Спрячь

       С самого своего появления на свет Джеймисон понял, что оказался не на своём месте. Он почти ничего не помнил о своих первых годах жизни, только то, что он был одинок, что ему всегда приходилось бороться за всё, даже за самые простые мелочи. Со временем он стал смотреть на это как на бесконечную игру: это возбуждало интерес к жизни. Ему нравилось море, нравилась свобода, которую оно ему давало, но куда больший восторг у Джейми вызывало то, что попадало на дно. Он жил тем, что таскал к себе в тайничок между скалами рифа всё, что хоть отдалённо говорило о своём неестественном происхождении: ржавые банки, цепи, куски метала, крючков, пластика, рваные пакеты... Он мог часами рассматривать их, гадать об их предназначении и пользе, о природе их происхождения... Ещё ему нравились подводные вулканы: они своей гордой, яростной жизнью чем-то напоминали одно из изобретений человека.       О, человек... День, когда Джеймисон узнал о существовании людей, — создателей этих самых побрякушек, — стал днём, когда он с метаний по морскому дну переплыл на бултыхание у портов, пляжей — любых берегов, где можно было удобно и незаметно наблюдать за деятельностью этих интересных существ с двумя глупыми, но на вид удобными отростками вместо хвоста. Что было ещё лучше, такие места за сотни и тысячи километров избегали подобные Джеймисону по виду. Забавно, но «двум отросткам» Джейми доверял куда больше, чем «хвостам». Это не было беспричинно: мир водяных стоял на грубой, несправедливой системе, где все её жертвы были разделены на богов и скот. Может, кому-то, кто был рождён и воспитан по таким порядкам, такое казалось нормальным, обычным, даже родным, но Джеймисону — нет. Он был рождён в пустоте, воспитан волнами, шумом ругани рыбаков и сказками девочки в жёлтом платье. Его пытались присоединить к этому рабскому устою (маленький Джейми, ещё ищущий одобрения со стороны «своих», тоже к этому стремился) но был таков, стоило ему осознать ценность своего образа жизни изгоя в сравнении с тем, что ему предлагал социум. Когда после общения с человеческими особями и изучения их жизни, Джеймисон совершил попытку внедрения в общество русалов, его сразу же одолело чувство, что он «сделал шаг назад», как говорили люди. Он чувствовал себя огнём среди залитых воском спичек, молнией между розовыми облаками, горячим, содрагающим землю вулканическим взрывом, разгоняющим пузырьки!       Этот мир, может, и не был так уж и плох, но он был не для Джеймисона. Особенно он убедился в этом, когда пытался разобраться в логике строения «рыбного мира». Было же что-то, что стояло в основе?       Ответ, как ни странно, был.       Феромоны — вот, что управляло этим чёртовым местом и всеми его обитателями. Угнетающие, подчиняющие феромоны Альф и сладкие, манящие, — Омег. Всё стояло на них, всё стоило их, все решалось ими. У кого сильнее феромон, тот имеет всё. По крайней мере это работало в отношении Альф. Их было меньшинство, но благодаря своей биологии они имели такое преимущество, что ни Омеги, ни Беты не могли противиться воли даже одного из них. Что касаемо Омег, здесь всё тоже решали феромоны, но немного иначе. Если Альфа при наличии не самых выдающихся феромонов всё ещё оставался в престиже, то Омегу при таком раскладе ждала вечная каторга. Огромное, великое множество попадало в рабство.       Секс — вот, что, кроме того, главенствовало над ними. Это был главный приоритет, главная валюта, чуть ли не смысл всего существования. То значение секса, которую наблюдал и к который привык Джеймисон, — это подавление, насилие, доминация. Джеймисон ненавидел, когда над ним держали власть! Он не выносил подавления своей свободы! Поэтому при упоминании какой бы то ни было сексуальной активности у Джейми холодела кровь, раздувались ушные плавники и сужались зрачки. Поэтому он так сильно боялся не оказаться Бэтой. Поэтому его первая мысль, когда выяснилось, что он — Омега, была о конце его жизни. Поэтому он, испытывая возбуждение, не желал ничего, кроме избавления от него.       Русал, злобно рыча, забарахтался в воде, пытаясь взять себя в руки, но в момент застыл, как смерть, вжавшись в угол. Каждое движение, каждое лёгкое прикосновение стимулировали умоляющий о внимании низ живота, как странник — о глотке воды после десятилетнего обезвоживания. Джейми не мог даже нормально мыслить. Как будто его голова отвалилась, а на её место встала матка. Он даже не знал, утро ли сейчас или вечер, он просто проснулся и бесконечное количество времени старался переключиться на что угодно, кроме своего несчастного положения.       — Слушай, — сказал ему Мако, кидая озабоченный взгляд на принесённые им утром консервы, нетронутые, — если это так невыносимо, может, проще будет тебя просто кастрировать?       Джейми захихикал, слегка поворачиваясь к Рутледжу, но не настолько, чтобы можно было видеть его лицо.       — Я. . . э-ах. . . это как? Мако пожал плечами, проверяя воду в ванной и морщась. — Это операция, в ходе которой удаляют матку или что-то такое. Может, тебе ещё льда насыпать? Ты забыл, что у меня есть горячая вода? Мако легонько повернул правый кран, чем вызвал у Джеймисона болезненный стон: — Мако! Злодей! Мне жарко! — Ты не можешь целый день валяться в ледяной воде. — Жарко! — Вода еле тёплая. — Мне жарко! — Джеймисон вслепую схватился за левый кран и повернул его на максимум. Мако закатил глаза. Этот чёртов ребенок. — Ты замëрзнешь насмерть. — Ты не з-знаешь об этом! Я могу вы-выдерживать такие температуры! Я вообще-то в океане жи-живу-нхх. . . — крик Джейми сменился на пронзительный шёпот. Он снова сжался, холодная вода хлестала его по правому боку. От Крысы всё еще исходил не самый приятный запах, но он было гораздо лучше, чем когда русал приплывал к лодке Мако, чтобы в его компании распотрошить очередную толстую тухлую рыбу сразу как вывозился в грязи какого-нибудь берега. Живая демонстрация всей плачевности ситуации с загрязнением океана. Со вчерашнего дня всё стало куда страннее. Заходя в ванную, чтобы проведать Джеймисона, Мако каждый раз обнаруживал его спящим, свернувшимся в позе эмбриона в противоположном от двери нижнем углу. Когда же русал не спал, он демонстративно отказывался поворачиваться к Рутледжу лицом. Прямо как сейчас. От этого у Мако в животе оседало какое-то гадкое чувство, однако он только вздыхал, недовольно потирая лоб. Слова водяного имели смысл, но если он заболеет, то Рутледж не знал, сможет ли оказать ему помощь, особенно если возникнут осложнения. Вряд ли русалы принимают антибиотики. Какими болезнями вообще болеют русалы? Мако нагнулся и положил руку на плечо Джейми с целью прощупать температуру тела и обомлел: он и правда был тёплым. И это лёжа в ледяной воде? В качестве реакции на прикосновение Джеймисон замер, задержал дыхание, даже кончик его хвоста перестал вилять. Мако молча убрал руку, а Джейми всё не отмирал, как громом поражённый. — Мако, — хриплым, но твёрдым голосом пробормотал он, резко прерывая затянутую паузу, — могу… могу я побыть один? Это было ударом. Рутледж не мог поверить своим ушам. Он ожидал, что течка повлияет на поведение и повадки Джеймисона, но, видимо, не был к этому готов. Оправившись от изумления, Мако прочистил горло и молча вышел из ванной, прикрыв за собой дверь. Он привык к неутолимой жажде разговоров, бесконечной энергии, навязчивой липучести, ругани и восторгу, исходящих от своего морского приятеля. Ладно, если перемены продлятся до конца течки, но… что если Джеймисон изменится навсегда? Мако замер посреди коридора, хмурясь. У него была восточно-европейская овчарка, которая была инфантильная и трусливая ровно до тех пор, пока не пережила течку... Рутледж замотал головой, до хруста пластика сжимая дверной косяк в проёме своей комнаты. Джеймисон не собака. Даже если иногда смахивал. И всё же кто знает, как такой на вид тяжёлый и болезненный процесс мог повлиять на водяного. В самом деле, почему Мако вообще так завёлся из-за простой просьбы? Джейми всё-таки не в самом лучшем расположении тела и духа, любой бы хотел уединения. К тому же из-за такой личной щепетильной причины. Течка — всё же не простуда, она, судя по температуре тела Джеймисона, шарахает по мозгам куда сильнее. Возможно, так сильно, что может перестроить всего Джейми… Да нет же, Мако будет думать ни об этом, ни почему его все эти мысли так колыхали…       Мужчина выпустил из лёгких воздух. Неужели он настолько привык к компании Крысы, что был расстроен её отсутствием? Конечно, это же была часть его рутины, как утренний чай или вечернее чтение. Определённо не потому, что он волновался. Не-а. И в самом деле, пусть этот веснушчатый идиот замëрзнет ко всем чертям, Мако ему не отец.       