«Как легко говорить с тобой Когда сидим друг к другу спиной Слова молчат, мысли орут»
Время давно переваливает за полночь, но в штабе горят три вещи: свет, нервы собравшихся на экстренный совет и фитиль одной большой проблемы, которую Кэйа для себя обозначает как «Орден Бездны офонарел до крайности». Потому что он ещё никогда не пытался подобраться к Мондштату так близко. Началось всё со странного, гораздо более агрессивного поведения хиличурлов. Закончилось построенным неподалёку от побережья лагерем, куда на разведку было отправлено несколько человек — без серьёзных повреждений вернулся только один. По их данным этот лагерь сильно отличается от тех, что обычно строят хиличурлы — место выбиралось с умом, из-за скал к нему не подобраться так просто, да к тому же оно ещё нашпиговано не одним магом бездны, и с этим надо срочно что-то делать. Вот только проблема — половина лучших людей Ордо Фавониус сейчас находится на миссии далеко за пределами Мондштата. Приходится изворачиваться. Даже мастер Дилюк соизволил почтить этой ночью собрание своим присутствием. Кэйа мысленно усмехается. На самом деле им просто повезло, что Рагнвиндра с действующим магистром связывают исключительно взаимоуважительные отношения и любовь к выращиванию черепашек в детстве. Джинн — нерушимый столб, на плечах которого держится процветание города. Джинн — это ответственность, целеустремлённость, трудоголичность, доброта и честность во всём — действиях, взгляде, мыслях. Таких Дилюк уважает. С такими он готов идти плечо к плечу. Жаль, Альберих оказался не таким. — Кэйа, руководство заданием доверяю тебе, — подводит итог магистр, складывая руки замком, чтобы опереться. — И так как Дилюк тоже имеет опыт в сражениях, прислушивайся к его советам. — А он будет прислушиваться к моим? — Альберих выгибает бровь и упирается взглядом в нечитаемое лицо Рагнвиндра. — Если сочту их разумными, — ограничивается коротким ответом магистру Дилюк. Не Кэйе. С ним он был настолько обходителен в словах, что за весь вечер пересёкся репликами лишь трижды — по делу о стратегии нападения. — Без глупостей. Возможно, на кону стоит безопасность города, — Джинн замыкает электрический треугольник, оборачиваясь к Альбериху. Кэйя не удивится, если у магистра есть тайный подвал с карикатурными изображениями их двоих на стене, куда она после тяжёлого рабочего дня метает ножи. — Мы постараемся сделать всё в лучшем виде, — решает не нагнетать капитан, отталкиваясь от стены. Что ж, эта ответственность не так тяжела, как ответственность за происхождение и брошенные в неподходящее время слова, а обменяться душещипательными до желания откашляться кровью репликами он с Дилюком сможет и попозже. — Смею на это надеяться, — почти иронично отвечает Джинн, и порой Альбериху кажется, что она слишком много знает. Даже в городе свободы порой сложно скрыться от ощущения, что всего тебя можно разложить по составляющим и растворить в вечерних пересудах за чем-то покрепче чая. Не все понимают настоящий вкус того, что обсуждают, но Джинн всегда зрит в корень, а Кэйа прикидывается идиотом, в упор не замечающим наводящих вопросов или намёков. Последняя его исповедь привела к последствиям весьма печальным для мыслей о повторении выученного урока.***
Опуская детали, изначальный план заключался в нападении с разгромом, но обговорённое заранее построение сбивается уже в самом начале: бо́льшая часть рыцарей теперь приходится на правый фланг, потому что со скал повылезали непредвиденные отморозки. «Плодятся как тля, Архонты их дери» — думает Кэйа, прикидывая предстоящий урон всему Ордену. Подготовка заняла несколько дней, а теперь всё катится Двалину под зад. Твари будто чуяли неладное, и в такие моменты Кэйа искренне не понимает чувства юмора вселенной, которая наградила некоторых из этих порождений тьмы мозгами. Рагнвиндр справляется хорошо и в прикрытии не нуждается. Точнее — ему хочется так думать. Тяжело атакующему лавачурлу же на это наплевать. Кэйа замечает и бросается наперерез. Дилюк его за такое с удовольствием пустил бы на шкуру в качестве настенного ковра для своей таверны, потому что принимать помощь от Альбериха — наверняка всё равно что медленными глотками заливать в себя жижу слайма. Но когда вокруг творится сущий ад — уже не до семейных распрей, так что самое время забить в недры сознания нанесённые друг другу моральные травмы во имя общего блага. — Альберих… — успевает только раздражённо бросить Дилюк, отбивая очередную атаку. На висках уже выступили капли пота. — Быстрее прикончим эту мразь — быстрее подоспеем на