Раз.Два.Три
Но вдруг Дима открыл глаза. Непроглядная тьма радушно встретила испуганного парня, он попытался встать, но понял, что не может, он был словно цепями прикован к кровати. Сонный паралич .Эта мысль гвоздями вонзилась в искаженное сознание, а Дима даже пальцем двинуть не мог. Хотелось кричать, но единственная мышца, которая сейчас работала в теле парня — сердце, с бешеной скоростью качающее кровь. Диме открывался вид на открытую дверь, ведущую в тёмный коридор. Тусклый свет от луны падал как раз на это место, будто кто-то так красиво все подстроил. В темноте парень разглядел две пустые глазницы, блестящие, словно были наполнены смолой, с маленькими голубыми точками где-то внутри. Чувство страха беспощадно укутывало Диму в кокон, мешая сделать вдох. Это что-то медленно двигалось к кровати. Приблизившись до предела, нечто страшное встало напротив Димы, не отрываясь сверля его взглядом. Побрацкий узнал в этом существе Олегсея. Да, это точно был он. Демон вдруг начал улыбаться и смеяться, прям как учитель во сне, но как-то криво. Рот растянулся до невозможности, выпуская из себя маленькими струйками нечто чёрное и вязкое, что со временем начало капало на пол. В самой квартире был слышен лишь хрипловатый смех и капающий звук какой-то странной жидкости на старый ленолиум, а ещё бесконечно громкие удары сердца. Вдруг, в один момент все это резко испарилось. В комнате остался лишь Дима и звенящая тишина, что так сильно давила на еще не успокоившийся мозг парня. Минут пять парень просто пролежал в попытке отдышаться. Из открытого окна веяло холодным, даже немного морозным воздухом. Осень в этом году очень холодная. Кое-как подняв свое тело с кровати, Дима на ватных ногах встал и двинулся он в сторону балкона, который находился на кухне. По пути Побрацкий включал свет везде, где только мог, не желая вновь оставаться наедине с прожигающей нутро темнотой. Пройдя на кухню, он взял новенькую пачку ментоловых Marlboro и вышел на холодный балкон, предварительно захватив за собой тёплый плед. Воспоминания о том, как дедушка отдал ему этот плед сменялись воспоминаниями недавнего кошмара. Сев на старый стульчик, Дима укутался и закурил. Руки не слушались и дрожали, а сердце все ещё выпрыгивало из грудной клетки. Перед глазами крутился лишь страшный образ Олегсея, который будто вцепился своими страшными когтями за подсознание Димы и никак не хотел покидать парня. Казалось, что это существо теперь всегда будет здесь, рядом, в разуме парня. Побрацкого все ещё не покидала мысль о том, что он сейчас не один и это существо наблюдает за ним из какого-то темного угла страшной квартиры, которая все больше и больше поглощала Диму в пучину неизбежности. Но Побрацкий пытался не думать об этом, спихивая все на воспалённый мозг и ужасный образ жизни. Так он и просидел на балконе до самого утра, погрузившись в себя и продрогнув до самых костей. Из раздумий его вывел надоедливый будильник, который Дима не отключал даже на выходных. Просыпался часов в семь утра и уматывал на улицу, не желая находиться в этом месте дольше, чем на минуту.***
Олежа проснулся часа в четыре утра, вздрогнув и резко втянув носом воздух. Он обнаружил себя на кухне за столом, перед ним тихо гудел ноутбук в абсолютной пустоте ночи. Странное чувство тревоги не отпускало его, пальцы мелко дрожали, а сердце взволнованно дергалось с каждым ударом, словно чувствуя неладное. Олежа закрыл крышку ноутбука и налил себе стакан холодной воды прямо из-под крана. Свежий, прохладный воздух, летящий из открытой форточки, почти не успокаивал. Осушив прохладную воду залпом, Олежа прислонился к холодному стеклу лбом, смотря на улицу. Пусть сейчас и было совсем рано, но улица не пустовала. Ездили редкие машины, еще реже ходили люди, в основном парочки или шумные компании