Схватив с края дивана свою черную кепку, Мако вышел на улицу, чтобы продолжить работу над бассейном.       Это было слишком. Холодная вода больше не помогала, она только создавала дополнительное давление. Тем более, что Джеймисон был нагрет и опьянён новыми ощущениями до такой степени, что ему казалось, будто холодная вода в ванной нагревалась за считанные минуты от одного только прикосновения к его чешуе. Поэтому вместо того, чтобы набирать воду, Джеймисон кое-как вытащил из ванной пробку и пустил легкую струю из крана. Одно сплошное мучение — вот, что это было. Только иного характера, не такого, которое Джейми испытывал, когда потерял руку. Джеймисон хотел компании Мако, он всегда был рад ей, но не сейчас, когда от одного только прикосновения Джейми закипел изнутри. Это не было болезненным, это было просто слишком, слишком навязчивым, очень странным, незнакомым и сбивающим с толку. Почему его собственное тело было против Джеймисона? Или это Джеймисон был против своего тела? Он хмуро покачал головой. В самом-то деле, может, если его биология так просила внимания, стоило бы к этому прислушаться? Джеймисон слышал, что после сношения течка ослабевает, либо исчезает. Это сработает с его рукой?       Джейми сглотнул, переворачиваясь на спину. Его глаза округлились, густые брови дёрнулись и задрожали от легкого ужаса: он ещё никогда не видел себя таким. В состоянии покоя его половые органы мирно прятались в «кармашке» внизу его живота, но сейчас их было туда не засунуть даже насильно. Клоака и член русала налились кровью — они были мягче, темнее и нежнее, чем любая другая его область. Они выглядели больными, воспаленными, они выглядели… Джейми возвёл лицо к белому потолку и отчаянно захныкал. Они выглядели такими нуждающимися. Именно так, как Джеймисон себя чувствовал. Если он не хотел иметь ничего общего со своими товарищами по виду, это не значило, что он должен был никоим образам не потакать своим чувствам и желаниям, верно же? Нет, никакие это были не желания, просто мера для освобождения! Почему он ищет себе оправдания?       Джеймисон устроился поудобнее, расправил хвост, схватился культëй за бок ванны, аккуратными настороженными движениями спустил руку вниз, ненадолго задерживая на животе, и двумя пальцами коротким движением погладил головку своего щупальцеобразного гладкого члена.       То значение секса, которую наблюдал и к который привык Джеймисон, — это подавление, насилие, доминация, зачастую принудительный процесс размножения. Поэтому при упоминании какой бы то ни были сексуальной активности у Джейми холодела кровь. Поэтому он даже никогда не задумывался о том, что если прикоснётся к себе, то почувствует не боль вовсе, а такое пронзительное, головокружительное...       Сквозь Джейми пронёсся разряд пронзительного удовольствия, заставивший его мгновенно оборвать контакт.       Джеймисон этим ощущениям не доверял. Он даже боялся их. И всё-таки был у него в разуме маленький уголок, которому было слишком интересно, чтобы отступить. Переведя дух, Джейми вернул руку к щупальцу, обхватил всеми пальцами и погладил, двигая ладонью снизу вверх и обратно.       — Ох, о-о-охо-хо, Нептун. . . — запрокидывая голову, нервно захихикал Джеймисон (этого якобы бога моря он видел в детской книжке), срываясь на стон и продолжая ласкать себя уже смелее. Он противился отдаться этому наслаждению, которое считал отвратительным из-за горьких ассоциаций, но это было так. . . приятно. Было приятно, и это было глупо, глупо отрицать.       Из кончика члена Джейми обильно струилась и в лужу растекалась смазка, сделавшая его ладонь мокрой и скользкой. Русал тяжело дышал, его плечи и хвост содрогались, руки дрожали, щёки горели, пока ощущения продолжали неумолимо расти.       Это был редкий за последнее время момент, когда Джеймисон действительно жалел, что у него нет второй руки. Чтобы погладить такую же мокрую нуждающуюся клоаку? Чтобы прикрыть рот, из которого без спроса вырывались жалкие звонкие стоны, скулёж и всхлипы? Джейми только заметил, что глаза его стали влажными. На плечи тонкой струйкой стекала вода из крана. Русал закрыл глаза. Он падал, весь в огне, молния в жилах, буря в голове. Это было так хорошо, что было больно, было больно, он горел, как вулкан, магма разливалась в его животе, пульсируя яркими вспышками под его глазами.       