помощь им, — Кэйя указывает в правую сторону, где рыцари пытаются разобраться с ледяными магами бездны. Уже есть несколько серьёзно раненых, а Эмбер на голом энтузиазме вряд ли со своим отрядом успешно вытащит это сражение. Рагнвиндр бы там не помешал. Дилюку на осознание ситуации хватает секунду. — Тогда быстрее, пока не он восстановился, — кивает он. Кэйя бросается вперёд заострённым ледяным наконечником, но Дилюк успевает заметить ранение на его левом плече, покрывшееся тонкой коркой льда от почти бесперебойного использования крио. В детстве Кэйя слишком ревностно относился к любым своим проигрышам, будь то игра в снежки или шахматы, и сейчас этого упрямца битвы пьянят хлеще палёного вина. У него открывается второе дыхание до хрипа в своих лёгких и последнего вдоха монстра, валящегося под ноги. В такие моменты при всей своей ледяной сути он может загореться безрассудством и не заметить боли от ран. Глупый, несносный болван с вихрем шального Барбатоса в своей голове. У Дилюка внутри всё ещё цел склеп со старыми шрамами, и после всего, что было, это так нелепо, но почему-то сейчас ему слегка не по себе становится от физических ран самой главной причины этих шрамов. До этого дня было проще. Рагнвиндр давно не видел Кэйю в деле, даже в забитую делами голову этого не допускал, отгораживаясь барной стойкой таверны и периодически отпуская саркастичные комментарии в сторону развязного поведения того, кого «любимым» называл много лет назад. Сейчас вместо этого на языке вертится только чёртова куча нелицеприятных эпитетов, которыми Дилюк щедро награждает Кэйю, а тот, в свою очередь, на свой ложный внешний облик примеряет, как очередную звенящую безделушку. А что внутри — то внутри, просто так туда не добраться и голыми руками не взять. Никому не удавалось, даже избирательной в методах Лизе. А в детстве мальчишка казался открытой книгой — бери и читай. Когда-то очень давно. Кэйя выкладывается на полную, едва успевая уворачиваться от атак, под конец замораживая монстра на несколько секунд и давая тем самым Дилюку хорошую возможность нанести своей стихией фатальный урон по противнику. Огонь охватывает скованное коркой льда тело, жадно топит в своей багровой смеси, и остаётся совсем немного, чтобы выбить из твари последние жизненные соки. Победу они делят напополам. — Плечо сильно повреждено? Этот вопрос — последнее, что Кэйя ожидал услышать от Дилюка. — Просто царапина, — глазом не моргнув, отмахивается Альберих. — Тогда разберись со стрелком на башне. Теперь всё встаёт на свои места. Дилюк спрашивал не из накатившей, прости боже, сентиментальности, а потому что ответ был ему стратегически важен. И если бы при обычных обстоятельствах он таким же приказным тоном сказал «выметайся из моей таверны» — вымел бы Кэйя своим острым языком только очередную порцию нервов Рагнвиндра. Сейчас он только быстро пробегается сканирующим взглядом по обстановке и кивает: — Понял. Враги не хотят сдавать позиций. Падает с башни один мёртвый стрелок — на его место встаёт новый, а сражающимся внизу рыцарям нужно прикрытие. Из-за раненого плеча с этим делом приходится повозиться, но после предыдущего монстра оно кажется не таким сложным. Паралельно Кэйя осматривается по сторонам: Дилюк кооперируется с выдыхающимся пиро-отрядом ордена, давая Эмбер и остальным короткую передышку, и расправляется с одним из магов бездны, провожая отморозка в последний путь, а чуть дальше в перебивающих друг друга частях смеси уже сложно понять, где свои, а где нет. Врагов оказалось больше, чем предполагалось. Кэйя ни за какое золото мира не останется торчать здесь дальше, поэтому перебивает всех запасных тварей внизу башни, которых видит, и вырывается в центр, не жалея сил. Он теряет счёт времени, методично-хаотично увлекая в ледяные сети одного врага за другим — так же, как теряет контроль над опьянённым сознанием. Вино с винокурни Дилюка — лучшее, что случается с ним после изматывающих душу недель на заданиях. А он сам — одна из худших вещей, что случились в жизни владельца этой винокурни. Эта ирония тупо колет куда-то под рёбра, приступ холода вызывая — совсем как рвотный рефлекс чтобы избавиться от отравляющих мыслей, посреди боя возникающих в голове, когда перед глазами наносимые Рагнвиндром огненные всполохи загораются. А когда они гаснут — под ноги валится тело Лоуренса. Осколок крио-мага попадает ему в сердце. Даже если он не умер мгновенно и его после битвы успеют доставить в Мондштат — даже Барбара вряд ли справится. Кэйя от этого окончательно теряет контроль, и ему уже откровенно плевать