Souvenirs de couleur menthe

      Дима, так и не заснув, сдался спустя примерно час, тяжело выдохнув. Никакой усталости и не было особо, лишь какая-то добрая печаль сидела глубоко внутри, иногда царапая стенки сердца. На заднем сидении тихо посапывала Алена, и Дима может быть и дальше бы просто сидел в машине, рассматривая деревья через лобовое стекло, но воздух разрезал глухой хлопок, заставивший парня вздрогнуть. Чуть повернув голову, Дима увидел, как Олежа, подойдя к столу, начинает искать что-то под бесконечными бумажками, фантиками и пакетами. И почему-то Дима подумал, что лучшего момента для разговора уже не будет. Какое-то трепетное волнение заставило сердце пару раз удариться о ребра, но Дима все-таки вышел из машины, тихо прикрыв за собой дверь. — Курить будешь? — сходу спросил Олежа, зарывшись носом в ворот спортивной кофты, которая была ему велика, и вытащил из-под фантика шоколадки коробок спичек. — Бросил, Алена запах не переносит, — Олежа тихо усмехнулся себе под нос, что не утаилось от Димы — Но сейчас не откажусь. — Тогда пошли, покажу тебе одно место, — Дима ничего не ответил, лишь молча последовал за Душновым, лавируя меж деревьев.       Сейчас Олежа выглядел куда уязвимее и доверчивее, чем, например, в самом начале пикника или пару дней назад, но его взгляд оставался таким же холодным, будто мертвым. И все, что мог Дима - молчать, поджав губы, и просто ждать, пока Олежа сам откроет все замки и откроется парню по собственному желанию. Пребывая в подобных размышлениях, Дима даже не заметил, как Олежа замер, повернувшись к нему боком. Перед ними находился довольно крутой и высокий склон, там, внизу, росли высокие сосны, верхушки которых возвышались на пару десятков метров. По земле расстилался густой туман, ноги тонули в мокрой от росы траве, покрытой полевыми цветами. Солнце вставало прямо перед глазами, огромный огненный шар, еще не слепящий и не греющий, но уже окрашивающий небо в бледно-голубой. Такого цвета были глаза Душнова в моменты, когда безграничная нежность теплыми волнами ударяла по голове. — Красиво, правда? — Олежа даже не улыбнулся, лишь уставился куда-то в даль, зажав одну сигарету между зубов, и отдал вторую Диме — Люблю это место. На закате еще красивее. — Наверное, — Дима пожал плечами и принял из рук Олежи коробок спичек, подкурив только с четвертой попытки — Поговорим?       Олежа пожал плечами, не отводя взгляда от прозрачных облаков, и выдохнул в небо белесый дым, немного поведя плечами. Легкая кофта особо не спасала от утренней прохлады, а тканевые кеды не защищали от росы, но Олеже все это даже нравилось. А Дима просто стоял, рассматривая василек рядом с ногой Душнова, и думал, с чего начать. Но все мысли были пусты, подготовленные и продуманные до мелочей речи просто вылетели из головы. Признаваться в любви этому человеку в подростковом возрасте было гораздо проще, чем сейчас взять и попросить начать общение с чистого листа. Говорить о расставании и рассказывать все, что узнал от Регины, совсем не хотелось, и Дима лишь затягивается до предела, вспоминая приятные ощущения того, как никотин пылью оседает в легких и течет по венам, расслабляя тело. В какой-то момент нужные слова начали просто всплывать в голове, и Дима собирал их на кончике языка, чтобы через секунду они тихим звуком сорвались с губ. — Кажется, мы довольно неплохо общались еще до отношений, — заговорил Дима, и Олежа стрельнул в него взглядом таким же холодным, как и небо сейчас — Я понимаю, что тебе тяжело, но давай попробуем заново. Общаться, я имею ввиду. Попробуем стать друзьями, чего от нас ждут Влад и Алена, потому что терпеть это напряжение становится невозможным. — Я не знаю, ты просто предлагаешь забыть несколько лет моей жизни, — Олежа опустил взгляд к самому низу склона, рассматривая издалека ветки сосен — Мы можем попытаться, но лично мне будет очень сложно. Забавный факт, но иногда мне казалось, что тебя даже не существовало никогда в моей жизни.       