Не в состоянии расслабиться, его правый ушной плавник расправился и напрягся, словно локатор, острым слухом улавливая любые звуки из вне. Даже вдали от океана всё ещё был страх, что из ниоткуда может появиться опасность. Или Мако. От мысли о нём тело Джейми сотрясло удовольствие совсем другой природы: мягкое, привычное и успокаивающее. Может, его привязанность к старому рыбаку имела жалкую природу, но как мог Джеймисон не привязаться к первому в своей жизни живому сознательному существу, которое, вместо того, чтобы воспользоваться его плачевным положением, спасло его. Дважды. Более того, не прогоняло его, пусть и не всегда охотно, слушало, принёсло в свой дом, пожертвовав собственным комфортом, даже кормило! Мако его кормил! Немыслимо.       — Ах! А-а...мхфм, — рот Джейми растянулся в широкой ласковой улыбке, глаза оставались закрыты.       Мако пытался казаться грубым и холодным, но временами его мягкая, заботливая, чувственная натура выбиралась из глубин и показывалась русалу. У Мако были большие мускулистые руки, способные разорвать акулу, но при этом не менее большой круглый мягкий живот, создавший в груди Джейми ощущение безопасности. У Мако были толстые грубые бивни, которые, однако, выглядывали из мягких, нежных на вид губ. Джеймисон был очарован до глубины души множеством игр контрастов, из которых был соткан его друг, словно тот был полноценным произведением искусства. Рутледж обычно был спокоен и стоичен, но Джеймисону было так легко представить, как улыбаются его, направленные на Джейми, светло-серые глаза, а широкие тёмные шершавые руки проходят по… Внимание Джеймисона, переключённое на фантазии, внезапно рассредоточилось: телесные ощущения, непрерывно растущие, начинали достигать пика. Джейми наклонился вперед, прерывисто вдохнул, его глаза широко раскрылись, снова захлопнулись, левая рука, ласкающая его член, почти онемела. Тело бросало то в холод, то в жар, горячий сок растекался по всей ванной, слёзы напряжения, скопившиеся в уголке его глаз, увлажнили сухие щёки. Это было невыносимое чувство необузданности самого себя — Джейми буквально не знал, куда себя деть, ему хотелось биться, кричать, вопить и брыкаться. Прошло ли десять минут, или два часа, или луна уже сменила солнце — Джеймисон обитал вне времени и пространства, заключённый в ощущения своего тела, как во внутренние глушители. Он чувствовал, что желаемое освобождение было совсем близко, чуть-чуть, и наступит облегчение, однако прикасаться к себе с каждым движением пальцев становилось всё труднее. Джеймисон напрягся и через силу старался довести себя до этой ощутимой черты, но перед ним как будто встала невидимая стена, которая не давала ему сделать последний шаг. Ещё два лёгких поглаживания через слёзы, и русал, болезненно рыча, отдернул руку, с ужасом и возмущением в глазах уставившись на низ своего живота. Красное щупальце, блестящее от слизи, наклонилось, как будто насмехаясь. Разозлившись, Джейми ударил его дрожащей затекшей рукой, но отдернул от боли. Что за чертовщина?! Ему что, правда нужны грëбанные феромоны Альфы, чтобы хотя бы немного облегчить свои страдания?! Это было несправедливо! Ярость Джеймисона разбавилась горьким отчаянием. Вместо того, чтобы ослабить сковывающий его жар, русал лишь усугубил ситуацию: его кровь кипела и бурлила, клоака и член пульсировали так сильно, что теперь это было ни что иное как жгучая боль. И, чёрт, его спина убивала его. Ванная теперь казалась не спасением, а белоснежной пыточной камерой, сдавливающей его со всех сторон. Почему она была такой неудобной?! Звук воды, слабо текущей из крана, не успокаивал, как раньше, а только бесил — Джейми резким движением напрасно истощëнной левой руки вырубил поток и упал на бок, как труп. И ведь ему правда на какое-то короткое мгновение удалось признать обуздавшее его наслаждение. Джеймисон ненавидел терпеть, но это, по видимому, был единственный выход из положения, и скорее море и небо поменяются местами, чем он унизится перед собой снова. Надо было попробовать заснуть.       Консервы всё ещё лежали нетронутыми.       