Мои квадратные сны

Я вернулся в мир игры и продолжил выстраивать отношения со всеми жителями колонии в виде беззащитного оленя тавра женского пола. Развитие белого культа остановилось для накопления ресурсов, а чёрный культ развивается сам, вместе с колонией. Оказалось, что на спинах стаи зверей колонию строить сложнее, чем просто деревню. В деревне или культе жителям не требуется передвигаться, им хватает доступности ключевых объектов. Между привязанными зверями жители перемещаются не совсем свободно. Лучше всего это получается, если от дома до места работы или до всех ключевых построек не более двух поводков. Если дальше, колонист теряет много времени на ожидание. Поэтому вместо длинных цепочек приходится вязать гроздья из соединённых животных. А ещё, чтобы упростить себе жизнь, я и альпинов делаю колонистами. Всё хорошо, но для превращение простого ездового зверя в живой дом для ещё нескольких жителей, приходится использовать зелье превращения вместе с зельем размножения. В игре это не создаёт колониста из появившегося нового альпина, а делает его из старого. По какой то причине способность живоглот есть у каждого жителя деревни, меняется лишь уровень способности и частота применения. И довольно часто во время редактирования черт колониста мой персонаж оказывается съеден. Фантазия при этом рисует самые разные необычные события, которые остаются за кадром на экране компьютера и происходят только в моём сне. Обычно я соблазняю крылатого зельем размножения и после использования зелья превращения этот зверь поглощается моим телом и заново рождается уже колонистом. При этом я вижу, что зелье превращения покрывает жертву и словно само её растворяет для более комфортного поглощения. И я могу всю получающуюся при этом массу жидкого латекса выпить, втянуть в свою сумку, сразу поглотить интимным путём или сначала прокачать через кишечник до желудка. При этом ощущения каждый раз уникальные. Один гиппогриф долго толкается у меня в гротескно раздутом животе верхней половины, пока переваривается. Другой также сначала тает полностью нырнув в моё тело через интимный вход, чтобы родиться заново через него же. Следующий просто впитывается в меня при прохождении через кишечник, после приятного секса с большим чешуйчатым красавцем. А ещё один альпин сначала довольно грубо берёт меня как самку, затем он расплавляется и поглощает мои внутренности своей биомассой. После этого он втягивает меня внутрь себя и растворяет окончательно. И всё это меня одновременно и очень радует и до смерти пугает. Мне стыдно забирать жизни и стыдно наслаждаться борьбой проглоченных. И очень страшно самому лишаться жизни. В этом сне я не всемогущий игрок, а похожий на настоящего себя слабый персонаж. А потому, когда большой грифон после смеси зелий берёт страшным клювом мою голову, я по настоящему молю его о пощаде, трясусь от ужаса, меня едва не тошнит от запаха из пасти этого хищника. А в его горячем, скользком, липком и тесном желудке я много часов борюсь за свою жизнь против его пищеварения. Опять, сам желудок в этот раз представляет из себя каменно твёрдый ящик, на треть наполненный желудочным соком. Эта жидкость не прещется и не смачивает мою шерсть. Это по сути лишь плоская граница между двумя средами. Но вот для моего тела это настоящая желудочная кислота, в ко орую я добавляю сначала свой обед, а затем и собственную расплавленную плоть. Но когда этот кошмар заканчивается, я с радостью встречаю нового жителя и даже моего последователя. И как только грифон получает седло с несколькими постелями под шатром, на него более не могут реагировать приверженцы других культов. А колонисты или деревенские жители на своих не нападают вовсе. А я могу заняться следующим летуном, который либо сожрёт меня, либо спарится и переродится после уже собственного поглощения мной. Иногда из-за зелий трудно понять, кто кого съедает. Я ведь не всё время смотрю на свой браслет. Очень удобно, когда черты ездовых животных позволяют и потом и колонистам давать те же простые приказы, на них действуют поводки и зелья. Но при этом с ними можно взаимодействовать и как с колонистами, и как с собственными культистами. Забавно и то, что под седлом зверь не нуждается в работе и развлечениях, как в них нуждаются свободные колонисты. Да и с его кормлением справляются назначенные на эту работу бескрылые. А ещё я обнаружил, что можно запутать игру и превратить жертвование колониста для улучшения станка в полноценный ритуал вознесения. Как раз надо улучшить кормушку для летунов, поэтому я провожу ритуал вознесения для одного из лисят посыльных, тем более меня попросили это сделать остальные в качестве квеста. И одновременно с этим я жертвую колониста для прокачки станции крафта через аватара. Как оказалось, вознесение полностью прокачанного культиста срабатывает и как жертвоприношение. То есть, я присоединяюсь. Выглядит это так, словно некая сила заставляет меня не сунуть лиса в клетку для еды, а на руках внести его туда и закрыть дверь за собой. Это не жертвоприношение, поэтому вместо ужаса я чувствую покой и воодушевление. К кормушке подходит красивый молодой дракон, которого я ещё не обработад зельями. И игра позволяет мне эти зелья применить на нём. На браслете высветилось меню создания культиста и интерфейс распределения черт при разведении. Вокруг замерло время, и дракон вытащил нас с лисом из клетки. Я прижал лиса к груди, наши головы обхватила хорошо детализованная драконья пасть. При этом дракон всем своим весом навалился мне на спину, его бёдра стиснули мой зад. А обжигающе горячий член вошёл в предназначенное для этого место. Язык дракона гладит мою голову сверху, лис