Сексуальное образование

      Агги, научный журналист, сидел на стуле, сложив руки на коленях, и делал все возможное, чтобы сохранить достоинство. Его кожа побледнела и маслянисто блестела, под глазами залегли черные круги. Одет он был не так броско, как в прошлую встречу с Сойком, но по-прежнему невероятно привлекательно. Джури внимательно читал его статью, замерев с планшетом и полностью погрузившись в процесс. За ним неотрывно следило две пары глаз, оба наблюдателя боялись вздохнуть лишний раз. Вообще-то Сойку бояться было нечего. Но он наблюдал за ученым и ждал его вердикта, как если бы то была его работа. – Прежде чем ты выскажешься, хочу напомнить, что у тебя есть совесть, – опережая профессора, сказал Агги. – У меня есть совесть, но от нее остался жалкий клочок! Он не смог бы защитить тебя даже от нескольких язвительных комментариев. Джури вздохнул. – Даже если предположить, что ты прав, неужели ты не будешь потом терзаться сантиментами за предполагаемую грубость? – Терзаться чем? – Вот видишь, – обратился Агги к Сойку, – он даже не знает, что это такое. Изверг, да и только. Ученый уставился на Сойка и подавил рвущуюся реплику в самом ее начале, выдав странное «гхрг». – Профессор еще ничего не сказал, чтобы считаться извергом. – Профессор! Надо же. – Просто рвач весьма разумно заводит знакомства и умеет ясно смотреть в будущее, а ты – нет, так что не завидуй. – Как скажете, профессор, – противно растянул последнее слово Агги. Общение этих двоих, отлично понимающих друг друга, отдаленно напоминало его собственные отношения с Ледой пару лет назад. – Осмелюсь напомнить только, что пока ты никакой еще не профессор. – Ну и что? – А то, что пока живешь одной ногой в прошлом, а второй в будущем – рискуешь насрать в настоящее. Они рассмеялись. – Хорошо подмечено. А если серьезно, то статья неплохая. Есть пару замечаний, но я лучше скину их тебе позже. – Заметано, – Агги забрал планшет, не скрывая широкой улыбки. – Твоя похвала стоила пятнадцати минут ужаса и отчаяния, – добавил он. За последние полчаса на его лице сменилось с десяток эмоций. Каждая мышца на его невероятно подвижном лице постоянно двигалась, подергивалась. Про таких людей обычно говорят, что все у них на лбу все написано. У Агги это метафорическое «все» было написано на всем теле. Дверь отворилась. На молоденькую девушку уставились все трое: профессор иронично, журналист раздраженно, а Сойк сочувственно. От каждого из них она отхватила по дозе внимания, и не выдержав его, уронила нагромождение папок в руках. Она пробормотала извинения, опустилась едва не на колени, в стремлении скорее покинуть помещение, и алое смущение расцвело на ее пухленьких щеках. – Пошла вон, – махнул рукой Джури. Студентка окончательно смутилась и выскочила из лаборатории, не заперев за собой. – Жестоко ты, – заметил журналист. Подергивание плечами должно было стать исчерпывающим ответом, если бы Агги не ляпнул: – Тебе стоит быть более вежливым к людям. – Не думаю, что тебе стоит указывать мне каким быть по отношению к людям, пока это самое отношение не коснулось тебя лично. – Ох, как грозно! – Пошел вон, - огрызнулся Джури. Он недовольно передернул плечами и начал нарочито громко искать что-то в шкафу. Человеческая натура удивительна, а особенно удивительна она у таких людей, как ученый. Их поведение нельзя просчитать, предположить – разбег от непринужденности до ярко выраженной агрессии происходит за доли секунды. Все дело в двух маленьких участках мозга в височно-теменном узле. Наверняка Джури только что прошел процесс классического обусловливания. Наверняка он об этом знал и мог расписать свою реакцию с невероятной точностью. Проблема Джури, по мнению Сойка, заключалась в том, что описать он мог все что угодно, а с применением были явные трудности. Человеческая натура никогда не будет до конца исследована. Каждый день подразумевает приобретение нового опыта, в соответствии с которым реакции меняются. Агги смотрел на профессора взглядом обиженного ребенка довольно долго, а после – молча вышел. Пиликнул телефон пришедшим от Кейты сообщением с приглашением на студенческую вечеринку. Нарушать воцарившееся в лаборатории молчание было неловко. Любой вопрос или реплика казались неуместными. Джури сел за компьютер и, не обращая никакого внимания на Сойка, продолжил работать. У них оставались еще незаконченные дела, на самом деле они только начали, как в лабораторию ворвался Агги с безумно блестящим взглядом и новой статьей. На возражения о занятости внимания он не обратил. Сойку это не понравилось. – Наверное, мы на сегодня закончили? – наконец произнес Сойк. У ученого пропало настроение. Сойку вообще везло на плохое настроение соавтора – за нынешнюю неделю они виделись третий раз, и каждый раз Джури был раздражен и резок. Однако же его профессионализм и живой ум компенсировали дрянное настроение. Наверное, таким как Джури не обязательно тратить силы на формальности. – Наверное, – буркнул ученый. И Сойк вышел.

