Souvenirs de couleur menthe

— Ты прикалываешься? — возмущался Дима, пораженно смотря в зеленые глаза матери — Мам, ты серьезно не вкуриваешь?       В голове парня просто не укладывался тот факт, что его мать просто отказывается снимать побои или давать показания в суде, приводя в аргументах свою невъебенную любовь к Кириллу. Кажется, Дима начинал понимать, в кого он такой наивный однолюб, но ведь не до такой степени. Подросток просто не понимал, как можно простить человека, из-за которого вся жизнь пошла откровенно по пизде, из-за которого ты чуть не лишилась первого ребенка и потеряла второго. Он бы на месте матери сделал все, что бы обидчика посадили на максимальный срок, а она ломается и начинает искать оправдания и придумывать глупые отговорки, будто в школе. Да, вся эта любовь бывает глупой и слепой, но любовь мамы к Кириллу была просто аутистом с выколотыми глазами. Дима едва не задыхался от возмущения и тяжести информации. Конечно, после счастливых вечеров всегда идет утро, переполненное разочарованиями. — Ты можешь нормально объяснить, почему отказываешься? — парень неосознанно повысил голос, не замечая строгого взгляда матери — Тебе нужно лишь кивнуть головой, когда тебя спросят, правда ли он тебя бил. Почему ты не хочешь. — Потому что меня с ним многое связывает, — твердо ответила Наталья, немного моршась от боли разбитых губ — Ты просто не любил еще. — Любил, мам, и сейчас люблю! — Дима начинал злиться, строгой нежности голубых глаз ему сейчас явно не хватало — Но не понимаю, как можно такое простить, блять?       Дима с легкой отдышкой смотрел на маму, взглядом умоляя ее подумать и принять верное решение. Неужели этим и закончится вся Димина счастливая семейная жизнь с матерью? Просто какими-то химическими реакциями, которые происходят в организме и заставляют думать, что женщина безудержно влюблена в самого стереотипного тирана. Или это какой-то Стокгольмский синдром и она думает, что кроме него больше никому нужна не будет, поэтому пусть избивает? Что творится в ее голове - главная загадка для Димы, разгадать которую будет крайне сложно. Но он не будет собой, если не попытается, если не доведет начатое до конца. Он всегда шел к своей цели по головам, даже если для этого нужно было отдать собственное здоровье, физическое или моральное, и отступать сейчас тоже не собирался. — Попрошу следить за выражениями, — осекла сына Наталья, и Дима замолчал, продолжая прожигать мать обиженным взглядом — Ну ты еще ножкой топни, ты как ребенок. Не позорься, взрослый человек уже. Вообще, я в состоянии сама разобраться со своим браком. — Да я вижу, в каком ты состоянии! — вновь закипел парень, рукой указав на почти черные синяки на лице и теле женщины — Это твое "в состоянии" сейчас выкинуто куда-то или плавает в пробирке. Твой ребенок, который не родился из-за твоего возлюбленного. — А у нас только Олегсей хороший, да? — со злым сарказмом ответила Наталья — Конечно, он у нас ангел, забрал мальчика к себе под крылышко. По твоей логике я и его должна ненавидеть. А не боишься, что скоро начнут всплывать подводные камни?       Вот это было действительно ударом. Он так надеялся, что все будет хорошо, был так слепо счастлив тому, что сможет наверстать потерянное с мамой время сейчас. Надеялся, что когда-то сможет рассказать ей о своей любви к Душнову, что она примет, что они все будут счастливы. Он бы смог выделить матери место в своем Раю, по соседству с Олежей. Но, видимо, всех этих прелестей жизни ему не видать. Конечно, ругаться с мамой он привык и научен, знает, что, когда и с какой интонацией говорить, но, когда при ссоре ты слышишь внутри себя крик умирающих надежд, все привычное становится куда страшнее и тяжелее. — Я всеми этими подводными камнями уже по бошке получил, — грубо огрызнулся Дима — Да какого хрена мы вообще его обсуждаем? Он тут вообще не при чем, ты должна быть ему благодарна!       