Как буревестник, приносящий с собой беду, как пожелтевшие листья на зелёных деревьях, сигнализирующие о скором приходе осени, необъяснимая тревога сковала душу Джона уже с раннего утра. Он потерял всякий сон, когда ему поздно вечером пришло сообщение от Майкрофта, что Шерлока выписывают. Старший Холмс ничего не объяснил, его послание было сухим и совершенно не выражало никаких эмоций, как констатация обыкновенного, давно известного всем факта.
Уотсон всё же бессильно проспал пару часов до утра, а потом, вспомнив о послании, по-армейски быстро привёл себя и квартиру в порядок. Его правая рука всё ещё болела, но так как прошло значительное количество времени, то с болевыми ощущениями он успел свыкнуться. В конце концов разве могло иметь значение собственное состояние, когда Джон должен был после такой долгой разлуки наконец увидеться с Шерлоком?
Утро прошло в относительном спокойствии, но уже ближе к середине дня Уотсон снова начал тревожиться. Майкрофт не указал в сообщении точное время возвращения Шерлока, и пусть Джон имел явное представление, что такое выписка из стационара, он всё равно не мог перестать думать о какой-то подозрительной задержке.
Почему Шерлок так долго не возвращался?
Время клонило к вечеру, было около трёх часов дня. Уотсон честно пытался снова заниматься расследованием, чтобы «забить» свой мозг размышлениями не о Шерлоке, но ничего не помогало.
Он предчувствовал, что Холмса так долго нет по каким-то трагичным причинам. Однако если бы он умер, Майкрофт, наверное, сообщил бы об этом сразу и откровенно.
Не так ли?
В очередной раз сверля взглядом монитор планшета, который ему дал Шерлок, Джон услышал звук оповещения мессенджера. Майкрофт написал, что «они скоро приедут». Однако в каком составе не уточнил.
Солнечный свет, пробивавшийся через лёгкие полупрозрачные занавески, не успокаивал, а повергал в отчаяние.
Как можно было ощущать себя спокойно в искусственной, пластиковой коробке, зная, что даже тут ты не в полной безопасности?
Наконец, Джон, не отходивший от окна ни на минуту, увидел, как к домам стали подъезжать два автомобиля: что-то вроде скорой помощи, на которой тогда увозили Шерлока, и правительственный автомобиль, в котором, очевидно, находился Майкрофт.
То, что кровные братья ехали даже в разных автомобилях, выглядело катастрофически удручающе.
Джон услышал звонок в дверь и подбежал к ней, надеясь, что Шерлок всё-таки пришёл один, но перед ним оказался совсем не Шерлок и даже не врач, а Майкрофт, который заслонил собой проход.
— Вы позволите? — спросил он мягко.
Джон, уже ничего не понимая, отошёл, пуская старшего Холмса в квартиру.
— Где Шерлок? Вы же обещали, что сегодня — день его выписки.
— Да, однако мне следует поговорить с вами, прежде чем вы увидите Шерлока вновь.
— Что? О чём мне с вами разговаривать в такой момент?! — сразу же рассердился Джон, взмахнув руками.
Майкрофту последнее предложение крайне не понравилось.
— Ещё успеете понянчиться с ним, а сейчас, будьте добры, выслушайте меня.
Холодный и беспринципный тон уже настраивал на далеко не дружескую беседу, а неприязнь к старшему брату Шерлока с каждым днём росла в Джоне всё сильнее и сильнее. Теперь Джон полностью понимал Шерлока, который максимально увеличил и физическую, и психологическую дистанцию от родственника.
Но где, чёрт возьми, их родители? Шерлок никогда не рассказывал ни о матери, ни об отце.
Видя смиренность Джона, Майкрофт слегка изменился в голосе, сделав его более спокойным.
— Понимаете ли, доктор Уотсон, вы, как врач, я уверен, поняли бы больше из тех диагнозов, которые поставили Шерлоку, однако моя цель — не озвучить вам их, а преподнести другой факт.
Ваши коллеги, к сожалению, оказались не столь компетентны, чтобы помочь Шерлоку, несмотря на все приложенные усилия. Заболевание, с которым он столкнулся, выходит за рамки стандартной классификации болезней, поэтому врачи были вынуждены оставить исследования. Подумайте сами, что ещё остаётся делать, когда болезнь не изучена, не опознана, встречается впервые, но всё возможное уже было сделано?
Джон, чьи ладони сжались в кулаки, стал походить на волка, готового броситься в атаку в любую секунду.
