Сирдар Кровавого Договора - Мак Сим Стеч'Кин

      Я плохо помнил, как меня дотащили обратно до нашей пещеры, единственное — во рту остался терпкий горьковатый привкус ядрёной папиросы. Нда, видимо бывший обладатель тела не курил вообще, либо в папиросе был вовсе не табак. После этого похода покурить, никаких более приключений на свою задницу я не нашел, на протяжении недели отлёживаясь и отъедаясь мерзкой баландой.       Поговорить было особо не с кем, потому как Ланганн и Гурн «выписались» на следующий же день, а оставшиеся полуживые бойцы и полоумные культисты были так себе собеседниками. Их, кстати, через пару дней отселили, оставив меня с полудюжиной лежачих, которых приходилось кормить. Хорошо, что «утки» выносить не повесили на меня, этим занимался какой-то задроченный мужичок в рванье, боящийся лишний раз вздохнуть при нас.       Почти всё время я старался спать, и, слава Богу, жуткие трипы в сновидениях у меня больше не происходили. Правда, просыпался иногда среди ночи с какой-то беспочвенной яростью, но что меня так злило — выходило вместе со сном, будто просачиваясь сквозь пальцы, оставляя меня в полном недоумении.       Один раз это возымело максимальный эффект, когда я в очередной раз пытался отдышаться и успокоиться от такого «приступа», и тут в тёмном проходе пещеры появился летающий череп с горящими красными огоньками в глазницах. От избытка эмоций я не смог решить, то ли мне самому убиться об стенку от ужаса, то ли накинуться на «потустороннюю тварь», вымещая на ней свою ярость. Не знаю, чтобы мне тогда взбрело в голову, не зайди следом за черепом санитар с чаном жратвы. Как оказалось, это у них тут местные зонды, типа, ебаные дроны, да осквернят шакалы прах их создателей.       После пары перевязок и употребления какой-то мерзкой белесой дряни, чувствовать я себя стал значительно лучше, настолько, что мог уже поднимать что-то более-менее тяжёлое и нормально ходить, пускай и сильно хромая на левую ногу. В один день, после очередной перевязки, мне вручили мои скудные пожитки и довольно бесцеремонно велели уматывать из «хирургениума», как обозвал эти пещеры парень-медик.       Уходить откровенно голожопым, даже без какого-нибудь узелка за спиной, мне не хотелось, а потому быстро вернувшись к своему лежбищу, я первым делом развязал серый мешок с тряпьём, заменявший мне подушку. Вытряхнув из него разнообразные тряпки, я связал из их большей половины эрзац-верёвку с узлами на концах, проделал в нижних углах мешка по отверстию и просунул веревку так, что узлы внутри мешка не давали верёвке открепиться от него, тем самым получив убогое подобие старого доброго вещмешка, в который тут же отправилась оставленная мне кружка.       Из ещё нескольких веревок я сделал перевязь, которую прикрепил к выданному ремню, и повесил на неё чудом вытащенный из той резни трофейный тесак, который, скорее, являлся фальшионом, если знания в холодном оружии меня не подвели. Самое обидное, что не было лазерной винтовки, хотя боеприпасы для неё все ещё оставались в моих подсумках, вместе с внезапно обнаружившейся цилиндрической гранатой. Ну, хоть что-то…       Надев на себя шинель, поверх неё ремень с подсумками, фальшионом и кинжалом, а на голову натянув всё ту же помятую шипастую каску, оставив болтаться на шее зубастый респиратор, я вышел из пещер на свет чужого мне мира, щурясь от яркого солнца.       Оглядев лагерь у подножия горы, я условно разделил его на пять частей: красные, зелёные, фиолетовые, жёлтые и окружающее их кольцо бомжатни. Если первые четыре цвета имели хоть какую-то структуризацию и цветовую дифференциацию, то окружающий их беспорядочный набор тряпья, выставленного в подобии палаток и лежбищ, несомненно был обиталищем полоумных культистов.       