Чем выше любовь

«Средним» детям из излишне благополучных семей как никому другому известно, что мир ублюдочен, жесток и презрительно-равнодушен. Старшие поступают в хорошие университеты, рано женятся и наследуют родительский бизнес, младших рожают, что называется, «для себя», от скуки, чтобы всю жизнь задаривать цветными фломастерами и айфонами последней модели. А ты болтаешься, никому не сдавшийся даже даром, просто потому, что для поддержания демографической стабильности каждая семья должна произвести четверых. У «средних» детей из излишне благополучных семей обида на это затолкана так глубоко, что вылезает только когда пустота в бутылке переваливает за половину. Говорят, одним из первых формируется чувство справедливости — еще ходит пешком под стол, а уже кричит: «Так нечестно!» Только словами через рот говорить, что именно, многие не учатся ни к пятнадцати, ни к двадцати пяти. — Ты на отца злишься? — Нет. — Сергей пожимает плечами так легко, что впору поверить: действительно не обижается? Как знать. У безбашенных оптимистов все совсем по-другому. — Так можно прообижаться всю жизнь. Хуже только тебе. От незапланированной проповеди начинают поскрипывать зубы. Он это не специально. Делать ему, что ли, нечего — других учить жизни в свободное от работы время. Николай все отлично понимает: совершенно другой тип людей. У них в ежедневнике сегодня концерт, завтра сотворение мира, между делом — забежать в школу, потому что младший опять пришел с покрашенной челкой, а директору не понравилось. Наверное, нормальные братья делают именно так — забегают в школу, когда директору не понравилась твоя челка. Только откуда ему знать? — ну, мо-ожет. Сергей фыркает и разливает остатки. Там ровно столько, чтобы прийти в окончательное беспамятство и, дай бог, за ночь забыть если не общий мотив, то хотя бы лишние подробности. Такой тип людей — они даже после незапланированных попоек могут позвонить и спросить: «Встретишь?» И найдется, кому: Николай видел под экраном блокировки, внутри, где куча значков с приложениями, общую фотографию, а такого же, как на фотографии, юношу — несколько раз во дворе офиса вечером. Тип людей, которые после расставания умудряются дружить с бывшей , и он, не сумевший в последний раз даже попросить номер у понравившейся девушки, понятия не имеет, как. — Давай по последней, и я домой. Ну? Николай поднимает стакан и смотрит на него через оранжевую коньячную призму. Такой тип людей. Все у них просто, все, как в детских рассказах. Завязка, конфликт, подвиг, мораль. Ну-ка, дети, что хотел сказать автор своим произведением? Откуда ему знать, пока все нормальные люди рвали штаны о забор, его в элитную частную гимназию отвозил отцовский водитель. — Ладно. Он не может объяснить — не хочет объяснять — даже себе самому, зачем делает это. Сергей реагирует как-то странно: не отталкивает, но и не отвечает, как будто сочувствует, ну, что взять с больного, и от этого тупого сочувствия делается только досаднее. После он до того понимающе кивает, что становится кисло и хочется плюнуть этим пониманием в душу, допивает последние полглотка и начинает собираться: телефон, пиджак, карточка и ключи. Николай смотрит на пустую бутылку, чтобы только не смотреть в глаза, и больше не имеет желания ничего проверять.