мордочкой прижимается к нижней челюсти. А так как дракон задирает мою голову назад своей пастью, я смотрю в его перевёрнутую вниз головой горло. Это неудобная поза, я в полной власти хищника, и он не испытывает ко мне никакого почтения. Но вместо ужаса и отвращения я наоборот переполнен счастьем. Во мне вот вот разгорится новая жизнь, я перейду на высшую ступень своего существования, а красавец дракон всего лишь даст мне тот толчок, без которого я не смогу оторваться от более ненужного старого тела. Я уже знаю, что завтра всё это будет пугать меня до слёз, но сейчас я могу насладиться буквально всем. Даже в виде игрока я не испытывал таких ярких эмоций от своего съедения. Лис ничуть не мешает дракону взяться лапами за мою грудь и вдоволь её помять. Рыжий наоборот, ещё больше делает всё приятнее своими объятиями. Для дракона я лишь приятная игрушка для съедения, но его игра мне нравится. Из уголка пасти я вижу ещё одного дракончика, и перед дальнейшим погружением я предлагаю ему сделать всё это потом, когда настанет его очередь. С таким настроем грубое и хозяйское отношение хищника всё равно мне нравится. Дыхание зверя пахнет на удивление приятно, хлебом и фруктами, а пропитывающая мех и сочащаяся по телу липкая слюна скорее дарит приятные ощущения, а не отвращает. Но мне всё же хочется эту сцену прожить и не под дурманом от ритуала. Квадратная глотка дракона сжимает мне мордочку, прижимая ещё и такую же квадратную моську лиса. Всё настолько тесно и туго, что даже мне трудно дышать. Лис так и вовсе задыхается. Он дёргается и дрожит, его грудь напрягается и пытается втянуть воздух. И он высасывает воздух уже из моих лёгких. Затем лис выдыхает, и чтобы воздух не пропал в желудкедракона, я весь его вдыхаю. Так повторяется ещё много раз, пока дракон нас двоих заглатывает. Он очень неудобно запрокидывает мою голову назад внутри своего горла, его клыки угрожающе касаются моего. Или это клыки лисика из моськи торчат? Пищевод ритмично сжимается, а сочащаяся слюной пасть временами болезненно сжимает нас зубами. А с другой стороны дракон продолжает очень грубо и мощно в меня входить. Практически до боли и едва не ломая мне таз сжимая между своими чешуйчатыми ногами. Но эта сила сейчас не пугает, а восхищает. А жар от начавшейся внутри новой жизни дарит счастье. Чем больше меня входит внутрь дракона, тем круче меня при этом сгибает. Кажется, что спина вот вот сломается пополам. Напряжённыемышцы болят, а в ушах молотом стучит сердцебиение дракона. Кажется, что он не столько глотает, сколько вбивает меня в свою глотку с помощью своего члена. Это не похоже ни на один другой случай, когда у меня был более крупный партнёр. Затем моя мордочка входит в желудок, и чувствительный нос буквально сжигает едким соком. Внутри есть воздух, но первые же прикосновения кислоты уже ранят до крови. Через секунду лис кричит и начинает биться, но в тугой глотке дракона он едва может пошевелить телом. А я даже эту боль принимаю с радостью. Лисик быстро затихает, теряя сознание. А меня с усилием толкает в тесный упругий мешок. Желудок растягивается, его пиксели раздвигаются и растягиваются, объём увеличивается, а сквозь плоть и чешую я даже чувствую собственную спину. Дракон тоже изгибается очень сильно, не желая прекращать секс. Но ему уже трудно толкать меня сзади, не хватает силы и гибкости. В животе горит, по телу разливается жар. Дракон наполняет меня собой очень сильно. Олений живот действительно раздувается от такого. И когда дракон всё же выходит из меня, я стараюсь удержать внутри всё до последней капли. А это не так легко, когда зубастые челюсти и тугое горло давят со всех сторон. Да и в желудке меня скручивает и наконец что-то во мне ломает. И ещё раз, когда дракон упирает мой торчащий из пасти зад в стену. Я не чувствую свою нижнюю половину, по спине разливается жар. Руки тоже едва слушаются. Но я продолжаю жить ещё какое то время, тело дёргается от болезненных укусов кислоты, но меня спасает то, что кубики капель сока плохо прилипают к реальному меху, а потому я перевариваюсь медленнее. Лис вот уже разваливается на части рядом, наполняя желудок ещё более неприятным запахом пищеварения. И судя по яркой вспышке, кислота в конце прожгла мой череп насквозь… Лисик стал лучше после перераспределения черт. А вот дракону досталось много того, что сделает его ужасным колонистом. С другой стороны, такие черты сделают его полезным для обороны во время рейдов, уже после завершения этого странствия. Я не стал откладывать обряд для второго дракона, но с ним всё прошло иначе. Дракон теперь намного нежнее и ласковее, у меня бошее удобная поза и нет сопровождающего. Зато, секс и ласки дракончика воспринимаются как грубое и унизительное насилие. Удовольствие тоже не доставляет радости. А пасть дракона и вовсе заставляет кричать и биться, раня собственную голову и шею об клыки. Впрочем, дракон понимает причину такого. Это не я сам, а присвоенные моему телу черты так действуют. Зато, уже в желудке, мне неожиданно стало очень хорошо. Может это подействовала новая жизнь внутри меня, или просто зашкалил страх. Мне стало всё равно на запах покрывшей меня липкой слизи и жар от растворяющейся в ней плоти. Боль я и вовсе не ощутил. Желудок сжал меня так туго, что я лишился возможности бороться, да и пытаться толкать эти тугие стенки я продолжил только потому, что это велит роль. Зато после воскрешения я с обоими этими драконами произвёл потомство с намного большим удовольствием. Даже забавно. Хотя для моего персонажа секс с другими колонистами по прежнему является источником возмущения, неловкости, вины и ощущается неким насилием, мне самому всё это