Дима вздохнул глубоко, дрожащими от раздражения пальцами проводя по волосам и остановившись на тыльной стороне шеи. Левая ладонь смазанно коснулась шрама, и Дима прикрыл глаза, протяжно выдыхая из легких весь воздух и вновь наполняя их до предела. И так раза три. Неплохая тактика, чтобы подуспокоиться хоть немного и взять себя в руки. Присев на край больничной койки, парень накрыл мамину руку своей, пальцами ощущая суховатую кожу, и с трудом выдавил из себя легкую полуулыбку. — Мам, пожалуйста, — взмолился парень, внутренне сканируя малейшие изменения во взгляде и эмоциях женщины. Спасибо Олеже за базовые знания человеческой психологии — Все только начало налаживаться, я не хочу, чтобы мы вновь отдалились. Ты не представляешь, как я скучал и ждал того дня, когда ты вернешься. Не отбирай у нас шанс побыть настоящей семьей и, пожалуйста, дай показания. — Ты хочешь, чтобы я выбирала между сыном и мужем? — Наталья звучала обиженно и как-то даже оскорбленно — Ладно, думаю, я все-таки дам эти чертовы показания. Наверное.       Дима удовлетворенно кивнул, улыбнувшись чуть шире, но особого доверия не было. Парень просто не доверял этим словам и упрямо слышал в них нотку лжи. Возможно, все те девять лет все-таки прошли не так уж и бесследно, как казалось буквально вчера. Какой-то страх и даже обида все еще таились где-то в самой глубине души подростка, но тот продолжал игнорировать весь этот комок, прекрасно понимая, что скоро все наладится и успокоится. Но на сердце все еще было неспокойно, и Дима поджал губы, в голове уже продумывая запасной план. Если мама не даст показаний, то нужны другие доказательства, потому что такой человек, как Кирилл, просто не заслуживает быть на свободе, все чего он достоин - гнить в камере и быть избитым остальными зеками. В тюрьме очень не любят тех, кто издевался над женщинами и детьми. — Мне пора, — улыбнулся Дима с напускной нежностью — Завтра в школу, да и ЕГЭ скоро. — Удачи, — немного задумчиво ответила Наталья — Зайдешь завтра вечером?       Парень лишь кивнул и, махнув рукой на прощание, вышел из палаты, сразу же нахмурив брови. Наталья, если не считать побоев, выглядела довольно свежо и даже бодро, учитывая то, что она потеряла ребенка. Конечно, одна из медсестер рассказала, что периодически приходится давать ей успокоительные, но это удивления не вызывало. Дима не смотрел лишь в ее когда-то зеленые глаза, которые сейчас уже потухли и стали какого-то грязно-болотного оттенка. В этих глазах Дима видел всю свою боль и страдания, в них отражались все синяки и ссадины, бесконечное количество выкуренных сигарет и литры алкоголя. А в самой глубине зрачков парень отчетливо видел все свои шрамы, истерики, слезы, крики. И все это смешивалось в один огромный водоворот, засасывающий с головой и топящий без возможности спасения, больно сжимая горло и легкие.       Пока Дима ехал домой, в его голове все продолжал совершенствоваться план. Даже если мама не даст показания, у них есть заявление в полицию, которое Наталья подписала, куча свидетелей и медицинское заключение о выкидыше, множестве ушибах и причине всего этого. Возможно, они итак в выигрыше, но нужно больше уверенности, больше доказательств и причин для обвинения. И Дима, чисто теоретически, может кое-что организовать. Возможно, по иску о деле матери его и не посадят, а вот если Дима выполнит свой план и выдвинет обвинения, учитывая то, что он будет выступать как пострадавший наравне с матерью, то как минимум года на два он точно садет. По другой статье, конечно, но это ведь не важно. Надеяться, что Олежа на это согласится - пустая трата времени и нервов, поэтому придется делать все за спиной. Диме лгать не хотелось, не хотелось подрывать доверие Душнова к нему, и из-за всего этого дерьма настроение было ниже плинтуса. Но и на этот счет придется снова врать.       Как и ожидалось, когда Дима приехал домой, Олежа встретил его взволнованным взглядом. Все ведь знает, видит и чувствует, но и дурачка умеет строить, когда нужно. Это был один из плюсов Душнова, который далеко не всегда играл Диме на руку. И из-за этого "плюса" солгать Олеже получалось не всегда, а то и вовсе не получалось. Возможно, он прекрасно знает о любой, даже малейшей Диминой лжи, просто делает вид, что верит и ничего не видит. И Дима в такие моменты чувствует себя прямо победителем, пока Олежа смотрит ему в спину насмешливо-нежным взглядом. — Как все прошло? — спросил Олежа, когда Дима прошел мимо него в гостиную — Что-то случилось? — Она без памяти любит этого ублюдка, — со вздохом ответил парень, упав на диван — Прям пиздец как, поэтому отказалась давать показания в суде. Потом, правда, обратно согласилась, но как-то я не уверен.       