Сильно смущало наличие «жёлтых», с которыми, как я помнил, воевали «красные». Но их лагеря располагались диаметрально противоположно друг от друга, и видимых боевых действий не велось, так что решив, что так и надо, я направился в «красный» лагерь. Идя по накатанной гусеницами колее, я встречал снующие туда-сюда банды разномастных головорезов, без интереса посматривающих на меня. Ну, я им нужен не был, они мне — тем более, поэтому до лагеря я добрался без проблем, но они тут же возникли, когда я попытался войти через КПП в сам лагерь, обнесенный по краям забором, каким-то хламом и колючей проволокой.       КПП представлял из себя несколько брустверов и траншей, в которых находилось с полтора десятка бойцов, изнывающих от скуки, для которых я мгновенно стал способом развлечься. Навстречу мне выдвинулось аж пять человек, во главе которых шел довольно крупный мужик, лениво закинувший на плечо что-то отдаленно напоминающее пулемёт.       — Слышь, хмырь, ты чей будешь? — издалека прикрикнул он. Я же дождался, пока он дойдет до меня и спокойно ему ответил:       — Сержант Стечкин, прибыл для прохождения службы в качестве командира шестого отделения семнадцатой роты триста четвёртого батальона, — мой рапорт заставил мужика удивлённо вытаращить на меня глаза.       — Нда-а? Что-то мне не сообщали ни о каких сержантах Стеч’Кинах… Кин… Ты чё, из кадианской знати? Непохож… — теперь уже я с недоумением покосился на, по всей видимости, главного на этом КПП.       — Был назначен на должность высшим сирдаром Ланганном и обязался прибыть в расположение роты сразу по выписке из хруг… Хуре… Хирургениума.       — А документы у тебя есть, а? — с противной ухмылкой спросил тот, а при слове «документы», стоящие позади него бойцы загыгыкали.       — Нет, но вы можете спросить высшего сирдара Ланганна. Я думаю, он подтвердит мои слова, — пожал плечами я, уже начиная внутреннее закипать.       — Мы те чё, мальчики на побегушках? Пшел вон отсюда, оборванец, и не возвращайся без подтверждения своих слов, иначе порешим, как последнего раба!       — Иди ты нахуй, мудила, блять! — в сердцах выпалил я на русском и развернулся на каблуках, чтобы подальше отойти от придурка, возомнившего себя невесть кем.       — Чё ты там вякнул?! — моментально взвинтился он.       — Грю, доброй службы, уважаемый! — пожалуй, с фальшионом против пулемёта я не вывезу.       Мда-а… Вот тебе и далёкое будущее — уёбища то ничуть не изменились. Сплюнув, я направился обиталище культистов, дабы перекантоваться там до наступления темноты. Как только начнут опускаться сумерки, издалека получше рассмотрю лагерь Кровавого Договора, да полезу в него через какую-нибудь брешь, которых должно быть много, ибо забор там стоит разве что для вида. Видимо, бояться им здесь было некого, либо они были самонадеянными дураками. Что ж, это предстоит проверить ближе к ночи…       У обиталища культистов не было ни КПП, ни стен, ни патрулей, лишь аморфная масса нагромождений из говна и палок, среди которых слонялось бичеватого вида отребье. Беспрепятственно войдя в их «лагерь», я спокойно шёл по натоптанным тропкам средь убогих жилищ и мусора, уткнувшись носом в воротник шинели, чтобы не вдыхать смрад помойки, в которой оказался, при этом пытаясь понять, нахера я вообще сюда пришёл.       Местные обитатели особо не показывались наружу из своих убежишь, а те, кого я видел, занимались обычными делами типичных бомжей — искали что-нибудь пожрать, скапливались у костров и мастерили чёрт знает что из подручных средств; а некоторые бились в припадках от каких-то наркотиков или ещё какой дряни. Другие бросали на меня настороженные взгляды, но большинству местного населения было глубоко плевать на меня, однако, как оказалось, не всем.       