на то, что он с этим ублюдком одной стихии и крови. От жгущей нутро своим клёкотом злости, диктующей идти напролом до тех пор, пока тварь не рухнет под грубым натиском, Кэйя отбивает атакующие его тело ледяные осколки и рубит ударами меча по защите мага. Эмбер по воле случая оказывается ближе всех к этому сражению и меткими огненными стрелами помогает разбить щит противника, давая Кэйе пару секунд форы, чтобы приблизиться к магу и начать шинковать оставшееся без преграды перед чужой змеящейся в голове яростью тело. — Сейчас ты выпустишь на волю свою смерть, — вражеское отродье выплёвывает с кровью последнее шипение. — Твоя уже на месте, — рычит Кэйя, с размаха вонзая меч в грудь мага. Светящиеся холодом несколько секунд назад глаза мага покрываются чёрнотой. В нём больше нет жизни, её уносит поток ледяного ветра, и всё затихает. Слышно только тяжёлое дыхание капитана и остаточные звуки сражения где-то поотдаль, как сквозь пелену. Кэйя извлекает лезвие меча из трупа и втыкает его в землю, чтобы опереться на рукоять. Он сглупил. Не стоило лезть напролом без подкрепления и тратить столько сил, но вместе с тем вид мёртвой твари вызывает внутри какое-то мазохистическое удовлетворение от сделанного. Отмщение за жизнь члена Ордена — как ещё одна тысячная доля искупления за ложь и доказательство преданности Мондштату. Преданности, которая в очередной раз останется незамеченной чужим разочарованием. — Сэр Кэйя… — Эмбер опускает лук и подбегает ближе, всматриваясь вместе с Альберихом в зияющий темнотой пещерный вход. — Чувствуете холод оттуда? «Я едва ли хоть что-то сейчас чувствую» — сказал бы в ответ Кэйя, не носи он звание капитана, потому что холод — его привычное состояние, а после дозы крио-атак убитого мага он даже северный ветер сейчас с морским бризом спутает без подозрений. — Интересно, что там может быть, — на уставшем лице Эмбер появляется то выражение эксцентричного интереса, которое порой пугает Альбериха, но не успевает капитан её одёрнуть, как из недр пещеры доносится звук, похожий на нечто среднее между воплем и скрежетом когтей Двалина по каменным плитам. Существо не заставляет себя долго ждать. Оно похоже на смесь взрослой особи геошивапа со стражем руин. Медленно, разведывая обстановку, передвигается на четырёх конечностях, а по бокам свивают ещё два подобия «рук» — пока бездейственных, но Кэйя уверен, что монстр умеет находить и им применение. От спины отходит электрический отросток похожий на хвост. Видимо, это и есть та смерть, про которую напоследок сказал маг. О да, с отбитой фантазией по искусственному скрещиванию тварей у Ордена Бездны однозначно всё в порядке. — Твою ж бездну, — сквозь зубы шипит Кэйя. Только этого урода под конец не хватало. — Я могу залезть на башню и атаковать его со спины, — тут же предлагает Эмбер, но натыкается на строгий отказ. Альберих не может рисковать одним из лучших пиро-стрелков Ордена, будучи не уверенным в том, что сможет обеспечить достойное прикрытие. Это не тот случай, когда можно дать волю безрассудству и лезть напролом. — Нет, — Кэйя перехватывает поудобнее меч и встаёт в боевую позицию. — Сейчас ты бежишь к лагерю, и Дилюка мне сюда. Срочно. — В этом нет надобности, — раздаётся знакомый голос. За спиной Рагнвиндра полыхает территория, недавно кишащая хиличурлами. Его шаги тяжелее скользящих передвижений Альбериха, глаза — как сосуды сгустившейся крови, а по двуручному мечу змеятся огненные узоры. — Он мой. — В одиночку идти слишком самонадеянно с твоей стороны, — сужает глаза Кэйя. — Я это слышу от едва стоящего на ногах капитана? — насмешливо хмыкает Дилюк. Кэйя едва сдерживает выпад холода ему вслед, стискивая зубы. В какой-то мере Рагнвиндр прав, но столь бесцеремонный отказ от помощи в сражении с опасным гибридным уродом — это слишком. Однако всё же стоит признать тот факт, что в боевом искусстве Дилюк хорош так же, как в изготовлении вина. Кэйя наблюдает за боем со стороны, запоминая виды атак твари, от которых Рагнвиндру при всех своих способностях из-за непредсказуемости порой трудно уворачиваться. Тем не менее, под фатальные удары он не попадает. Тогда висящие до этого момента без дела лапы удлиняются, скручиваются в жгуты, а передающаяся от хвоста по спине электроэнергия достигает их концов, и Дилюка вихрем сбивает с ног, отбрасывая к пещере. — Капитан… — намекает Эмбер, нетерпеливо сжимая в пальцах рукоять лука. Альберих охлаждает её пыл. — Не вмешивайся. Это его выбор. Эмбер сверкает большими глазами, явно проглатывая что-то вроде «вы двое — упрямые бараны», и остаётся на