемся общим горем потери близкого брата… друга… потери того, кто заставлял дышать и улыбаться. С уважением, Цзэу Цзюнь».       Их переписка всё больше начинает казаться какой-то слишком эмоциональной, в ней полным-полно намёков на истинные чувства авторов. По крайней мере так кажется Цзэу Цзюню и это приводит его в отчаяние. Кому он открывается? Главе ордена Цзян? Тому самому, который прославился своими «подвигами» в отношении последователей Вэй Усяня? Тому самому, который терпеть не может его брата вместе с супругом? Тому самому гордецу, который никогда не признает, что ему больно… А чем он от него в таком случае отличается?       Не счесть, сколько раз Цзэу Цзюнь проклинал Вэй Усяня в своё время, своими глазами наблюдая страдания брата, так что даже в этом отношении они похожи.       Как и полагается, через три дня он получил ответ:       «Приветствую, глава ордена Лань, Цзэу Цзюнь.       Я рад, что не только не утомлю вас этими строками, но и заставлю чувство одиночества покинуть вашу ослабленную душу, подобную моей, хотя бы на те пару минут, что вы будете их читать.       По правде говоря, улыбаться меня сейчас заставляют мысли о том, что я не один в своих скитаниях и мне теперь есть кому о них поведать. Безусловно, это откроет меня для вас с другой, не самой лицеприятной и гордой, по обыкновению, стороны, но почему-то я всё больше перестаю сомневаться в вас и в вашей лояльности к моим чувствам.       Я буду рад видеть вас у себя в ордене, когда судьба оставит вас без дел или в шутку заведёт прямиком в Пристань Лотоса. Я также буду не против видеть вместе с вами сами понимаете кого. Думаю, нам есть о чём поговорить с этим человеком. На сей раз наверняка.       Смерть Лян Фан Цзюня ударила по мне не меньше, Цзэу Цзюнь, пусть этот… человек и заслужил уготованной ему участи, но сейчас Цзинь Лин находится в перепалках меж людьми, которые в любой момент готовы выгнать его взашей и даже убить ради того, чтобы занять место главы ордена Лань Лин Цзинь. Не уверен сколько ещё мы сможем держать их старейшин в узде, но, если вы не против, я готов пойти вопреки своим принципам и попросить вас о помощи в случае если там произойдёт нечто, что заставит меня вновь пролить кровь.       Однажды я уже отвернулся от дорогого мне человека ради людского уважения в мою сторону, на сей раз ничего подобного не будет.       Глава ордена Цзян, Цзян Ваньинь».       — «Пролить кровь? — шокированно подумал Цзэу Цзюнь, — неужели всё настолько плохо?».       Как через пару дней оказалось, всё ещё хуже. Во время очередной Ночной охоты молодых адептов вместе с Цзинь Лином, на них напали. В творившейся суматохе они не сразу заметили, что главной целью нападавших был Цзинь Лин, а когда заметили, то еле успели схватить парня за шиворот и унести в Гу Су. Не без травм. Цзинь Жулань долго не понимал, что вообще происходит и чего это его ни с того, ни с сего хватают за шиворот, но когда ему объяснили, тому явно стало не до причитаний в сторону друзей.       В срочном порядке, не позволив Цзинь Лину одному возвращаться в Лань Лин Цзинь, Лань Сичень написал Цзян Ваньиню второе письмо за день:       «Не знаю, насколько против глава ордена Цзян будет перейти на неформальный стиль общения, но прямо сейчас Цзинь Лина доставили младшие адепты с печальными новостями. Кажется, вы были правы и кто-то из ордена Лань Лин Цзинь готов пойти на всё ради того, чтобы свергнуть, а возможно даже убить законного наследника их ордена. Я предлагаю тебе приехать и забрать племянника самому, в пути может произойти всё, что угодно».       