подростков, в доме напротив горело с два десятка окон. Кто-то курил, кому-то приспичило покушать, у кого-то ночевка. Все люди были заняты чем-то своим, а Олежа просто задумался об этих самых людях. Мужчина будто на духовном уровне ощущал, будто что-то произошло. Но что, где и с кем — этого он понять не мог, как бы ни хотел. Может, это просто последствия неприятного сна, который уже забылся; может во всем виновата работа, которая не отпускает его; может это все его глупое воображение просто решило поиграть с Олежей в какие-то свои игры. Отголосок прошлого, так сказать. Олежа уже и не хотел об этом думать. Просто закрыл форточку и ушел в гостиную, завалившись на диван и включив телевизор, просто чтобы не сидеть в тишине. Олежа смог заснуть только под утро, лежа на диване, пока тишину квартиры прерывал лишь какой-то сериал, льющийся из колонок телевизора. Но поспать он смог всего сорок минут, и слабость в теле после пробуждения сразу дала понять, что этот недосып сегодня наверняка скажется на нем. А сегодня ведь еще и среда, у него первые дополнительные. Урока у одиннадцатого класса у него сегодня, правда, нет, но это не важно. Олежа двигался медленно, сосредотачиваясь на всем, на каждом движении и предмете, потому что сонливость не отпускала, за ручку ведя с собой свою верную подругу Неуклюжесть. Но холодный утренний ветер и дождь, который холодными каплями пробирался за ворот пальто, когда Олежа вышел на улицу, заставили взбодриться и поежиться, желая поскорее оказаться на работе. Зонт, как назло, остался дома, и Олежа успел промокнуть, пока шел до остановки. Немного подсохнув в автобусе, он осознал, что начинает опаздывать. От остановки до школы он промок еще сильнее, мокрое пальто неприятно липло к телу, спасая рубашку от такой участи, а с мокрых волос ручьями текла за тот же ворот, заставляя ежиться и вздрагивать. Еще на пороге школы Олежа увидел скопление детей и узнал во всех свой класс. Неосознанно он начал высматривать одного конкретного парня, остановившись и даже забыв про ливень, заливающий глаза, но резкий раскат грома заставил подпрыгнуть на месте и влететь в здание школы, оставляя за собой мокрый след. Туфли, к слову, тоже промокли и теперь хлюпали маленькими лужицами. Олежа гроз не боялся, не трясся под одеялом и не вздрагивал от вспышки молнии, но крайне их не любил. Каждый раз, когда он слышал гром, в его ушах оказывались наушники, он закутывался в плед и смотрел фильмы. А сейчас он, насквозь мокрый и замерзший, как уличная собака, стоит в фойе и выжидает чего-то, сам не знает чего. Прошлепав к кабинету биологии и здороваясь на ходу с учениками и коллегами, Олежа стянул с себя верхнюю одежду, повесив на спинку стула в лаборантской. Было ужасно холодно, но нужно проверить свой класс. Олежа переобулся и, вспомнив, что забрал единственное полотенце домой, тяжело вздохнул. Он протер очки о сухой участок пиджака, параллельно вытаскивая из стола свой блокнот и ручку. Взлохматив пальцами мокрые волосы, с которых ручьями текла вода, Олежа посмотрел на свое отражение в потухшем экране телефона. Сегодня у него важное совещание, поэтому он в строгом классическом костюме, очки то и дело съезжали на нос, а мокрые пряди спадали на глаза. И даже сам Олежа со своей самооценкой, а точнее ее отсутствием, понял, что действительно неплохо выглядит. Но сейчас ему нужно провести перекличку и вычислить прогульщиков и опоздавших, а не любоваться собой. Совещание, все-таки. Олежа схватил блокнот и ручку, утер ладонью капли воды с шеи и направился к своему классу. Олежа зашел в класс, с улыбкой поприветствовав учеников. Сердце отчего-то вновь забилось, дыхание стало чаще, но вида Олежа не подал. Был спокоен, сосредоточен, улыбался уголками губ, пока в глазах и душе бушевало море. Отметив опоздавших и