Стратегическая победа

             Серая линия улиц, серые лица, серые дома — для Какаши всё сливалось в один цвет, пока он шёл к лаборатории. Пустота щерилась, обнажая тёмные пятна на душе, цеплялась за привычные мысли, вела их хороводом. Нет, он не хотел бороться с собой. И не собирался обманываться — Сакура определённо тянулась навстречу. Оставалось только решить, стоит ли делать шаги к ней или оставить всё как есть, искрящимся любопытством со вкусом запретного? Пусть фантазирует, никому не будет от этого плохо. А он позволит себе наблюдать и может, наступит день, когда устанет от фантазий и уйдёт на поиски более осязаемого. Какаши тяжело вздохнул, ссутулившись ещё больше: кого он пытается обмануть? С чего решил, что сможет просто отпустить с улыбкой к другому? И почему вообще решает за других, как жить дальше? Серая дверь в лабораторию показалась впереди, и размышления пришлось отложить.       — Прости, что отвлекаю в твой выходной, — в голосе Цунаде совершенно не звучало раскаяния.       Какаши молча пожал плечами: надо — значит надо.       — Не думаю, что вы позвали бы, не будь это важно.       Цунаде медленно кивнула, чуть прикусив губу — чувство вины — поганая штука. Сомнения — вещь ещё более разрушительная.       — Неважное для тебя, но несомненно важное для Конохи. — Цунаде грозно свела брови и бросила: — Садись. Сакура сказала, что у тебя не так давно была странная мигрень. Не вызванная физической усталостью. Есть подозрения, что кто-то мог сделать это намеренно.       — Намеренно? Зачем?       — Не знаю, — пожала плечами Цунаде, проклиная себя за ложь — Шикамару успел рассказать обо всех неудачных попытках. И если поначалу ей хотелось только хохотать, то сейчас — прибить себя за то, что собиралась сделать. Она обошла Какаши, встала за его спиной и скомандовала: — Закрой глаза. Я попытаюсь отыскать следы чужого присутствия, если оно было. Если нет — что ж, кому-то придётся прописывать принудительный отдых.       Какаши покорно вздохнул, прикрывая глаза — спорить с Цунаде о собственном здоровье он не любил. Пусть проводит свои процедуры, быстрее отпустит.       Прохладные пальцы коснулись висков, мозг мягко обволокло светлой зеленью чужой чакры. Тихо вздохнув, Какаши опустил подбородок на грудь и обмяк, погрузившись в сон.       — Давайте быстрее, — напряжённо проговорила Цунаде, оборачиваясь через плечо. Шикамару и Орочимару подхватили Какаши подмышки, переложили на заранее приготовленный топчан и переглянулись. Хищно улыбнувшись, Орочимару достал тонкий шприц, отодвинул край маски и ловко ввёл иглу в шею. Выпрямился.       — Подождём.       — Ты хоть знаешь, чего нам ждать? — проворчала Цунаде, отирая пот — от происходящего её немного мутило. Точно ли они поступают правильно? К тому же, это Орочимару, с ним ни в чём нельзя быть уверенным.       — Увидишь, — пожал плечами тот и уселся прямо на пол, разглядывая Какаши. Пару минут ничего не происходило, время закручивалось напряжённой спиралью, три пары глаз уставились на лежащего и одновременно моргнули, когда он выгнулся дугой, коротко вскрикнув.       — Орочимару, что с ним? — встревожилась Цунаде, надавливая Какаши на плечи.       — Всё в порядке, — безмятежно откликнулся Орочимару, жадно пробегая по нему взглядом. — Всё очень даже хорошо.       