Тьма в его глазах

      Мне снится море. Вот ведь, никогда не видел, а снится. Безмятежная синь и первозданная мощь. Лениво оно набегает на берег, пенясь барашками редких волн, я не могу отвести взгляда от этой игры. Хочется коснуться, стать частью этого мира, и я медленно подхожу к самому краю прибоя. Ступни тонут в сыром каменистом песке, жаркий влажный ветер треплет волосы, норовя забраться под рубаху, сыплет солью брызг в лицо, но я улыбаюсь счастливо и беззаботно. Давно себя таким не чувствовал, когда сердце трепещет в груди от наивной радости предвкушения. Делаю шаг вперед. Ещё один. И снова. Пока пальцы не оторвутся от вязкого дна, и меня не увлечет этой живой всесильной мощью. Песчинка ли, человек ли, волнам так легко сломать меня, бросить в водоворот, но нет, волны — мои друзья. Прикрыв глаза, отдаюсь на их волю, чувствуя, как живительная энергия омывает меня. Море. Бесконечность. Счастье. Тем более странно и неприятно моё пробуждение, когда меня просто вытаскивают из постели за волосы, швыряя на пол. Сжимаясь, испуганно пытаюсь осмотреться, пока на мои голову и тело сыплются удары тяжёлых сапог, всё это сопровождается надрывным воем голосящей матери. — Убил!.. Уби-и-ил!.. — кричит она, сидя на полу и прижавшись спиной к косяку раскрытой двери. Лицо её некрасивое и красное, из ранее уложенного пучка волос выбились смоляные пряди, прилипнув к мокрым одутловатым щекам. — За что нам такое?! Ведь говорили мне: утопи, избавься от выродка, пока не поздно… Пожалела, дура… У двери какое-то мельтешение. Там уже собралась небольшая группа из недовольных шумом и ранним пробуждением постояльцев, они что-то тихо бормочут, переговариваясь меж собой, но никто не заходит, продолжая тесниться в проёме. — Марика… доченька… — тихо причитает моя мать, не смотря ни на кого. Лишь крепче прижимает к себе смятый ворох одеяла, обнимает, обвивая руками кокон. Она рыдает, а я ничего не понимаю: кто кого убил? Пока не замечаю лежащую в одеяле фигурку сестры. Голова девочки повёрнута ко мне, и я с ужасом вижу заострённые смертью черты лица и безжизненный взгляд карих глаз, направленный в никуда. Марика… мертва? Выворачиваюсь, подобно ужу, и подскакиваю к матери, хватая сестрёнку. Кажется, что это просто очередной плохой сон, но пальцы натыкаются на неестественно холодную кожу. Голова Марики запрокидывается от резкого рывка, и с длинных неприбранных волос сыплется чёрный пепел. Испуганно вскрикнув, с трудом узнаю в нем остатки странно высохших за ночь колокольчиков. Словно вся жизнь разом ушла из этого тела, забрав с собой и цветы. Но скорбеть у меня не получается. Отец вновь хватает меня за волосы и начинает избивать, вымещая на мне боль за потерю ребёнка и, вероятно, страх перед неизвестным, страх за свои жизни. Конечно, они винят меня. И если раньше меня просто презирали и боялись, то сегодня всё изменилось. Искажённые ненавистью черты отца и подоспевших братьев не оставляют сомнения в моей участи — убьют. Из последних сил вырываюсь и бегу по коридору, направляясь на улицу. Не важно куда, лишь бы подальше отсюда. Навстречу мне попадаются какие-то люди, пытаются меня схватить, остановить, но я бегу мимо, спасая свою жизнь. Мне почти удалось сбежать. Почти. Наш конюх, неожиданно вышедший из конюшни, перехватывает меня, валит на землю, саданув кулаком в висок. Кричу и пытаюсь вырваться, но что я могу сделать против этой горы мышц? Мои удары не задевают его, лишь сбиваю костяшки о жёсткую кожаную куртку. — Попался, — равнодушно говорит он. И эта мысль застревает в моей голове, бешено крутясь по кругу: «Попался, попался, попался…» Вот уж действительно, попался, никуда не денешься. Безвольно скручиваюсь на земле, ожидая неминуемого конца. Единственный вопрос — насколько это будет болезненно? Смерть привычна для Тейрана. Тяжелые неизлечимые болезни, способные иссушить в пару дней и здоровяка, неурожайные годы, когда вода из полноводных рек уходит глубоко в землю, оставляя после себя только сухие выжженные солнцем русла, не способные более питать деревенские пашни и пожни, и многочисленные кровавые