Мако разогнулся, с ворчанием потягиваясь сквозь громкий хруст в спине. Пока он занимался вторичным бетонированием бассейна, прошло уже несколько часов — солнце стремилось к закату, а живот Рутледжа капризно урчал. Этот рабочий день благоразумно было подводить к концу, каким бы приятным он ни был. Тяжёлая работа под жарким солнцем напоминала Мако его юные годы в навеки родной Новой Зеландии. Это всегда успокаивало мысли и чувства стареющего рыбака.       Сложив инструменты на траве, Мако протащил из сарая во двор шланг, сбросил грязный рабочий комбинезон и принялся вымывать как себя, так и свои инструменты. Вечерний воздух был свежим и теплым, вполне комфортным для уличного душа.       Вопрос «что на ужин» не вставал — это было давно устоявшееся и вполне устраивавшее Мако меню из рыбы и домашних овощей. Рутледж обтерся висящим на сушке полотенцем, заодно снимая с верёвки остальные вещи и натянул семейники. Кстати об этом, стоило поставить стирку.       Когда все инструменты были разложены по местам, а веревка для сушки — разобрана, Мако, довольный продуктивным днём, устремился ко входной двери своего дома. Потрясающий запах, встретивший рыбака на пороге, утвердил его приподнятое настроение. Напевая мелодию, которую Мако, возможно, услышал из радио, он повесил кепку на крючок-вешалку и побрëл на второй этаж, чтобы…       Секундочку.       Мако замер на лестнице с бельём в руках.       Что ещё за запах.       Принюхиваясь, Рутледж убедился: воздух был насквозь пропитан легким, свежим и очень приятным ароматом морского берега и…как ни странно рыбы. Догадка пронзила Мако, как дротик, пустив по венам холодок. Он развернулся и зашагал к ванной комнате, возле которой сгущался запах. Рутледж взялся за дверную ручку, но открывать не спешил, изучая аромат, знакомый, но словно усиленный, ужирненный. Он определённо принадлежал Джеймисону.       Вот, значит, как пахли феромоны Омег.       В таком случае… почему Мако был способен уловить их? Разве это было возможно? Рутледж отнял ладонь от дверной ручки. Если он мог почуять феромоны Омег, значит они оказывали на него какое-то влияние?       Мако замотал головой. Нет, это было просто глупо. Или нет? Неестественность великолепия аромата за закрытой дверью заставляла задумываться.       Рутледж постучался — ответа не последовало. Рутледж постучался громче.       — Джеймисон! — он ударил сильнее. — Ты помер?       Наконец в ответ изнутри раздался сонный щёлкающий звук, отдалённо напоминающий нечто среднее между мурлыканьем и бульканьем (возможно, Мако только что послали по-русалочьи).       Рутледж отворил дверь, встречая лицом холодное облако аромата, густо заполнившее всё помещение от пола до потолка. Стакан с зубными щëтками валялся в раковине. Сам Джеймисон лежал в ванной в своей обычной позе: свернувшись клубком лицом к стенке. Русал никак не отреагировал на появление Мако: судя по тяжёлому дыханию и дрожи в его теле, Джеймисону было далеко не до гостей. Рутледж строго оценил картину.       — Почему нет воды?       В ответ Джеймисон только всхлипнул.       У Мако не было ни малейшей причины продолжать здесь находиться. Более того, у него были абсолютно все причины, чтобы уйти. И всё же почему-то Мако стоял, словно чувствовал, что должен был что-то сказать или сделать. Он перевел взгляд на высушенное постельное белье в своих руках, выудил из него одеяло, всё ещë тёплое от солнца, и накрыл им дрожащего то ли от холода, то ли от боли, то ли от чего бы то ни было русала. Джейми издал тот же мурлыкающе-щелкающий звук, что и при в стуке в дверь, только вопросительно.       — Это одеяло, — ответил Мако, снимая с крана лейку, — делает твёрдые и холодные вещи мягче и теплее.       Рутледж включил холодную воду и направил лейку на одеяло. Он не знал, почему делал это. Скорее всего, это даже не имело смысла. Но русал выглядел так плохо, что Мако чувствовал, что должен был сделать хоть что-то. Во всяком случае, водяной мог и сам придумать, как использовать новую вещицу.       Джейми хранил молчание, чуть заëрзал, словно проверяя одеяло на уместность, а потом, к огромному удивлению Мако, перевернулся на спину и впервые за долгое время встретился с ним взглядом. Лицо Джеймисона было сонным, уставшим, залитым краской. Он смотрел на Мако сквозь полуприкрытые мерцающие янтарные глаза с огромными зрачками и улыбался лёгкой почти невидимой улыбкой, непривычной для глаз. Джеймисону уже приходилось пару раз видеть Мако без верхней одежды, но каждый раз не мог удержаться от смешка: на пузе рыбака красовалась нежного розового цвета так называемая татуировка милого земного животного, чем-то напоминавшее рыбу Фугу.       — Спа…сибо, Ма-ако, — хрипло пробормотал Джейми и, подбирая под себя хвост, закрыл глаза, чтобы снова попытаться заснуть. Человеческие вещи были такими потрясающими, люди делали их слишком идеальными. Если бы Джеймисон не был до смерти изнурëн, он бы уже пощупал, потрогал, изнюхал, пожевал свой подарок, но сейчас он просто наслаждался облегчением от того, что не надо было прятать свою эрекцию, забиваясь в угол, как краб.       — Мако… хороший… Мако… — Джейми приоткрыл глаз и расстроенно фыркнул, обнаружив только пустую ванную. Ладно, не то чтобы он мог сейчас что-то из себя представлять. Поëрзав из-за болей в спине и поверхностно изучив одеяло, Джеймисону в голову пришла идея, вырвав из него хриплое хихиканье. Собрав силы в плавники, русал приподнялся (что был трудно из-за отсутствия воды) и через бой и кряхтения расположил одну сторону покрывала под собой, в другую на время отсутствия Мако приложил к стене. Теперь его спине было мягко. Джеймисон улыбнулся, широко и счастливо, и пронзительно захихикал, как школьница. Мако принёс Джейми одеяльце, чтобы позаботится о нём, его комфорте, его спине. Джеймисон всегда знал, что нравится Мако.       Неприятная сухость в нижней части хвоста заставила русала снова включить воду, но его внезапно поднятое настроение нисколько не упало.       Некоторое неизвестное время русал нервно хихикал, покусывая свои длинные толстые ногти левой руки.       Конечно, Джеймисон нравился Мако. Единственное, что беспокоило русала, это то, точно ли знал Мако, как он нравится Джейми. И так ли Джейми нравился Мако, как Мако нравится Джейми. А Мако очень нравился Джейми. Джейми нравился Мако. Джейми нравилось в Мако всё-всë, даже трудно что было выделить. Разве что запах. Запах Мако. Очень вкусный… запах… запах.       Русал проглотил слюну, обильно скопившуюся в его рту. Ему было всё труднее мыслить: всё в его голове плыло, размывалось и таяло, и даже в этом водяной не мог отдать себе отчёта. Его лицо было почти готово расплавиться и стечь по черепу. Что-то резко и беспощадно поглотило Джеймисона: какое-то приятное облако… запаха… Мако.       Осознание стукнуло Джеймисона с такой силой, что тот вырвался из наваждения. Его ноздри хищно раздувались, втягивая воздух, как насос, и Джеймисон не мог этому противиться. Его обоняние вдруг обострилось во много раз, он чувствовал даже запах еды, которую готовил Мако в левой части дома. Тело Джеймисона пыталось поймать феромоны Альфы, догадался водяной. Но причём тут запах Мако? Неужели он… нет, он не мог обмануть Джейми, тем более, что Мако не пах, как Альфа, русал был в состоянии отличить.       С минуту он туго обрабатывал крупицы наблюдения, пока не замер в осознании и не откинулся назад с пронзительным, как у гиены, смехом. Тело Джеймисона хотело поймать феромоны, но ловило только запах Макоса, которым был заполнен весь дом! Разве это не было уморительно?! Опьяненный, Джейми, всё ещё игриво хихикая, накрыл себя одеялом и зарылся в него носом. Оно пахло свежей искусственной химией, которая не была неприятной, однако другой запах, ни с чем несравнимый, интересовал Джейми гораздо больше. Русал часто фантазировал о Мако, будучи одиноким, измученным голодом до звука и прикосновения: звука чужого голоса, доброго и ласкового, формировавшего похвалу; прикосновения, дружеского и мирного, как поглаживание по голове. Но теперь желание звука и прикосновения извратилось, а вместе с ним и фантазии. Всё ещё желая нежности и тепла, Джеймисон хотел их везде, сильнее и нетерпеливее, ниже, выше, больше, руки, большие руки.       Русал заметил, что прижимает к себе скрученный в трубку кусок одеяла и лениво трётся о него бёдрами, пропитывая своей смазкой. Это посылало по его телу холодные струйки удовольствия, немного отличного от того, когда Джеймисон трогал себя сам.       Он широко улыбнулся, незлобно, но и не по-доброму, а скорее как безумный учёный, в больную голову которого пришла идея.       Рутледж убрался из ванной так быстро, как только мог, стоило ему увидеть лицо Джейми. То выражение глубокого обожания и пьяного счастья послало в живот Мако такое грохочущее чувство сдавленной тревоги, что выбило из рыбака весь воздух, чем и заставило немедленно развернуться на все сто восемьдесят.       