нравится. Просто потому, что новые жизни делают меня и моего аватара полными радости и доброты. С другими летунами всё проходит более спокойно, хотя и не менее ярко. Когда меня съедают, я по много часов стараюсь прожить как можно дольше в желудке каждого. А потом, когда воскрешение освобождает меня от ужаса и отвращения, я с удовольствием шью тёплые вещи для летунов и их наездников. И даже если после примерки меня снова хватает зубастая пасть, хищный клюв или склизкая беззубая сумка, после я с такой же заботой отдаю ещё одну вещь из собственного меха. Так уж получается, что в этом мире я отдаю себя каждому в этой колонии. А моя совесть молчит, потому что всё неправильное никак не перевешивает всё страшное и болезненное, что я переживаю. Стая небольших летунов подняла статус колонии от деревни к городку с пригородами. А дальнейшее улучшение мест на спинах этих летунов ещё больше увеличило колонию по населению и ресурсам. Но вот площадь почти не увеличилась и это привело к очень забавным результатам. Например, все травоядные теперь постоянно прижаты друг к другу, когда они на своих рабочих местах или в постелях. Хищники ходят по спинам тавров и четвероногих почти всегда. А всякие доставщики и обслуживающие других работники пробираются сквозь лес ног. Подобная теснота никого не смущает, хотя лично для меня хватает нелепых, смешных и страшных моментов. Например, теперь доить коров приходится лёжа под ними. А моим спальным местом рядом с лисой стало пузо грифона. И хорошо если мы снаружи этого горячего мягкого куба из жёлтого меха, а не внутри. Анимации колонистов в игре постоянно прерываются или искажаются, модели застревают друг в друге. Для урона от тесноты жителей не хватает, но вот шансы попасть в меню или на рабочий стол теперь высоки как никогда. Оказывается, колонисты взаимодействуют с предметами почти как игроки. И теперь есть шансы попадания не на те предметы. И ладно если это стрижка, ласки, разведение или кормление с рук. Охота и съедение живьём работают также. Мне самому буквально не повезло, когда на меня ошибочно попала метка цели охоты. Я побежал через толпу в поисках спасения. Медленно, пробираясь под ногами и перебираясь через тела. По пути я поймал вторую метку цели охоты, а затесавшийся в эту толпу альпин ещё и полез с размножением. Он меня и поймал первым. Я повис под его брюхом, не доставая копытцами до земли и раскачиваясь с каждым его движением. Подбежавший охотник — небольшой лисик посыльный, в прыжке схватил меня за горло зубами и начал душить. А подоспевший последним грифон нагло влез под альпина и начал меня заглатывать. Вместе с лисом посыльным. И словно этого мало, ещё одна метка прилетела от крупного льва. Это первый колонист этого вида, имигрант. С ним я не успел познакомиться до этого. И он с изрядными колебаниями вонзил клыки мне в живот. Когда такое случается, анимации взаимно прерываются и перезапускаются до тех пор, пока они не смогут завершиться. Для меня же это всё ощущается и выглядит совершенно по дурацки. Во первых, молодой лисёнок увидел во мне маленького лесного оленя, но я крупнее и у него не хватает сил меня задушить. Но он пытается, его клыки сжимают моё горло и временами действительно его перекрывают. Но он рычит от усилий, а я с жадностью вдыхаю столь желанный воздух. Потом он снова сжимает зубы и снова душит меня. С другой стороны, снизу, меня также жуёт большой лев. Он выглядит грозно и красиво, он пугает меня до слёз. Но у него так мало сил, что его клыки просто застревают в моём животе. Он при этом лижет меня и словно пытается успокоить. Только для испуганного оленя это никак не работает. При этом чьи то уверенные руки собирают у меня молоко. Сразу с двух разных мест. А судя по тройному удовольствию от процесса, меня доят сразу трое. Ещё лучше мне делает альпин. Большой уверенный самец глубоко входит в меня и давит своим пернатым телом мне на спину. Альпин большой, и моя голова даже не дотягивается до его передних лап. От него исходит тепло, и ещё теплее становится внутри. Но он крупноват для меня, и мой испуг заставляет сжиматься внутри, а потому альпин во мне застревает. Гордость не позволяет дракону признать себя попавшим в столь неловкую ситуацию, а потому он делает вид, что просто не насытился мной. Но самое худшее для меня находится прямо впереди. Это надвигающийся на меня распахнутый клюв. Без зубов он выглядит ещё страшнее, ведь он прекрасно подходит для заглатывания живьём. Это пугает даже сильнее, чем когти и клыки. Грифона не останавливает повисший на мне лис, он просто глотает его вместе со мной. А лис никак не может сдаться и продолжает свои попытки одолеть добычу. Горло грифона горячее, гладкое и скользкое. Я пытаюсь упереться в края клюва, но сил удержаться не хватает. Звуки глотков оглушают, а воздух из глубины птичьей глотки едва пригоден для дыхания. И пусть грифон мне нравится даже с такого ракурса, он очень пугает. Почему-то именно эти пернатые хищники пугают больше всего. Грифон легко глотает и меня, и лисика. Он облизывает мои груди, помогая завершить сбор молока и заставляя меня краснеть от смущения. Его язык очень сильный и гладкий. А ещё, это не квадрат или пирамидка из кубов, а треугольник. Очень ловко слепленный из отдельных кубиков, как и всё остальное в его теле. На дальней стороне его горла есть направленные внутрь шипы, сделанные из вершин кубов, гладкое горло изгибается внутри шеи не секциями, а всей своей длиной. А ещё, мягкое горло расширяется и вмещает меня и лисика так легко, словно оно для этого создано. Увы, грифон не позволяет остаться в этом безопасном кармане, меня стискивает узкое место, проталкивает глубже в тело и