Дима лишь молча смотрел на Олежу, после чего выдохнул и, поджав губы, взял его за левое запястье, чувствуя пальцами ледяную кожу. Что-то внутри костей болезненно трескалось, не получая никакой реакции на это касание, помимо внимательного взгляда. Тогда Дима лишь немного приподнял мягкий рукав темно-синей кофты Душнова, буквально заставляя себя смотреть на бледно-розовый шрам поперек почти белого запястья с синей паутинкой рельефных вен. Сделав еще затяжку, Дима выдохнул дым в сторону и накрыл шрам большим пальцем, толком не встретив сопротивления. А Олежа просто смотрел на Димину бровь широко раскрытыми глазами, ощущая в не особо значимых прикосновения уже давно забытую нежность. Что-то колыхнуло его сердце, и лед с него, начав таять, капал на желудок, медленно пробуждая полумертвых бабочек. — Одна из причин, я полагаю, — предположил Дима и, увидев, как вздрогнули Олежины пальцы и дернулась его рука, выпустил запястье из мягкой хватки — Наверное, мне стоит извиниться. Я действительно хочу восстановить с тобой общение, тем более, Алена от тебя почти без ума.       Олежа отвел взгляд обратно к облакам и аккуратно кивнул, чувствуя, как что-то изнутри разрывает капилляры, пытаясь вытащить его из бетонного футляра. Абсолютно забытые чувства и ощущения бились в двери и стены, стараясь выбраться, но Олежа тщательно укрывал их внутри. Если человек умер, то его невозможно забыть, но можно перестать любить. Если человек, погибнув изнутри, просто разворачивается и уходит прочь от тебя, то его вполне можно забыть, но любовь к нему никуда не исчезнет и вернется сразу, как только что-то или кто-то напомнит о нем. Особенно, если этот человек когда-то заменял тебе кислород. И Олежа так и не смог забыть о своей любви за шесть лет, а теперь его просят просто выбросить из головы всю боль, надеясь, что у него получится. Да, Дима на это надеется, но не верит, зная, что ничего Олежа сможет, надеется хотя бы на то, что Душнов просто сделает вид, а потом поверит и сам. — А с лицом что? — Дима отвернулся, вставая к Олеже боком и почти полностью копируя его позу — Все нормально? — Да, — хрипло отвечает Олежа, переступая с ноги на ногу, и левой рукой касается немного опухшего места у уголка рта — Неудачно вышел из машины. Пошли обратно.       Дима не поверил ни единому звуку, все не выглядело нормально, парень слишком долго был укрыт той же колючей шкурой, в которую сейчас кутался Олежа. Он очень хорошо знал этот взгляд, отведенный в левый нижний угол, эти неопознанные попытки прикрыть и почувствовать немного болезненное место. За девять лет он выучил на собственном примере все эти привычки, и теперь видит их в Душнове, но лишь надеется, что все эти догадки - просто игра воображения. В любом случае, Дима является последним человеком, который может попытаться вмешаться в Олежину жизнь или его отношения.       Как-то негласно было решено не расходиться по машинам, а сесть за стол друг напротив друга и просто сидеть, слушая пение птиц и совсем тихий шум легкого влажного ветра, пробирающего до костей. И эта тишина была громче и говорила больше, чем самые громкие крики и монологи. Пока Дима просто внутренне радовался своей маленькой победе, Олежа прокручивал в голове недавний разговор, правой рукой неосознанно имитируя касание парня к своему запястью. Вспоминал каждую мелочь, собирая их в картинку, словно детскую мозаику, и лишь иногда коротко поглядывал на Диму. Олежа хочет открыться, сбросить на кого-нибудь часть своего груза; хочет, чтобы его банально обняли, пожалели, словно ребенка, и сказали, что все будет хорошо. Ему просто нужно немного нежности и любви, но возведенные внутри баррикады просто не позволят принять все это, и выговориться не позволят тоже. А вернувшиеся несколько минут назад чувства, пусть почти сразу и вернулись на самое дно своего болота, успели перевернуть весь внутренний мир Душнова, вернее его остатки, с ног на голову и неплохо так напугать.       