Иногда он чувствовал себя идиотом, иногда трусом, в последнее время — всеми сразу. Кто позволил этой чёртовой рыбе иметь эту маленькую родинку на носу? И почему Джейми выглядел так… мягко и… невинно? Он ни в коем случае не был ни тем, ни другим. Мако яростно замотал головой, уже, должно быть, за крайние дни больше, чем за всю свою жизнь. Нет, он не собирается доводить эти мысли до конца. Он голоден. Еда.       Поднявшись на второй этаж, Рутледж добрался до кухни, поставил на плиту сковороду, пустил газ из конфорки, зажигая её спичкой, и развернулся к небольшому холодильнику, чтобы достать купленное вчера подсолнечное масло, салат. Для такого холодного на вид и огромного человека, было удивительно, что он был убеждённым вполне состоявшимся вегетарианцем. На руках Мако сохла чужая кровь, но ему был противен и зародыш мысли о смерти животного, таким уж он был человеком.       Если Джеймисону нравились консервы, может ли ему поправиться другая человеческая пища? Может, как-нибудь стоило попробовать дать ему шпинат. Мог ли организм русала усвоить что-нибудь сладкое?       Откашлявшись, Мако поставил в микроволновку разогреваться добрых пять жареных рыб.       Их не удалось бы поймать в таком количестве, если бы не Джеймисон. После его появления, успех в хобби (с позволения, форме жизни) Мако заметно вырос, ведь кто как не подводный житель мог стать первоклассным помощником рыбака. Джейми подсказывал лучшие места, подгонял к сетям рыбу, иной раз приносил её в зубах, чтобы гордо положить внутрь лодки, как кот — дохлую мышь. Он проделывал это в навязчивой частотой с того момента, как Мако, находясь в особо удачном расположении духа, похвалил водяного за работу похлопыванием по голове. Этот мальчишка явно сходил с ума от любой формы признания себя. Это бы пугало, если бы не куда больше льстило.       Раздался писк микроволновки. Рутледж выключил подачу газа, взял в руку сковородку и деревянной ложкой вывалил всё содержимое к себе в заранее поставленную на столе большую бледно-жёлтую тарелку. Волосы Джейми было примерно такого же цвета.       Мако выругался.       Запах Джеймисона стал уже привычен, но, несмотря на свой потрясающий вкус, приносящий исключительно эстетическое удовольствие, ужасно раздражал Мако, отвлекая мыслями о своём обладателе. Возникла даже мысль надеть свою старую маску, которая частично приглушала ароматы. Это была такая же пустая и мимолетная идея, как и та, которая заключалась в оповещении Джейми о том, что Мако чувствует омежьи феромоны: смысла это определённо не имело, зато шума навести могло будь здоров. Домашние овощи, которые Рутледж с любовью выращивал в маленькой теплице и парочке грядок за домом, были пересолены.       Закончив, он грубо сложил посуду в раковину, нетипично для себя перекладывая проблему немытой тарелки на себя будущего, и направился в свою комнату с приятным намерением провести час за хорошей книгой. Он почти прошёл мимо злосчастной ванны, как вдруг услышал исходящий оттуда странный звук, достаточно тревожный для ушей, чтобы Мако остановился и развернулся к двери, из маленькой щели которой на пол тянулась мягкая тень тёплого приглушëнного света.       Звуки напоминали болезненный скулëж. Должно быть, Джеймисону стало ещё хуже. Мако хотел приоткрыть дверь и спросить водяного, всё ли в порядке, но сдержался, развернулся и зашагал прочь. Он всё равно не сможет помочь.       — Мако!       Рутледж снова остановился, уже на полпути по коридору к своей спальне.       — Мако! М-Мако-о… М…а…       Рыбак закатил глаза и нехотя побрëл обратно к ванной комнате. Если это не было что-то важное, и этот морской крысеныш просто хотел внимания, Мако, он себе поклялся, просто молча развернëтся и уйдёт. С другой стороны, Джеймисон мог пораниться. Может, он от скуки съел зубную пасту или уронил на себя занавеску вместе с железной трубой, на которой она весит? Мако нисколечки не удивился бы ни одной из возможных картин.       —А-ах! А-мнххх…       Мако замер с дверной ручкой в руке. Больно крайний звук, дошедший по ушей рыбака, был нехарактерен для постадавшего. Прислушавшись, даже прижавшись ухом к двери, Мако услышал ещё больше звуков, гораздо тише, еле различимых, подобных предыдущим: стоны, скулëж, хныканья, всхлипы, тяжёлые вдохи и выдохи на грани одышки, ритмичные хлюпанья…       Стоп.       