Слепящий свет обжигает веки. Какаши тяжело дышит, пытаясь понять, куда идти — белоснежная чистота и пустота, только стук собственного сердца оглушает. Шаг, ещё один, лёгкое касание ветра по обнажённой коже рук. Он стоит босиком, в простых штанах и безрукавке. Ведёт ладонью по щеке — маски тоже нет. Новое прикосновение ветра, в воздухе отчётливо пахнет жасмином. Как собака, он идёт по запаху, и белизна вокруг начинает приобретать очертания. Деревья поднимаются к белому небу, белая трава мягко пружинит под ногами. Впереди дом. Два окна, приветливо распахнутые двери. Какаши идёт туда, не оглядываясь, не чувствуя никакой угрозы. Запах становится ярче, отчётливей, белизна начинает темнеть, окрашиваться в приглушённые пастельные краски. Под ногами — гладкое дерево. Тихий шелест отодвигаемой двери. Стук сердца оглушает, кровь пузырится в венах расплавленным оловом. Воздух густеет, с трудом пробивается в лёгкие. Какаши хватает его широко раскрытым ртом, голова начинает кружиться. Там, за новой дверью, кто-то есть. Кто-то важный настолько, что каждая клеточка тянется туда. Огромный магнит, чьё притяжение невозможно преодолеть. Вибрация, гул, который входит в резонанс с собственным телом. Какаши тянется к новой двери подрагивающими пальцами. Сдвигает, давится вздохом. С губ тихое, еле слышное:       — Сакура?       Она сидит на футоне, поджав ноги. Улыбается, и мир наполняется красками, звуками, запахами. Мир дышит ей, словно она — и есть мир. Тонкая полоска света на обнажённом плече — кремовая юката спадает с него мягкими складками. Сакура приподнимает руки, улыбается так светло, что сердце болит, дробится о грудину тяжёлыми скачками. Какаши подходит медленно, ноги не слушаются. Подгибаются в шаге от неё. Нет никаких запретов, нет никаких мыслей. Только потребность, такая сильная, что рвёт на крохотные осколки, вспарывая кожу. Прикосновение к её руке невесомо, кончиками пальцев. Искра, ток по венам, судорожный выдох. Какаши подаётся резко, без переходов. Сминает её губы, врывается языком в рот. Влажно, глубоко. Ладони по телу, ищущие, голодные. Восторг, облегчение, боль, сладость — чувств слишком много, они душат, вырываются наружу тихими стонами. Глаза в глаза, одним дыханием на двоих. Движениями навстречу, завязшими в прозрачном воздухе спальни. И оглушительное чувство целостности, от которого слёзы выступают на глазах.       — Я люблю тебя, — шепчет он, возвращая дыхание в опустевшие лёгкие. Она трётся носом о его щёку, ловит взгляд, улыбается мягко, нежно. И Какаши отчётливо понимает: эта улыбка — единственное, что он хочет видеть каждый день до самой смерти.       — Сакура…       Встрепенувшись, Цунаде покосилась на Орочимару. Что это значит? Этого достаточно для проверки, или эксперимент всё же лучше свернуть? Какаши лежал, не двигаясь, только глаза под веками быстро-быстро. И мелко подрагивали кончики пальцев. Дыхание неровное, поверхностное, с тихими хрипами. Текли минуты, напряжение сгустилось, повисло в воздухе. Шикамару несколько раз нервно щёлкнул пальцами, полез в карман, поморщился, вспомнив, что давно не носит сигареты. Цунаде, сложив руки на груди, непрерывно кусала губы, и только Орочимару довольно улыбался, не меняя положения.       — Я люблю тебя, — прошептал Какаши таким голосом, что по спине Цунаде невольно прошлись мурашки. Губы дрогнули, она облегчённо улыбнулась.       — Ну вот, — Орочимару встал. — Теперь остаётся только оставить их наедине. Но думаю, с этим он и сам отлично справится. Похвалите меня потом.       — Ещё неизвестно, за что тебя хвалить, — проворчала Цунаде. — О том, что он её любит, мы и так знали.       — А он знал? — насмешливо спросил Орочимару. Махнул рукой в сторону Шикамару: — Проводи его, мало ли, упадёт ещё где-нибудь.       — Упадёт? — Цунаде грозно прищурилась.       — Побочные эффекты никто не может предугадать, даже я, — скромно ответил Орочимару. — Я пошёл, вы тут дальше и сами разберётесь.       — Орочимару!       — Уже нет, — ехидно бросил тот и исчез.       Цунаде с Шикамару беспомощно переглянулись. Какаши дышал глубоко, спокойно. Минута, и глаза открылись. Ясный, незамутнённый взгляд.       — Шикамару? — нахмурившись, Какаши сел и провёл рукой по волосам. — Ты здесь откуда?       — Зашёл к Цунаде-сама по делу, — тут же откликнулся Шикамару. — А тут вы… Спите. — Иронично утончил: — Не помешал?       — Я не нашла чужого присутствия, — вздохнула Цунаде. — Тебе правда надо больше отдыхать, Какаши. Иди домой и отоспись.       — Пройдёмся вместе? — тут же предложил Шикамару. — По пути обсудим завтрашнее письмо для Райкаге.       — Отдыхать, говорите? — усмехнулся Какаши, поднимаясь. — Я от работы не бегаю, скорее, она бежит за мной.       Они действительно обсудили письмо и пару ответов на другие послания, но всю дорогу Какаши не мог отделаться от ненавязчивого, смутного чувства. Оно зудело промеж лопаток, не желая уходить и не собираясь себя озвучивать. Как будто он забыл о чём-то крайне важном, необходимом, но вот о чём — вспомнить не удавалось.       — Какаши-сенсей, Шикамару! — на другой стороне улицы стоял Наруто и махал руками, словно одного крика, всполошившего всю округу, было мало. Рядом с Наруто стояла Хината, смущённо улыбаясь. Какаши и Шикамару подошли к ним, и чувство, до этого невнятное, начало обретать форму. Из-за спины Наруто показалась Сакура — она вышла из магазинчика с бумажным пакетом. Улыбнулась, глядя на Какаши, так светло, что в груди протяжно заныло, с силой, от которой почти больно. Какаши попытался улыбнуться, произнёс привычное: «Йо», с удивлением прислушиваясь к себе. Окружающее растворялось в туманной дымке, размывалось, и только она чёткая, яркая, не изменилась.       — Мы тут собирались погулять, зайти в кафе, — голос Наруто доносился, будто сквозь вату.       — Это ты собирался. А я вообще-то шла домой, — огрызнулась Сакура. И посмотрела на Какаши с хитрой улыбкой. — У меня там булочки ждут.       — Сакура, ты что, умеешь печь? — натурально удивился Наруто.       — Пока учусь. — Новый взгляд на Какаши, полный искреннего веселья.       — Не завидую твоему учителю, — откликнулся он, оцарапав горло острым комком. Во рту пересохло, кровь загустела, заставляя сердце биться тяжело, гулко.       — Зря. Он замечательный.       — Тогда заранее рад за вас, — мягко ответил Какаши, сделав крохотный шажок назад. Шикамару, всё это время наблюдавший за ним, шагнул за спину, не давая сбежать.       — Думаете, у нас что-то получится? — голос Сакуры дрогнул. Наруто захихикал.       — Сакура-чан, хочешь сказать, что влюбилась в повара?       — Повар — достойная профессия, — надменно ответила Сакура. Не удержалась — вновь посмотрела на Какаши. — И он мне очень нравится.       Какаши снова сглотнул. По виску скатилась капля пота. Несмотря на прохладную, сырую погоду, ему было жарко. Желание коснуться её скручивало жилы в тугие канаты, ломало кости, вспарывая болезненно чувствительную кожу. Никого вокруг, только они вдвоём, только её глаза и сознание, расплывающееся с каждым новым взмахом ресниц.       — В таком случае не забудь пригласить на свадьбу. — Какаши заставил улыбку брызнуть из глаз, хрустнули костяшки сжатых в кулаки рук глубоко в карманах. Смысл её слов обжёг сердце, заставил прикусить щёку, чтобы прийти в чувство.       — Вы непременно узнаете о ней одним из первых, — пообещала Сакура и перехватила пакет под дно. С сожалением нахмурилась: — Мне правда пора домой.       