макает головой в желудочный сок. Желудок грифона также полон мягких складочек и очень детализирован. Грубых торчащих углов и граней нет, всё скруглено или скрыто другими поверхностями. И это пугает больше, чем предстоящее пищеварение. Также, как это меня интересует и восхищает предстоящее. Сок состоит из кубических капель, но теперь эти капли имеют физику реального мира. Они прилипают к шерсти, пропускают шерстинки сквозь себя и довольно быстро их сжигают. Следом эти капли впитываются в тело, обжигая и оставляя кубические дырочки. Всё заливает кровь. В желудке только моя верхняя половина, а задняя пока в горле и клюве. Лев продолжает жевать, и у него явные успехи, потому что животу больно, и внутри неприятно шевелится горячее и шершавое. Да и альпин снова согревает меня изнутри своим семенем. Наверно он и спасает меня от полного поглощения. Лис не позволяет мне кричать, каждый раз сжимая горло клыками. И каждый раз ему это даётся легче. Его кислота не обжигает и даже не смачивает. А обычно наоборот, кубическая плоть легче поддаётся кубическому перевариванию. Желудок грифона сжимается вокруг и буквально душит меня, уже по настоящему. Давление мышц ломает кости носа, выворачивает челюсть. Клыки лиса также окончательно перекрывают мне дыхание. На этом сцена и заканчивается. Хотя, на память у меня остаётся яйцо альпина, которое пришлось ещё и откладывать. Оно не возникло рядом со мной. Обилие хищных крылатых последователей сделало мой культ неприступным для нападений во время рейдов. И это позволило мне наконец начать тренировать навыки рукопашного боя. Теперь я успеваю нанести много ударов перед своей гибелью или побегом нападающих. Но самому нападать смысла ещё нет. На чужой земле мой тавр слишком слаб. И чтобы не попасть в плен чужого культа, я стараюсь попасть в любую другую смертельную неприятность. И кроме очевидных недостатков этого выбора, я нахожу и редкие преимущества. Например, черта привлекательности вместе с зельями размножения и превращения позволяет соблазнить практически любого хищника и принести из рейда поощрительный приз в виде нового колониста с необычным обликом. Так в одном из рейдов стая заражённых паразитами волков загнала меня в старое гнездо ксеноморфов. И там я соблазнил ксеноморфа дракона. Остальные твари занялись преследующими меня заражёнными культистами и мутировавшими зверями. Жуткий огромный монстр, которому я свалился прямо на голову, поступил как и всякий чужой. Он отложил в меня своё потомство, сунув в рот трубчатый орган из своей пасти. Но затем он повторил это уже более нежно и приятно, когда сработало именно размножение. В этот момент я ещё был в отключке после заражения. П Я понял, что приятно и нежно, потому что сзади только приятно ноет, как после любого крупного для меня партнёра. А вот горло болит. Дракон ксеноморф довольно грубо просунул мне в горло появившуюся из пасти трубку, чтобы отложить внутрь личинку. Чужие побеждают паразитов до тех пор, пока не появляется огромная летающая тварь. И даже вступившие в бой ксеноморфы драконы, которых в гнезде штук шесть, не смогли одолеть этого врага. В ходе сражения рухнула одна из стен ущелья, в котором и разместилось гнездо. А за стеной оказалась лава. Как результат, гнездо загорелось и стало медленно рушится в образующуюся внизу лавовую лужу. Про обрушение это уже я додумал, так как в поисках спасения от огрня я просто спрыгнул в пропасть и упал в лаву… Рейд провален, и мне нужно снова восстанавливать пошатнувшуюся веру в своём культе. Падение в огненную пропасть уничтожило заражение ксеноморфом, но при этом я сохранил потомство от того монстра дракона. Теперь это уже не опаснейший моб, а ещё один колонист. Его облик ещё только предстоит определить, чем я и собираюсь заняться в ближайшее свободное время. То есть, когда меня съедят или засунут в очередной станок. Это время настало, и я оказался закрыт в сушильном шкафу для шкур. Не самое плохое место из возможных. Мне всего то нужно поддерживать небольшой огонь в жаровне и следить за сушащимися в дыму шкурами. Редактор облика колониста на браслете пока что показывает облик первоначального дракона ксеноморфа. В этом облике мне очень не нравятся крылья существа, поэтому я начинаю их переделывать. Я добавляю на крылья красивые перепонки, превращаю обычного дракона в тавра, от чужих добавляю больше торчащих из спины трубок. У этого дракона сразу два места для седла, а значит он сможет нести вдвое больший объём груза. А главное, вместо чёрного хитинового панциря на его теле удалось воссоздать видимость брони из костей. У дракона четыре пары крыльев, и как у всех тавров, есть сумка. Гены выпали очень удачно, и дракон во взрослом состоянии действительно большой получился. А таким зверям можно и очень проработанные модели делать, не растягивая пиксели на огромные секции их тел. В случае этого дракона чужого получилось не только анимировать пасть с внутренними челюстями, но и вход в сумку сделать не просто в виде появляющегося на текстуре пятна. Рождение дракона прошло легко. Он просто появился рядом в одну из ночей, как это происходит при размножении колонистов игроками. Размером даже меньше меня, он на удивление сильный и очень спокойный. Но он почему-то очень непонравился драконице Края. Вражда между колонистами дело обычное, это всё воля случая. И мирить таких колонистов это задача игрока. Мирить, или избавляться от проблемных жителей. При этом существует способ легко мирить такие пары. Нужно всего лишь как-то объединить этих двоих в одну семью. В том числе и с помощью третьего. А значит, придётся использовать яйцо дракона для создания ещё одного летуна. А чтобы пара получилась