Олежа лишь сел рядом с Димой, подтянув под себя одну ногу, и стал внимательно наблюдать за движениями собственных пальцев в Диминых волосах. Пусть он внешне и выглядел спокойно, но на сердце лег какой-то камень. — В любом случае, мы в выигрыше, даже без ее показаний, — Олежа пожал плечами и перевел взгляд на парня, что сейчас задумчиво смотрел в верхний угол комнаты — Не о чем переживать, совенок.       Дима в ответ даже не взглянул на Олежу, лишь кивнул немного заторможенно, вздохнув тяжело. Приятные прикосновения закончились, и Дима напрягся, перестав моргать. Кажется, Олежа снова залез к нему в голову и копается в его мыслях, словно в собственных карманах. Совсем рядом послышался неразборчивый шепот, который Димин мозг идентифицировал как что-то вроде "Так, стоп". И тут он понял, что разговора ему явно не избежать, и даже постарался морально подготовиться. — Ты ведь не собрался делать глупости? — спросил Олежа, немного нагнувшись в сторону парня, но тот и не растерялся. — Нет, лис, ни в коем случае.       Наугад подавшись вперед, Дима оставил короткий поцелуй где-то в уголке Олежиных губ, и вскочил на ноги, сбегая на кухню. В голове с невообразимой скоростью генерировались варианты того, как можно сменить тему, пока Олежа сидел в гостиной и пытался прийти в себя, после столь неожиданного порыва подростка. В Диминых идеях присутствовали действительно умные и логичные мысли, но, когда Олежа вышел на кухню, мозг парня выдал то, на чем остановился. — Как Всеволод поживает, не знаешь? — Дима готов поставить собственный палец на то, что его лицо было похоже на обдолбанного утконоса, которого в чем-то обвиняют — Его там поливают хоть?       Всеволодом был назван фикус в кабинете математики, который Дима полюбил, как родного ребенка, и заботился в несколько раз лучше, чем о самом себе. Олежа иногда даже начинал ревновать парня к растению, пока сам Дима обнимал крупный цветочный горшок, нежно поглаживая пальцами зеленые листья. Смех Регины в тот день разлетелся по всему третьему этажу, пока Олежа лишь обиженно наблюдал за тем, как его парень планирует уйти к фикусу, мать твою, Всеволоду. — Поливают, конечно, — ответил Олежа, не понимая, что ему пытаются просто запудрить мозги — Так, Дима, подожди. — Расслабься, дед, — подросток лишь посмеялся в ответ на искрящееся в голубых глазах возмущение и, подойдя к Душнову, закинул руку ему на плечи — Я через пару часиков с ребятами погулять пойду, ладно?       Олежа лишь выскользнул, словно змея, из Диминых объятий, и удалился в гостиную, в капитулирующем жесте подняв руки. До Диминого слуха долетело немного оскорбленное, но беззлобное "Деду плевать", и он вновь тихо посмеялся. Отлично, он смог уверить Олежу в том, что идет гулять со своей компанией, особого труда это не составило. А дальше он будет действовать по ситуации, молясь лишь, чтобы все прошло гладко. В такие моменты парень начинает верить в Бога.       Никуда идти, на самом деле, не хотелось прямо совсем. Хотелось сесть за учебники и периодически причитать о тяжелой жизни выпускника, а Олежа бы лишь стрелял строгим взглядом, но улыбался бы даже как-то весело. Но пути назад уже не было, поэтому следующие часа полтора нужно было провести с пользой, рассчитывая все возможные варианты развития событий. В тишине и раздумьях два часа пролетели непозволительно быстро, и вот Дима уже стоит в прихожей, полностью одетый и готовый ко всему, сжимая телефон в кармане ветровки. Благо, погода позволяла снять с уставших плеч тяжелую дубленку, заменив ее чем-то не таким плотным и тяжелым. Дима вообще любил такую вот раннюю весну, когда снег сошел еще не до конца, а деревья все еще стоят голые, но солнце уже достаточно греет и трава наливается сочным зеленым цветом. И все плохие мысли трусливо сбегают, прячась по углам, и терпеливо ожидают момента своего очередного триумфа. — Все, лис, я пошел, — громко оповестил Дима, открывая входную, и улыбнулся вышедшему из спальни Олеже — Постараюсь не задерживаться. — Звони, если что, — с зевком ответил Олежа и чуть нахмурился, когда Дима щелкнул его по носу — Я серьезно. И постарайся не находить приключений. — Как скажешь, — парень улыбнулся и вышел в подьезд, заткнув уши наушниками.       