Для Олежи выходные прошли слишком быстро и совсем не оправдали ожиданий. Все свое свободное воскресенье он посвятил подготовке к урокам и поиску информации о ЕГЭ, отвлекаясь только чтобы поесть и справить естественную нужду. Еще и погода менялась, поэтому Олежа не мог заснуть полночи от головной боли. И именно этот список стал причиной того, почему Олежа пришел в школу за пять минут до звонка, шаркая ногами по кафельному полу и мрачно кивая коллегам в качестве приветствия. Он не поднимал ни на кого сонных покрасневших глаз, пряча их за спадающей на лицо челкой.
Пустой кабинет встретил Олежу серостью и каким-то тихим, пустым унынием, подстать погоде и настроению. Пятый класс сейчас были со своим классным руководителем, не предупредив об этом биолога, поэтому первый урок оказался свободным. Олежа просто облокотился о спинку стула и запрокинул голову назад, прикрыв глаза. Он даже не понял, в какой момент открыл их, начав тупо пялиться в потолок. Но уведомление, заставив телефон оглушительно громко завибрировать на деревянной поверхности стола, вывел Олежу из раздумий, заставив вздрогнуть. В мессенджере висело сообщение от учительницы русского языка и литературы.
Светлана Николаевна:
Сделайте что-нибудь со своим Побрацким. Он пришел под конец урока, нахамил мне, а теперь просто спит на парте и не реагирует на замечания.
Олежа лишь вздохнул глубоко и уткнулся в стол носом. Раздражение от плохого самочувствие медленно но верно суммировалось с раздражением, что вызывал Побрацкий. Пытался парень привлечь внимание, или просто был идиотом - вопрос, волнующий всех в этой школе, и никто не может дать ответ на него. Следом на телефон пришло еще одно сообщение
Татьяна Сергеевна(химия) :
У одиннадцатого класса сейчас химия, не могли бы вы подменить меня. Заранее спасибо. Я пришлю список заданий
*файл*
Олежа вновь ударился лбом о стол. Великолепно, он еще и заменять там кого-то должен. Злость внутри все нарастала и нарастала, заставляя Олежу нервно перебирать рукава рубашки в пальцах, прикусывая щеку изнутри. Анальгин, выпитый дома, почти не действовал, и все, чего сейчас хотел Олежа - выйти в окно этажа с тринадцатого, чтобы уж наверняка. Но звонок с урока вывел его из раздумий, заставив резко выпрямиться, что повлекло за собой резкую вспышку боли. Олежа поморщился, запустив пальцы в волосы, но старался держать себя, как-то успокоиться. От плохого самочувствия иногда хотелось плакать, именно поэтому Олежа выхлебал уже полбутылки воды, стараясь вместе с ней проглотить и ком в горле. Но Олежа держался.
Видимо оповещенные учительницей химии ученики стали потихоньку заполнять кабинет, но, увидев состояние Олежи, спешили ретироваться в коридор. Видимо, они не горели желанием злить учителя раньше срока. Лишь несколько человек оставались в кабинете, в числе их был и Дима, откинувшийся на спинку стула и бездумно смотрящий в потолок. Олежа сейчас сидел в точно такой же позе и, массируя виски пальцами, вдруг тихо застонал от острой боли. Он и не видел, как Дима, абсолютно неосознанно, повторил за учителем, словно зеркальное отражение.
Очередной звонок резануло по ушам, и Олежа вновь поморщился. Достав из своей сумки блистер анальгина, достал одну таблетку и положил на язык, морщась от горького вкуса. Дети довольно быстро вернулись в кабинет и оперативно уселись на свои места, с каким-то осознанным сожалением смотря на учителя. Олежа встал на ноги, оперевшись одной рукой о стол и хотел было открыть файл с заданиями, но потом мысленно плюнул на все это.
— Ребят, кто сдает биологию, я не могу точно сказать, будут ли сегодня дополнительные. Я напишу об этом в беседу чуть позже, — Олежа мазнул языком по пересохшим губам и, помолчав пару секунд, продолжил — А сейчас сидим тихо, ни звука, и занимаемся своими делами. Если кто-то зайдет, то оперативно делайте вид, что конспектируете параграф. Я в лаборантской, если понадоблюсь.