достойной, нового дракона также необходимо изменить внешне. Поэтому я после вылупления маленького дракончика края использую зелье превращения и жертвую собой для передачи нужных черт новому колонисту. В игре предусмотрено то, что при таком процессе игрок лишь теряет опыт, а не жизнь персонажа, но для меня это похоже именно на поглощение, так как после я оказываюсь на своей точке возрождения. Выглядит всё тоже странно. Зелье впитывается в дракончика, и тот после этого начинает обволакивать меня своим телом, дополнительно обвивая и обхватывая лапками, крыльями, хвостом и шеей. Когда это происходит, моё тело начинает пытаться освободиться от этих холодных липких объятий. Но стряхнуть тающего на мне дракончика не выходит, он лишь всё плотнее обволакивает и обхватывает тело, заставляя в итоге сжаться в тугой комок внутри массы этой тягучей смолы. Я борюсь сколько могу, но силы тают, а смола стягивается вокруг постоянно. И давление постепенно лишает меня жизни. Я погружаюсь в холодную темноту и пустоту Края, где начинаю менять облик дракончика и передавать ему нужные мне черты. И это самка. Получается четырёхкрылый тавр с двойным хищничеством, при этом очень спокойный и мирный по характеру. Отсутствие инициативы и лень я объяснил тем, что она довольна властью над Краем и в этом облике просто не видит нужды проявлять разрушительную силу. Всё равно, в таком виде ни одно оружие не может пробить чешую. Ещё, я не смог выбрать между двумя образами дракона Края, и потому воплотил оба. Правая половина драконицы вполне классическая. С крупными и мелкими чешуями, шипами и гребнями от очень красивого дракона привычного облика. А вот её левая сторона очень напоминает чужого. Чешуя больше напоминает хитин, а не обсидиан, тело более скелетоподобное. И фиолетовое свечение не пронизывает тонкими прожилками чешуи, а огнём вырывается между пластинами брони. Но при этом это не столько огонь, сколько длинная светящаяся шерсть. Этот образ нравится хозяйке верхнего мира, и она с удовольствием вселяется в новое тело. Ведь новый колонист также является драконом Края, а она единственная в своём роде, и в любом облике остаётся одним и тем же существом. Свадьба двух драконов полностью прекращает вражду между большой драконицей и драконом чужим. Но в ходе церемонии оба дракончика предлагают в качестве свадебного угощения меня. Буквально. Будучи сразу двумя съедобными мобами, я смог стать угощением сразу для двух хищников. Хотя, я тоже виноват, не оставил никакой доступной еды для такого обмена угощениями. Когда оба хищника указали на меня, я испугался. Но сбежать уже не успел, меня моментально поймали оба дракона. Первой своего партнёра стала кормить она. Драконица крепко схватила мои бока руками и прижала задом к переду дракона. Оба ещё не успели вырасти, и драконице пришлось заставить меня ещё и опустить зад. Но крепкая хватка драконицы оказалась удивительно нежной и ласковой. Её когти даже не помяли мою шерсть. А дракон с другой стороны раскрыл сумку и начал поглощать меня с зада. Прохладная плоть, оплетающие тело скользкие щупальца языки, тугая хватка пищевода. Эти ощущения едва не заставляют меня плакать от беспомощности. Довольно быстро мои задние ноги прижимает к телу не слишком комфортным образом, а драконица своими лапами подгибает мои передние ноги, чтобы их копытца также вошли в сумку хищника. С одной стороны всё это очень пугающий опыт. Я готовлюсь встретить страшную и неприятную смерть, пусть и не в первый раз, но совсем по настоящему. Даже то, что всё вокруг состоит из пикселей и кубиков не делает опыт переваривания заживо менее страшным. Мой образ фавна позволяет мне по настоящему пережить всё это, без той неуязвимости обычного игрока, что делает всё лишь игрой. Реальный ужас заставляет меня ярче ощущать жизнь. Вот только я по прежнему в полной безопасности по другую сторону экрана, и все эти яркие эмоции остаются лишь приключением в виртуальном мире, просто я более глубоко в них погружаюсь. Дракон глотает лишь мою нижнюю половину, после чего он начинает кормить супругу верхней моей половиной. Он берёт мои руки в свои лапы, заставляет наклониться. А затем моими ладонями нежно гладит сумку драконицы. Так странно, с одной стороны в ней мех с едва ощутимыми жёсткими иголочками, а с другой скользкая липкая плоть. Но как раз меховая полоса на входе в сумку и не выпускает меня назад. При малейшем движении наружу в руки впивается щетина, ранее скрытая внутри мягкого меха. Драконицу не получится легко погладить против шерсти. Дракон толкает меня дальше, и мои уже попавшие в сумку руки проваливаются в гладкийм слизистый пищевод. И он не только по ощущениям слизистый. Проход внутрь тела драконицы наполнен кубическими мягкими каплями слизи. И мои руки очень неохотно втискиваются между этими кубиками, выталкивая и вытесняя их в стороны. В глубину тела драконицы они не могут выйти, как не могут преодолеть границу меха. А потому эти кубики покрывают мои руки слоем смазки по мере их погружения внутрь. Тело драконицы приятно тёплое и упругое. Но я не могу наслаждаться этим теплом, когда меня буквально толкают навстречу смерти. И дракону ничего не нужно для этого, достаточно лишь шагнуть вперёд. Уже сейчас я при всём желании не смогу освободиться до тех пор, пока драконы не отойдут друг от друга. Я не могу сам отодвинуться от драконицы, внутри дракона больше нет места. Точнее, оно там есть, но я уже не смогу оттуда себя вытолкнуть. Словно, я сейчас могу это сделать. Дракон легко сдерживает панические пинки моей проглоченной им половины. Сдерживает и вместе с ними вталкивает в драконицу не менее паникующую верхнюю половину. Голова с хлюпаньем