Стоп, какого чёрта?!       Мако отпрянул, чуть не ударившись о стену позади себя. Осознание, чего свидетелем он стал, пришло с громом и ударило рыбака в грудь как микроинфаркт. Его лицо стремительно покраснело, как если бы его окунули в кипящее молоко.       Да, теперь он был уверен в том, что слышал. Мако таращился на дверь, как баран, словно это она стонала так, будто шла на золотую медаль. Звуки были частыми, пронзительными, отчаянными и такими… чёрт побери… как будто они предназначались для того, чтобы их слушали, так театрально сладко они звучали. Рутледж не слышал и не чувствовал ничего подобного так давно… Он не мог ни пошевелиться, ни сформулировать мысль, поражённый. Он мог только чувствовать, как сжимается его грудь, пульсируют горящие щёки, ускоряется сердцебиение и стремительно теплеет внизу живота.       — М-нмах, Мако, пожалуйста…       Грудь мужчины сжалась. Рутледж отмер, его глаза стали ещё шире, и он так быстро, как только мог, сбежал в свою комнату всё ещё с выражением чистого ужаса на своём красном лице. К тому времени как он оказался в спальне, достал из заднего кармана ингалятор и смиловался перед сжатыми лёгкими, он переварил следующее:       Во-первых, Мако идиот. Все эти сжатые позы, сорванный голос, просьбы об уединении, странные жалобные лица, дрожащие руки и уйма всего остального, что Мако заметил в поведении этого щучьего сына, но принял за последствия болезненного периода. Период был, возможно, даже болезненный, но течка по своей природе была о размножении, и конечно Джеймисон всё это время был просто возбуждëн!       Во-вторых, в ванной Мако прямо сейчас самоудовлетворялось сверхъестественное существо. Рыбак был удивлён больше, чем ему бы стоило.       В-третьих, в ванной Мако прямо сейчас самоудовлетворялось сверъестественное существо, в процессе думая о нём, о Мако, перебирая на языке его имя, как не делал никто, никогда, никогда так искренне. Потому что Рутледж отказывался предполагать, что русал догадался о нахождении рыбака за дверью и звал к себе, чтобы…? Боже, что за жизнь, неужели Мако сделал столько нехороших вещей, чтобы заслужить это?       В-четвертых, у Мако был стояк. Наполовину только сформированный, но уже ощутимый, стесняющий движения.       Во имя всех богов и дьяволов, Рутледж был без двух лет пятидесятилетним мужчиной! Выругавшись, он открыл окно, из которого в комнату проник едва ли прохладный воздух, плюхнулся на свою кровать и схватил с прикроватной тумбочки книгу.       В поисках нужной страницы, Мако старался переключить мысли куда-нибудь в другое место и успокоиться.       У него уже много лет ни с кем не было близости, но в его возрасте либидо было уже далеко не тем, что в молодости. Раз или два в месяц он перебивался ленивой мастурбацией, чтобы выпустить пар после неприятного дня, но он не помнил, чтобы так возбуждался последние лет пять, что из ушей шёл пар, а в голове царил кавардак. Может, те омежьи феромоны всё-таки как-то на него действовали?       Мако понял, что уже несколько минут просто пялится в страницы. Стало очевидным, что почитать у него сегодня не выйдет, когда после двадцать пятой попытки прочесть первую строчку он понял только слово «слева». С рычанием Рутледж захлопнул книгу, швырнул её через комнату на диван, выключил свет и завернулся в одеяло, желая поскорее окончить этот вечер и забыть его на утро.       В закрытых глазах Мако пестрили краски, в ушах его всё ещё звучал голос Джеймисона — было так легко представить его там, за закрытой дверью ванной комнаты, его лицо с этой широкой ушлой ухмылкой и огненным блеском в глазах, его срывающийся на хихиканье (или хныканье) голос: «Что, приятель, я тебя смутил? Тебе не понравилось шоу?».       Мако открыл глаза и с отчаянием, незримым никому, уставился в темноту.       К двум часам ночи он с горем пополам заснул, не притронувшись к себе и пальцем. Он никогда не опустится до того, что станет дрочить из-за морской крысы: это был принцип, а их у Мако было немного. Одеяло валялось на полу, по стене напротив кровати растекался лунный свет, окно было открыто.       Неужели Мако не был слишком уж и стар для этого дерьма?