Цзэу Цзюнь отправил это письмо, ни секунды не сомневаясь в своём решении касаемо неформального общения в связи со сложившимися обстоятельствами и частотой обмена посланий между ним и Цзян Ваньинем, но потом, когда Цзинь Лина удалось уговорить остаться в ордене Гусу Лань и адепты провели его в покои, а сам Лань Сичень, уже омывшись, устроился в своей постели — в голове сами собой всплыли воспоминания как раньше складывалось их общение с главой ордена Цзян. И было оно практически никаким. Они всегда обменивались чем-то, что касается всех глав и вообще адептов четырёх великих орденов, но никак не личным. Так имел ли он право на столь фамильярный поступок?       Никакая бессонница не заставляла его так ворочаться, как мысли о возможном гневе Цзян Чена. Конечно, он его не боялся. Если бы он получил в свою сторону пару ласковых от сына Пурпурной Паучихи, то ничего удивительного в этом бы не было, дело для многих уже даже привычное, пусть и не для него. Обижаться Лань Сиченю тоже несвойственно. Ему скорее было бы грустно от того, что их вроде бы удачное общение закончилось на такой печальной ноте.       В последнее время из-за никуда не девшейся, а даже прогрессирующей рассеянности дядя редко подпускал его к какой-то серьёзной работе, так что от навязчивых мыслей он избавлялся при помощи живописи и не так давно он начал рисовать важный для кое-кого, кто сейчас не рядом, портрет. Ну и общение с главой ордена Цзян помогало надолго уплыть из реальности. Почему надолго, если достаточно лишь прочитать и самому немного поводить пером? Потому что прежде, чем сделать последнее, он может долго думать, перебирать слова Саньдоу Шэншоу в голове и представлять что сказал бы ему при личной встрече. Если уж быть откровенным — лично бы они никогда не разговорились так, как у них получается контактировать при помощи писем. Послание, какое бы оно не было: совсем короткое с самыми основными событиями и просьбами или же наполненный подробностями, полноценный, обдуманный до мельчайших деталей, текст — это всегда лишь нечто наподобие заготовленной речи. Перечёркивая все ощущения неловкости, печали, злости, ты просто пишешь, а потом в любой момент можешь поправиться, тем самым представ перед человеком в идеальном плане. А потом вы пересекаетесь в реальной жизни и всё ощущение родственной души исчезает. Так Лань Сичень прочитал в книгах и именно поэтому он не особо сейчас хотел пересекаться с главой ордена Цзян.       Тем временем, пока Лань Сичень прибывал в ночных раздумьях, молодые адепты тоже отправили короткое послание Вэй Усяню и Ханьгуань Цзюню о том, что Цзинь Лину может угрожать опасность и сейчас бурно обсуждали кто же это мог быть и что делать дальше.       — Если всё настолько плохо, — возмутился Цзинь Лин, но не слишком громко, так как в ордене Гусу Лань уже полчаса был отбой. — я могу просто попросить кого-нибудь из своего ордена, чтобы меня сопровождали. Впутывать ваш орден в наши дела я более чем не хочу и Цзэу Цзюнь зря заставил остаться меня здесь.       — Да ты! — громко начал Цзинъи, но ему сразу шикнули, чтобы он никого не перебудил. Болтали они, конечно, в комнате среди покоев своих ровесников, так что Старейшины, Цижень и Цзэу Цзюнь не должны были их услышать, но мешать другим спать было бы просто возмутительно. — Тебе тут помогают не умереть, — уже шёпотом произнёс он. — а ты ещё недовольный сидишь. Да тебя бы по дороге в твой собственный орден одного и прихватили и всё, не было бы у нас больше молодой госпожи!       — Ты кого молодой госпожой назвал? — зло прошептал Цзинь Лин.       — Цзинь Лин, — прервал их перепалку Лань Сычжуй. — молодой господин Цзинь, найми вы кого-нибудь на свою охрану, какие гарантии, что один из этих людей не оказался бы тем, кого вы сейчас должны опасаться? Здесь, у нас, явно нет никого, кому была бы выгода от того, что вам бы навредили.       