месте. Но даже при всём уважении к рвению лучницы в создаваемый Рагнвиндром огненный смерч Альберих её бы не пустил — снесёт к чёртовой матери. Эмбер часто бесится с этой опеки, называя Кэйю второй мамочкой после Джинн, но ничего с этим сделать не может: приказ капитана есть приказ капитана. Тем временем Дилюк поднимается на ноги, уворачиваясь от свистящего над головой замаха хвоста, и сражение продолжается с переменным успехом. Рагнвиндр неплохо справляется с атаками, заставляя тварь медленно отступать к пещере, но каждый раз, когда кажется, что победа вот-вот будет за Дилюком, монстр издаёт рычание, бросается вперёд, и всё начинается по новой, будто силы твари восполняются до предела. На этот раз Дилюк отлетает в сторону Кэйи. Его ранее собранные в хвост волосы уже давно растрепались, и на концах искрятся остаточные заряды от электро-волны. На лице кровит большая ссадина, доставшаяся ещё от первой мощной атаки твари. — Как ваше самочувствие, мастер Дилюк? — учтиво осведомляется Кэйа. — Не боитесь остаться без своей роскошной шевелюры? — Сбрею волосы с твоей головы и сделаю себе парик, — хрипит Рагнвиндр, сплёвывает кровь с разбитой губы и опять огненным натиском идёт в бой. В этом он похож на Кэйю — не показывать свою слабость и просить о помощи разве что только в критическом состоянии. А смерть Дилюка представлять страшно. Альберих может сколько угодно выводить его на эмоции своим сарказмом, но когда тварь издаёт оглушительный вой — это пробирает до нутра в сотню раз сильнее холода. При всех раскладах Рагнвиндр должен был уже давно прикончить монстра, но тот до сих пор жив и неизвестно, когда его силы пойдут на износ. У Кэйи есть предположение, что Орден Бездны вполне мог присобачить какой-нибудь мощный артефакт, питающий тело жизненной энергией. Шея монстра защищена пластинами, которые не берёт даже огонь Дилюка. Судя по замедлившимся ударам последнего, счёт начинает идти на минуты, и в голову Альбериха приходит смутная идея попробовать уничтожить пластины резким перепадом температур. Пока что единственный возможный ход. Если не получится — придётся признать поражение и убираться отсюда. — Так уж и быть, можешь напоследок пострелять ему в шею с безопасного расстояния, — разрешает он Эмбер, перехватывает меч и начинает быстро подбираться к Дилюку, стараясь не обращать внимания на боль в плече и слабость в ногах. Сейчас нужно выложиться по полной. — Я бью льдом по его шее, а ты добиваешь огнём! Надо уничтожить пластины! — кричит он Дилюку и, не дожидаясь ответа, за несколько бросков приближается вплотную к монстру. Шансов на то, что догадка верна, не так уж и много, но отступать в любом случае уже слишком поздно. На временную заморозку передней части туловища твари Кэйа выкладывает все свои силы, и будь у его способности шанс иссякнуть навсегда, это случилось бы сейчас. Лёд сносит волной пламени — Дилюк понял его верно. Треск пламени, вопль самого охватываемого стихией монстра — всё это смешивается в одну сплошную вакханалию, от которой Кэйя пытается как можно скорее убраться подальше, но не успевает. Электро-жгуты агонизирующей твари беспорядочно режут воздух, и один из них задевает Альбериха, с силой впечатывая тело в скалу. От удара темнеет в глазах, и Кэйя падает вниз. Сквозь шум в голове он слышит крик Рагнвиндра «Эмбер, целься ему в глаза!», после чего сотрясаемая мощными шагами взбесившейся твари земля перестаёт казаться твёрдой. И эти шаги приближаются. Альберих поворачивает голову и сквозь скопление тёмных точек перед глазами видит слепо несущегося в сторону пещеры монстра. Тело капитана лежит на его пути. Он не успеет. Он в любом случае не успеет, но желание существовать дальше, несмотря на весь прошлый кошмар, выстреливает по телу электрическим разрядом, и Альберих со стиснутыми зубами пытается отползти в сторону. Его жизнь — телепорты от одной битве к другой, его собираемый по частям образ — непробиваемый щит из иронии и сарказма. Двухуровневая защита подземелья, внутри которого всё ещё пытается дышать что-то живое, жаждущее однажды увидеть солнце, и ради призрачной надежды на это возрождение Кэйя должен выжить. Должен… Рагнвиндр опережает смерть, вставая между капитаном и монстром. Кэйя даже отследить его появление не успевает. Дилюк замахивается мечом, отталкивается от земли и со всей силы рассекает больше ничем незащищённую шею твари. Альберих не слышит хруста разрубленного артефакта, который разлетается по кускам, но белая вспышка и падающий на подогнутых лапах монстр говорят сами за себя. Эмбер кричит издалека что-то вроде «мы с Брюсом добьём его!» — всё так же не изменяет себе. «Стоило только капитану отправиться в нокаут, как почувствовала свободу» — мелькает в голове, прежде чем над ним склоняется Дилюк, который немного пугает своими потемневшими от использования огромного количества магии глазами, внутри которых блуждают алые вспышки. Таким Кэйя его ещё никогда не видел. От Рагнвиндра всё ещё тянет огненной бездной, обдающей своим дыханием, что молчаливо топит заледеневшие концы тёмно-синих волос. — Вот чёрт, — хрипло усмехается Альберих. — Кажется, ты только что спас мне жизнь. И отрубается.***