— Что значит «не столь компетентны»? — сквозь зубы прошипел Джон.
— Да, стыдно признавать, но специалисты не смогли помочь Шерлоку. Он всё ещё болен. Но они честно выполняли свою работу, к тому же надо помнить, что вирус написал сам Мориарти.
— Надо было из-под земли достать кого угодно, лишь бы только вылечить брата, — едва сдерживая крик, ответил Джон. —
Тебе настолько плевать на него, что ты готов оставить его больным на всю жизнь?
— Не все болезни излечимы, вам ли не знать,
доктор Уотсон. Из двух зол нужно выбирать меньшее: Шерлок хотя бы жив, и у нас есть надежда на помощь в дальнейшем.
Джон подошёл к Майкрофту и дал ему пощёчину от отчаяния изо всех оставшихся сил. Майкрофт, быстро посмотрев на разозлившегося Джона, потёр щёку.
Джон не знал и не мог знать о всех закулисных процессах, которыми руководил Майкрофт, поэтому его гнев был вполне обоснован. А Майкрофт в свою очередь понимал, почему Джон злится и испытывает едва ли не ненависть. Ему и самому было неприятно ставить подпись на документе, которым он подтверждал столь болезненную и тяжёлую для Шерлока операцию.
Холмс мог соврать, как и планировал изначально, «налить воды», наговорить чего угодно, но после беседы с Лилиан, которая рассказала ему о просьбе Шерлока не лгать его «любимому человеку, имя которого не называлось в разговоре», он понял, что просто морально не может так поступить с Джоном. Правда всегда воспринимается больнее сладкой лжи, но в данном случае враньё лишь усугубит ситуацию.
— Я не говорю, что мы полностью оставляем его на волю случая. Было собрано достаточно материалов для исследований, специалисты продолжат работу, но так как заболевание резко прогрессирует, было решено сделать операцию, которая уменьшила бы воздействие вируса.
— Верните мне его. Живо! — шипя от отчаяния, приказал Джон.
Старший Холмс никак не отреагировал, а затем, быстро написав что-то на экране своего дорогостоящего и новейшего мессенджера, удалился. Через минуту в квартиру двое людей из медицинского персонала занесли на носилках Шерлока, глаза которого были закрыты.
Он, судя по всему, даже не мог ходить.
Джон с ужасом посмотрел на то, как бледное и почти бездыханное тело Шерлока положили на диван, безучастно уйдя после этого. В дверном проёме снова появился Майкрофт.
— Специалисты сделали всё, что могли.
— Например, окончательно уничтожили его! — закричал Джон, от безнадёжного помешательства едва не схватив какой-нибудь предмет, чтобы бросить его в старшего Холмса. — Что же это за врачи такие?
Последний вопрос Джона был, скорее, риторическим, поэтому Майкрофт тактично промолчал. Пытаться как-то снова оправдать явно провинившихся работников — идея не из приятных. Холмсу и самому совершенно не нравилось то, какие обороты принимала ситуация, но сделать что-то лучше пока не представлялось возможным.
Однако он поклялся, по крайней мере самому себе, что, если он возложил на себя миссию по спасению собственной семьи, он всё же сделает это во что бы то ни стало. Сейчас лишь нужен был перерыв и ему, и специалистам, чтобы подумать о дальнейших действиях, разработать план, прийти к новому решению.
Работа над проектами группы 608178 вошла в состояние стагнации, но Майкрофт Холмс не был бы вторым важным человеком Лондона, если бы не сдерживал обещания государственной необходимости и не умел бы работать в чрезвычайных ситуациях.
— Вы со своим Техвиллем давно прогнили, — осев на пол перед диваном и едва сдерживая рыдания, прохрипел Джон. —
Если бы я знал, что так много обрету здесь, а потом тут же потеряю, я бы никогда не приехал.
Шерлок никак не реагировал на происходящее, будто он и не находился в помещении. Джон уже измерил его пульс, но он был такой слабый, что казалось, словно каждая минута могла стать для него последней. Майкрофт хлопнул дверью и ушёл, не желая больше наблюдать за душераздирающей сценой, пока Джон, окончательно перестав контролировать свои эмоции, хрипло закричал, рыдая.
Ему перестало казаться, что Шерлок умер. Джон уже как будто констатировал это для себя.
В голове было слишком много мыслей и одновременно зияла пустота. Где-то на задворках разума проскальзывала идея, что, мол, ещё ничего не потеряно, но боль заглушала всякий рассудок, оставляя лишь комок едких эмоций, которые уничтожали изнутри и отнимали всякую надежду на лучшее.
