Сирдар Кровавого Договора - Мак Сим Стеч'Кин

      Сознание вернулось также внезапно и болезненно, как и покинуло меня. Широко распахнув глаза, я уставился на неровный свод пещеры, мучительно медленно приходя в себя.       Попытавшись подняться, я ощутил чуть ли не все болевые эффекты разом: боль была буквально по всему телу, концентрируясь в голове, грудной клетке и в левом плече; желудок был будто вывернут наизнанку, вызывая сильную тошноту. Не выдержав, я откинулся обратно на мешок с тряпьём, заменявший подушку, и стиснул зубы, принявшись глубоко дышать, чтобы подавить рвотные позывы и желание заорать во весь голос.       Через пару минут активной дыхательной терапии, словив гипервентиляцию, я вновь предпринял попытку оглядеться, на этот раз лишь осторожно подняв голову. Находился я в небольшой пещере, освещенной несколькими факелами, на полу которой располагался десяток раненых, в числе которых я сам и находился, лёжа на чьей-то бурой шинели, служащей и одеялом, и матрасом одновременно. Шинель, судя по всему, та же, на которой меня вытаскивали с тонущего корабля…       Глянув на себя, я обнаружил, что на руках, на голове и на обнажённом торсе были во множество слоёв намотаны бинты, из-за чего меня можно было перепутать с мумией, да и по самочувствию я не сильно от неё отличался: мучил такой дикий сушняк, что я готов был выпить любую жидкость, до которой дотянусь… Но ничего жидкого рядом не оказалось, как, впрочем, и съедобного.       Я хотел уже крикнуть санитаров, но затем быстро передумал — эти «красноармейцы» говорили точно не по-русски, и врятли мои вопли они воспримут дружелюбно. Оставалось только беспомощно лежать, ожидая, пока медперсонал этого буквально пещерного госпиталя заинтересуется мной при обходе.       От продолжительного бездействия в голову снова полезли мысли о том, что вообще происходит и как я здесь оказался. Прокрутив в голове неприятные воспоминания с момента моей роковой пьянки на заставе до болезненного пробуждения в этом госпитале, объяснения я нашёл два: самогон оказался палёным, и сейчас у меня сильнейшие галлюцинации, а сам я, пуская слюни, уже лежу либо сразу в дурке, либо пока ещё в окружном военном госпитале.       Это было самое рациональное объяснение происходящему. А иррациональное заключалось в том, что самогон был вовсе ядовитым, и это привело к моей смерти, а затем я каким-то чудом очутился в теле одного из «красноармейцев» на нижних уровнях огромного тонущего корабля, наполненного враждующими бандами космобомжей, а также всякой агрессивной гадостью.       — Боже, какая же это всё хуйня… — невольно вырвался стон, после чего я прикрыл лицо относительно здоровой рукой и попытался выбросить из головы весь этот бред.       В голове же у меня всплыли два извечно русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». И если на первый можно было развести только бесполезную сейчас полемику, то на второй нужно было найти ответ как можно скорее.       Выжить? Оно, конечно, да, но нужно что-то актуальное в данный момент. Ну, наверное, перво-наперво стоит узнать, где я и кто я. То, что это тело принадлежит к «красноармейцам» — понятно, следовательно, я теперь невольно тоже. Вот, кстати, ещё стоит узнать, кто они такие, а то вроде бы солдаты, но выглядят не сильно лучше бомжей в жёлтом… И вдогонку: какой стране принадлежит это армия, с кем и почему воюет, и, наконец, стоит ли мне оставаться среди них или под шумок съеб… дезертировать?       Мои размышления прервал скрип открываемой двери на другом конце пещеры. Сначала в проходе показался здоровенный мужик в грязном, залитом кровью фартуке, а за ним следовал молодой парень лет двадцати пяти, облачённый в бурую робу и резиновые перчатки.       Зайдя в «больничную пещеру», они начали неторопливый обход раненых. «Лаборант» осматривал раны, сверяясь с каким-то приборчиком в руке, а потом делал пометки на небольшом листочке и прикреплял его к пациенту. У пары тел он проверил пульс и, видимо, не нащупав его, что-то тихо сказал мужику, больше похожему на мясника, чем на санитара, и тот схватил за волосы два бездыханных тела, грубо потащив куда-то за дверь.       