Олежа нахмурился, словно вспоминая что-то, но уже не мысленно махнул рукой и развернулся, направившись к лаборантской. Но за спиной, откуда-то с задних парт, раздался тихий, слабый, хриплый и уже до боли знакомый голос. Олежа даже не обернулся, сразу узнав парня.
— Можно выйти? — чуть хмурясь спрашивал Дима, не поднимая руки.
Олежа видел состояние парня. Видел бледный цвет лица, мешки под глазами и трясущиеся руки. Он знал все эти симптомы похмелья, поэтому в ответ лишь кивнул со вздохом и скрылся в небольшой комнатке за железной дверью, не слыша уже, как шаркает ногами по линолеуму Дима и как скрипит дверь кабинета. Он лишь проверил уровень воды в электрическом чайнике и нажал на кнопочку включения. Он сразу приятно загудел, и Олежа просто уселся на стул, спокойно ожидая момента, когда сможет выпить вторую за день кружку крепкого несладкого кофе.
Анальгин начинал действовать, боль никуда не исчезла, но чуть ослабла. Но даже такое маленькое изменение позволило Олеже с облегчением выдохнуть и даже приподнять уголки губ в подобии улыбки.
Когда Олежа вышел из лаборатории после звонка, кабинет уже был пуст, а дверь в него была закрыта. Лишь духота встретила Душнова, и он сразу отошел к окну, раскрывая его на всю. Свежий воздух стремительно, будто специально ждал этого момента, наполнил собой небольшое помещение. Олежа вдохнул эту осеннюю прохладу полной грудью, и боль притупилась, но лишь на секунду.
К слову, к пятому уроку стало значительно легче и Олежа написал ученикам в беседу, что дополнительных им сегодня не избежать. В ответ пришли лишь разочарованные "ладно" и Олежа даже усмехнулся. Усталость он умело игнорировал, уже привыкнув к этому, и продолжал вести уроки по методу "делайте конспект, только меня не трогайте". Но к дополнительным головная боль снова начала набирать силу и настроение вновь упало ниже плинтуса, но Олежа натянул счастливую маску, когда встречал своих учеников. Даже Дима пришел, не сбежал и не прогулял, но на продуктивность от него надеяться было бесполезно. Олежа раздал всем пробные варианты, объяснял структуру заданий, отвечал на вопросы и сам задавал их. И все отмечали повторено, было то Владом о бактериях, растениях или строении человека. Все, кроме Димы, и, если парень собирается сдавать экзамены, то терпеть эту дичь Олежа не собирается. По окончанию занятия Олежа попросил Диму задержаться, ответом на что стало очередное закидывание глаз. Но, тем не менее, Дима остался послушно сидеть за ранимой, кивком прощаясь с одноклассниками. Глаза начало жечь от усталости и Олежа зажмурился, но очки и снял. Они, отражая счет от ламп, почти полностью скрывали голубизну радужки, и Олежа радовался этому. Почему-то не очень любил свой голубой, почти аквамариновый.
Боль в голове достигла своего пика, от чего злость поднялась со дна на самую вершину, выплыла и мертвой хваткой ухватилась за сердце, заполняя его собой. А усталость лишь добавляла по капельке яда во все это, значительно усугубляя состояние и ситуацию.
— Дим, ну вот что ты за человек, а... Почему мне пишут учителя с просьбой провести с тобой беседу? Это как о стену горох.
— И? — беспечно кинул парень, поставив локти на парту и пожав плечами.
Ему было плевать. Все, чего сейчас хотел Дима - просто смотаться отсюда поскорее. Прийти домой, закрыться в комнате, чтобы не видеть пьяную рожу отчима, заткнуть наушники в уши, чтобы не слышать всех этих матов и криков и просто смотреть в окно на проходящих людей, спешащих кто куда. Или связаться с друзьями, купить алкоголя и пачку сигарет и уйти на всю ночь на какую-нибудь вписку. А может и остаться там на пару дней, склеить очередную девочку-одноразку, которую утром уже забудет. Напиться до беспамятства, покурить какой-нибудь травы и просто забыться. Но уж точно не сидеть тут и слушать, как тебе трахают мозги.
Безразличие Димы лишь распалило Олежу, это "и" словно нажало на какую-то кнопку в голове учителя, которая до этого была надежно спрятана и огорожена ядовито-красной лентой. Олежа ненавидел это свое состояние, ненавидел себя. Это уже не Олежа, другой человек, причиняющий людям только боль.