отсутствующих, Олежа поздновато понял, что не увидел за последней партой знакомых зеленых глаз. — А Побрацкий где? — опомнился мужчина, собравшись уже уходить. Какое-то волнение поселилось в нем. — Вышел в туалет перед вашим приходом, — важно ответила самовлюбленная староста — Кажется, он не очень хорошо себя чувствовал. — Ладно, спасибо, поищу его, — Олежа кивнул чуть задумчиво и вышел из кабинета, направившись в сторону мужского туалета. Олежа неосознанно нащупал в кармане мятную конфету. Он начал носить их с собой всегда, надеясь снова вручить сладость одному непутевому ученику. Даже если Дима не курит, сидя на подоконнике в туалете, Олежа оставит этот леденец до того момента, когда снова почувствует неприятный запах табака. Но почему-то Диме этот запах подходил. Запах мятных или ментоловых сигарет прочно связан именно с Димой, и больше ни с кем иным он не гармонирует. Антон иногда курил мятные сигареты, когда ученики совсем доставали, но этот вид доносил Олеже лишь эстетическое удовольствие. Антон был красив, изящен, грациозен, умен, ласков и обходителен. Глаза действительно отдыхали, ловя взгляд светлых, словно золотых глаз или смотря на изящные руки. Отдыхала и душа. Но с Димой было иначе. Дима был вспыльчив, закрыт, раздражителен, немного неуклюж и груб. Но, когда Дима показывал себя, настоящего себя, когда рушил стены вокруг, то становился открытым, эмоциональным. Становился ребенком. С ним было весело, с ним забывались проблемы, с ним Олежа и сам становился ребенком. Диму хотелось защитить и Олежа признал, что часть этих мыслей вызвана именно жалостью. Олежа открыл дверь в мужской туалет немного резче, чем планировал, что сам аж вздрогнул, испуганно взглянув на круглую ручку двери. Увидев Диму, целого, живого и здорового, Олежа улыбнулся, но спустя мгновение от этой улыбки не осталось и следа. Парень внешне был холоден и спокоен, но в его глазах бушевали страх, паника, ужас. Душнов отметил, как Дима дернулся, когда увидел его, как часто начала вздыматься его грудная клетка. И тогда Олежа понял, что Дима боялся. Дима боялся его, смотрел в голубые глаза, будто на свой самый страшный кошмар. Олежа нахмурился, сделав пару шагов вперед, аккуратно вытянув руку, он стал подходить ближе. Олежа испугался, а вдруг паническая атака? В этот момент стало почти жизненно необходимо узнать, что произошло. Стало не по себе, желудок скрутило. Черт возьми, Дима его теперь боится. Но почему? Вчера все было хорошо, прошла всего одна ночь, что могло произойти? Или его дома довели наконец до потери умения здраво мыслить? — Дим, все хорошо? — взволованно вопросил Олежа, чуть нахмурившись. Дима в ответ лишь отвернулся к окну и, опершись на подоконник, как-то нервно сглотнул. Парень тряхнул пару раз головой, будто прогоняя нечто изсвоего разума. Чуть подрагивающими пальцами Дима залез в задний карман джинс и достал пачку сигарет, вынув одну и тут же закурив. Белое облачко дыма равномерно окутало парня, красиво разлетаясь по помещению. Олежа отдернул руку, но назад не отступил. Он лишь нахмурился, коснувшись пальцем конфеты через ткань брюк. Да, Дима боится, и боится именно его. Но и уйти Олежа не мог. Оставить Диму сейчас одного, так еще и не узнать, что с ним происходит? Нет, он не сможет так поступить. Олеже нужны ответы, а Диме — человек, который побудет рядом. И сейчас Олежа был единственным вариантом. — Дим, мы должны поговорить, слышишь? Я подхожу, — Олежа прошел еще чуть вперед, останавливаясь буквально в шаге от парня. Дима выпускал из легких белесый дым, тяжело выдыхая его в форточку. Тонкая никотиновая палочка жалобно мялась и гнулась под сильными пальцами, но послушно тлела, доставляя курящему если не удовольствие, то частичку спокойствия. Олежа выдохнул, прикрыв глаза, и наклонился чуть вперед. Ну не мог