Через несколько минут очередь обследования дошла и до меня. Парень молча провёл несколько раз над перебинтованными ранами своим приборчиком, после чего начал записывать его показания на листочек.       — Имя? — внезапно обратился он ко мне на своём языке, но к моему чрезвычайному удивлению, я понял его на каком-то инстинктивном уровне. А может само слово было похоже то ли на немецкое, то ли на английское…       — Максим, — тихо прохрипел я в ответ.       — Как? — он приблизился, чтобы лучше слышать.       — Мак-сим, — получилось вновь выдавить из себя, но немного громче.       Медик закончил делать записи на бумажке и небрежно кинул её на меня.       — Не потеряй и не порви, итак на тебя много времени потратил… — развернувшись, он направился к следующему раненому, оставив меня переваривать его слова.       Я пялился в потолок, пребывая в сильнейшем шоке: никогда серьёзно не занимавшись изучением иностранных языков, я только что понял фразу на абсолютно чуждом мне наречии. Нащупав бумажку, я поднял её на уровень глаз, но написанное на ней расшифровке не поддавалось, то ли в силу витиеватого почерка врача, то ли из-за того, что язык я всё-таки не знал. Знакомыми были разве что цифры, да угадывались некоторые латинские буквы, но толку от этого было мало.       Через несколько минут раздумий, меня вновь склонило в сон, и лучше бы я не засыпал… Боль тела сменилась на муки разума, души или чего-то из разряда этого. Перед внутренним взором стали мелькать никогда не виденные мной картины, почти каждая из которых пестрила кровавым безумием и нечеловеческой жестокостью. Мне пришлось становиться участником рукопашных схваток, поножовщин и перестрелок между сначала детьми, потом подростками, а затем и юношами. С каждой сценой возраст противников становился всё старше, ровно как таковой и у хозяина тела, чьи воспоминания я имел несчастье наблюдать.       Всё его детство и отрочество было наполнено борьбой за выживание среди сверстников на обугленной, испещрённой взрывами и пропитанной кровью планете Гхурра. Затем же, войдя в число доказавших свою силу, он принёс клятву верности Архонту Гауру, ритуально увеча свои руки об шипы его доспехов, тем самым вступая в Кровавый Договор. И вот тут жизнь парня действительно окунулась в дерьмо, щедро сдобренное кровью.       Если предыдущие сцены казались мне крайне жестокими, то увиденное дальше повергло меня в настоящий ужас. Невероятно огромные космические корабли, многомиллионные армии, страшные боевые машины, и всё это сталкивалось на поверхностях планет, объятых пламенем войны поистине галактических масштабов. Хозяин тела участвовал и выживал в таких мясорубках, что не снились ни одной войне родной Земли, да что там, даже Вторая Мировая по сравнению с этим казалась локальной стычкой двух карликовых государств.       Со временем я смог разглядеть и противника — солдат в серой или зелёной форме, нагрудниках и шлемах, вооруженных лазерными винтовками. Вот это были действительно солдаты, со всей присущей однотипностью снаряжения и уставным видом. Смутила меня их эмблема — двуглавый орёл. Уж не против ли моих соотечественников воюют эти «красноармейцы»? Но никаких более признаков родного государства я не разглядел, ну а двуглавый орёл был далеко не только у России.       Насколько я понял, парень успел побывать на трёх планетах, почти в десятке крупных сражений, и даже кем то командовал. Последние воспоминания запечатлели тот самый проклятый корабль, последствия падения на поверхность какой-то планеты, а потом попытку прорыва с нижних палуб к выходу, попадание в засаду «жёлтых» и болезненную смерть от истечения кровью среди трупов своего отряда.       Сон закончился вспышкой ярости, сопровождаемой адской болью в голове, сравнимой с прожаркой мозгов на раскаленной сковороде. Открыв глаза и сделав судорожный вздох, я заорал, выплёскивая все накопившиеся ощущения. Прекратился же мой вопль лишь тогда, когда я поперхнулся водой, которой мне обильно заливали лицо, пытаясь привести в чувства. Через пару минут у окружавших меня бойцов это с трудом получилось.       Получив несколько крепких пощёчин, я смог откашляться и сфокусировать слезящиеся глаза на склонившемся надо мной хмуром мужике в красном мундире. Увидев, что я наконец очухался, он задал вопрос:       — Какого хера орал, боец?       — Кошмарики приснились, кхе-хе-хе, — ответил вместо меня молодчик, державший мои ноги, и придурковато захихикал.       Их язык был чем-то похож на смешение всех языков Европы вместе взятых, и, что удивительно, на каждое их слово на этом суржике у меня в раскалывающейся голове всплывал аналог на русском, будто бы я когда-то учил этот язык, а теперь лишь вспоминал. Задумавшись, обратил внимание, что это начало работать и в обратную сторону: формируя в голове предложение на русском, мысленным усилием «вспоминал» перевод на «здешний».       — Бас’шка болид’т… — с произношением было труднее: непривычные звуки давались с немалым трудом, но то, что нынешнее тело явно раньше разговаривало на «здешнем», сильно способствовало обучению, которым я обязательно займусь в свободное время.       — Бывает. Это же тебя с нижних палуб приволокли? Тогда ничего удивительно, ты был как отбивная, чуть ли не по кускам собирали. На, глотни, — мужик подал флягу, из которой поливал меня до этого. Внутри была вода, пускай и застоявшаяся, но выхлебал я всё до последней капли, после чего отдал флягу и откинулся обратно на мешок-подушку.       — Смотри, не засни, скоро паёк должны принести, а тебе жрать сейчас надо обязательно, — сказал мужик, садясь на свою лежанку, на что я лишь кивнул, а лысый парень, бывший в моих ногах, отполз на четвереньках в свой угол.       И вправду, через несколько минут дверь открылась и к нам вновь зашёл «санитар» в кровавом фартуке, на этот раз занося большой закопчённый котёл с каким-то варевом. Едва он его поставил и вышел, как со всех сторон к посудине стали сползаться местные обитатели. Но тут же у неё оказались мужик в мундире и его, как я понял, подчинённый, но одетый в более простой китель. Судя по всему, офицер и подчинённый, хотя сказать наверняка сложно.       Подзатыльниками, зуботычинами и пинками они разогнали всю разномастную шваль, которая напоминала бомжей и цыган в своём пёстром рванье, явно не из «красноармейцев». Эти же двое стали брать миски и порционно раздавать лежачим бойцам в красном, потом очередь дошла и до меня — подошёл офицер и протянул мне металлическую кружку со студенистым варевом, при этом объяснив, почему мне досталось меньше всех:       — Тебе сейчас жрать много нельзя, тело не выдержит. Пару раз по кружке поешь, потом как все по миске будешь получать.       — Господин вышдар, чего вы с ним возитесь? Чай не совсем пиздюк, да и не с нашей роты, сам разберётся, — окликнул офицера лысый.       — Заткнись, Гурн. Он всё-таки тоже из Кровавого Договора, а судя по рукам и глазам, так ещё и истинно-посвящённый, в отличие от тебя, кстати, — лысый на замечание своего командира лишь скрипнул зубами и принялся зачерпывать еду для себя. Я же задумался, чего у меня не так с глазами. Если из воспоминаний хозяина тела я видел, как он ранил руки о шипы брони Гаура, то насчёт глаз ничего не знал.       — Кхм, не думал, что здесь есть место благодр… Бла-го-род-ству, — я смог выговорить целое предложение почти без запинок, аж возгордился.       — Это не благородство, парень, а дисциплина. Дисциплина — основа любой армии, и без неё мы были бы, как эти культисты, — поучительно изрёк офицер, указав на копошащихся в углах оборванцев.       Задумчиво отхлебнув из кружки, я едва не выплюнул всё обратно — серо-бурая жижа оказалась на вкус ещё противнее, чем на вид. Через силу проглотив, я сильно пожалел, что выпил всю воду. Тем временем, офицер и Гурн взяли себе по миске и разошлись по местам, и тут же к котлу ринулась вся куча «бомжей», принявшихся прямо руками зачерпывать из него, пытаясь побольше набить в рот. У меня в голове возникла стойкая ассоциация со стаей помойных крыс, набросившихся на еду — даже повизгивания и вопли были чем-то похожи.       Отведя взгляд от культистов, я посмотрел на Гурна — тот щедро заливал в свою миску воду, превращая мерзкую жижу в не менее мерзкий бульон. Объяснение «нахрена?» нашлось быстро: у парня был туго перебинтован живот, скорее всего, ранен желудок или кишки, в результате чего он теперь вынужден питаться бульонами. Желание подойти и попросить у него воды как-то не возникло — такой, как он, её скорее выльет, чем поделится. Посмотрев на офицера, я только сейчас заметил, какое ранение было у него. Вернее, чего у него не было — правой руки по плечо. Интересно, а что делают с калеками в Кровавом Договоре?..       