На очередном повороте я столкнулся с троицей исхудавших бичей в лохмотьях, один из которых, старик с заплывшими глазами, тут же вцепился в мою шинель, что-то неразборчиво бормоча. В его бреду проскакивали слова «еда», «слава богам», «жертва четвёрке» и тому подобное. Я пытался его отстранить, пока он не заверещал и не вцепился острыми ногтями мне в больную руку. Двое доходяг тут же вытащили из складок тряпья какие-то заточенные куски металла, явно намереваясь пырнуть меня.       — Вы чё, охуели, суки?! — боль от раненной руки подстегнула затаившуюся ярость, и тут меня прорвало: глаза застлала красная пелена, из глотки вырвался рык, а рука метнулась к оружию. Выхватив фальшион, я поднял старика за его руку и рубанул чуть ниже локтя, заставив его с воплем упасть, при том, что его обрубок остался в моей хватке. — На, жрите, бляди! — долго у меня отрубленная рука не задержалась, отправившись прямиком в бича, который, к моему удивлению, схватил эту культю и с радостным воплем побежал вглубь трущоб.       Второй утырок замахнулся было своей заточкой, но получил пару десятков сантиметров наточенной стали в кишки, после чего, хватая ртом воздух, сполз по стенке ближайшей хибары, пытаясь собрать вывалившийся ливер. Развернувшись в сторону, в которую убежал последний урод, я походя наступил на шею старой погани, додавив до хруста, а затем сорвался на бег.       Культя оставляла кровавый след, а потому бича было несложно найти: через несколько «кварталов» он, перейдя на шаг, подходил к довольно крупной хибаре, прижимая к груди обрубок. Я, не сбавляя ход, вылетел из-за угла, что тут же заметил культист и опять бросился бежать, но было поздно. Не дойдя нескольких шагов до порога, он получил от меня размашистый удар по спине, заставивший его остановиться и неестественно выгнуться от боли. Его вопль прервал фальшион, вошедший под рёбра и окончивший его жалкую жизнь. Он осел и упал на колени, я лишь помог ему оказаться мордой на земле, спихнув ногой со своего лезвия.       Вытерев окровавленное оружие о тряпье трупа, я сделал несколько глубоких вдохов, пока красная пелена не ушла с глаз, а мысли окончательно не прочистились от желания изрубить мертвеца в кровавый фарш. Взглянув в тьму дверного проёма хибары, я увидел несколько пар поблёскивающих от света глаз, смотрящих на меня с ужасом и каким-то интересом.       Наконец, одна пара глаз отделилась от остальных, двинувшись в мою сторону, и на свет показалась стрёмненькая девочка лет четырнадцати, со спутанными короткими волосами, с грязным исхудавшим лицом, одетая в рваную штаны и безрукавку, видимо, бывшую когда-то мешком. Она приближалась маленькими шагами, трясущимися ручонками прижимая к груди какую-то острую палку. Остановившись в паре метров, она оглядела труп, а потом вновь уставилась на меня, начав говорить с каким-то грубоватым акцентом:       — Т-ты убить Марла… Барл и дарр Гасх прийти и убить тебя.       — Кто, блять? Второй хмырь разглядывает свои кишки, а старое уёбище теперь может дышать только жопой. Вот, кстати, он обронил, — я усмехнулся и подтолкнул ногой к девочке отрубленную руку. Сюрреализм ситуации немного веселил, и никаких угрызений совести по поводу убийства трёх утырков я не испытывал, скорее, ощущал мрачное удовлетворение. Девчонка, вероятно, узнала руку, а потому задала уточняющий вопрос:       — Ты убить Барл и дарр Гасх?       — Наверное, — я пожал плечами. — С этим были двое, но они также мертвы, ибо нехуй было нарываться не по масти.       От осознания моих слов глаза девчонки расширились и она по новому уставилась на меня.       — Ты воин? — осторожно начала начала она, и получив подтверждение с моей стороны, продолжила: — Ты забрать нас?       — Кого «вас»? Куда забрать? Зачем? — не понял я, на что девочка что-то произнесла на гортанном языке, и из хижины вышли ещё дети — два мальчика, лет десяти-двенадцати. Оба, что характерно, держали в руках по кусочку стекла, обмотанного тряпьём.       — Воин убивать старших и забирать младших. В племени так быть всегда. Гасх, Барл и Марл убить Вост и Щер внутри большой железный птица, и забрать нас. Вост и Щер убить… Я не помнить. Но так быть всегда. Так велел бог Горн.       Не помню такого. Я теперь, вроде, должен поклоняться Кхорну, да, богу войны. Есть ещё два или три каких-то бога, не помню имена, да и хер с ними…       — Я не из вашего племени, и вы мне нахер не нужны, — спокойно ответил я, наконец вешая фальшион на перевязь и собираясь уходить. — Такую обузу я не прокормлю, мне бы самому тут выжить…       — Ты сильный воин. Ты мочь защитить нас, а мы принести пользу. Хринг и Хрут, — она указала на пацанов, — мочь охотиться и искать. Меня звать Ринд. Я тоже мочь охотиться, но также мочь делать еду и… — она замялась, но смотрела мне прямо в глаза. — И делать приятно.       И тут меня передёрнуло. Ебать детей. Фу блять, фу нахуй! Мне их убить будет проще, чем… Блять. Пиздец же!       — Детишки, идите-ка вы нахуй. Я… — Хуйня! Надо чё нить выдать, чтобы отвязались к чертям. — Я служу Богу войны, и я здесь, чтобы убивать, а не возиться с вами. У меня итак человек десять в подчинении, наверное. Только добраться бы до них сначала… — последнюю фразу я пробубнил про себя, опять погружаясь в мысли о том, как проникнуть в лагерь, но встретившись взглядами с Ринд, быстро очухался.       — Да-да! Мы тоже служить бог-война, Горн! Когда вырасти, мы тоже убивать и приносить жертвы! Ты не из наш племя, но ты воин и можешь научить и защитить!.. — Зубодробительная логика. Кто сильнее — тот и главный, и вообще похеру, кажись, на настоящих родителей, которые, видимо, оказались «слабаками». Массируя переносицу, я уже раздраженным тоном дал окончательный ответ:       — Нахер вы мне не нужны. Прицепитесь к кому-нибудь другому, а я пошёл. Вздумаете увязаться за мной — выпотрошу и сожру.             Развернувшись под удивленный взгляд варварских детей, я прибавил ходу, спешно выйдя из обиталищ культистов, и направился к приглянувшемуся оврагу с засохшими кустами метрах в ста пятидесяти от хибар. В условиях окружающей горной каменистой местности, это было хоть какое-то укрытие, а шагать с десяток километров под гору до виднеющейся вдали зелени, чтобы к ночи идти обратно, мне было неохота.       Блять, и нахер я вообще полез в эту бомжатню? Чё я там не видел? Нет, ну такой херни я, конечно, раньше не видел, но мне этого хватило. В гробу я видал этих культистов с варварскими замашками. Дети ещё эти… Нет уж, просто так я туда больше не полезу.       Заглянув в овраг, я примерно прикинул его размеры — метра четыре в глубину и метров сорок в обхвате. Засохшие кусты хорошо скрывали дно оврага от стороннего наблюдателя, а их сухие и колючие ветки делали скрытное проникновение внутрь и вовсе невозможным. Мне пришлось прорываться с боем сквозь эту растительность, прежде чем я добрался до дна, на котором была большая лужа кристально-чистой воды, но пить из неё или набирать во флягу я не решился, не зря растительность вокруг подохла.       Подложив под голову мешок, я лег на шинель и решил немного подремать перед ночной вылазкой, надеясь, что проснусь вовремя, когда в сумерках ещё можно будет рассмотреть лагерь, не опасаясь, что меня при этом обнаружат и пристрелят, как вражеского разведчика.       