— Святые Архонты, он живой? — запыхавшаяся после боя Эмбер подбегает к капитану, чуть ли не пропахивая ногами землю, и прислоняет ухо к груди Альбериха. Несмотря на балансирующие с гранью издевательств шутки, этот паршивец пользуется всеобщей любовью и обожанием. — Живой, — не затягивает с ответом Рагнвиндр, а то вдруг Эмбер инфарктом стукнет. — Ему просто голову снесло, и он израсходовал все силы. Хотя стоит признать, что не совсем напрасно. Что там с остальными? Эмбер с облегчением выдыхает и поднимается с земли, подхватывая обратно свой лук. — Они возле лагеря зачищают останки, скоро надо будет выдвигаться обратно. Как думаете, сэр Кэйа очнётся к тому времени? Кожа «сэра Кэйи» по цвету напоминает свежезамороженный труп, даже мелкая изморось из льдинок на руках и шее с лицом прослеживается. — Вряд ли, — высказывает вслух очевидное Дилюк. Эмбер тяжело вздыхает, хмурится и зачем-то переводит свой пристальный взгляд на Рагнвиндра, явно прокручивая в своей голове тёмные мыслишки по поводу эксплуатации труда одного винодела. — Тогда… — недолго думая, выдаёт она, — мастер Дилюк, вы могли бы сделать мне одолжение? — Оно связано непосредственно с транспортировкой отрубившегося недоавторитета вашего мондштатского собрания неудачников? — Эй, мы не виноваты в том, что половина магов на заданиях бороздит Драконий хребет и Ли Юэ! — А ты забавная, когда злишься, — Дилюк позволяет себе короткую добродушную усмешку в ответ на вспыльчивость лучницы. — Да вы с Альберихом просто одного поля волчьи ягоды — травануться можно! — шипит Эмбер с краснеющими от злости щеками. Её вывести из себя — как палец о палец ударить. — Так как сэр Кэйя в отключке, и я теперь его заместитель, то оставляю транспортировку на вас. Так, чтобы ни одна живая душа не заметила. Остальным скажу, что вы пошли исследовать пещеру. — Ты не только забавная, но ещё и покомандовать любишь, — хмыкает Дилюк. Он при всём желании не сможет воспринимать сдавливающую своими пальцами рукоять лука Эмбер в качестве начальства. Но она так выразительно дуется и так яро пытается защитить честь своего капитана, чтобы его, ни дай Архонт, никто в таком беспомощном состоянии не увидел, что Дилюк решает подыграть в этот раз: — У меня есть условие. — Что за условие? — осторожно спрашивает Эмбер, ибо понимает, что каким бы приказным тоном она сейчас не командовала, Дилюку лучница Ордо Фавониус далеко не авторитет. Если он захочет уйти, то сможет это сделать на все четыре стороны, и взыскание с Джинн ему за это неповиновение никакое не грозит. — Оно тебя не затруднит, не беспокойся.***
Мерные покачивания — первое, что воспринимает тело. Над запрокинутой назад головой в такт чьих-то шагов расплывается звёздное небо, и знакомо пахнет травами лугов близ города. Значит, Кэйя совершенно точно ещё не окочурился. Эта мысль эхом выстреливает в мозгу, заставляя резко дёрнуться и поднять голову. Лучше бы не поднимал. И лучше бы вообще в себя не приходил. Потому что Альберих с бо́льшей вероятностью поверил бы в то, что Розария вдруг стала святой трезвенницей из церковного хора, чем в то, что Дилюк сейчас несёт его на руках. Его. На. Руках. Которыми в мыслях душил Альбериха раз двести где-нибудь за углом таверны. — Очнулся, — будничным тоном комментирует Дилюк, удостаивая свой груз коротким взглядом. — Какого… — начинает было Кэйа, но, не найдя достойного цензурного продолжения, напряжённо просит: — Отпусти, я пойду сам. — Нет. — Дилюк. — Заткнись. Рагнвиндр упорно смотрит на мелькающие где-то вдали огни ночного Монштата, а Альберих сверлит его непробиваемый профиль, пытаясь переварить ситуацию. Благо никого рядом нет, иначе такого позора Кэйя точно бы не перенёс. А, собственно, отсутствие остальных поблизости — это уже само по себе большой вопрос. Нужно срочно прояснить некоторые моменты, но для начала — хотя бы слезть с движимого непонятными мотивами Рагнвиндра. Кэйа стреляет козырем. — Я буду заходить к тебе в таверну каждый божий день и надираться