Ни страха, ни волнения, почему-то не было, лишь какое-то предвкушение и легкий внутренний трепет. Дима, можно сказать, ждал этой встречи, пусть и знал, что все может закончиться довольно неприятно. А вот Олеже было не так спокойно, навязчивые и надоедливые мысли забирались в голову, мешая работать. Около двух часов Душнов ждал и терпел, надеясь, что это наваждение как-то само пройдет, но становилось, наоборот, только хуже. Он чувствовал неприятный узел, что завязывался вокруг желудка, словно что-то обязательно должно было произойти, и это не давало покоя. В конце концов, Олежа не выдержал и взял в руки телефон, набирая Димин номер, но через семь гудков вызов был завершен автоматически. Следующие три звонка так же остались без ответа, а четвертый был отклонен едва не моментально. Олежа нахмурился, чувствуя, как до этого просто мешающие думать мысли начинают поедать стенки мозга изнутри, пока легкая тревога перерастает в настоящую панику. Встав на ноги, Олежа набрал другой номер, начав нарезать круги по квартире. — О, здрасте, — послышался на том конце провода знакомый бодрый голос с акцентом — Я постараюсь не опаздывать завтра, правда. — Гоги, я не об этом, — перебил парня Олежа, остановившись в спальне и глупо уставившись в окно — Дима с тобой? — Нет, — после короткого молчания ответил подросток, начиная не на шутку волноваться — Я за городом с родителями, часам к десяти вечера только вернусь. Что-то произошло? — Не знаю, — неопределенно ответил Олежа и, сбросиа вызов, вновь набрал номер Димы.       Этот звонок вновь был проигнорирован, и в Олежиной голове сейчас были тысячи вариантов того, что могло произойти. От банальной потери телефона до измены или чего похуже. Волнение за подростка взяло верх, и Олежа, кинув телефон в карман домашних штанов, вышел в прихожую. Быстро обувшись и схватив ключи из машины, Душнов вышел из квартиры, едва не забыв закрыть входную дверь. Минута, и он прямо в футболке выбегает на улицу, запрыгивая в машину, но все продолжает набирать один и тот же номер. Он не знает, куда и зачем собирается ехать, стоит ли ему вообще ехать. Но дрожащие пальцы все еще сжимают руль, а ноги лежат на педалях, готовые в любой момент надавить на газ. — Олежа, — слышится, наконец, из телефона, и рука Душнова плавно опускается на колено — Все нормально.       Паника начинает сменяться ледяным спокойствием, замораживая сердце и мысли, тремор рук проходит и все мышцы расслабляются. Исчезают переживания, эмоции, а вместе с ними и душа, и Олежа с ужасом понимает, что не может никак это остановить. Стрельнув в самого себя мертвым взглядом через зеркало под потолком, Олежа совсем теряет себя, отдавая контроль своему альтер-эго, которое так долго травил таблетками. — Где ты? — холодно спрашивает Душнов, но в ответ слышит лишь напряженную тишину — Где ты, блять? — Я заходил забрать мамины вещи, она просила, — дрожащим голосом начал подросток — Сейчас сижу у соседки, бабы Нюры, чай пью. Я в норме, правда. — Прекрати врать, — процедил Олежа сквозь зубы, двигаясь с места — Я выезжаю и, клянусь, если тебя там не будет, то ты будешь жить там же, где ошивался эти несколько часов.       В трубке раздалось несколько коротких гудков и Дима с каким-то раздражением отбросил телефон на стол, взглядом прожигая цветастую скатерть. Чуть дернув рукой, Дима поморщился от боли и перевел взгляд на опухшее запястье. Если вспомнить слова Олежи, то это просто очередное растяжение. Вообще, парень был готов ко всему, ему казалось, что он предвидел все варианты развития событий, но Олежин срыв был слишком неожиданным финалом. Хотя нет, финалом он не был, совсем наоборот, он предвещал новые проблемы, сжигая ожиданием нервные клетки. Нога начинает непроизвольно дергаться, и Дима чуть меняет позу, садясь немного поглубже в старом деревянном стуле. Он и не заметил, как пожилая женщина села перед ним, держа в руках аптечку, и заправила за ухо выбившуюся из низкого пучка прядь седых длинных волос. Когда-то она стала для Димы второй бабушкой, именно к ней он в детстве сбегал от очередных пьянок и криков, еще до того, как привык ко всему этому. — Сейчас, Димочка, я аккуратненько, — причитала баба Нюра, смачивая перекисью кусок ваты — Вот какой черт дернул тебя вернуться? Уехал вроде, жил себе спокойно. — Да поговорить надо было, — Дима улыбнулся и тут же вздрогнул от острой боли из-за разбитой губы, кровь из которой все еще сочилась, металлом оставаясь на языке — Мы на Кирилла в суд подали. — Давно уж надо было, — женщина трепетно коснулась ваткой сначала ссадины на лбу — Мама твоя дурочка та еще, у нее сын такой хороший растет, а она...