Не до конца осознавая, что делает, а главное — зачем, Какаши протянул руку, смял верх пакета и потянул на себя.       — Нам в одну сторону, — небрежно пожал плечами. — Я провожу.       — Какаши-сенсей, не ревнуйте, — хихикнул Наруто. — Никакой повар не сравнится с Хокаге! Ай! — Хината незаметно, но ощутимо ущипнула его за спину.       — Удачного вечера, — не обратив ни малейшего внимания на его слова, Какаши подхватил пакет удобнее и кивнул Сакуре — пошли. Несколько минут они шли молча. Сакура поглядывала на невозмутимое лицо и пыталась собраться с духом.       — Какаши, — наконец спросила тихо. — Вы знаете, я ведь говорила правду.       — М? — не поворачиваясь, промычал он.       — О том, что вы мне нравитесь, — выдохнула ещё тише Сакура. — Правда нравитесь.       Какаши шумно вздохнул. Наконец посмотрел на неё, ответил серьёзно, мягко:       — Это взаимно.       На щеках Сакуры вспыхнул румянец. Такой нежный, что тут же захотелось коснуться его, чтобы проверить — действительно ли кожа может окрашиваться в такой удивительный цвет.       — Может… может тогда вы всё-таки заглянете в гости? — робко предложила она, с сожалением заметив, что они почти дошли. — Сейчас не ночь, даже до обеда далеко.       — Сакура, — он остановился, набрал в лёгкие как можно больше воздуха, но все причины рассыпались звенящими осколками под ноги, стоило пересечься с невероятно яркой зеленью. Не осень, само лето сейчас смотрело на него, обещая тепло.       — Что, не можете придумать причину отказаться? — ехидно спросила Сакура. И вдруг потянула его за рукав. — Ну же, это просто чай. Обещаю, что не буду кусаться.       — Не скажу, что это то обещание, которое я хотел бы услышать, — пробормотал он, впившись взглядом в её руку, продолжавшую сжимать ткань. Тяжело вздохнул: — Дай угадаю. Извращенец, да?       — Может быть, — задумчиво протянула Сакура, с сожалением отпустив его. — Так вы зайдёте?       — Так не терпится проверить? — поинтересовался он, почти не осознавая, что говорит. Голова кружилась от нехватки кислорода — он не заметил, как перестал дышать.       — Угрожаете? — смело встретила его тёмный взгляд Сакура.       — Предупреждаю, — низким, бархатным голосом ответил он.       Сакура нервно облизнула губу, и от этого движения он напрягся, как хищник перед прыжком. Один неверный жест — бросится. Происходящее сейчас между ними казалось нереальным. Когда за каждым словом таится гораздо больше, чем можно озвучить. Чем можно вообще облачить в слова. Она молча достала ключи и пошла к дому, не оборачиваясь. Ноги стали деревянными и слушались с трудом, по спине ползли колючие мурашки — она чувствовала его взгляд, непрерывно скользящий по ней. Стук сердца, шорох шагов, чьи-то голоса, доносящиеся из-за дверей — Сакура впилась в ключи, пытаясь в их острых гранях найти ускользающий контроль над происходящим. Страх вперемешку с предвкушением оседал на губах, сердце колотилось уже в горле, перед глазами плясали чёрные точки. Сакуре казалось, что она вот-вот откроет дверь не в собственную квартиру, а во что-то большее, пугающее до онемения в пальцах. Щелчок, они оказались в сумраке прихожей. Стук, обувь осталась у порога. Скрип половиц, неслышные шаги за спиной. Сакура прошла на кухню, вздохнула, когда пакет опустился на стол. Застыла, прижав ладони к горлу.       — Сакура, — тихо позвал Какаши, останавливаясь прямо за спиной. — Где чайник?       