он оставить парня сейчас, не мог просто уйти, даже если и хотел. Только вот он не хотел. — Не держи в себе, — почти шепотом произнес Олежа фразу, которая для обоих стала уже чем-то равным слову «мама». Дима слабо, но заметно дернулся от неожиданного шепота над ухом и повернул голову. Олежа завис ровно на секунду, рассматривая вблизи ресницы парня, после чего выпрямился, выходя из Диминого личного пространства. Моментально успокоившись, Олежа увидел, как Дима вздохнул с облегчением и расслабился, выронив почти докуренную сигарету. Олежа послушно ждал, стирая с лица воду, уже не так обильно льющуюся с волос, пока Дима умоется и чуть охладится. Но, поняв, что нужно готовиться к совещанию, до которого осталось пару часов, грустно вздохнул. Этот момент наверняка надолго останется в памяти. Серое небо за окном, запах табака, шум дождя и неожиданно пушистые ресницы в паре сантиметров от голубых глаз. — Дождик и тебя застал, да? Не простудись, — сказал тихо Душнов, стараясь не рушить атмосферу, и положил конфету на край раковины, коснувшись пальцами чужого плеча. Спустя час Олежа сидел в кабинете, давая ученикам контрольные, и готовился к чертовому совещанию. Волосы уже почти высохли, но было как-то прохладно, и Олежа молился на то, чтобы не заболеть. Он печатал чертовы документы по несколько раз, и это раздражало его. Пользуясь тишиной, которую создал восьмой класс, Олежа откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. У него осталось пятнадцать минут, чтобы отдохнуть. Сегодня ведь еще и первые занятия, как бы Дима не забыл. Достав телефон, Олежа быстро написал и отправил короткое сообщение.Вы: Дим, сегодня в пять у тебя. Получится?
Побрацкий 11кл: Да, хорошо. Сейчас скину адрес. Олежа направлялся на совещания, время от времени чихая. Он крепко сжимал стопку документов двумя руками, прекрасно помня о своей неуклюжести. Телефон завибрировал в кармане, и Олежа, остановившись на лестничном пролете и отойдя в угол, вздохнул. Он аккуратно положил листы на подоконник и достал телефон, готовя гневную тираду о том, как нехорошо отвлекать людей, но, увидев сообщение от знакомого номера, оттаял и улыбнулся. Это дало ему немного хорошего настроения. Кстати, оно ему понадобилось. На чертовом совещании ему проклевали все мозги и обвинили во всём. Во всех смертных грехах. Черт, его обвинили в том, что он домогался учеников. Он на грани вылета с работы. Спасибо Регине, которая заступилась за него. После уроков Дима бежал домой не разбирая дороги. Он просто не мог пустить постороннего человека в такую ужасную квартиру. Оказавшись у подъезда, Дима залетел уже на свой этаж, попутно пытаясь отыскать ключи в карманах. Наконец справившись с задачей, он открыл дверь, тут же захлопнув её за собой. Небрежно скинув поношенный рюкзак,а следом и лёгкую ветровку с кедами, он тут же принялся за уборку. Уже через полчаса квартира была в сносом виде и наконец нормально проветренна. Оставалось примерно двадцать минут до прихода биолога, поэтому облегченно выдохнув, Дима принялся искать приличную домашнюю одежду. Переоделся он в незаношенную чёрную футболку и какие-то серые спортивки, которые оказались ему в самый раз. Остальное время юноша провёл в тишине и ожидании первого занятия. Когда Олежа шел домой к Побрацкому, злой, расстроенный и разочарованный в жизни, солнце выглянуло, а тучи начали отступать. Становилось легче, и, возможно, именно поэтому он не стал брать зонт, когда вышел. Но нет, дождь начался максимально неожиданно. Чертов ливень. Второй раз за день Душнов идет абсолютно промокший и продрогший насквозь. Он точно заболеет. Капюшон белого худи немного спасает волосы, а пальто спасает от ветра грудную клетку. Кажется, Олежа почувствовал всю ненависть к этой жизни, когда набирал нужные цифры на домофоне, ожидая, пока