погружается в слизь, а руки внутри входят в желудок. Драконица внутри красиво светится фиолетовым. Залепляющая глаза и нос слизь не мешает видеть и дышать. Наоборот, всё превращается в калейдоскоп, когда мне приходится смотреть через бесчисленные грани кубиков слизи внутри пищевода. Кажется, я даже вижу свои руки внутри желудка. Иногда. А вот чувствую я их всё время. И там ничуть не меньше слизи, чем в пищеводе. С другой стороны всего лишь прохлада и сырость. И массивное щупальце, напоминающее язык. Сумка с хлюпаньем обхватывает грудь, мускулы приятно мнут покрытые шерстью сиськи. А внутри дракона язык уверенно трётся об живот и промежность. Я не могу оттолкнуть его копытцами, могу лишь крепче обнять его и прижать к себе. Это не утешение, а лишь жалкая попытка сопротивления. Хотя, и последнее тоже есть, ведь с другой стороны я точно также протискиваюсь через склизкий пищевод в скользкий липкий желудок. Довольно быстро между драконами не остаётся пространства. Я полностью внутри их тел. Спми драконы при этом обнимают друг друга и нежно трутся носами. А для меня начинается настоящий кошмар. Две половины моего тела начинают отчаянно бороться и извиваться. И обеим даже удаётся добиться свободы от одного из хищников. Вот только когда задняя половина выталкивает себя обратно, верхнюю толкает в драконицу. И наоборот. При этом оба движения происходят одновременно. Я не разрываюсь между двумя желудками, а раздваиваюсь и погружаюсь в оба одновременно. Склизкое тепло постепенно охватывает и нижнюю часть, в калейдоскопе внутри капель слизи отображается уже всё моё тело. И одновременно с этим извивающиеся в жёлтом нутре сумки дракона щупальца обвивают шею и мордочку, чтобы протолкнуть последнюю часть меня в прохладное нутро самца. Два съедения одновременно удваивают страх и заставляют бороться за двоих. Пищеварение у обоих драконов похожее. Кубики слизистого сока изредка достаточно прилипают к коже, чтобы начать сквозь неё впитываться. От одного кубика лишь ощущается сильный жар в этом месте, второй делает жар невыносимым до боли. Но это не боль, а лишь неудобство. Но от этого укуса тело всё равно дрожит и извивается так, словно его обожгло угольком из костра. Сильно обожгло. Желудок дракона также становится похожим на калейдоскоп или кучу стеклянных кубиков по виду. Вот только если у драконицы сам желудок сжимается, то у него внутри всё помешивает мускулистый язык. Сам желудок более жёсткий и даже твёрдый. Чувствуется хитиновый каркас вокруг. Как это часто бывает, живое тело переваривается медленно. Третья капля вызывает онемение и обесцвечивает размягчившуюся кожу, из которой только в этом квадратном пятне выпадает шерсть. Четвёртая капля наконец растворяет в себе кусочек плоти. Но капли не прилипают в одном месте подряд, остаются участки. И эти участки для своего переваривания нуждаются в целых каплях. Такой медленный процесс позволяет мне очень долго бороться за свою жизнь, превращаясь при этом в кучу плавающих в крови клочков ещё не переварившейся плоти. Это страшно и мучительно, ведь на этот раз моя шкала здоровья равняется объёму моей не переваренной до конца плоти. И потому я в такие дни вижу процесс до конца, и даже прохожу через кишечник своего пожирателя. В данном случае, сразу через два. Смерть наступает внезапно. Но после своего воскрешения я первым делом всегла спешу к своему пожирателю, чтобы погладить уютно урчащий живот, чтобы потрогать выпирающее сквозь шкуру трепыхающееся внутри тело. Это позволяет мне ещё острее ощутить себя живым существом, а не куском мяса в брюхехищника. Во время таких похходов меня никто не ловит на обед. Но вот съевший меня хищник иногда может и снова проглотить меня, прижав к покрытой соками желудка угловатой модельке моего съеденного аватара. Внутри никогда не бывает живого тавра оленя или мёртвого меня. В этот раз сразу два живота оказались у меня под руками. И я даже получил пинок копытом по голове сквозь мягкий чешуйчатый живот. А потом второй, с другой стороны. Смех двух драконов слился с моим. И прижавшись к двум сытым животам я невольно вспомнил едкий запах внутри жёлтого желудка самца и пряный внутри фиолетового. Живот драконицы был нежным и ласковым с моим телом, и теперь я это могу вспомнить без ужаса от пребывания в замкнутом пространстве внутри. А вот внутренности дракона заставили меня смущаться. Язык там втирал капли сока не только в тело снаружи. Он очень увкхеренно и мощно вталкивал соки желудка во все щели и отверстия, легко преодолевая сопротивление. И при этом он проникал очень глубоко, едва не травмируя моё тело. Дракон вполне мог и сильнее, но он постарался быть более нежным с моим живым телом. Вот кости он ломал с удовольствием. Чтобы вырастить двух драконов до пригодного для езды размера пришлось поставить в их комнатке две отдельные кормушки. Благодаря живым сумкам, в эти кормушки оказалось возможно посадить любого другого колониста без седла. Колонист с наездником в кормушку попадает с ним же. А вот колонистов с сёдлами и грузами на них никто съесть не может. Причём, сидящий на съедаемом сам пищей не становится и лишь застревает на время внутри хищника, пока не переварится съеденный. Я также обнаружил, что постаревшие культисты так просто не воскрешаются. Они возвращаются уже стариками и снова умирают через день. Но если такого старика отдать на съедение через кормушку, его счётчик возраста обнулится после воскрешения. Потому что это будет не смерть от старости. И в день, когда лисичка поседела, я с помощью аватара усадил себя ей на плечи, а её отвёл к специально построенной для этой цели кормушке. Вместо корзины, клетки или ящика, этой кормушке