— И? И?! Это выпускной класс, Дима, почему ты не можешь вести себя как человек, а не как скотина? Тебе потерпеть только этот год! Почему ты создаешь всем проблемы?!
— Ну, бывает.
Финал. Закрывайте лавочку, актеров увезли в психушку. Олежа чувствовал на физическом уровне как теряет самообладание, обзор закрывала черно-красная пелена. В отчаянной злобе он сжал кулаки так, что костяшки побелели и руки задрожали. Мутные голубые глаза метались по раздражающе спокойному лицу Димы, но вдруг побледневшие губы тронул недобрый оскал.
— Бывает, значит? — начал Олежа таким голосом, что даже Дима со своим похуизмом немного напрягся и нахмурился — Я понял, тебе просто нравится людям в душу плевать. Нравится, когда тебе мозги выносят, когда на тебя тратят свое время. Тебя, видимо, в детстве не учили, как нужно себя вести. Ах, я же забыл, твоим родителям ведь плевать на тебя!
— Это уже слишком, — произнес Дима.
Тема родителей и семьи была для Димы словно тореадор с красной тряпкой в руках для разъяренного быка. Он резко поднялся на ноги, чуть не уронив стул и двигался на Олежу, словно смерч, стихийное бедствие катастрофа, которой гидрометцентр даст красный уровень опасности. Пусть он и был одного роста с Олежей, но значительно превосходил в габаритах. Он мог вырубить Олежу с одного удара, сломать одним неловким движением, а Олеже для этого нужна бита. Но сейчас Душнов стоял, смотря в горящие гневом зеленые глаза и не двигался. То ли ступор сковал его железной цепью, и не одной, то ли тот, кто сейчас управлял его разумом думал, что справится.
Не справится
Дима схватил Олежу за грудки, проигнорировав жалобный треск ткани, и впечатал в стену с доской. Больше всего Диме хотелось так отпиздить этого выскочку, чтобы тот даже имя свое забыл. И Дима замахнулся, с превосходством смотря на то, как что-то изменилось в голубых глазах, прежде чем они закрылись, со страхом ожидая удара. Будто какая-то кроваво-красная искра исчезла из глубины зрачка. Будто Олежа, который трясется в его руках, и Олегсей, который так сильно резал словами пару минут назад были абсолютно разными людьми.
Что-то заставило Диму в последний момент, за секунду до удара, резко дернуть рукой и опустить ее вниз, оставив безвольно болтаться. Но ярость не ушла. Он скользнул по лицу биолога взглядом, в котором плескались лишь ненависть и отвращение, и плюнул ему под ноги.
— Да пошли вы, Олегсей Михайлович.
Дима отошел от учителя, резко отпустив его. Олежа пошатнулся, но вовремя схватился за спинку стула, удерживая равновесие. Сердце гулко стучало где-то в ушах, все тело трясло, и в глазах темнело уже не от злости, а от страха и резко подскочившего давления. Схватив рюкзак, Дима вылетел из кабинета, хлопнув дверью, а Олежа так и остался стоять. Он пошатывался, как лист на легком ветру, у него кружилась голова и было просто страшно отойти от своего места. Голову вдруг занял белый шум и из носа хлынула кровь, закапывая светлый пол кабинета и оставляя бордовые пятна на светло-голубой рубашке. Олежа лишь сел на стул, чувствуя, как его начинают душить слезы. Картинка, которая только что вернулась, стала вдруг замыленной, а в горле застрял вязкий ком, мешающий дыханию. Олежа лишь достал из сумки носовой платок и поднес к носу, пропитывая его кровью. Рука сама потянулась к телефону в надежде найти поддержку.
Вы:
Ребят, вы еще в школе?
Регишка:
Нет, я уже часа как два дома
Антон:
Я минут 10-15 назад приехал.
Регишка:
Все хорошо? У меня плохое предчувствие
Антон:
Такой же вопрос.
Олежа хотел написать, что нет, все, черт возьми плохо. Хотел попросить поддержки, попросить, что бы они просто побыли рядом. Ему это так нужно, он так не хочет быть в одиночестве. Дрожащие пальцы быстро напечатали короткий ответ.
Вы:
Все нормально. Просто спросил.
Сегодня Олежа вновь причинил человеку боль.