Дима откроет чертову дверь в чертов подъезд. К счастью, дверь Дима открыл довольно быстро, и Олежа поднялся по лестнице на нужный этаж. Парень уже ждал учителя в тамбуре и, не сказав ничего, со своим привычным хмурым видом просто пропустил Олежу в квартиру. Душнов переступил порог, злой и проклинающий весь чертов мир. Он язвительно улыбнулся усмехающемуся Диме, снимая с плеч мокрую верхнюю одежду. Худи оказалось таким же промокшим и Олежа устало вздохнул, закатив глаза. — Могу я повесить пальто в ванную? Оно насквозь мокрое, — спросил Олежа, чихнув, да так, что вода с мокрой челки летела вперед — Черт возьми, я так точно заболею… Да как могло за один день все пойти настолько по одному месту, извините?! Ты не представляешь, что мне сказала директриса. С ума сойти можно… — Давайте я сам повешу, проходите на кухню пока, — ответил Дима, не сильно вслушиваясь в гневную тираду учителя, и забрал мокрое пальто из его рук. Олежа прошел на кухню, возмущаясь в полный голос и усилием воли сдерживая себя от нецензурной лексики и оскорблений в сторону директрисы. Дима слушал все это, или просто делал вид, иногда перебивая с предложением горячего чая и уточнением количества сахара. Олежа на эти вопросы отвечал быстро, даже не задумываясь толком, и продолжал активно жестикулировать. Через пару минут перед ним приземлилась кружка, и Олежа даже замолчал, подставляя кончик носа под клубы пара. Анна Михайловна как-то вылетела из головы, и со стороны было похоже на то, что Олежа ушел в какой-то астрал. Выдавало только то, как он кутался в промокшее насквозь худи. — Может вам кофту какую дать? — спросил Дима, но осекся, поймав на себе вопросительный взгляд голубых глаз — Не нужно так смотреть, мне просто уже надоело созерцать то, как вы ерзаете, как будто на пиках точеных сидите, извиняюсь за каламбур. — Не откажусь от кофты, — ответил Олежа, сделав глоток горячего чая. Дима молча ушел с кухни, разочарованный тем, что его язвительный комментарий просто взяли и проигнорировали. Олежа в это время крутил головой, рассматривая обстановку на кухне. Старый чайник, как и у него, ободранные в некоторых местах обои, вмятины на холодильнике и шкафах. Почти ничего не наводило на мысль, что в этом доме царит алкоголь и насилие. Эти мысли лишь удручали, но горячий сладкий чай наоборот, дарил чувство какого-то незнакомого, немного опасного, но от этого не менее желанного уюта. От этого контраста становилось немного странно, но приятное тепло, льющееся в желудок вместе с напитком, радовало и немного успокаивало. — Ох, она обвинила меня в неуспеваемости всех классов, начиная с девятого и заканчивая вами. Меня, а не их классных руководителей. Черт возьми, да она обвинила меня даже в том, что я домогался учеников, прикинь?! Одним словом, у меня месяц испытательного срока и я должен быть хорошим мальчиком… Стерва ваша директриса! — в очередной раз резюмировал Олежа, принимая из Диминых рук черное мягкое худи. — Ага, — кивнул Дима, сев за стол и подперев щеку рукой. Не волнуясь ни о чем, Олежа просто снял свою кофту, одернув странную футболку с котиком, оказавшуюся под ней. Как можно скорее он надел на себя теплое Димино худи. Оно было очень велико ему, рукава прикрывали пальцы. Но было так чертовски уютно, тепло. Олежа чувствовал себя в безопасности, будучи в этой кофте, как дети чувствуют себя в безопасности, укрываясь одеялом. Появилось желание нагло забрать элемент одежды, но вместо этого Олежа лишь надел капюшон, закутываясь, почти утопая в кофте. Душнов спрятался так, что были видны лишь глаза, и втянул носом знакомый запах. И про чай, и про холод, и про зарождающейся насморк Олежа забыл сразу. И, кажется, забыл, что в комнате не один. — Вы ведете себя, как маньяк, — произнес Дима — Это пугает. Прекратите нюхать мою кофту. — Отвали, я