Вор

«Почему ты не сказала, что мне надо опасаться мужчин? Почему не предостерегла меня? Богатые дамы знают, чего им остерегаться, потому что читают романы о таких проделках», — Т. Гарди, «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»

Все переменчиво. Отец предупреждал Чеен о людях, у которых всегда есть план, с тех самых пор, как их выплюнула уродливая утроба. Настоящие счастливчики, точно знающие, что их ждут, осознающие, на что они способны на самом деле, а потому ловкие и обаятельные, оттого опасные настолько, насколько весома их претензия на обладание целым городом. Чеен не нужен был город. Чеен нужна была комната, в которую она могла бы приглашать того, кто в следующий раз поглотит ее родину, чтобы поболтать. О всяком. — Царица пчел, — зовут ласково, почти любовно, но из чужой глотки доносится грязный клокот, и Чеен морщится, немного отпрянув от трубки телефонного аппарата. — Совсем разбаловалась: видишь, как легко потерять голову от одного только любопытства. Царица пчел. Так зовет ее человек, голос которого не имеет ничего общего с этим острым визгом, из-за которого чешутся уши. Человек, который жаден до денег настолько, насколько и умен, чтобы понимать, чего ему будет стоить размолвка с Чеен. Она сильнее сжимает трубку, воображая, будто теперь уже держит собеседника за горло. То, что он отважился позвонить на номер, известный только двум людям, и позвать ее именем, выдуманным и того одним, говорит о том, что Чеен тоже есть, чего опасаться. Однако она остается спокойной и сдержанно спрашивает, по какому делу ее беспокоят. — Расскажи мне, насколько ты сейчас возбуждена? — томно просит собеседник. — Думаю, ты сейчас стыдливо сводишь ноги, потому что догадываешься, зачем я звоню. Чеен прикрывает глаза. Грудь тяжело вздымается из-за злости. Хочется капризно завопить: я хочу знать, кто ты, нахрен, такой! Топнуть очаровательной ножкой, ранив пол острой шпилькой, и ноюще заскулить: я хочу знать, как ты, мать твою, сумел меня достать! Забавно было бы вообразить существование такого справочника, где был бы оставлен ее номер с аккуратной подписью: «Пак Чеен, самый ушлый, непорядочный и жестокий информатор, который когда-либо заводился в Сеуле». — Вы дразнитесь, господин, — сладко стонет Чеен, протянув пальчиками по горячей груди, будто бы собеседник мог увидеть, как она распалена из-за любопытства, в котором ее так бесстыдно упрекнули. — Дразнюсь. — Немногие мужчины могут позволить себе подобное. Чеен знает, насколько хороша во флирте, в котором звучит жесткое: это будет стоить тебе головы. Собеседник принимает ее угрозу и гадко хмыкает, почесываясь. — У меня есть тайна, — тихонько напевает он на чистом, аккуратном английском, будто сраный англичанин. — Можешь ли ты сохранить ее? Поклянись. Чеен терпеливо сносит чужую издевку и поджимает губы, ожидая. Теперь-то она знает, с кем говорит. С тупым козлом, мало смыслящим в делах, но обожающим раздувать из себя хозяина положения. Он предлагает Чеен работу, и пусть так: она тоже обожает загадки. — Если я расскажу ее тебе, значит, я уверен, что ты ни с кем не станешь ею делиться, — Чеен знает эту песню, потому что больше всего ей любит дразниться тот, кто прозвал ее Царицей пчел. — Потому что двое могут хранить тайну… — …только если один из них мертв, — допевает она, чем смешит собеседника настолько, что тот принимается весело улюлюкать. Чеен кисло кривится. Неизвестно, о чем еще он заявляет, кроме того, что у него есть роскошная информация — о том, что умрет она, если станет торговать свежим секретом, или о том, что умрет он, как только им с нею поделится? — И в самом деле, ты такая замечательная, — хвалит собеседник, прохрипев. — Тогда я скажу вот что: знаешь ли ты, кто придет за этим секретом к тебе тогда, когда больше не к кому будет идти? — Умоляю, господин. — Морра. Чеен крупно вздрагивает, заслышав знакомое имя, знакомое каждому, кто хотя бы наслышан о делах корейского синдиката. Морра стоял во главе всего, включая то место, в котором Чеен родилась и выросла. Он — отец всех трех семейств, родившихся в Южной Корее, головешка, как говорит человек, давший Чеен второе имя. Морра — родитель не столь заботливый и щедрый, но преданный и горячо любящий, что на практике означает только одно: неблагодарных и жадных детей он станет наказывать, а воспитанных и покорных — всячески ублажать. Дух Морра остается во всем, что они делают. И даже во всем, что делает Чеен, которая не ищет приюта ни у одной из семей. — Вы украли этот секрет, — строго объясняет она, потому что знает — Морра своим сердцем не поделится. А в том, что речь идет об его сердце, Чеен уверена. Весь последний год только до него она добраться и пытается. — Украл, — соглашается собеседник. — И планирую отдать его тебе прежде, чем мне снесут башку, ладно, Царица пчел? Чеен обессилено кивает. Теперь она по-настоящему возбуждена: надо