Стратегическая победа

                    Какаши не разгибал спины. Отчаяние давило на плечи, жгло глаза, колючей проволокой вспарывало кожу. То, что он натворил, то, что сделал с ней — даже названия не находилось. Мерзко, низко, подло. Слов, которые он мог бы сказать в своё оправдание, не было. Они прилипли к гортани, осели вязкой слюной во рту, поднялись желчью к языку. Он был раздавлен. Полностью, окончательно и бесповоротно. И «прости», болезненное, сорвавшееся бездумно, звучало слишком ничтожно.       Сакура до боли закусила губу, пытаясь понять, что происходит. Откуда такая перемена, и почему теперь он извиняется. За что? Обида больно хлестнула по нервам. Смущённо поведя плечами, Сакура растерянно оглянулась, нашла кофту, набросила, зазвенела молнией. Неловко поправила юбку и осторожно сползла на пол. Его пальцы разжались, руки с глухим стуком упали, выпуская ступни. Сакура тихо вздохнула — между ног саднило. Посмотрела на склонённую перед ней голову, на изгиб спины и выступающие лопатки, и попыталась прогнать неприятное, болезненное чувство обиды. Это ведь был её первый раз, почему тогда именно так? Почему он так с ней поступил, а теперь просит прощения, будто мальчишка, разбивший чужое окно. Только она — не стекло, и поменять, перекроить память, чтобы забыть и начать сначала, не сможет. Обида мешалась со злостью на его молчание. Призвав на помощь всё самообладание, чтобы не разрыдаться от несправедливости, Сакура положила ладонь на его щёку, вынуждая поднять голову.        Он вздрогнул, выпрямляя спину, по-прежнему избегая смотреть в глаза. Застывший взгляд, изломанная линия губ, вся поза — глухое отчаяние. Сакура окончательно запуталась, сбитая с толку.       — Какаши, — позвала мягко. При звуке её голоса его плечи напряглись. Он порывисто вздохнул и наконец осмелился посмотреть на неё.       — Почему так? — жалобно спросила она. Мягко погладила скулу, скользя глазами по его лицу. Только сейчас смогла рассмотреть его.       — Я не знаю, — беспомощно выдохнул Какаши, и от этой беспомощности что-то щёлкнуло внутри.       — Всё было как во сне. От нашей встречи до того момента, как… — он сбился, и Сакура зачарованно смотрела, как покрывается краской его лицо. Нахмурилась, озарённая догадкой.       — Та странная мигрень явно тоже неспроста была. И сейчас… Думаете, это гендзюцу?       — Я уже ничего не понимаю, — признался он, вновь отводя глаза. — Не понимаю, зачем кому-то понадобилось поступать так со мной. С тобой. И это всё, — Какаши обвёл глазами кухню, — всё, что только что произошло… — прикрыл глаза, прошептал через силу: — Всё должно было быть иначе.       Даже сейчас, сидя перед ним на коленях, чувствуя липкую влажность между крепко сведённых бёдер, чувствуя его острый, сладковатый запах, Сакура не могла отказать себе в возможности поддеть.       — Значит, вы всё-таки это представляли?       Тонкая усмешка озарила губы, и Сакура невольно задержала дыхание от совершенной, мужской красоты. Короткая искра в тёмно-серой глубине на миг озарила, прогоняя отчаяние, но то тут же затопило радужку, застыло колючей отстранённостью.       — Представлял, — ответил глухо. — Мечтал и даже не надеялся, что эти мечты сбудутся. Что ты сбудешься. А теперь… — Он нашёл её ладони, поднёс к губам, но, не коснувшись, уронил в них голову, словно пытался спрятаться.       — Вы… — Сакура подавилась словами, обвела языком пересохшие губы. — Ты жалеешь? — выдохнула еле слышно, жалобно.       — Да.       Короткий ответ, от которого сердце перестало биться, рассыпаясь на крохотные осколки. Сакура враз почувствовала себя грязной, испорченной, ненужной. Что он теперь о ней думал? После того, как запросто отдалась, без вопросов, без сомнений. Кем он теперь её считал? Кем теперь считал себя?.. Слёзы задрожали в глазах, горьким, плотным комком собрались в горле. Тишина оглушала, даже пульс почти не звучал в венах. Подняв голову, Какаши сжал её пальцы, сжался сам, внутри, заметив влажный блеск под её ресницами.       — Я не жалею о том, что произошло. Я жалею, о том, как это случилось. — Покачал головой, горько усмехнулся. — Ты заслуживаешь лучшего. И не заслуживаешь такого меня.       Сакура моргнула. Одинокая слезинка всё же сорвалась, скатилась по щеке. Слабая попытка возмутиться вырвалась в молящее:       — Не решай за меня.       — Не буду, — тихо пообещал он, склонился, коротко поцеловав в щёку, поймал солёный след. Поднялся, увлекая за собой, не разжимая рук. Какаши видел — она храбрится. Держится из последних сил, пытается сделать вид, что всё в порядке. И сам цеплялся за каждый взгляд, каждое слово, пытаясь не провалиться в собственную тьму. Не дать выход чувствам, сжирающим внутренности, оставляя пустую оболочку. С сожалением разжал пальцы, отступил, под её пристальным взглядом оделся. Сакура наблюдала за ним, обхватив плечи, и сейчас была такой хрупкой и такой изломанной, словно марионетка, из которой извлекли механизм. Хотелось прижать её к себе и пообещать, что он всё исправит. Но Какаши никогда не давал обещаний, которые не мог сдержать.       — Мне надо разобраться в этом, — с тяжелым вздохом проговорил он, пытаясь отстраниться, абстрагироваться от того, что между ними произошло. Пытаясь сделать вид, что всё в порядке. Пытаясь, без особой надежды, дать понять, что не бросает. Не бежит с позором, причинив боль.       — Конечно, — бесцветно откликнулась Сакура, машинально пошла за ним к двери, прислонилась к стене, наблюдая, как он обувается. — А потом, — поймала его взгляд, посмотрела умоляюще, — мы поговорим?       — Обязательно. — Он уже натянул маску и сейчас, стоя в метре, был всё ещё невероятно близко. В самом её сердце, внутри. И Сакура точно знала, что никогда не выпустит его оттуда, даже если он будет пытаться. Какаши всё же потянулся к ней. Коснулся щеки костяшками. — Я попытаюсь всё выяснить и вернусь.       Она слабо кивнула, закрыла за ним дверь и только тогда порывисто выдохнула. Прикусила губу, зажмурилась, позволяя слезам, наконец, хлынуть из глаз. Горький всхлип, прижатая к горлу ладонь, чувство полной эмоциональной истощённости — всё смешалось. Сакура тихо сползла по стене и поджала колени к груди, пытаясь осознать произошедшее, осознать по-настоящему. Она только что лишилась девственности. Лишилась девственности с Какаши Хатаке. Быстро, горячо, до пламенеющих от смущения щёк интимно. Он не дал ей опомниться, остановить, хотя сейчас Сакура понимала, что едва ли смогла бы это сделать. Собственные мечты о таком важном в жизни моменте совершенно не накладывались на кухонный стол и полуодетого Какаши, но это всё же произошло. И теперь надо было перешагнуть и идти дальше. Навстречу, а не от. И всё-таки, кто это подстроил? Догадывался ли о последствиях? Сакура прикусила губу — мягкое, обволакивающее сближение, которым они оба так наслаждались, теперь в прошлом. А в будущем что? Застывшее было сердце отмерло, забилось с утроенной силой. Она вспомнила его лицо, провела по губам рукой — они до сих пор хранили вкус летнего дождя. Память пошла дальше, напоминая о горячих, ищущих ладонях, о прикосновениях, заставлявших петь неопытное тело, о силе, с которой он вжимался в неё, наполняя собой снова и снова. Что будет дальше? Этого Сакура не знала.                     Какаши перепрыгивал с крыши на крышу, не обращая внимания на мелкий дождь, бьющий прямо в глаза. Ярость взрывалась изнутри мертвенно-бледными всполохами, заставляя до судороги сводить челюсть и сжимать кулаки. Боль, которую он видел в глазах Сакуры множилась на боль, которую испытывал он сам. За то, что его лишили мечты, за то, что заставили так поступить с самым дорогим для него человеком. Какаши нёсся в лабораторию, и на секунду не усомнившись в том, кто мог быть виноват. И прежде чем разнести всё к чертям, хотел задать только один вопрос, глядя прямо в глаза.       — Какаши? — Цунаде резко вскинула глаза и немного нервно улыбнулась. — Что-то случилось?       