ну да храни ее Господь, если за ум взялась.       Дима лишь моргнул, как бы соглашаясь с бабой Нюрой, и стоически терпел неприятные прикосновения к синякам и ссадинам на лице. Он, вообще, шел с надеждой записать на диктофон парочку угроз, чтобы посадить Кирилла хотя бы на два года, а теперь, если он снимет побои, то появляются шансы чуть продлить этот срок. Единственный трудностью было - держать себя в руках, сжимая кулаки без возможности дать сдачи, иначе этот ублюдок мог повернуть все судебное заседание против Димы. — А звонил тебе кто? — как бы между делом поинтересовалась баба Нюра — Ты распереживался прямо после звонка. — Друг, — ответил парень, наблюдая за тем, как женщина, щурясь, читает названия на блистерах различных таблеток — Я живу сейчас у него. — Тот, который осенью приходил? — брови бабы Нюры чуть приподнялась, и Дима нахмурился, пытаясь понять, о чем она говорит — Помню, в глазок видела его. Смелый парень, защищал тебя, так и ушел с разбитым носом. А на вид слабенький такой, хорошенький.       Дима мысленно усмехнулся, отведя взгляд к окну, за которым жизнь двигалась по какому-то своему сценарию, казалось совсем позабыв про подростка. Дима все еще не мог даже предположить, где Олежа и в каком состоянии сейчас находится, лишь слепо надеялся на то, что все пройдет хорошо. Этот "слабенький и хорошенький", если выйдет из себя, мог спокойно покалечить и, возможно, убить человека с таким лицом, словно нарезает хлеб к обеду. А мог заставить задыхаться одним своим взглядом пластмассовых глаз, от которого все тело дрожало изнутри от какого-то страха.       Звонок в дверь заставил Диму вздрогнуть, резко вынырнув из собственных мыслей, и напрячься, чуть приподнявшись на стуле. Баба Нюра подскочила на ноги, суетливо выбежав в коридор. Но мужской голос, прозвучавший в коридоре, принадлежал однозначно не Олеже, и парень лишь встретил вошедшего полицейского немного разочарованным взглядом. — Да, парень, неплохо он тебя, — чуть сощурился неожиданно молодой парень, поправив черные волосы, и Дима заметил в нем какое-то отдаленное сходство с Олежей — Пойдем вниз, у меня бланк для протокола в машине остался, там сейчас как раз коллега мой обидчика твоего выводить должен. Ну, он тебя не тронет больше. — Я на этот счет и не переживаю особо, — Дима пожал плечами и встал на ноги, на ходу попрощавшись с бабой Нюрой.       Полицейский лишь усмехнулся в ответ и вышел из квартиры, периодически посматривая на идущего рядом Диму. Позади хлопнула входная дверь, до слуха донесся озлобленный голос Кирилла, и парня словно передернуло, что не утаилось и от парня в форме, что лишь ускорил шаг, подтолкнув к этому и Диму. Двор встретил всех четырех человек пустотой и ярким солнцем, которое только намекало на свой закат, и Дима позволил себе на секунду расслабиться, прикрыв глаза, пока шел к машине с синей полосой на двери. Кричащего и плюющегося ядом Кирилла сразу усадили в автомобиль, пока Дима сначала отвечал на вопросы, а потом в кратце пересказывал то, что произошло и зачем он изначально сунулся в эту квартиру. Полицейский лишь кивал, внимательно записывая Димины слова, и периодически бросал заинтересованные взгляды на его "боевые ранения".       Через минут семь полицейская машина уже скрылась из виду, и во двор въехала знакомая иномарка, резко затормозив недалеко от Димы. Олегсей вышел на улицу, встав перед Димой, и медленно обвел его холодным взглядом. Парень просто стоял, будто его ноги были залиты бетоном, а тело связано колючей проволокой. И шипы на ней были настолько длинные, что доставали до самого сердца. Дима хотел посмотреть Олегсею в глаза, но боялся быть похороненым в одной могиле вместе с эмоциями Душнова. Дима хотел отвести взгляд, но фарфоровая кожа без привычного румянца и бледные запястья, которые не двигались даже при дыхании, заставляли все внутренности сжиматься в один большой комок. — Олежа, ты в одной футболке, — заметил Дима тихим голосом, осмелившись, все-таки, поднять взгляд от асфальта — Замерзнешь.       