же, такая новость — и бесплатно! Пусть она поступает безрассудно, принимая такой подарок, пусть напрасно теряет бдительность, позабыв, что такими тайнами просто так не делятся. Она понятия не имеет, с кем говорит, хоть и осознает, что вступает в связь с кем-то, кого Морра напрасно балует своим расположением. Так могут предавать только друзья. Чеен водится с такими только за очень приличные деньги. — Морра все еще ищет свое сокровище, — объясняет собеседник, понизив голос, будто какой-то заговорщик. — Поднял на уши всю Корею, забавно наблюдать! — Вы собираетесь сплетничать со мной? — Не капризничай, — неожиданно зло просит собеседник, и Чеен послушно замолкает. — Я собираюсь рассказать тебе, где оно, по слухам, находится. — Только по слухам? — Тебе лучше меня известно, сколько правды в слухах о столь уважаемом и опасном человеке, — лукаво предупреждает собеседник. Чеен хмыкает: знает. — Так что навостри ушки, Царица пчел… Чеен несдержанно охает, когда слышит имя города, в которое жулики утащили сокровище, из-за которого Морра обезумел уже как год назад. Города, в котором чревато прятать то, что требуется надежно скрыть, потому как все там — на виду, все продается и покупается, все крадется и передаривается, ничего не удается удержать даже в собственном кармане! Чеен порывается спросить о многом, но почему-то только печально шепчет: — И сколько же Вы отдали за то, чтобы обладать таким секретом? Собеседник откровенничать не торопится. — Да, двое могут хранить секрет, — он напевает это снова, но без прежнего веселья, а так уныло, что у Чеен холодеют ноги, — только если один из нас… Выстрел раздается так неожиданно и так громко, что Чеен испуганно оборачивается, чтобы убедиться, что он не пришелся прямиком в ее спину. Но комната пуста, и здесь нет никого, кроме нее, а на другом конце провода пустеет тоже. — …мертв, — равнодушно допевает Чеен и кладет трубку. от: Румпельштильцхена кому: господину Морра с честным обещанием никогда краденного не вернуть «Я знаю, кто ты такой, и воочию видеть тебя было куда страшнее. И я боялся тебя так сильно, как и любил. Бок о бок с тобой столько лет сделали из меня зверя: побитого, скулящего, голодного и злого, — но все еще зверя. А ты растил меня не таким. Ты растил меня ласковым и послушным, и всякий раз, когда твоя грубая ладонь касалась моей щеки, я думал, что правильнее всего — немедленно вылизать ее и ждать, когда я снова смогу к ней прикоснуться. Я воображал, будто место рядом с тобой — самое теплое и безопасное, потому что эта страна давно тобой съедена и проглочена. Вся страна, кроме меня. Я очнулся уже тогда, когда оказался в твоем желудке. Морра, так они тебя зовут? Это честно. Это имя честнее того, что дал тебе я. Но я и его унес с собой, вместе с твоим сокровищем. Я знаю, какая часть твоей силы в нем заключена: вся, мать твою. Ты без него уродливый и несуразный, смешной и слабый. И вся империя, которую ты так кропотливо выстраивал, в которой ты родился и вырос, развалится тогда, когда ты, наконец, осознаешь: это я украл твое сокровище. Я унес его из города, и я увезу его из страны. Я передам его какому-нибудь королю, не тебе, ты столько власти в руках не удержишь. Меня же не удержал. Это сокровище досталось тебе не по праву: ты тоже его украл. Украл и стал таким неожиданно большим, что я под тобой плаксиво скукожился. Я готов был на все, пока это сокровище у тебя. Я буду готов на все и ради того, кто завладеет им следующим. Тебе известно, да, тебе известно, что будет, когда оно окажется в чужих руках. Империя тоже перейдет ему. Она развалится, как я и говорил, но после — построится снова. Тем, у кого будет другое имя, — твое он носить не станет. Я могу пообещать тебе кое-что еще: как я сам тебе сокровище не верну, так и чужаки не поторопятся с ним расстаться, отыскав. Не рассказывай никому, что я увел у тебя из-под носа: они тоже захотят, а ты так ненавидишь, когда твои вещи нравятся кому-то еще. Я раздумывал и над тем, чтобы его продать, только постеснялся клянчить такие деньги. Кроме того, у кого еще может водиться столько налички, кроме тебя? А твоих денег я не возьму. Как не брал никогда до этого. Я бы хотел тебя поцеловать, Морра. Я всегда хотел этого сильнее всего на свете. Не руки. Не лодыжки. Не спину. Твои губы. Если бы ты хоть когда-то мог разглядеть во мне человека, а не убийцу, я бы тебя поцеловал. А ты бы ответил мне. Но ты не большой любитель целоваться. А я большой жулик, так что украл у тебя кое-что более ценное, чем поцелуй. Я не стану обещать: «до встречи», потому что мы больше никогда не встретимся. Прощай, Морра» Чеен откладывает письмо в сторону и сконфуженно запускает подрагивающие пальцы в спутанные волосы, слегка оттянув. Румпельштильцхен. Жулик. Любовник. Лжец. — Здравствуй, сердцеед, — тепло щебечет Чеен, набрав нужный номер. Друг смеется в ответ. — Кое-кого убили сегодня ночью…