Джону казалось, что уже ничего не вернуть, что всё исчезло, рассыпалось прямо у него на глазах, рухнуло, как карточный домик.
Он потерял последнюю ценность, которая была у него в этой жизни. И теперь безоговорочно точно понимал, что за ужас и отчаяние ощущала и Рейна, потерявшая надежду на разрешение создания разработки всей своей жизни, и Вита, которая чудом не рассталась с любовью из-за допроса Шерлока.
Он понял, почему Рейна чуть не совершила суицид, понял, почему Вита была столь серьёзно и даже злобно настроена на защиту своей возлюбленной,
потому что теперь тоже находился, как и они в своё время, на грани истерики, готовый на безрассудные поступки в надежде вернуть желаемое.
С трудом остановив рыдания, Джон вытер лицо руками, попытался собраться с силами и думать рационально, но разве это было возможно, когда любимый человек лежал перед ним в состоянии трупа, «овоща»?
Уотсон вспомнил о письме от сектантов, в котором они угрожали, что отнимут у него всех, кем он дорожит, если он продолжит заниматься делом, и понял, что,
возможно, это была его вина в таком ужасном состоянии Шерлока. Может быть, если бы он был более осмотрительным и последовал указаниям сектантов, то Шерлок сейчас не умирал бы. Впрочем, вряд ли злодеи выполнили бы свои обещания…
Джон, слишком увлечённый расследованием и жизнью в Техвилле, как-то отстранился от католических традиций, которые соблюдал раньше, но сейчас, находясь в самом отчаянном состоянии, его желание долго и упорно молиться за Шерлока выросло во много раз.
Быть может, если их враги — безбожники, только божественная сила и могла помочь?
И пока Джон, держа в руках холодную ладонь Шерлока, читал наизусть все молитвы, какие знал, и умолял о его выздоровлении, Холмс беспробудно спал, не подавая никаких признаков жизни.
***
Негромкий плеск воды за плотно закрытой дверью всё равно был слышен. Кажется, в ванной был его отец, но самому Шерлоку заходить туда было незачем. Он направлялся на кухню, откуда доносился запах еды. Судя по всему, мама пекла яблочный пирог с корицей.
На этот раз Шерлок увидел себя в зеркале, висевшем в коридоре, без всяких проблем и искажений, что бы это ни значило. Он уже был подростком около шестнадцати-семнадцати лет: очень худым и высоким, бледным, с сильно вьющимися тёмными волосами и…
синяками возле вен на локтевых сгибах.
Осознание, которое пришло к Шерлоку, ведь умом он был взрослым, заставило его нынешнюю юную оболочку вздрогнуть.
Он… У него… наркотическая зависимость. Так вот откуда он знал всё про наркотики. И почему только раньше он этого не вспоминал и даже не задумывался о подобных вещах?
Вряд ли родители знали о подобном пагубном пристрастии, а Шерлок был одет в какую-то поношенную футболку, так что его исколотые тупыми шприцами руки вызвали бы нездоровый, как и само «увлечение», интерес со стороны взрослых. Наспех добравшись до своей комнаты, молодой Шерлок надел то, что нашёл в первую очередь — спортивную куртку, которая валялась на полу возле низенькой железной кровати.
«О, я теперь не сплю на тряпье. Мы немного разбогатели», — позволил себе усмехнуться Шерлок. Каждый раз, когда он попадал через сон в собственные воспоминания, они воспроизводились с такой точностью и реалистичностью, что он едва понимал, где его настоящее, а где прошлое, и чувствовал себя неким «попаданцем» в чужой мир. Он так отвык от того, что было в его детстве и юности, что смотрел на себя, но видел будто другого человека. Словно это была всё же не его жизнь, но она в то же время не чувствовалась чужеродной.
Всё-таки Шерлок зашёл на кухню. Но как только он увидел
сестру с длинными, такими же тёмными, как у него, и кудрявыми волосами, сидевшую за столом, с ним что-то случилось, и…
***
Джон провёл ладонью по волосам Шерлока в чувственном порыве и желании, чтобы тот очнулся, как будто такое ритуальное действие могло помочь. И вот в какой-то момент он коснулся затылка, и Шерлок резко распахнул глаза.
Джон в безмолвном удивлении отстранился от Шерлока, не понимая, что произошло. Шерлок не моргал, пусто глядя в потолок над собой, и Джон опасливо стал смотреть на его тело, хаотично думая, что ему предпринять. Прежняя злость на Майкрофта, его специалистов и весь Техвилль уступила место непониманию и желанию вернуть Шерлока к прежней жизни.