Олежа молчал около минуты, за которую Дима успел испытать весь спектр эмоций, от страха до злости и обратно. Не так давно парень рассматривал Душнова в роли адвоката или полицейского. Сейчас мужчина представлял из себя маньяка-сатаниста, который совершил столько убийств, что уже просто плевать. В конце концов Олегсей кивком указал Диме сесть в машину, и парень запрыгнул на переднее сидение, словно в панцирь, надеясь, что автомобиль ему чем-то поможет, как маленький мальчик надеется на защиту одеяла по ночам. Олегсей сел рядом, расслабленно откинувшись на сиденье, и Дима понял, что ему пора действовать. Если он не попытается сейчас, то все может закончится либо панической атакой Душнова, либо очередным синяком на Димином и так разбитом лице. — Олежа, послушай, — начал аккуратно парень, но был нагло перебит нецензурным шепотом — Олеж. — Тебе лучше заткнуться, — тихо ответил мужчина, открыв глаза — Я не разбил тебе нос лишь потому, что меня уже опередили.       Дима вздрогнул, левой рукой проведя по волосам. Конечно, он знал, что Олежа и ему со спокойной душой нанесет парочку новых повреждений, но слышать это от самого Олежи было немного странно и даже пугающе. Дима даже понять на мог, что могло довести Душнова до таких серьезных проблем с психикой, или это семейное и передалось ему от какого-нибудь дедушки. Если такое вообще возможно, конечно. Но Дима ведь является живым примером целеустремленности, поэтому и сейчас назад не сдаст. Потому что, парень был уверен, он сможет достучаться до своего Олежи, даже если для этого придется голыми руками пробивать бетонные стены. — Просто послушай, хорошо? — Олегсей закатил глаза, но все-таки кивнул, повернувшись к парню корпусом — Со мной все хорошо. Прости, что соврал, я не должен был этого делать, но иначе просто не получалось. Если бы я сказал правду, то ты поехал бы со мной, а я не хотел втягивать тебя в это. — Да ты хоть знаешь, как я беспокоился? — процедил сквозь зубы Душнов, и Дима почувствовал внутреннее ликование. К Олеже начинают возвращаться эмоции, пока его душа по крупицам собирается в единое целое — Да я чуть с ума не сошел, столько всего себе надумал! А если бы все прошло не так хорошо, если бы он бил чуть сильнее? У тебя вообще мозгов нет, мудак!       Дима слушал эту гневную тираду, периодически кивая, и еле заметно улыбался, отмечая то, как возвращается в голубые глаза яркий блеск и как румянец от переизбытка эмоций заливает светлую кожу щек. Олежа лишь смотрел в Димины глаза, дыша глубоко и немного тяжело, пока сам парень боролся с порывом притянуть Душнова к себе, оставив на чуть влажных губах поцелуй. Еще рано, Дима это знал. — Мой список, пятый пункт, — почти шепотом проговорил Дима, и Олежа нахмурился, но все-таки достал из-под чехла потертую бумажку.

"5. Я люблю тебя за то, что ты дорожишь мной"

      С того момента прошло два дня, Диме пришлось пережить целый допрос и психологические пытки, и он все-таки сдался, рассказав Гоги и Оле все, умолчав о каких-то неважных или, наоборот, слишком уж серьезных вещах. Юлю и Славу было решено не оповещать особо о всей сложившейся ситуации. Олежа, который после двух часов сна из-за бессоницы после срыва, находился в состоянии овоща, смог избежать судьбы парня. Поэтому перед Антоном и Региной отдуваться пришлось снова Диме, но на этот раз за кадром осталось немного больше неприятных моментов.       Сегодня было судебное заседание, Дима с Олежей уже сидели возле входа в зал суда, бездумно смотря в стену, пока Наталья, Кирилл и некоторые свидетели ждали основного мероприятия в зале. Душнов пытался сохранить хотя бы внешнее спокойствие, что получалось у него, к слову, весьма неплохо, а Дима все продолжал елозить на месте, то дергая ногой, то шепча что-то себе под нос. Его сердце сильно билось о грудную клетку, отдавая гулким шумом в ушах. — Успокойся, — шепнул Олежа, чуть пихнув Диму ногой — Воды дать?       Парень отрицательно мотнул головой, глубоко вздохнув в попытках хоть немного расслабиться, и пальцами левой руки коснулся эластичного бинта на правом запястье. Это растяжение было довольно сильным по сравнению с прошлым, от того и намного болезненнее, даже малейшее движение заставляло резко втягивать воздух сквозь плотно сжатую челюсть. Но был и один плюс - Диме было официально разрешено не писать на уроках. Ссадины на лице уже не болели, лишь покрылись тонкой корочкой, а синяки приобрели неприятный желтый оттенок. У Олежи была немного странная привычка, когда он уходил в какие-то свои раздумья, если Дима вдруг укладывал голову ему на бедро, пальцы Душнова самыми подушечками касались синяков на лице подростка, нежно и аккуратно водя по ним. Дима в такие моменты просто закрывал глаза, иногда погружаясь в приятную дрему.       