Непонятно, сколько они так сидели и просто молча переглядывались - пару минут или час, но солнце уже начинало приятно греть кожу, а Олежины мокрые от росы ноги почти высохли. Тишину разрезал хлопок двери машины и возле парней почти моментально вырос Антон, немного сонно поправляя растрепанные волосы и садясь рядом с Олежей. Метнув в Диму серьезный взгляд, он улыбнулся уголком губ и повернулся к Душнову, моментально фокусируясь на припухшем месте у уголка рта. — Все нормально? — спросил он немного хриплым голосом, подставляя голову пол касания Олежи, который пытался привести в порядок его волосы — Олеж, откуда это? — Все отлично, не особо удачно из машины вылез, — Олежа пожал плечами и немного отогнулся от Антона, рассматривая итог проделанной им работы — Поешь чего-нибудь, сейчас все проснутся, мы уберемся и поедем. — И ты перекуси уж, — вставил свои пять копеек Дима, подперев щеку рукой — А Алену дождусь, все равно спать сытый уходил.       Олежа лишь пожал плечами и, отрицательно мотнув головой, вновь ушел в свои мысли. Он не видел того, как Антон пытался взглядами и жестами выяснить у Димы о том, что произошло, или просто не хотел видеть. Через какое-то время к парням подошли и Регина с Олей, и Олежа встал на ноги, засуетившись. Дима просто наблюдал за его передвижениями спокойным взглядом, и иногда его губ касалась легкая усмешка от воспоминаний. Душнов изменился в корне, но его тяга ухаживать и заботиться, забывая о себе, никуда не исчезла. Дима вспоминал, как Олежа носился по школе, а потом по собственной квартире в процессе приготовления к Новому году, так же он носится и сейчас, от одного края стола к другому. — И я сижу, читаю этот сценарий, возрастной рейтинг которого двенадцать плюс, а там по этому сценарию можно порно снимать, — взахлеб рассказывал Олежа уже третью историю, абсолютно забывшись, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей в голове, но пальцы продолжали мелко дрожать, не всегда удерживая какие-то бумажки или что-то еще — Ну я отказался к чертовой матери, у меня нет желания раздеваться на сцене едва не до гола. Я, все-таки, серьезный человек с бизнесом. — Выпадет бутылка сейчас, — оповестил Дима, внимательно наблюдая за тем, как горлышко стеклянной бутылки из-под портвейна медленно выскальзывает из тонких пальцев — Перехвати удобнее.       Регина стрельнула в него острым взглядом, все еще злая и недовольная тем, что парень вообще посмел открыть рот и спокойно общаться с Олежей, словно ничего и не было, но не вмешивалась, а лишь контролировала ситуацию. А Оля и Антон лишь наблюдали за развернувшейся картиной со снисходительной улыбкой, понимая, что этот момент - один из немногих, когда Олежа, сам того не осознавая, расслабляется и становится собой. И такие моменты они впитывали, словно губка, запоминая каждую мимолетную улыбку или едва потеплевший взгляд. — Да дай я договорю, совенок, — ляпнул Олежа и резко замер.       Бутылка все-таки рухнула на землю, пока Душнов просто стоял боком к ребятам, напуганным взглядом смотря на землю под ногами. Сердце вдруг замерло внутри, и воздуха стало как-то слишком мало, собственные слова стрелой врезались в мозг, простреливая голову разрядом острой боли. И мир перед глазами как-то почернел, исчезая, и изнутри начал оглушать противный белый шум. Поворачивать голову было просто-напросто страшно, но Олежа пересиливает себя и натыкается взглядом на широко раскрытые в каком-то испуге, но ярко горящие зеленые глаза. И между ними, словно высоковольтным зарядом молнии, проскакивают воспоминания, почти снося обоих парней взрывной волной. Никто из ребят то ли не может, то ли не хочет издать ни звука, лишь молча наблюдают за развернувшейся картиной.       