в хлам. Приземление получается жёстким. Альберих даже на мгновение сожалеет о сказанном, шипя от вдарившей по конечностям боли. Ощущать себя заржавевшим стражем руин — штука не из приятных. Встать получается попытки с третьей. И даже пару шагов сделать. — Ты сейчас свалишься обратно, — с каменным лицом констатирует Дилюк. — Я вполне могу сам ход… — начинает было Кэйя и опять падает на колени от накатившей слабости, не замечая, как безэмоциональное лицо Дилюка за долю секунды превращается в оскал дикой гарпии, которая хочет выклевать Альбериху ещё чудом не пропитую печень. — Придурка ты ледяной кусок, — Рагнвиндр почти рычит, встряхивая его за широкий воротник на груди, — хватит врать! Всё интереснее и интереснее. — Репутация патологического лжеца должна как-то окупаться, — Кэйя выжимает из себя фирменную усмешку, но всё впечатление портит приступ кашля, от которого рефлекторно сгибается тело. Не придерживай его сейчас мёртвой хваткой за плечи Дилюк — капитан «кучки неудачников» глотал бы пыль с земли. — Где остальные? — Эмбер наплела им, что мы ушли исследовать пещеру и вернёмся позже, — слышится откуда-то сверху скрип зубов Дилюка. — К слову, ты довольно тяжёлый для того, чтобы тебя дальше на руках тащить, поэтому лезь на спину. — Ты настолько сильно головой ударился? — от души изумляется Альберих, поднимая взгляд. — А какие у тебя ещё варианты есть? — раздражённо выгибает бровь Дилюк. — Два дня тащиться со скоростью подыхающей черепахи и подцепить заражение крови? Или, может быть, ты сможешь отбиться от обычного хиличурла, если тебя найдут здесь? — Ты сегодня в ударе, — хмыкает Кэйа. — Обычно держишься сдержаннее. — Потому что ты ведёшь себя как глупый ребёнок, который прекрасно понимает, что ему в любом случае придётся что-то сделать, но продолжает гнуть упёртую линию. — Кто бы говорил. Похоже, выдержка Дилюка после сегодняшнего побоища окончательно поехала трещинами, потому что он наклоняется над капитаном, бесцеремонно сгребает ладонью иссиня-чёрные волосы на затылке и резко оттягивает назад. Когда-то очень давно — в детстве — Кэйя пробирался ночью в комнату к брату во время грохочущих по окрестностям города ураганов, и тот успокаивающими движениями перебирал его пряди. Сейчас он сжимает их почти до боли, и на лице чувствуется тяжёлое дыхание. Но не успевает Альберих и слова сказать, как тишину со стрекочущими цикадами перекрывает негромкий, но сполна отдающий злостью голос Рагнвиндра: — Альберих, я не собираюсь с тобой тут возиться, как с обделавшимся младенцем. Поэтому сейчас ты засовываешь язык себе в задницу и залезаешь на спину. Живо! Несмотря на огненную стихию, Дилюк всегда стоил из себя образец хладнокровного подражания, который при любых обстоятельствах держит лицо. И чуть ли не единственным случаем, когда этот образ разбился вдребезги и превратился в откровенную ярость, была смерть отца и последующее признание Альбериха во лжи. Кэйя не думал, что несколькими обычными для их нынешнего общения репликами опять сможет задеть эту невозмутимость, но, видимо, изматывающий день сделал своё дело. — Хорошо, — сдаётся Альберих, — я понял. — Умница, — коротко усмехается Дилюк, разжимая пальцы. — И, ни дай Архонт, ты блеванёшь на меня по дороге. А вот с этим уже сложнее, потому что да, Кэйю тошнит. Благо, всё что он с утра перехватил в городской забегаловке — это… Альберих не помнит уже, если честно. Но явно что-то совсем несущественное. Он забирается на спину Дилюку, стараясь не думать о том, как это всё нелепо выглядит со стороны, и тихо радуясь тому, что видят сие зрелище только деревья и светлячки. Волосы Дилюк так и не собрал обратно в хвост — видимо, повязку во время боя потерял с концами. В красных прядях собралась мелкая пыль вроде травинок, на которых Кэйя первую половину пути пытается сосредоточить своё внимание, чтобы не уплывало в бессознательность. Потом становится труднее. Как бы крепко ни сжимались собственные пальцы на широких плечах сводного брата — в конечном итоге они всё равно сползают куда-то ниже и смыкаются в замок в районе груди, а голова склоняется к плечу Дилюка. — Кэйа? — Ты пахнешь домом, — устало шепчет тот. Под закрытыми веками темно, спокойно и немного мазохистично. Что-то древесное, похожее на гостиную с камином в «Рассвете». Немного терпкое, как чёрный виноград. И хворост, который обычно в костры кидают. «В пожары, на самом деле». Сильные и страшные, обугливающие траву под ногами. Не уследишь — и ветер разнесёт по всей равнине огненным смерчем. В мыслях Кэйи всё путается, он не замечает, что Дилюк на