Через пару минут к ним подошел мужчина в строгом костюме, кивком указав на вход в зал суда. Напряжение внутри Димы возросло в геометрической прогрессии, а плавающее в воздухе волнение грозилось затопить соленой водой легкие парня. Но тот поднялся на ноги и твердой походкой вошел в большой зал вместе с Олежей. Их сразу встретили множества пар глаз и яркий свет многочисленных ламп под высоким потолком. Несколько рядов красных кресел стояли у двух стен, а между ними образовывался небольшой коридорчик. Впереди, посередине зала, стояло две кафедры, друг напротив друга. Наталья стояла спиной ко входу, лишь обернулась на вошедших парней, нервно дернув губами в попытке улыбнуться. Кирилл, как обвиняемый, сидел в небольшой "клетке" у стены, его запястья были стянуты наручниками, а взгляд выражал чистейшую ненависть ко всем, кто находился в этом зале. Олежа сел на второй ряд, рядом с бабой Нюрой, а Дима сел прямо перед ним, вновь начав дергать ногой. Он думал, что волноваться еще сильнее уже не получится, но, как оказалось, его сердце способно биться еще быстрее и громче.       Примерно через пять минут через другой вход в зал вошла судья, проходя к своему месту властной и уверенной походкой. Все присутствующие поднялись на ноги, как и Дима, который старался даже не дышать, пока с трудом держался на трясущихся коленях. Стук молотка будто что-то переключил в голове подростка, либо это была просто защитная реакция, но тело, словно по щелчку, полностью расслабилось, ушла вся паника и нервозность. Осталось лишь предвкушение с оттенком ненависти, предвкушение собственного триумфа над одним мудаком. Кивком женщина указала присутствующим садиться, по ее глазам было видно, что она осознает собственную власть, но не пренебрегает своими полномочиями. — Итак, — уверенно начала судья, прямо сев на свое место — Слушается дело Грезина Кирилла Александровича, подозреваемого по статье сто одиннадцать уголовного кодекса российской федерации. То есть, причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее за собой непоправимые последствия, в данном случае - прерывание беременности. Пострадавшая - супруга, Грезина Наталья Владимировна.       Дима холодным взглядом отмечал каждое движение матери, отмечал любые изменения в настроении и мимике отчима, время от времени поправляя воротник бледно-голубой рубашки. Новым кивком судья дала Наталье знак начинать свой рассказ, но та упрямо молчала, смотря то на супруга, то на сына. Кажется, сейчас ее мозг совершал самый важный выбор за всю ее жизнь. Напряжение, мерзко посмеиваясь, вновь разлетелось по воздуху и, казалось, что каждая пылинка вот-вот заискрится и зал охватит невидимым пламенем. Судья продолжала ждать, но было видно, как ее терпение подходит к концу. И вот Наталья кидает на Диму немного напуганный взгляд через плечо, и парень словно под землю проваливается под тяжестью осознания того факта, что мама выбрала не его. Воздух начинает сгущаться в легких и застревает в горле вязким комом, а перед глазами - ухмылка отчима, которую хочется стереть с его лица, ударив пару раз о прутья решетки. Дима коротко оборачивается на Олежу, что прожигает ледяным взглядом Наталью, пока баба Нюра, которая не заметила этих переглядок, пытается хоть как-то его успокоить. Олежа замечает Димин взгляд, улыбается уголками губ, но продолжает сжимать пальцами собственные колени. — Ваша честь, — хрипло начинает Наталья, заставив Диму вздрогнуть в ожидании худшего — Я прошу у вас наказать этого человека по всей строгости закона.       Глаза Димы расширяются, пока на лице сияет неконтролируемая улыбка, сводя челюсть. Сердце, до этого остановившиеся, вновь принялось за работу, и Дима провел левой рукой по лицу, стараясь не показывать эмоции настолько ярко. — Мой супруг уже неоднократно избивал меня и моего сына, будучи в нетрезвом состоянии, — продолжила Наталья, теребя в руках документы — Я не обращалась никуда, потому что находилась под его влиянием и выпивала вместе с ним. Но недавно у меня произошел выкидыш после того, как он меня избил в очередной раз. По заключению врача, я могу больше никогда не забеременеть, если вдруг захочу. — Так, понятно, — протянула судья, принимая из рук судебных приставов документы, которые передала Наталья — Ну побои у вас все еще не сошли, вижу. Ладно, давайте выслушаем обвиняемого.       