С трудом допив мерзость из кружки, я вновь откинулся на свою импровизированную лежанку и решил немного подремать. Проснулся через несколько часов, по ощущениям — ближе к вечеру, хотя в пещере сказать это трудно. Скользнув взглядом по пещере, заметил, что котёл исчез, а потом обратил внимание, что офицер и Гурн куда-то собираются. Мужик, заметив, что я пристально на них смотрю, показал бумажную палочку и спросил:       — Куришь?       Не знаю, как бывший обладатель этого тела, но я отказываться от старой привычки точно не собирался. Обрадовавшись, что наконец смогу выбить из башки всю херню, заменив её на никотин, я чуть было не вскочил босиком, но нашёл рядом сапоги, видимо, принадлежавшие мне. А вот портянок не нашёл, что меня весьма огорчило. Итак сбитые и грязные ноги пришлось наголо совать в откровенно раздроченную обувь, с виду сильно напоминающую кирзу.       С кряхтением встав, я набросил поверх оголённых плеч (на мне были только сапоги и рваные штаны, торс был прикрыт только бинтами) измятую шинель, и с энтузиазмом, прихрамывая, пошагал за офицером. Выйдя за дверь «пещерного госпиталя», мы неспешно двинулись по слабо освещённым тоннелям. Пускай ходить мне было ещё больно и трудно, но ради покурить можно и потерпеть… Минут через десять мы вывернули в огромный зал, забитый различными ящиками и техникой, между которой туда-сюда сновали люди в мантиях и с лишними механическими конечностями. Разглядеть всё в ангаре более подробно мешали уже опустившиеся сумерки и недостаток искусственного освещения, поэтому я не стал даже заморачиваться.       Выйдя через приоткрытые массивные створки ангара, мы оказались на широкой грунтовке, идущей вниз от горы, в которой мы находились. У её подножия виднелись десятки огоньков костров и проблески прожекторов, степенно шарящих по округе.       — Там вон лагерь наш… Да и не только наш, — пояснил офицер, доставая из мундира металлический портсигар. Открыв его, он взял в зубы сигарету, а потом протянул мне и Гурну. Я с благодарностью принял то, что было скорее туго набитой папиросой, нежели сигаретой — фильтра в ней точно не было. — Слушай, парень, я тут немного слышал о том, что происходило на нижних палубах и какую роль ты сыграл в этих событиях… Я же так понимаю, твоего подразделения больше нет?       Я лишь неопределённо повёл плечами, перпендикулярно сдавливая конец папиросы, тем самым делая импровизированный фильтр.       — Моей роте сейчас нужны бойцы. Ты, как более-менее опытный и прыткий, да ещё и истинно-посвящённый, вполне можешь претендовать на должность командира отделения. Ты, кстати, кем был?       — Сержантом, — честно ответил я.       — Вот и ладно. Я, если ты еще не знаешь, командир семнадцатой роты триста четвёртого батальона — высший сирдар Ланганн. (О, вот откуда обращение «вышдар»!) Это, — он указал на Гурна. — Сержант первого отделения, ты же можешь претендовать на шестое отделение. Раньше было десять, но сейчас хорошо, если семь-восемь соберём. Ещё и командиров взводов бы найти, да даже одного…       Гурн подкурил Ланганну, а потом мне. Я, плотно сжав бумагу губами, сделал длинную затяжку, уставившись на далёкие звёзды и ярко светящую луну. Правда, она почти мгновенно потускнела, как и звёзды. Впрочем, как и всё вокруг. Выдыхая едкий дым, с губ сорвалось краткое, но ёмкое «Ух бля!», после чего я стал заваливаться, но был подхвачен под руки заржавшим Гурном.       — Ты чё, парень, в первый раз что-ли? — ехидно поинтересовался он, не переставая хихикать. Открыв уже было закатившиеся глаза, я смог выдавить:       — Давно… Не курил… С непривычки, ох бля… — подавив рвотный позыв, я трясущейся рукой протянул усмехнувшемуся Ланганну едрённую папиросу и уселся на землю, пока меня колотило мелкой дрожью.       — Кстати, спросить забыл. Как зовут то тебя, «берсерк с нижних палуб»? — поинтересовался офицер, аккуратно потушив недокуренную папиросу, после чего убрал её обратно в коробочку.       — Мак… — сказал, как отрезал, после чего мой организм отказался далее терпеть издевательства и отправил меня в отключку, заставив растянуться на земле под гогот новых товарищей.