мгновение сильнее сжимает руками его согнутые в коленях ноги и в его взгляде появляется больная отрешённость, где отблесками тонут огни приближающегося Мондштата. Сейчас Альберих почему-то кажется совсем лёгким, как бесплотное создание, за упокой положившее голову на плечо. Лёгким физически и безумно тяжёлым морально, до дерущего изнутри непонятного чувства, которому сложно дать название. Так же сложно, как разобраться в себе. В самом себе — то есть в том, что тебе ближе всего на свете. Это доводит почти до кипения, которое вот-вот приведёт ко взрыву из калейдоскопа воспоминаний, который по каждой картинке будет лопаться и заново оставлять ожоги по тем местам, которые успели затянуться и загрубеть. Жаль, что недостаточно хорошо. С закрытыми глазами Кэйя почти не следит за дорогой. Он крепко сжимает руки, чтобы не свалиться, но его мысли лозами виноградника окутывает другое, знакомо-далёкое и неприступное — спящий вулкан, на подножии которого не может согреться его холодное тело. — Я чуть не уснула, пока ждала вас. Голос Эмбер будит его. Альберих открывает глаза и смаргивает туман: стены Мондштата совсем близко и по лопастям мельниц уже разливается бледно-розовая заря. Это перекрёсток, который расходится на три дороги: в город, Шепчущий лес и Спрингвейл — к винокурне. Кроме Эмбер никого поблизости не наблюдается. Кэйа спускается на землю и залипает на ветряную астру, пытаясь сообразить что к чему. Астра, к слову, красивая — красная, с жёлтенькой серединкой. По секрету говоря, Альбериху хочется попросить всех тварей Бездны выползти на простую грешную землю и надавать ему по башке за этот бред. Потому что задумываться сейчас явно надо не над расцветкой травы, а над наличием Эмбер в поле зрения. И Дилюку, наверное, нужно сказать что-то вроде благодарности. «Развезло меня конкретно» — думает капитан, но готовое было уже сорваться с языка «спасибо» намертво скатывается обратно в глотку, стоит услышать слова Дилюка: — Будь так добра, проводи своего непутёвого капитана к Барбаре. И не забудь сказать Джинн про двойное вознаграждение за труд. Свою часть сделки я выполнил. А повороты здесь чудесные. Ох уж эти плавные загибы по дороге и по жизни. Кэйя поднимает бровь и сладко спрашивает: — Сделки? — Ты же не думал, что Эмбер уговорит меня тащить тебя до Мондштата просто так? — снисходительно улыбается Рагнвиндр. Как будто Кэйя — совсем глупый ребёнок, спрашивающий у матери, можно ли ему покататься на спинке у пиро-мага Бездны, держась при этом руками за уши. — Моё почтение вашей предприимчивости, мастер Дилюк, — в своей обычной манере усмехается Альберих вместе с кривой попыткой сделать что-то вроде реверанса. Ах да, в список ежедневных дел нужно будет внести пометочку «работа над критическим мышлением, обмороженный ты кретин». — Осторожнее! — скаут пытается придержать его за руку, но капитан ускользает от хватки и выбирает дорогу на город. — Пожалуй, на сегодня с меня хватит благотворительности, — отрезает Кэйа. — Эмбер, с тобой я поговорю завтра, сейчас можешь идти домой, до Барбары я доберусь самостоятельно. — Где-то я уже это слышал, — скептически хмыкает Дилюк. Кэйя очень хочет пожелать ему тернистой дороги прямиком в проклятую Селестию. Потому что ему, наверное, слегка обидно. И слегка хочется надраться, чтобы потом завалиться с громким заявлением на порог собора к Розарии с фразой: «угадайте, кто проебался в очередной раз». Вот только физические возможности молят о пощаде, так что заливаться капитан сегодня будет только отборным и горьким, но действенным пойлом под названием «лекарство». — Сладких снов и поменьше слаймов по дороге домой! — не оборачиваясь, бросает Альберих. — Я обещаю, что с ним всё будет хорошо, — тихо бормочет Эмбер, прежде чем кинуться догонять капитана — ни дай Архонт ещё расшибётся на каменном мосту или свалится в озеро. Дилюк напоследок только неопределённо ведёт плечом, мол, «мне уже не важно», и разворачивается в противоположную сторону. Сегодня он не прочь пригубить бутылку десятилетней выдержки из семейной коллекции.***