Все внимание было сразу обращено на Кирилла, что только и ждал, пока ему дадут наплести какую-нибудь ересь. Но Дима был абсолютно спокоен на этот счет, просто потому что в кармане его брюк сейчас находилась запись, на которой этот ублюдок отчетливо угрожает жизни и здоровью Димы, Натальи и Олежи. У него почти нет шансов, даже адвокат сейчас сидит с таким лицом, словно его подзащитный убил человека прямо перед судьей. — В свою защиту хочу сказать, ваша честь, что мой пасынок заставил мою жену подать этот иск, — приторно-противным голосом заговорил Кирилл — Он меня не взлюбил с первого взгляда, вот и решил наказать за то, что я полюбил его мать. А Наташу я не избивал, тем более, что она вынашивала моего ребенка. Мне просто в один прекрасный день сообщили, что она в больнице, и все. — Да вы что, — кажется, судье тоже захотелось ударить его головой о решетку — А вот протокол, даже два, оба из-за избиения. Немного противоречит вашим словам. — Ваша честь, прошу прощения, — поднял руку Дима, слыша, как Олежа поддерживает его взглядом и тихим шепотом — Я сын Натальи, Дмитрий. Могу я предоставить запись нашего разговора с обвиняемым и попросить вас рассмотреть это как дополнение к статье?       Судья кивнула, пробежавшись по Диме заинтересованным взглядом, и парень, протяжно выдохнув, включил запись. Его руки, держащие телефон, тряслись от волнения, но Дима, с разрешения судьи, все-таки смог немного перемотать к нужному месту. Раны и ссадины неприятно заныли от воспоминаний того дня, но парень продолжал твердо и уверенно стоять на ногах, смотря прямо на судью, что увлеченно и внимательно вслушивалась в каждый звук. — Да лучше б я тебя прибил, пока тебе двенадцать было, пиздюк, — слышался немного приглушенный, но отчетливый голос Кирилла — И мать твою не убил, жаль. Ты глазками не хлопай, ты до двадцати не доживешь. И дружок этот твой, у которого ты ошиваешься сейчас, тоже долго жить не будет. Рядом вас похороним, пидоры. — Кирилл Александрович, вы знаете, что это новая статья, которую я могу ссумировать с первой? — судья пребывала в явном шоке, но все равно старалась сохранять холод и спокойствие. Вздохнув, она ударила молоточком и все в зале поднялись на ноги — Суд удаляется для вынесения приговора.       Женщина вышла из зала суда, и Дима просто уронил лицо в ладони, упав обратно в кресло. Все его тело трясло от волнения и страха, пусть в голове и сияло, словно путеводная звезда, осознание того, что они в выигрыше. Такой стресс оказался довольно сильным ударом по нервной системе, организм требовал хотя бы никотина, но все, что мог Дима - гадать, потекут ли сейчас слезы, или так и останутся где-то в гортани. На плечо легла теплая ладонь Олежи, и Дима чуть наклонился навстречу этому прикосновения. Душнов не говорил ничего, лишь водил пальцами по Диминым дрожащим плечам и периодически уверял бабу Нюру в том, что парень чувствует себя хорошо, просто нервничает. Судья вернулась в зал минут через десять, и все присутствующие снова встали на ноги, замерев в ожидании, словно гипсовые статуи. — Иск Грезиной Натальи Владимировны удовлетворить, — торжественным тоном заговорила судья — Были так же рассмотрены новые обстоятельства дела. Таким образом, Грезин Кирилл Александрович будет обвинен по статьям сто одиннадцать и сто девятнадцать уголовного кодекса российской федерации, причинение тяжкого вреда здоровью и угроза убийством соответственно. В качестве наказания - лишить свободы сроком на десять лет. Судебное заседание объявляется закрытым.       Это была одна из самых больших побед Димы в этой жизни, которой он гордился, которой смог добиться ценой множества нервных клеток и даже собственного физического здоровья. Не стесняясь никого и ничего, парень просто ухватил Олежу за запястье и подскочил к матери, едва не прыгая от счастья. Но вот Наталье эта победа, кажется, не принесла особого счастья. Она лишь окинула сына пустым взглядом и коротко консулась холодной ладонью его предплечья. — Я хочу начать жизнь с чистого листа, — тихо заговорила женщина — Без Кирилла и без тебя, Дима. Я люблю тебя, но не хочу, чтобы ты появлялся в моей жизни, как и не хочу быть в твоей. Олегсей, позаботьтесь о нем.       Сейчас Дима не понимал, разбито его сердце или, наоборот, склеено воедино.