ее не нюхаю, — ответил Олежа, но выпрямился, снимая капюшон — Я грелся. — Ага, хорошо, как скажете. С чего начнем? — Ну, учитывая то, что дополнительные ты отсидел так, будто находился в отключке, мы начнем с самого начала. Со структуры экзамена. Прошло примерно полтора часа, и на самом деле, Дима не так плохо знает биологию, как казалось. Он был сосредоточен, отвечал на вопросы, заставляя Олежу с гордостью улыбаться. Это не будет сложно, Дима на самом деле умный мальчик, поэтому уверенность в нем росла. Олежа убрал все листы обратно, пока Дима с самодовольной расслабленной улыбкой наблюдал за действиями учителя. Но потом Душнов замялся и, сведя вместе указательные пальцы, уперся взглядом в стол. — Извини, но… Твои родители что, не придут сегодня? Или они приходят поздно? — как-то осторожно и даже немного виновато спросил Олежа. — Понятия не имею. Надеюсь, что не придут, — Дима вновь укрепил стены, возведенные вокруг себя. Его поза была абсолютно расслабленной, а в голосе и взгляде, обращенном к окну за спиной Олежи, сквозило холодное спокойствие и абсолютное безразличие. Олежа лишь кивнул и схватился за Димино худи, собираясь снять его, но холодный голос заставил замереть. — Можете себе оставить, я все равно хотел его выбрасывать, — сказал Дима с таким лицом, будто вообще не собирался этого говорить. — Почему? Оно хорошее, будто новое. — Не знаю, — парень пожал плечами, окинув хмурым взглядом элемент одежды — Оно довольно старое, я уже год как не ношу его. Хотел, чтобы оно место не занимало. Олежа кивнул, усмехнувшись, и спрятал свое уже подсохшее худи в свой рюкзак. Он молча встал со стула и вышел в прихожую, пока Дима отправился в ванную, вынося пальто и отдавая его в руки учителю. Сырое и тяжелое, но Олежа надел его, поправив капюшон теперь уже, видимо, своего худи. Обувшись, он уже хотел выйти из квартиры, но что-то остановило его. Он обернулся, смотря прямо в зеленые глаза. К сожалению, никто из них не мог предвидеть будущее, поэтому Олежа не знал, что будет сегодня ночью. А что случилось с Димой прошлой, почему он испугался его? Тревога и желание разузнать все о прошлом и будущем накрыло его с головой, заставляя вздрогнуть похлеще холодного дождя. Дима, стоящий напротив, вопросительно приподнял бровь, ожидая, пока учитель скажет хоть что-то. — Дим, ты не хочешь рассказать, что проиошло прошлой ночью? — все-таки спросил Олежа, в привычном жесте сведя концы указательных пальцев — Ты боялся меня. — Пока не хочу, извините, — парень нахмурился, а его плече еле заметно вздрогнули — Может, потом. После этого Олежа не успокоился. Он получил какой-никакой, но ответ на вопрос о прошлом. А теперь он хотел знать будущее, хотел просто спросить у парня «Что будет сегодня?» и получить точный ответ на это. Но с досадой и тоской понимал, что это просто невозможно. Но его мозг быстро нашел решение, словно заменитель того, что нужно было на самом деле. — Ты помнишь обещание, которое дал мне совсем недавно? О том, что ты не будешь держать все в себе, — Олежа дождался медленного кивка и, прикрыв глаза, произнес — Сдержи его, если что-то произойдет. Мне плевать, кому ты расскажешь, но расскажи. — Я держу свое слово, Олегсей Михайлович. Олежа лишь кивнул пару раз и, попрощавшись, покинул чужую квартиру с абсолютно противоречивыми чувствами. Ему было плевать на Диму, плевать, если что-то произойдет. Но в то же время он с легким непониманием осознавал, что не хочет, чтобы с парнем что-то еще произошло. Осознавал, что начинает действительно волноваться, что хочет поддержать. Что не так уж и сильно ему наплевать. Это было даже как-то странно, ведь Дима был такой не один, хоть взять девочку из параллельного класса, что переживавала подобные беды и страхи, но именно этот юноша заставлял быстрее биться сердце.