Иногда Кэйа сравнивает себя с черепахой, которая во время опасности прячется в панцирь и закрывает голову лапами. И эта опасность заключается не в порождениях Бездны, а в том, что окружает Альбериха почти каждый день. У Джинн — пронзительные глаза, подмечающие всё до мельчайших подробностей. Лиза время от времени вскрывает арсенал безобидных на первый взгляд вопросов, цепочка из которых приводит к нужному ей ответу. Кли — сущая детская непосредственность, которая однажды подошла к подбрасывающему монету на ступенях штаба Альбериху и предложила втайне от Джинн пойти глушить бомбами рыбу, на вопрос «зачем?» ответив «вы выглядите очень грустным, а глушить рыбу — весело». При том, что Кэйя улыбался ей так ослепительно, как только мог. Барбара порой тоже умеет отличать правду от лжи. — Сэр Кэйа, как вы добрались сюда в таком состоянии? — интересуется она, заканчивая с обработкой раны на плече. Кэйа со стиснутыми зубами грозит проморозить дыру на стене с изображением какого-то церковного деятеля, потому что повреждённое место пульсирует и горит после обеззараживания и очищения от разрушающих следов мага Бездны. — Пешком. — Ясно, — слышится спокойный ответ. Барбара отходит к шкафчику у стены и возвращается с одним из бутыльков, содержимое которого переливает в стакан, между делом задавая очередной вопрос: — Плечо сильно болит? — Пустяки. — У вас всегда очень занятные пустяки, сэр Кэйа, — хмурится целительница. — Один интереснее другого. — Люблю разнообразие в жизни, — слабо улыбается Кэйа, залпом выпивая третий за вечер отвар. На этот раз вовсе не противный. — Что это? — Обезболивающее. На всякий случай. Капитан несерьёзно относится к физической боли и способам её облегчить. Барбара никогда не показывает, что злится на него за эту маленькую ложь, и Кэйя всегда благодарен ей за это. Голова всё ещё болит, но уже не так сильно, и тошнота начала отступать. Он пересаживается со стула на кровать — сегодня придётся провести остаток ночи в больничном крыле собора, Барбара его просто так домой всё равно не отпустит, а сопротивляться Альберих смысла не видит. Она выглядит слишком уставшей: сегодня много кому пришлось оказывать неотложную помощь. — Во время битвы сильно пострадал один из наших — Лоуренс, — Кэйя отчётливо вспоминает одну из главных причин своего слетевшего сегодня к чертям самоконтроля и чужие широко раскрытые от боли глаза: — Его должны были доставить к тебе. — Да, доставили несколько часов назад, — тихо отвечает Барбара, сжимая деревянную ручку двери сильнее, чем следует. — Завтра будет вечерняя служба. — Вот как… — Он был в очень тяжёлом состоянии, там даже моя магия не помогла, хотя я надеялась… — она запинается, опускает плечи и вот-вот заплачет, — я очень надеялась, что окажусь сильнее смерти. Глупо звучит, правда? Кэйа способен выдумать на ходу множество острот, но назвать себя мастером утешений не может. — Не вини себя, — он старается говорить как можно мягче. — Ты прекрасная целительница, которая вкладывает душу в свою работу, но есть вещи, которые от нас не зависят. Хоть и звучит неоригинально. — Всё в порядке, вы правы, — отвечает Барбара. — Но есть вещи, которые от нас всё же зависят. Например, как ваше состояние зависит от вас, но вы им пренебрегаете. Иногда я чувствую себя мясником, который сшивает куски разодранной плоти на живом теле. Вспомнить хотя бы тот случай почти год назад, когда посреди празднования фестиваля вы исчезли из города и вернулись через два дня с глубокими ранами, которые заделали своим, да простят Архонты вашу тупость, льдом. И первым делом пошли не за помощью, а в таверну! Кэйя хмурится, пытаясь откопать из воспалённого сознания тот случай. Ах да, весёлый тогда денёк выдался: утро, птички, на небе ни облака, ни дракона, хорошее настроение и мысль, что главный фестиваль в году — это самое подходящее время для налаживания распавшихся братских уз. Дилюк энтузиазма Альбериха он не разделил. — Можно? — бодро спросил тогда Кэйа, усаживаясь на стул перед барной стойкой. Он ожидал услышать в ответ привычное, даже уже не пугающее «придурок, проваливай», но никак не едва сдерживающий злость взгляд и саркастичное: — Да, чувствуй себя как дома. Сильно ли было больно от этой фразы? Наверное, да. Потому что Альберих молча вышел из таверны и неплохо так прогулялся по дальним окрестностям Мондштата, убивая сброды тварей без разбора. А по возвращению узнал, что в ночь перед фестивалем на винокурне у Дилюка произошёл пожар, уничтоживший половину особняка и треть виноградника. Рагнвиндр объяснил это всем любопытствующим как поджог, но виновников искать не стал, хотя ущерб от произошедшего понёс огромный. Однако те, кто видели пожар, поговаривают, что это было не чужих рук дело, потому что огонь плохо тушился и горел гораздо ярче обычного. Вот так у личности Дилюка словами жителей Мондштата появилась ещё одна неразгаданная тайна. Хочет ли Кэйа узнать истинную причину этого взрыва стихий? Не столь важно, потому что желание достучаться до мотивов сводного брата сродни идее добраться до Селестии. Идее, которой можно только бредить.