Цзинь Лину в ответ оставалось лишь замолчать и опустить голову в пол.       — Если бы отец был жив — он точно бы не допустил в мою сторону такого отношения… — с невероятной болью в голосе, произнёс Цзинь Лин, но тут же осёкся и тяжело сглотнул.       Цзинь Лин не особо любил, когда к нему прикасались, но Лань Сычжуй очень хотел положить руку ему на плечо, чтобы немного утешить.       — У тебя всё ещё есть два дяди, которые за тебя и в огонь, и в воду, — уверенно ответил Лань Юань.       — Насчёт младшего дяди я точно не сомневаюсь, но вот Вэй Усянь… может он и встанет на мою защиту, но после того, как я пырнул его мечом — вряд ли он действительно захочет помогать мне во всевозможных ситуациях.       Лань Сычжуй покачал головой, в то время как Лань Цзинъи на это лишь надулся.       — Господин Вэй не такой злопамятный, тем более, он понимает, почему ты тогда не мог поступить иначе. Он поможет тебе, не сомневайся.       Цзинь Лину от его слов стало легче, но совсем чуть-чуть. Ребята ещё немного поболтали и разошлись по своим комнатам.       На следующий день, как бы Цзинь Жулань не рвался домой, Лань Сичень лишь мягко качал головой. Конечно, он не мог силой удерживать у себя молодого человека, но и отпустить без должного сопровождения тоже, а у всех старших адептов ордена Гусу Лань сейчас было множество дел из-за отставшего от жизни, главы.       — Я бы мог проводить вас домой, молодой господин Цзинь, — признался Лань Сичень, — но нет гарантий, что я своими же руками не отдам вас врагу. Предлагаю вам всё же немного подождать. Думаю, ваш дядя либо сам приедет к нам за вами, либо кого-нибудь пришлёт. В ордене Юн Мэнь Цзян вам явно будет безопаснее, вы согласны со мной?       Как бы Цзинь Лин не хотел домой и как бы не хотел оспорить позицию Лань Сиченя о том, что в его родном ордене может быть предатель — он, конечно, понимал, что это глупо. Хотя то, что сейчас этот самый орден остался без присмотра и вообще неизвестно, что там творится, заставляло волноваться куда больше.       Вечером третьего дня пребывания Цзинь Лина в Облачных Глубинах наконец нагрянула свита ордена Юн Мэнь Цзян и, как предполагал Лань Сичень, в её главе был Цзян Ваньинь с очень хмурым лицом.       — Приветствую вас, глава ордена Юн Мэнь Цзян, на сей раз не на бумаге.       Цзян Ваньинь только нервно сглотнул и сказал:       — Соизволю попросить главу ордена Гусу Лань выделить нам с Цзинь Лином комнату для серьёзного разговора.       Вполне ожидаемая просьба.       — Конечно-конечно, молодые адепты проводят вас туда прямо сейчас.       И молодые адепты, что находились неподалёку от главы своего ордена, действительно кивнули и прошли в изящно обставленный коридор. Прямо за ними шёл Цзинь Лин.       Цзян Ваньинь не особо торопился за ними, а когда всё же направился в их сторону, тронул ладонью плечо Цзэу Цзюня, что вызвало у того не совсем однозначную реакцию и даже предвкушение чего-то нехорошего.       — Лань Сичень, — тихо произнёс Цзян Ваньинь, подходя немного ближе, чем полагается главам ордена находится подле друг друга. — ты ведь сам предложил перейти на неформальный стиль общения.       После сказанного, он сразу убрал руку, которую Лань Сичень вопреки всему продолжал ощущать на своём плече, даже сквозь многослойную одежду. Словно после холодной ночи приложился плечом к печи, вот только жар этот опалял не только кожу на руке, но и что-то другое изнутри.       — Прошу прощения… Цзян Чэн.       Не совсем это Цзян Ваньинь имел ввиду, так что даже незаметно отшатнулся от мужчины и, наконец, ушёл за племянником.