***

Вся прелесть вечеринок заключается в праздном времяпрепровождении. Подразумевается, что хорошо одетые люди будут вести пустые беседы, расслабляться и пить из фужеров на тонких ножках, иногда ударяя их друг о друга до легкого, как и вся атмосфера, звука «дзынь». Это «дзынь» считается самым смаком, вишенкой на торте, апофеозом и венцом происходящего. За одним таким «дзынь» может находиться что угодно – от приглашения к себе домой до тщательно скрываемой ненависти. Но Сойк находился не в том расположении духа, чтобы вчитываться в окружающие лица. Где-то на подкорке сознания сидела тревога, отравляя всю его жизнь, тщательно заглушаемая, оттого и более злая. В каждой фигуре, во всех движениях виделась ему угроза. Неосязаемый враг совершенно точно страшнее живого, настоящего существа, которое можно потрогать или даже ударить. Мысли о насилии приятно возбуждали. Он проводил последние ночи беспокойно, вертясь и покрываясь потом. Просыпался по нескольку раз, проводил пальцами по влажному затылку, открывал окна, чтобы через некоторое время, раздраженный уличным шумом, закрыть их. Пил воду прямо из-под крана, ложился, и крохотным островком удовлетворения становились только мысли о жестокой расправе. Вот его кулак врезается в скулу. Боль ползет от кисти вверх, но он не останавливается, следует еще один удар… Будоражит кровь, внутри закручиваются спирали из нарастающей злобы, обиды, грусти, жалости. Он не выносит всего этого спектра эмоций и бьет почти жалобно. Удар приходится в нос, кровь на руках так приятно горяча, что ее хочется слизнуть, полностью прочувствовав чужое унижение. Человек отшатывается, заваливается набок, а Сойк продолжает бить. И вот человек падает! Кровью уже залито лицо, рассеченная губа наполняет ею рот, пока еще целые зубы белеют в округленном, стонущем рте. Человек вытягивает ладонь вперед, в этом слабом жесте самозащиты, пока Сойк не реагирует на нее пинком, наступает, переносит весь вес тела на фаланги. Слышится хруст, затем тихое подвывание и снова хруст, до того долгожданный, что доводит до исступления. Глаза Сойка закатываются в молчаливом блаженстве, он разрывается между желанием дотянуться до ножа и наступить на грудную клетку, или, лучше, на ребро, чтобы переломанный его конец распорол легкое. Все-таки выбор падает на нож, но перед тем как прерваться, он снова опускает подошву ботинка на запястье, слышится… Дзынь. Кейта стукнулся своим пивом о банку в руке Сойка. Студент вздрогнул, запоздало улыбнулся. Кейта пьяно щурился, глаза его блестели. Вырванный из мечтаний, Сойк сделал несколько глотков, в стремлении заглушить разочарование действительности. Неожиданно для него стало шумно, как если бы все внезапно стали разговаривать громче. Какая-то девушка задела его локтем и, не извинившись, прошла дальше. Сойк поморщился. Так себя чувствуют люди, севшие не на ту ветку метро: глупо и слегка озлобленно. - Не кисни ты. Это же тусовка! Развлекайся! Танцуй! Нажрись хоть, на крайний случай, – напутствовал Кейта. Он потер указательным и средним пальцем серебряную цепочку на шее. Это была последняя дизайнерская разработка «ХромХартс», и стоила она половину его месячной зарплаты. Подобные вещи начинаешь замечать в момент, когда в собственном бумажнике ничего нет. А ради выгодного света приходится отказываться от поездки домой на транспорте, чтобы сейчас сжимать банку крафтового пива. – Развлекаюсь как могу, – отсалютовал Сойк. – Я рад, что вытянул тебя хоть куда-то. В прежние времена не проходило и недели, чтобы мы не заглянули в кабак. – То были прежние времена. – Славные времена. – Беззаботные, – кивнул Сойк. – А что до этого местечка – пишут, что оно одно из лучших, открывшихся за последнее время. – Так все пишут. – Вранье, конечно, но здесь действительно неплохо. Да и это не самая непростительная ложь. Самая непростительная, это когда говоришь: «я тебе в рот не кончу». По крайней мере, с чужой точки зрения, – он прервался, чтобы закурить, – кстати об этом. Бывшая так и не желает со мной общаться. Ну почему я всегда отдаю свое сердце каким-то отбросам? – он возмущенно выдохнул. Облачко сизого дыма попало в носоглотку, Сойк едва сдержался, чтобы не чихнуть. – Потому что ты ищешь большое чувство на свалке. – Слышали бы тебя мои бывшие. – Это вряд