Ещё немножечко о поэзии

Солнце встаёт, заливая светом комнату. Ярослав разводит колени, чувствуя, как рубашка распахивается, как ползёт с плеч неумолимо под горячими руками и под жадными губами. Он шею гнёт, задыхается, сам гнется, словно огромная кошка из тех, что он видел в зоопарке, куда его, почти нищего поэта, водил Александр. Александр. У Ярослава в нем — весь мир почти, вся вселенная; процентов пятнадцать — поэзии, все остальное ему одному. Умелые, уже знакомые руки с мозолями от меча — сильные руки, уверенные, защищающие, руки, которые его поймали в первую встречу, руки, которые его удержали над пропастью — ласкают его так, словно Ярослав — величайшая в мире драгоценность. Словно он из хрусталя, из фарфора, из мрамора, словно его разбить можно неосторожным движением. Ярослав бы и рад попросить быть быстрее, сильнее, смелее — но он себя никогда в жизни таким любимым не чувствовал. Таким залюбленным. Таким ценным. Александр склоняется к его ключицам, выцеловывает острые, хрупкие косточки, вылизывает, прикусывает легонько там, где ещё нет его следов. Ярослав, на самом деле, и без следов ему принадлежит. У него с самой первой встречи вся душа — Александру, все сердце — зелёным глазам, что как листья у берез в далекой родной России. Он откидывает голову и вдруг снова смеётся — у него ведь душа нараспашку, открытая, а сейчас он так счастлив, что все чувства наружу рвутся, плещутся в горле пузырьками звонкого смеха. Ему хочется смеяться, касаться и просто любить. Одного его любить, только его, всегда его. Александр отстраняется, смотрит с непониманием в глаза. Ярослав теряется. Зелёный кружит, затягивает, манит. — Что-то не так? — у него в голосе обида и уязвленность, но Ярослав так безоговорочно счастлив, что не может по этому поводу как следует испытать стыд. Он только льнет поближе, ластясь, трогает щеку смеющимся улыбающимся ртом. Александр смотрит в лицо, ждёт объяснений, и Ярослав выдыхает. Глупый, глупый, глупый. — Я счастлив, — тихо объявляет он, медленно водя руками по сильным плечам. — Я счастлив, и я люблю тебя. Люблю тебя. Его ведёт от нежности. Ему хочется снова сесть за бумагу и исписать все листы строчками, что путаются и смешиваются у него в голове, которых полно в воспаленном влюблённом рассудке, но вот беда — чернила разлились. Да и сил оторваться от него нет. Ярославу его так давно хотелось. Ярослав сходит с ума с первой встречи, грезил солдатом с нежными глазами и крепкими руками, Ярослав не влюбился, пожалуй — а полюбил. Сразу, с размаху, бесконечно и безнадёжно. Белая рубашка падает прямо с плеч в чернильную лужу. Ярослав прикусывает губу, думая, что она, наверное, испорчена безвозвратно, и следом за нею стекает на пол на колени. Обнимает чужие бедра руками. Александр перед ним обнажённый; чистое совершенство, отлитое мастерами. Ярослав замирает и думает о том, что обречён на все муки ада; потому что молится он, стоя на коленях, вовсе не на икону. — Можно мне?.. — он птичьи склоняет голову к плечу и смотрит серьёзно, обнимая руками бедра. Александр смешивается на мгновение, хочет возразить, по глазам видно, но все же кивает. Ярослав легонько губами касается капельки на головке. Слизывает её языком — во рту остаётся солёный привкус. Странно, но он ни капельки не ощущает себя грязным. Вот так, стоя перед ним на коленях, обнимая руками его бедра и касаясь губами члена, он не ощущает себя, как думал в стыдных видениях себя распутным и продажным. Наоборот — его чужая любовь окутывает как облако, обнимает всего, прячет в кокон. Ярослав прикрывает глаза и плотно, жарко и стыдно обхватывает его губами. Александр сверху стонет и пропускает тёмные волосы сквозь пальцы. Ярослав языком обводит вздутые венки, щекочет головку и втягивает старательно щеки, качая головой. Он видел, как это делали женщины для него. Он справится с этим. И, кажется, правда справляется. Александр стонет сквозь зубы, поминает то бога, то дьявола, едва не цепляется за его волосы, но в последний момент кладёт тяжёлую ладонь ему на плечо. Ярослав легкомысленно царапает чувствительную плоть зубами. Его вдруг вздергивают на ноги и роняют на кровать, нависая. Александр весь раскрасневшийся, с влажным от испарины лбом и океанами нежности и вожделения в потемневших глазах нависает над ним, и Ярослав чувствует, что ещё немного, и он просто не выдержит, он разорвется от чувств, которые распирают грудную клетку. Он с ночи все ещё растянутый. Он раскрывается, подаётся, чувствуя, как Александр его заполняет миллиметр за миллиметром. Это всего лишь на толику менее волнительно, чем в первый раз. Всего лишь — и он не уверен, что это будет хоть капельку менее сладко во все последующие. Ярослав купается в его любви и восхищении, смаргивая с ресниц непрошенные слезы. Александр двигается — и из груди рвётся пошлый, но не грязный ни капельки стон. Ярослав думает: когда любишь так сильно, грязи просто не остаётся места. А потом Александр попадает по нужной точке внутри — и все мысли из головы выбивает, оставляя лишь крик, лишь удовольствие, лишь тело навстречу. Он кончает, ни разу себя не коснувшись, и чувствует, как Александр изливается внутри. — Ты моя муза, — тихо говорит Ярослав, отдышавшись. В животе сладко ноет, горит остатками, и он все ещё немного дрожит. — Особенно, пожалуй, отдельные части тела. Александр утыкается губами ему в шею и негромко смеётся.