Она молча кивнула на плиту, но он даже не попытался проследить взглядом. Замер, пытаясь привести пульс в подобие привычного ритма. Не смог. Руки легли на её плечи, мягко сжали, разворачивая к себе. Глаза в глаза, воздух поплыл, задрожал, смазался. Рывок, — и маска сползла, обнажая лицо. Шумный выдох приоткрывшихся губ, взгляды, скользнувшие ниже. Последняя попытка наполнить лёгкие чужим запахом, а после — взрыв. Он впился в её губы, неистово сминая своими, проталкивая язык во влажную глубину. Сакура ахнула в его рот, вспорхнули руки, зарываясь в волосы на затылке. Его вкус — прохладный летний дождь, проникал под кожу, смешиваясь с кровью.       Толкнув к столу, Какаши приподнял её, развёл ноги, становясь между, заскользил по спине широкими ладонями. Тяга, потребность касаться, гладить, не разрывая поцелуй, не давая опомниться, лишила последних остатков контроля. Затрещала молния, ткань разошлась, обнажая грудь в простом трикотажном бюстгальтере. Какаши втянул её нижнюю губу в себя, провёл языком. Снова и снова, прежде чем слегка прикусить зубами, ухмыльнуться в поцелуй. Влажные звуки, с которыми размыкались их губы, тонули в шуме дыхания: короткие, отчаянные выдохи, редкие глотки воздуха, резь в лёгких.       Сакура полыхала, теряясь в смущении, щедро сдобренном желанием. Касания его пальцев, быстрые, чёткие движения поверх чашечек бюстгальтера — даже зажмурившись, она видела эти ярко-красные линии, оставляющие на коже полыхающие ожоги. Она широко распахнула глаза, когда Какаши поцеловал в шею чуть ниже уха. Рвано выдохнула, низ живота скрутило, связало в тугой узел. Он провёл языком по шее, втянул кожу над ключицей, ладони прошлись по рёбрам, нырнули за спину. Пальцы нашли крючки, щёлкнули, раскрывая. Сакура ахнула, хотела что-то сказать, но слова застряли в горле, превратившись в неразборчивое «Х-ха». Она потянулась к нему, рванула молнию жилета, нетерпеливо стащила его с плеч. Повела руками, позволяя раздеть себя до пояса, и снова к нему — под водолазку, к полыхающей коже. Какаши отстранился на мгновение, стянул водолазку и снова к ней. Шумно, сладко, на грани отчаяния выдохнул, вплавив её в крепкое, каменное тело. Губы, язык, зубы по плечам, по груди, град поцелуев, лихорадочно-поспешных, жадных, маленькие ладошки, скользящие по оголённому торсу — один нерв на двоих, одна тяга.       Надо его остановить. Эта мысль вспыхнула синей молнией и тут же погасла, когда его рука скользнула под резинку юбки, под трусики, прямо к влажному жару между ног. Сакура сдавленно замычала, чувствуя уверенные движения подушечек пальцев по клитору. Невольно развела ноги шире, подалась навстречу, впившись в плечо, оставляя ровные лунки ногтей на коже. Определённо стоит его остановить, ведь не может быть… так. На её крохотной кухне, на столе, рядом с пакетом, полным овощей и специй. Удовольствие росло внутри, распускалось, как тугой бутон, щекоча лепестками внутренние стенки живота. Сакура попыталась поймать его лицо, положила ладонь на щёку, и он тут же повернулся, втянул палец в рот, прошёлся по нему языком, влажно причмокнув. Слова застряли в горле. Сейчас он выглядел иначе: тёмный взгляд, припухшие губы, заострившиеся черты лица, от которого невозможно оторваться. Влажные пряди волос прилипли к вискам, разметались по лбу острыми пиками. Дрожащие выдохи, тяжело вздымающаяся грудь — Сакура впитывала этот образ, тихо всхлипывая, не в силах контролировать эти звуки, рвущиеся наружу при каждом движении его пальцев. Ахнула, когда палец осторожно проник внутрь. Попыталась привыкнуть к новому ощущению, не успела — следом скользнул второй. Неспешно растягивая, поглаживая, цепляя точку, от которой по позвоночнику разошлось наслаждение, хлеща волнами, заставляя желать большего. Юбка сбилась на талии, трусики — под столом. Сквозь шум собственного дыхания и оглушительный стук сердца она слышала, как звенит пряжка его ремня и еле слышно расходится змейка. Широкая ладонь легла на поясницу, подтянув ближе. Гладкая, горячая головка упёрлась в губы, и под ладонями Сакуры прошла дрожь. Осмелившись заглянуть в его лицо, Сакура задохнулась — сейчас оно окаменело. Дрожали ресницы прикрытых глаз, дрожали губы, по вискам, на лбу — капли пота.       