ли. Если только ты не начал заводить знакомства в университете. – Нет, это правило незыблемо. Неизвестно еще, где я буду через несколько лет. Не хотелось бы, чтобы из-за озлобленной мегеры пострадала моя работа. Возьму себе еще выпивки, – сказал он и затерялся в толпе. Свободных мест не было – Сойк пришел позже, столики были уже заняты. Тесниться около бара не хотелось. Присутствовали молодые преподаватели, по-свойски общаясь со студентами. Мероприятие устаивал студенческий совет, они с Ледой успели увидеться и поздороваться, дальше его ждали неотложные организаторские дела. Сойк лениво водил взглядом по присутствующим людям, чувствуя себя не в своей тарелке, но категорически не желая оставаться в одиночестве. Около входа толпились люди, заходя по одному. Придурковато открыв рот, Сойк во все глаза уставился на вошедшего. Со стороны он выглядел по-дурацки, но какое же счастье, что люди не могли этого видеть. Однако мысли Сойка были далеки от самого себя, всем его вниманием завладела фигура, раздающая улыбки. В руки профессора сунули бокал на тонкой ножке. Мельком глянув на свою банку, Сойк тут же почувствовал себя недостойным его приветствия. Поприветствовав всех, Джури прошел дальше. Шаги его, грациозные и легкие, изящная, чуть горделивая осанка, расправленные плечи, притягивали внимание. Сердце отчего-то заколотилось быстрее. Ученый подошел к нужному столику. Сойк никогда не задумывался о том, что можно красиво садиться за стол – в этом действии не так много переменных, с которыми можно экспериментировать, но то, как опустился на стул Джури, он, казалось, запомнит навсегда. Завязалась непринужденная беседа. Джури что-то сказал, и все сидящие рассмеялись. Чья-то рука тронула его запястье. Ученый вежливо отказался от такого проявления близости перемещением своих ладоней. Каждое движение его находило отклик в душе Сойка. Оставалось только обижаться на несправедливость. Джури был занят, и он не мог подойти к нему просто так. У Джури явно была более приличная компания, куда соваться со своим недорогим пивом не следовало бы. Джури был до неприличия мил и обаятелен, и таким он был явно не для него. Что это, если не несправедливость? В ученом сочетались все те качества, которыми восхищался Сойк. Даже в несносном характере профессора была своя завораживающая красота. Сойк не понимал своих чувств. Он отодвинулся к стене, буквально вжался в нее, стыдливо стараясь не попадаться никому на глаза и продолжал во все глаза наблюдать за профессором. Джури закинул ногу на ногу, продолжая активно вести беседу, жестикулировал, заправлял то и дело выпадающие пряди серебряных волос за уши. – Запал на ту красотку? – подошел к нему Кейта. – А? – он перевел взгляд на сидящую по левую руку от Джури женщину. Она действительно была неплоха собой. – Ага. – Я тоже ее заметил. Но сразу ясно, что не нашего полета птичка… Вся такая ухоженная, идеальная. Лакшери-баба. Вот представить даже будешь с ней в одной компании или даже общаться. А о чем с такой общаться? Здесь даже я потеряюсь. А весь ее ответ – пожимание плечами или улыбка. Как, знаешь, в книжках пишут, мол, ради ее улыбки он был готов на все. Что это за «все»? В итоге этот герой нихрена-то и не делал, но какая подача… В общем, к чему это я. Такие женщины недосягаемы. Ими можно восхищаться, их можно желать, но что делать по факту – непонятно. Сойк еще раз посмотрел на собеседницу ученого. Ничего недосягаемого в ней он не обнаружил. Однако в словах Кейты был здравый смысл, разве что, относился он скорее к ученому. Собственные мысли его не пугали. Он тепло улыбнулся Кейте. – Ты совершенно прав. Такие люди недосягаемы. – Ну, может, с недосягаемостью я и загнул, – протянул друг, – но вот просто представь: что с ней делать? Такую даже ебать не хочется. – Люди-вдохновение. – Чего? – Ну, вдохновляют такие. Просто самими собой подвигают на поступки. – Что-то в этом роде. Сойк допил пиво. Он с трудом заставил себя отвести взгляд от профессора. Лучше бы вернуться домой и поработать над текстом, который дал ему ученый. Он наскоро попрощался с Кейтой и вышел из заведения. Ему предстояла полуторачасовая пешая прогулка. Завибрировал мобильник. «Я тебя видел. Подойти сил не хватило?», – писал Джури. О том, что ему ответить, Сойк решил подумать по дороге.