Очнувшись от переполнения мочевого пузыря, я ринулся в кусты, в кои-то веки увидев достоинство, пришедшее вместе с новым телом, и удовлетворившись увиденным, вернулся к своему лежбищу, собираясь наконец вылезти на разведку. По ощущению было где-то часов восемь вечера, солнце уже склонилось к горизонту, но ещё не стемнело. Накинув шинель, я решил оставить мешок здесь, дабы не мешался, и стал вылазить из оврага.       Слава, наверное, Кхорну, что в стычке на корабле выжил найденный мной монокуляр — немного потрескавшийся, но всё ещё рабочий, он давал приблизительно десятикратное увеличение, что позволяло мне рассматривать лагерь «красных» с почтительного расстояния, скрываясь в складках местности.       В непосредственной близости от периметра лагеря ходило несколько патрулей в три-четыре человека, но интервалы между ними были вполне достаточными, чтобы можно было проскользнуть под прикрытием темноты. Ну, оставалось только надеяться, что у них нет приборов ночного видения, иначе вся эта авантюра закончится довольно быстро печально.       Полтора часа, потраченные на разведку, принесли свои плоды: внутри лагеря, на условных перекрёстках средь палаток размещались столбы с приделанными табличками и цифрами на них, судя по всему, обозначавших принадлежность той или иной группы палаток к определенному батальону. Триста четвёртый обнаружился у западного края лагеря, наиболее отдаленного от горы, что играло мне на руку, так так пробираться придется в низине, неплохо скрывающей от взглядов патрулей. Ну и съёбываться в случае обнаружения будет проще, если не успеют пристрелить.       Теперь оставалось найти подходящую брешь в периметре, в которую я смогу незаметно протиснуться. Думаю, оказавшись в полку, найти расположение роты будет не трудно, главное туда попасть. К моему же разочарованию, к текущему времени солнце почти полностью опустилось за горизонт, и его света уже не хватало для того, чтобы нормально разглядеть периметр лагеря, но я всё равно до боли в глазах всматривался в опустившиеся сумерки.       Из-за полностью сконцентрированного на монокуляре внимания, раздавшийся позади голос застал меня врасплох, чуть не заставив подскочить:       — Дарр воин, ты забыл… — не дослушав, что мне пытаются сказать, я шагнул вперёд, параллельно с этим вынимая фальшион, и с развороту нанёс размашистый удар на уровне своей груди.       Тёмный силуэт, напугавший меня своим внезапным появлением, отшагнул и завалился на спину, издавая булькающие звуки. Быстро оглядевшись по сторонам, я присел на корточки, разглядывая, кого я зарубил, и через несколько секунд до меня дошло, что передо мной захлебывается кровью та девочка из трущоб, прижимая к груди мой мешок, оставленный в овраге.       — Дура, блять, нахера ты ко мне подкралась то, а? Умения свои показать? Показала, блять… — удар фальшионом пришелся аккурат ей под подбородок, и стояла бы она чуть ближе, снёс бы голову начисто, а так она ещё судорожно боролась за свою жизнь, пока её лёгкие неумолимо наполнялись кровью.       Аккуратно вытащив из скрюченных в предсмертной агонии ручонок свой мешок, я обнажил кинжал и на ощупь вогнал его в левое подреберье, надеясь, что попаду в сердце с первого раза. Тело обмякло и я, не прекращая материться, оттащил труп к ближайшему оврагу, а потом посмотрел на свои окровавленные руки.       — За поганый мешок ребёнка порешил… — невероятно сильно захотелось закурить, но не имея такой возможности, я решил не опускаться в самобичевания, по крайней мере, пока не выполню текущую задачу, хотя крайне неприятный осадок на душе остался.       Сплюнув и вытерев скользкие от крови руки о шинель, я накинул треклятый мешок на плечи и быстрыми перебежками стал перемещаться к запримеченному отрезку забора, надеясь, что сегодня ночью меня не пристрелят и не положат в соседний овраг с… Как её звали? Ринд.