Хотя бы попытаться это сделать, раз он очнулся. Значит надежда ещё была.
— Шерлок? — осторожно позвал Джон.
Младший Холмс продолжил лежать, но его глаза повернулись так, чтобы смотреть точно на стоявшего рядом Джона. Уотсон вздрогнул, встретив чужой холодный и пронзительный,
истинно искусственный взгляд.
— Ты понимаешь, что происходит? — спросил Уотсон.
Шерлок заговорил вместо английских слов последовательностью цифр, каких-то странных звуков и почти хрипов. У Джона от страха на коже проступили мурашки. Человеческое тело вдруг стало использовать машинный язык, и это выглядело так противоречиво, так пугающе.
Но вскоре Шерлок замолчал. Он, вернее, как-то странно оборвал свою речь, а потом вдруг попробовал поднести ладонь к лицу, чтобы, судя по всему, закрыть ею рот, но его рука задёргалась, то поднимаясь, то опускаясь, и она так бы и продолжила непонятным образом шевелиться, если бы Джон не опустил её аккуратно снова на диван.
Это было похоже на тики или судороги, какие-то нарушения нервной системы. У Уотсона появились логичные подозрения, что многочисленные операции на мозге закономерно оставили след, но то, что он окажется таким разрушительным, учитывая высокую квалификацию нейрохирургов в Техвилле, Джон даже не мог предположить. Однако с каждой секундой вера в техвилльских специалистов у Джона исчезала, когда он глядел на то, что сделали с Шерлоком якобы профессионалы своего дела.
—
Господи, что они сотворили с тобой? — зашептал Джон, любовно гладя Шерлока по бледным щекам и снова едва не плача.
Шерлок теперь мог только безучастно смотреть на Уотсона. Точнее, Джону казалось, что Шерлок смотрел на него, но взгляд его был каким-то расфокусированным, словно он глядел сквозь него. Это наводило на некоторые мысли, но Джон уже не знал, что и думать.
И всё же Джон попытался выяснить, что видит Шерлок: Уотсон сначала осторожно помахал рукой перед ним, а потом показал два пальца. Но в ответ Шерлок лишь прохрипел что-то невнятное, словно в его горле застрял какой-то предмет.
На самом деле, конечно же, ничего инородного в нём не было — Джон проверил даже это. От этого происхождение столь странных звуков становилось ещё более непонятным. Но, кажется, Уотсон постепенно приходил к более-менее логичному объяснению: «специалисты» Майкрофта своими операциями окончательно уничтожили головной мозг Шерлока, оставляя вместо него лишь сгустки былой гениальности.
Шерлок теперь не просто «не детектив», он полностью недееспособен для какой бы то ни было деятельности, не говоря уже об умственной.
Шерлок с огромным трудом двигался, постоянно дёргаясь, как марионетка, у которой кукловод не знал, за какую нить тянуть; совсем не моргал, словно ему этого и не требовалось, и не мог говорить по-английски. Машинный язык Джон не знал, но сразу понял, что это именно он, потому что на выставке роботов слышал его, причём не единожды.
Тем не менее Шерлок всё равно реагировал на происходящее, анализируя это своим окончательно повреждённым мозгом, пытаясь что-то сделать. Импульсы проходили от головного мозга к спинному, раз Шерлок мог шевелить частями тела, но, судя по всему, где-то на проводящем пути случались помехи, заставляя его совершать движения неправильно. Это именно повреждения нервных систем: и центральной, и периферической — заключил Уотсон.
И если раньше наличие Айрин в разуме Шерлока лишь частично отграничивало его рассудок и тело, то теперь эти две стороны абсолютно точно разделились, став почти несовместимыми — тело жило своей жизнью, а разум — своей, и именно поэтому сумасшествие и недееспособность Шерлока не просто удручали,
они повергали Джона в настоящую пучину отчаяния, отнимали у него душевные силы, заставляя слышать собственные ужасающие речи в голове каким-то эхом.
Уже вечером, когда тьма образно поглотила город, Уотсон представил, как, не способный более бороться с собственной больной сущностью и чувствуя, как будто он вызывает теперь только жалость, Шерлок мог бы совершить самоубийство, и руки Джона поледенели, а сердце у самого словно замерло.
Потому что если не от суицида, то от вируса Шерлок в любом случае мог бы погибнуть, и надежды на его выздоровление стремились не просто к нулю, а к отрицательной бесконечности.