Он не ответил, приближаясь медленно, с той знакомой угрозой в глазах, что раньше она видела лишь во взгляде на врагов. Взъерошенные больше прежнего волосы, мрачный блеск, побелевшие костяшки пальцев и лёгкий, едва заметный треск — она не то, чтобы испугалась, но холодок прошёлся по спине. Всего несколько часов назад согласилась на заверения этой змеюки, неужели Какаши так быстро догадался? А главное, как? Он остановился напротив, сейчас их разделял только стол. Коротко бросил:       — За что?       — Не понимаю, о чём ты. — Блефовала Цунаде всегда отвратительно.       — За что? — с нажимом повторил Какаши. На кончиках пальцев заплясали белые всполохи, отвлекая и жутко нервируя. — Вам стало скучно? Решили поиграть чужими жизнями, Цунаде-сама? — её имя он выплюнул с таким ядом, что Цунаде вздрогнула. Сглотнула и попыталась придать голосу твёрдости.       — Мы просто хотели помочь.       — Помочь? — в низком голосе отчётливо послышалось рычание. — Помочь кому? Как?       — Тебе и Сакуре. Вам обоим. — Давно уже Цунаде не чувствовала себя так: как маленькая девочка, дающая отчёт перед отцом за тяжёлый проступок. Сейчас перед ней стоял не знакомый Какаши, подчинённый, привыкший исполнять любой приказ. Сейчас перед ней стоял Хокаге, грозный и безжалостный. Ох, Орочимару, где же ты намудрил?       Судорожный вздох — она кожей почувствовала, как он пытается сдержаться. Треск стал громче, резко запахло озоном, рука, охваченная голубым свечением, поднялась вверх. Цунаде невольно сжалась, разом забыв все техники, отскочила, когда кулак опустился на стол и тот переломился пополам. С оглушительным звоном разбились пробирки и колбы, заливая дерево тёмными потёками.       — Нам обоим? Нам обоим, Цунаде-сама?! — прорычал Какаши, и в тёмных, почти чёрных глазах почудился багровый отблеск. — Так вы теперь это называете? Помощь?       — Да что произошло? — рыкнула она в ответ, поняв, что он не собирается пытаться её убивать прямо сейчас. — Я понятия не имею, о чём ты говоришь!       — Что это было? — требовательно спросил он, выплеснув первую волну гнева.       — Изобретение Орочимару, — поджав губы, нехотя сказала Цунаде. В данный момент покрывать остальных она не собиралась, пусть тоже расхлёбывают. В конце концов, она с самого начала сомневалась в правильности их поступка. — Самое главное желание, которое ты не сможешь не исполнить. Поцелуй, если хочешь знать.       — Поцелуй?! — рявкнул Какаши, и новая молния озарила лабораторию. — Ксо! Какой поцелуй? Вы вообще понимаете, на что меня толкнули?!       Он лихорадочно провёл по волосам, в глазах снова отчаяние, боль, осознание собственного ничтожества. Цунаде притихла, рот приоткрылся в почти идеальное «о».       — Ты… — прошептала она потрясённо, — ты избавился от дзюцу. Но это значит… Как?       Какаши вскинул глаза к потолку, перед внутренним взором резко: Сакура, судорожные выдохи в плечо, жар её тела, безумно тесная, жаркая влажность. И слабая, всепрощающая улыбка после.       — За что вы так с нами? — спросил он еле слышно, с таким страданием в голосе, что Цунаде затошнило. — Этого вы хотели для Сакуры?       — Ты ведь… ты ведь просто поцеловал её, правда? — слабым голосом спросила Цунаде. Ками-сама, что же они натворили…       — Мне тридцать пять, — резко бросил Какаши, — я давно не мечтаю о поцелуях!       — Вы…       Цунаде шумно вздохнула и рухнула на стул.       — Я не понимаю, как вы могли так поступить, — мучительно продолжил Какаши. От боли в его глазах сжалось сердце: — Я ведь люблю её.       — Ками-сама, Какаши! — простонала Цунаде.       — Чья это была идея? Помимо Орочимару?       — Шикамару. Но мы не думали, что это зайдёт так далеко! И представить себе не могли, что…       — Хватит. — Он оборвал резко, даже не глядя в её сторону. — Оправдывайтесь перед Сакурой. — Добавил горько, едва слышно: — Всё-таки, это был её первый раз.       Цунаде задрожала, всхлипнула, не пытаясь сдержать слёзы. Прижала ладони ко рту, не в силах добавить хоть слово в своё оправдание. Не оглядываясь, Какаши вышел, тихо прикрыв за собой дверь, и от еле слышного стука она вздрогнула, как если бы это был оглушительный хлопок.                     