Совенок. Каждый звук словно кирпичом ударяет по мозжечку, и Олежа с трудом сдерживает дрожь в плечах. Он никогда не думал, что одно слово может причинить столько боли и закрутить в душе целый ураган невообразимой мощности. Кому-то может показаться, что не все так плохо, что Олежа просто драматизирует обычный жизненный этап, как и казалось Владу. Но все веселье заключалось в том, что то, что показывал Душнов даже в самые эмоциональные моменты - не всегда даже половина того, что копится внутри. — Что тут такое? — послышался голос позади и Олежа, вздрогнув, резко оборачивается, поднимая взгляд к карим глазам — Опять давление скачет? Сядь на лавку, пока не свалился, скорая сюда не доедет, если что.       Олежа лишь кивает немного заторможенно и садится на самый край деревянной лавочки рядом с Олей, чувствуя, как сестра аккуратно сжимает его руку, чуть поглаживая пальцем через бинт. Олежа переворачивает ладонь, переплетается их с Олей пальцы под столом, сильно сжимая, чтобы показать, что он сейчас действительно напряжен. Глаза перехватывают немного взволнованный взгляд Димы, и Олежа чувствует, как по венам уже привычно медленно растекается колючий лед. Олеже казалось, словно его поглощает пустота, начиная от самого сердца, и Душнов коротко прикрывает глаза, доверяясь ей и отдавая всего себя. Потому что так всегда было проще. — Нормально, — холодно говорит Олежа, окидывая Влада пустым взглядом — Выспался? — Как ни странно, да, — Влад ухмыльнулся, присаживаясь рядом с Димой, что просто бегал взглядом от Оли к Антону и Регине, умоляя глазами объяснить ему хоть что-то — Не думал, что в машине можно так хорошо выспаться. А вы давно тут кукуете?       Ребята, как один, отрицательно мотнули головами, но Влад, видимо, в упор не замечал никакого напряжения и был довольно спокоен и расслаблен. К слову, все оставшееся время, пока ребята не разъехались по своим домам, атмосфера так и не стала вновь дружелюбной и уютной, а лишь сквозила холодом и легкой неловкостью. Влад берет с Алены обещание, что они с Димой обязательно заскочат на днях к ним с Олежей. Дима старается вытравить из мыслей, что будто налиты свинцом, уже ставшее непривычным прозвище. Шея начинала болеть довольно ощутимо от тяжести размышлений, а взгляд был прикован к Олеже, словно наручниками к батарее. Сам Душнов предпочитал делать вид, что никакого конфуза никогда и не было, и лишь старался расслабить мышцы собственного сердца, что за это утро пережило больше, чем за последние полгода. Это "совенок" оставалось горечью на самом кончике языка и слегка обжигало губы, словно наказывая за несдержанность, за то, что позволил забытому вылезти наружу.       Этот день Олежа решил полностью посвятить работе. Отвезя Влада домой, он отправился в офис, где почти восемь часов пытался сделать и так великолепную ситуацию своей сети автомастерских еще лучше. Потому что работа отвлекала от размышлений и самоедства, заставляла чувствовать усталость, а вместе с усталостью приходило осознание, что ты все еще жив. Влад не писал и не звонил с самого утра, предупрежденный о том, что Олежа будет поздно, поэтому сейчас Душнов сидел в пустом офисе, в сотый раз перечитывая сценарий спектакля. За окном вовсю царила ночь, на часах было половина двенадцатого, но Олежа продолжал упрямо сидеть на старой кухне, склонившись над листами с текстом. Уставшие глаза начинали закрываться сами по себе, пока играющая на фоне спокойная музыка смешивалась в монотонный шум. Но этот шум слишком уж неожиданно превратился в громкую трель входящего звонка, заставив Олежу крупно вздрогнуть, едва не смахнув листы со стола. Сонно взглянув на дисплей телефона, Душнов лишь нахмурил темные брови, прикрыв, наконец, глаза. — Я знала, что ты не спишь, — послышался в трубке непозволительно звонкий женский голос, и Олежа слабо улыбнулся уголками губ — Как ты, горе мое? — Отлично, теть Том, — Олежа снял очки и, отложив их на стол, откинулся на спинку компьютерного кресла — Уже приехали? — Только из электрички вышла, — Тамара Николаевна, судя по голосу, широко улыбалась — Так хорошо тут ночью, тихо, спокойно. А ты все работаешь? — Ну конечно, что ж мне еще делать? — шутливо спросил Душнов и вышел из кабинета, проходя через приемную к маленькой офисной кухоньке чтобы включить чайник — Текст свой учу, на следующей неделе будет первый суд. Очень много забот.       