Какаши чувствовал, как осыпается ей под ноги обжигающим песком. Каждую мышцу свело, каждый нерв — отдельная вспышка. Чакра сошла с ума, пытаясь прорваться сквозь тонкую кожу. От напряжения рука, лежавшая на её спине, мелко затряслась. Он медленно направил член в неё, заполняя с такой неспешностью, что перед глазами заполыхало багровым и жёлтым. Коротким мазком-поцелуем прошёлся по виску, её ладони, лежавшие на его плечах, сжались с такой силой, что на коже расплылись белые пятна. Плавно толкнулся до конца, гася сдавленный крик губами. Под веками полыхнуло бирюзовым — активировалась печать на её лбу. Какаши дышал, как загнанный зверь, стискивая зубы, с болью, которую можно унять лишь одним способом — начать наконец двигаться. Постепенно пальцы на плечах расслабились. Он слышал её дыхание: глубокое, с лёгкими хрипами. Шевельнулся, приподнял её ногу, закинув за спину. Толкнулся, почти не выходя, провёл по липкой от пота спине, прижимая крепче. Сакура откинула голову, и он тут же склонился к шее, целуя с неторопливой нежностью, в то время как бёдра пришли в движение, раскачивая её, заставляя ножки стола жалобно поскрипывать.       Сакура потерялась. В эмоциях, ощущениях, в нём самом. В том, какой наполненной стала. В том, как, оказывается, невероятно интимно чувствовать его так глубоко внутри себя. Сама не заметила, как начала тихо постанывать, подаваясь к нему. Как с каждым шлепком, с которым соприкасались их тела, низ живота сжимался. Громко всхлипнула, когда его большой палец снова накрыл клитор и слегка надавил, выводя круги. Почти упала на стол, цепляясь одной рукой за Какаши, а второй — в столешницу. Сжалась, когда по его телу прошла первая судорога, часто-часто задышала, кусая губы от силы мощных, хаотичных рывков. И окончательно исчезла, перестала себя осознавать, услышав долгий низкий стон.       Какаши не дышал. Уткнувшись в её шею мокрым лбом, только и мог, что дрожать и выталкивать остатки воздуха из лёгких. Никогда ещё сон не был настолько осязаемым, настолько ярким. Наполненным запахом разгорячённых тел и секса. Приятным до дрожи под коленями. Не хотелось открывать глаза, хотелось продлить мгновение, растянуть его в вечности. Лёгкое касание тонких пальчиков в его волосах оказалось слишком настоящим. Застыв, Какаши пропустил удар сердца, прежде чем медленно поднять голову и встретиться глазами с Сакурой. Блестящие, ярко-алые губы, растрепанные волосы, тяжело поднимающаяся и опадающая грудь — это всё было правдой. Не сном, не фантазией разгулявшегося разума. С лёгкой улыбкой Сакура провела по его губам, выпрямляясь. Хрипло спросила:       — Теперь надо поставить чайник?       Какаши дёрнулся. В панике опустил глаза туда, где их тела всё ещё соединялись. Медленно вышел — на внутренней стороне её бедра остались бледно-розовые потёки. Не поднимая глаз, привёл в порядок штаны и осторожно свёл её ноги вместе. Так же медленно, словно одеревенев, опустился на колени, заключая хрупкие щиколотки в свои ладони. Опустил голову на бледные ступни и зажмурился, вымученно прошептав:       — Прости.