войны, выкашивающие порой целые города, села. Ну и о магических проклятиях, конечно же, не стоит забывать. Для меня это всегда был вопрос времени. Я даже немного удивлён, что протянул так долго, что не прибили сразу во младенчестве, как только начала проявляться метка. Теперь меня не держат, и я немного поворачиваюсь, поднимая взгляд ввысь. Небо. Ясное и бездонное, окрашенное тонким золотом утренних лучей. Невероятное в своей красоте и притягательное в безграничной свободе. Стрижи парят в нём, разрезая эфир чёрными кромками крыльев, и я задумываюсь: возможно, в следующей жизни я стану стрижём и буду так же парить… — Вставай, — следует окрик и жёсткий удар мыском сапога мне под рёбра, чтоб поторапливался. — Тебя один господин купил, в услужение пойдешь к нему. Медленно поднимаюсь, гадая, уж не ослышался я. Кто бы захотел меня купить? Зачем? Это шутка? Но мой отец совсем не похож на шутника, и я бреду за ним прихрамывая, не смея спросить что-либо. Мы идём не в дом, а заворачиваем в всё ту же конюшню. Дверь громко хлопает, и лёгкие заполняются терпкой смесью запахов пота лошадей, конской сбруи и сухой въедливой пыли от сваленного в углу сена, несколько кобыл заржали, фыркая и мотая головами. Я смотрю на мужчину, что стоит у одного из дальних денников, лениво трепля косматую гриву темно-гнедой лошади, — высокая изящная фигура и длинные пшеничные волосы, небрежно рассыпанные по прямым плечам. Меня продали эльфу? Заслышав наши шаги, он оглядывается, приветственно взмахнув рукой. Косого луча света, бьющего в небольшое оконце, хватает, чтобы высветить тонкие и красивые черты — вот уж поистине правдива молва, превозносящая красу волшебного народа. Тень улыбки плутает в уголках бледно-розовых губ, едва ли доходя до глаз. Взгляд незнакомца жёсткий и оценивающий, но даже не это меня поражает, а сам цвет глаз — они абсолютно чёрные. Голубые, зелёные, серые, иногда — карие. Но чёрные глаза у эльфа? Возможно ли? Цвет такой глубокий и насыщенный, что сложно сказать, где заканчивается зрачок и начинается радужка, всё сливается в сплошную чернильную тьму. — Здравствуй! — Мужчина легко касается моего подбородка, приподнимая лицо и пристально рассматривая. Мне кажется, или я чувствую мелкую дрожь в этих пальцах? — Меня зову Лоэр. А ты — Итэр, так? — Да, господин, — опускаю смущённый взгляд, — Итэр. — Не против отправиться со мной в путешествие прямо сейчас, Итэр? — Как скажете, господин. Вы меня купили. — Не думаю, что это хорошее приобретение, господин, — наконец подает голос отец, до селе стоявший молча. — Если вам нужен слуга… — О, нет-нет! Меня вполне устраивает этот парень, думаю, я смогу многому его обучить. У меня уже есть несколько слуг, но они остались в замке, а путешествовать одному так утомительно. Тень сомнения легла на лицо отца, прорезав вертикальной морщинкой густые сведённые брови. Он нервно облизывает губы и ещё больше хмурится. Так и вижу, как внутри него борются понятие чести (товар-то с гнильцой) и желание избавиться от меня, получив при этом ещё и денег. Второе побеждает. — Воля ваша. Итэр смышлёный, он вас не разочарует, работы не чурается, много чего уже умеет делать, — говоря, он разворачивается и уходит. Лишь у дверей бросает напутственное: — Удачной дороги! Думаю, что сейчас я видел его в последний раз, как и всю мою семью. Но это меня совсем не печалит. За это время Лоэр полностью оседлал лошадь и вывел из стойла гнедого жеребца, которого ранее трепал по темной гриве. Вскочив с седло, он и меня пристроил там же, перед собой. Сидеть так непривычно и страшно, у меня нет большого опыта езды на лошадях, но широкая грудь эльфа за моей спиной и придерживающие меня и поводья руки внушают спокойствие. Я не оглядываюсь назад, ни когда мы выезжаем с постоялого двора, ни когда покидаем саму деревню. Я не знаю, что меня ждёт впереди, не знаю, как сложится моя жизнь. Возможно, Лоэр станет мне другом, возможно — с презрением отвернётся, узнав о метке. Я не знаю. Всё, что я могу сейчас сделать, это довериться судьбе, уповая на её милость. Я надеюсь всем сердцем, что с этого дня моя жизнь станет лучше.