удалось придать вид уютного уголка для отдыха. Вокруг этой самой скамеечки лежат ковры и шкуры, пол покрывают монеты и цветы. Да и вокруг тоже несколько уютных сидений. Любой может прийти сюда отдохнуть, выразить почтение старику, или отправить его на перерождение. Свой возраст могут обнулять не только старики. Ведь только одна скамейка работает и как наполненная кормушка, если на ней кто-то сидит. Это работает и на игроках, а потому деревня защищена ловушками. В рейде можно всегда восполнить силы на подобных скамеечках. Но у меня такие скамеечки совмещены с коптилками и корзинами для еды. И любой вражеский игрок рискует при отдыхе подкоптиться или попасть в меню. Такой случай с известным любителем рейдов здорово насмешил сообщество, ведь его иконка в чате заменилась на картинку копчёного мяса. Да и сам игрок потом оказался съеден собственным псом. А у меня настало время грустного ожидания. Когда лиса села на ту самую жертвенную скамеечку, я сам переместился с её плеча на колени. И это не только мило, но и очень приятно. Поседевшая до белизны лисичка по прежнему выглядит очаровательно. Но мне очень грустно от того, что её жизнь в культе подходит к концу, и без сложных ухищрений это никак не исправить. Я очень привязался к ней. Она тоже не слишком рада старости. Обычно в этой игре от постаревших избавляются, и по сути я тоже это уже сделал, когда посадил на эту скамеечку. Но ей также приятно, что мне, как игроку, не в тягость заботиться о подобных уже не нужных членах культа. Это не жертвоприношение, и не столь же смертельное вознесение. Это именно что красивый способ закончить хорошо прожитую жизнь. Закончить, отмотать назад счётчик, и продолжить жить так, словно никто и никогда не старел. Чтобы грустно было только сейчас, и не было потом. Ждать приходится долго. Пожалуй, слишком. Другие кормушки пока наполнены, а потому эта не интересует никого. Но отчасти мы этому даже рады. Я проголодался, и лисичка предложила мне своего молока. И хотя ведра или бутылочки нет, игра позволяет и напрямую пить молоко из дающих молоко существ. А черта плотоядности также позволяет таким образом есть и ещё живых существ. Хотя, в моей деревне именно что есть сырое мясо почти запрещено. Почти, потому что для такого нужно получить согласие у жертвы. Получилось сделать так, что это знак своего доверия хищнику. Полного доверия, большего чем при любом обычном съедении или жертвоприношении. На самом деле это всего лишь низкий шанс срабатывания черты, и объяснение причины редкости в книге законов колонии. А пока что, я могу попить молока прямо из груди своей пушистой подруги. Вы, на вкус это обычное молоко из игры. Вкусное, похожее на кубики желе из сливок или похожее лакомство. Но, не отличающееся от молока коров или коз. И после утоления своего голода, я предложил лисе в ответ попить моего молока. И хотя в игре такой возможности нет, чтобы напрямую заставить моба подоить пригодного для этого персонажа игрока в любом желаемом месте, сама возможность есть. Нужно всего лишь прийти на ферму, встать перед рабочим местом доярки и подождать. Мне приятно ощущать как лисичка осторожно посасывает мою грудь хотя временами это ощущение не столь хорошее. Дело не в зубах, а в самом процессе. Но внутри становится очень тепло, когда она это делает. Затем живот лисы громко урчит, и она просит немного моей плоти, чтобы утолить этот голод. И я соглашаюсь, хотя и трепеща от предчувствия боли. Сейчас это будет именно боль, а не её виртуальное подобие. Я неплохо научился чувствовать то, насколько я вживаюсь в свой аватар. Я всё ещё лежу на коленях лисы, и ей немного неудобно дотягиваться до моей груди или любого другого места. Я не могу дать ей руку или подставить под укус шею или голову. Когда происходит такое, кусают в наиболее мясистые и мягкие части тела. Будь я сам сейчас плотоядным, я бы укусил лису за её округлый зад. А она наклоняется к моему боку и начинает вылизывать мех там. Слюна неохотно напитывает мех, застывая в нём прозрачными кубиками. Я лишь с небольшим усилием могу видеть место укуса. А когда клыки наконец вонзаются в тело, я едва сдерживаю крик. Это очень больно. Больнее всего, что было в игре со мной раньше. Невозможно сдержать слёзы, хочется оттолкнуть лису заэтот укус. Но я с трудом сдерживаюсь от этого и лишь глажу её по уху. Я уже отдавал себя ей, без боли. А теперь осталось лишь проверить эту готовность вот так. И я готов. Лиса кусает снова, потом ещё и ещё. Настоящая кровь пропитывает её мех на груди и морде, я тоже весь покрываюсь пятнами. По телу разливается противная слабость, ноги дрожат, голова кружится. С трудом удаётся удержать плывущее сознание. А лиса наконец прорезает дырку в шкуре и вонзает клыки в плоть. Она действует медленно, осторожно и бережно. И это немного помогает, у меня получается адаптироваться к боли. Но всё равно каждый укус или осторожные рывки заставляют меня дёргаться и тихо скулить. Наконец это заканчивается, и лиса с виноватым видом глотает кровоточащий кусок мяса. Она пытается зализать рану, и это останавливает кровь. Даже с моей шерсти получается смыть эти пятна. Сама лиса при этом тоже становится чистой. Но рана так просто не исчезает, как не уходит и боль. Такое ощущение, словно откушенный кусочек продолжает всё ощущать и внутри, сталкиваясь с обжигающими гранями и колючими вершинами составляющих лису кубиков. От этой раны по телу разливается жар, и мне даже по своему нравится это ощущение. Словно так я чувствую расходящуюся по телу лисы сытость. Ведь моё настоящее мясо для лисы в разы питательнее лучшей еды. Да и молоко тоже. В таком виде к нам и пришёл хищник. Тот самый лев, который несколько