Какаши небезосновательно гордился своим самоконтролем. Знал, что при любых обстоятельствах сможет удержать себя в руках. Редко позволял горячке боя и чужих эмоций захватить разум. Но сейчас чувствовал, как его разрывает изнутри. Под кожей чистый поток ярости, напрочь лишающий возможности мыслить. Черепица отскакивала от ног, прогибался бетон, оставляя вмятины. Впереди показался лес, сумрачно жёлтый на фоне серого неба. Прозрачная тишина, собственное дыхание шумное, сбитое. Несколько секунд Какаши оглядывался, пытаясь понять, как здесь оказался. Втянул горчично-холодный воздух, задержал внутри, крепко зажмурившись, и громко, отчаянно закричал. Кричал, пока не запекло лёгкие, пока связки не заныли протестующе, грозясь порваться. Несколько шагов вперёд, на ощупь, пошатываясь, пока рука не упёрлась во влажный ствол, надавила с силой, спускаясь вниз, оставляя слабый кровавый след. Какаши надеялся — боль отрезвит. Не вышло. С глухим выдохом рухнул на колени, сжался, впиваясь пальцами в пожухшую траву, выдирая её с корнем.       Не было никакой вины в случившемся. Его вины не было, тогда почему так хочется вспороть живот собственным кунаем? Вина всё-таки была. В том, что вообще допустил подобные мысли. В том, что, не будь их, ничего ужасного не случилось бы. В том что слишком потакал собственной мечте, забыв о том, что мечты никогда не сбываются. И как теперь говорить с Сакурой, как вообще смотреть ей в глаза? Чем больше проходило времени, тем меньше он это понимал. Утешить? Снова попросить прощения? Пообещать, что в следующий раз всё будет по-другому? В следующий раз… Её робкое «вы правда мне нравитесь» — что он на него ответил, что сделал? Грубо трахнул нежную девочку, которую всю жизнь только и делал, что оберегал. Хорош защитник. Задрав голову, Какаши моргнул: перед глазами всё дрожало, расплывалось прозрачной горькой влагой, стекавшей по лицу. Цунаде, Орочимару, Шикамару стали неважны сейчас. Ничто не важно, кроме того, что он скажет Сакуре и услышит ли она его.       — От тебя пахнет Харуно и сексом, — с порога заявил Паккун.       — А ещё грязью, травой и лесом, — не оборачиваясь, ответил Какаши, проходя в душ. Идти к Сакуре в таком виде он не мог. Пусть хотя бы внешне останется прежним, невозмутимым и спокойным. Поэтому Какаши вернулся домой, собираясь переодеться, привести себя в порядок и, возможно, купить что-нибудь по дороге к ней. Только что? Не букет же цветов. Хотя почему нет? Пройтись с букетом через всю Коноху, пусть знают, что у него есть девушка. Если Сакура согласится стать его девушкой. Скрипнув зубами, Какаши вышел из душа и поймал своё отражение в запотевшем зеркале. Провёл рукой, повёл плечом, застыл, глядя на красные полумесяцы чужих ногтей. Виновато опустил голову, прикрыл глаза и тяжело вздохнул.       — Эй, Какаши, ты чего такой грустный? — Паккун сидел на пороге, внимательно его рассматривая.       Одарив его тяжёлым взглядом, Какаши прошёл в спальню и начал одеваться. Нехотя, через силу. Понимая, что разговора не избежать, но отчаянно этого желая. Шёл медленно, погрузившись в себя, не замечая ничего вокруг. Мрачно глядя вперёд и чувствуя, как с каждым шагом, приближавшим к Сакуре, в груди зреет и раскрывается сосущее, поглощающее свет чувство вины. По ступеням, которые утром преодолевал, почти не дыша, прожигая взглядом её спину. К двери, у которой она так отчаянно сжимала ключи, что он слышал, как скрежещут друг о друга железные кольца. Короткий выдох, уверенный стук. И тишина. Какаши прислушался, попытался отыскать хоть слабый отклик её чакры, тяжело вздохнул — никого. Прижался лбом к стене, тихонько вздохнул, с лёгкостью погасив надежду. Осторожно просунул в дверную ручку крохотный букетик поздних лиловых цветов и ушёл, ссутулив плечи. Чего-то подобного он, конечно, ожидал, но легче не стало. Ей тоже надо было подумать. Побыть с собой и своими мыслями наедине. Разве он может винить за то, что Сакура не хочет его видеть?.. Ноги несли на самую окраину, в крохотное домашнее кафе на пять столиков. Если невозможно заглушить голос совести, он просто его усыпит на время.