С судом и документами забот было и правда очень много, но Олежа справлялся, потому что иначе просто не мог. Он не имел права опустить руки, не имел права просто положить на это дело огромный болт и расслабиться. Ему и не хотелось. Потому что этот процесс важен не только для него, но лишний раз Душнов предпочитал не забивать свою голову этими мыслями. Хмуро посмотрев на чайник, Олежа махнул на него рукой и, выключив свет в приемной, вернулся в кабинет. Упав на небольшой диванчик, Душнов просто слушал и впитывал в себя добрые слова поддержки. Почему-то захотелось услышать похвалу отца и почувствовать руки матери на плечах, захотелось вернуться в детство, когда все было легко. Когда Олежа просто жил и не думал о будущем. Когда они с Олей сбегали через окна спален из дома и убегали во двор, чтобы посмотреть на звездное небо. — Я думаю позвонить маме, — Олежа перевел взгляд на настенные часы, после чего перевел его обратно в пол — У нее сейчас часов девять вечера. — Позвони, солнышко, — женщина выдохнула снисходительно, и Олежа сжал пальцами переносицу — Все будет хорошо, вот увидишь. Просто потерпи. — Я вас люблю, теть Том, — Олежа редко говорил это Тамаре, за что частенько корил себя, но сейчас он чувствовал, что не имеет права молчать — Доброй ночи. — Отдыхай.       На том конце провода послышались короткие гудки, и Олежа принял горизонтальное положение, найдя контакт мамы и прожигая задумчивым взглядом смутно знакомый номер. Общение с матерью у Олежи было неплохим, но крайне редким. В какой-то момент рука с телефоном просто опускается на грудь и Олежа закрывает глаза, проваливается в легкую дремоту, но изо всех сил старается не уснуть. Он думает обо всем и сразу: о Владе, о Диме, о маме, об Оле и о Регине с Антоном. Думает о предстоящих ему судебных заседаниях, о спектакле и о автомастерской. Рана на ладони неприятно ноет, если Олежа чуть сжимает пальцы, но он делает это каждый раз, когда мысли заходят слишком далеко.       Кончик языка касается синяка у уголка рта, и Олежа хмурится, но глаз не открывает. Конечно, Влад и до этого любил распускать руки, но дальше болезненных тычков и толчков не заходило, а недавно он все-таки перешагнул границу, плавно двигаясь к следующей. И Олежа понимал, что это звоночек и пора расставаться, что дальше будет только хуже, но все равно не спешил. Возможно, это было какое-то внутреннее волнение за собственное состояние, или Олежа просто не хотел возвращаться в одиночество, пусть и не чувствовал себя в этих отношениях счастливым или любимым. В любом случае, скоро у него просто не останется выбора, потому что он перестанет действовать в своих интересах.       Мысли плавно и совсем незаметно ушли от Влада к Диме, и Олежа закрыл глаза сгибом локтя, вздыхая. Он думал, что действительно нужно успокоиться и восстановить дружеское общение с Димой. Засунуть в задницу свои обиды, стать чуть лучше и вернуть старого себя. Висок холодил свисающий с запястья металлический браслет с гравировкой "От 11 А" на обратной стороне, и Олежа тихо усмехнулся, в мелочах вспоминая тот день. И немного взволнованные улыбки, и теплые касания к своей ладони, и пьяного Диму с уткой в руках, а потом увлекательную поездку в полицейский участок. Помнил, как Дима извинялся перед ним, а потом уговорил дома станцевать с ним медляк. И это были едва не лучшие минуты Олежиной жизни. В голове вдруг призраком промелькнула мысль о том, что было бы неплохо вернуть отношения с парнем, Олежа даже не понял, показалось ему или его уставший мозг действительно начал генерировать подобное. Не успев разобраться в собственной голове, Олежа проваливается в приятную вязкую тьму, засыпая, пока свалившийся с груди на диван телефон глухо вибрирует где-то под боком от входящего сообщения. Дима: "Ты сегодня назвал меня совенком. Снова" "Я скучал по этому слову"