ранее также вонзал в меня клыки. Но сейчас он на удивление реальный. Словно из моего мира, хотя нет. Он слишком большой и роскошный для моего мира. А судя по исходящей от него силе, это гость из иного мира. Кто-то очень сильный заинтересовался этим мирком, и мне пришлось рассказывать про всё происходящее. Хотя, удобно, когда собеседник буквально читает мысли. Этот гость даже не понял, во что влип, когда вселился в подходящий образ и последовал на странный зов. Он в не против сделать то, что требует этот мир. Для него не впервой есть кого-то вот так, и он немного рад возможности пережить эти приятные чувства снова. Я не стал интересоваться тем, из какого мира он сам, и как его мир связан с моим. Да и для него я не слишком интересен и важен. Он просто забрёл в это место, и сейчас он не намерен вмешиваться. Лиса рада тому, что всё сделает более реальный персонаж. Лев раскрыл пасть перед нами и начал неспешно глотать, толкая грубым колючим языком в гладкое упругое горло. Снаружи лев очень красивый, и внутри у него тоже почти совершенство. Но всё равно, дыхание хищника пахнет тухлой рыбой, слюни не слишком опрятно ложатся на шерсть и скорее приклеивают её к стенкам горла. Немного нереально ощущается то, как вокруг раздвигаются кости и растягиваются ткани хищника. Лев лишь пообещал, что боль будет не сильнее того, что нам по силам выдержать. Но ещё до желудка я едва не задыхаюсь в крепких горячих границах его гладкого гибкого горла. А в желудке удушливая жара и испарения заставляют забыть обо всём кроме желания вдохнуть свежий воздух. Но рядом со мной лиса, и я сворачиваюсь вокруг неё, пытаясь защитить. Увы, полностью окружить её собой не выходит. Желудок сжимается и месит содержимое, соки сочатся ручейками сквозь шерсть, в ушах колоколом отдаётся сердцебиение хищника. Мне страшно, но бороться за свободу и жизнь не хочется. Результатов не будет, станет лишь больнее. А вот немного гладить льва изнутри наоборот приятно. На сколько это вообще может быть приятно тому, кого проглотили целиком и переваривают заживо. Кислота сжигает меня и ранит её. Но пока лиса скулит и плачет в кольце моего тела, я отказываюсь сам терять сознание. А она держится ради меня. Даже когда моё тело распадается на куски с торчащими костями, а от неё отваливаются гроздья кубиков, мы находим утешение друг в друге. В конце всё меркнет, и мы оказыааемся на той же самой скамеечке. Только лиса вновь молодая и полная сил, у меня нет раны на боку, а на коврике рядом валяется большой сытый лев. Пиксельный и кубический, а не фантастически красивый и реально живой. Всё прошло отлично, и я в некотором смысле не против и снова побывать внутри того льва. Желудки хищников на удивление нежно обращаются с проглоченными жертвами, хотя их соки и очень больно обжигают. Но всё же кое что изменилось после этого. Кто-то похвалил меня за готовность вот так, до самого конца защищать другого. Не взирая на боль или ужасное окружение. Кажется, я выдержал всё, что тот лев со мной сделал. Хотя, судя по вспышке головной боли и отрывку воспоминаний, свершилась и одиночная встреча. И вот тогда я совсем не так достойно справился с испытанием. Кажется, я уже через несколько минут начал просить пощады, а через полчаса сорвал голос в крике. Хорошо, что эти воспоминания лев не позволил мне оставить. Не положено живым по настоящему помнить пережитую смерть или подобные мучения. Забавно то, что на этот раз я не потерял опыт, да и счётчик моих смертей не изменился, хотя меня тоже съели. Но я и не против. Это не хуже, чем просто наблюдать за происходящим внутри желудка, будучи неуязвимым. А ведь именно это стало происходить, когда мне пришлось делать подобное с другими постаревшими последователями. Механика репутации в колонии сработала отлично, последователи первого культа по большей части перестали относиться ко мне враждебно из-за того, что у меня столь высокая репутация. Это результат довольно долгой работы. А с собственным белым культом по прежнему беда. Поддерживать высокий уровень доверия ко мне становится сложнее, большинство ритуалов на светлом пути применять нельзя, а доступные ещё нужно открыть. Немного помогает то, что в качестве подкупа хищникам можно предложить себя. И это неожиданно очень сильно повышает их ко мне доверие. За такой подарок получатель на всю жизнь получает бонус. И остальные не теряют веру, если я так погибаю. Кажется, что кроме съедения друшг друга в летающей деревне ничего другог не происходит, но это совсем не так. Даже меня съедают не каждый день, хотя я всеми силами нарываюсь на это. Намного больше времени я занимаюсь полезными и приятными делами. Шью одежду для всех, работаю на молочной ферме, ухаживаю за своими последователями или провожу время с семьёй. Лисят нужно постоянно учить и давать им задания, а для этого за ними приходится бегать повсюду. К счастью, будучи игроком я могу легко перемещаться между частями деревни на любом из свободных летунов. Для них это повод лишний раз размять крылья. Всё же в деревне неимоверно тесно. На рабочих местах тесниться приходится по трое, а на ночь вообще надо втискиваться между соседями. Даже работа по сменам не помогает, так как спальные места в тех же тесных каютах, что и большинство рабочих. А ведь подрастает пара больших драконов, и они занимают всё больше места. Нужно как можно скорее найти летающий остров или высокую гору, чтобы эту пару приспособить для дела. А пока это не сделано, я могу лишь за счёт себя дать им дополнительные ресурсы. Деревне грозит голод, если не начать расширение. И в один из таких дней уже привычное съедение четырёхкрылой драконицей края стало выходом из сна в обычный мир.