Сентябрь 2019
Сентябрь выдался промозглым и ветреным, но верх чёрного «Порше Каррера» был опущен. Когда машина подъехала к кованым воротам, водитель наклонился к переговорному устройству, нажал кнопку и представился. Тяжёлые створки медленно распахнулись в стороны, и порше двинулся по дорожке — вдоль ухоженных кустов жимолости и тамариска, далее по аллее мимо небольших домиков, вокруг каменного фонтана — и остановился у импозантного розового особняка. Из машины вылез высокий мужчина в лёгком кашемировом пальто и направился к входу. Он немного прихрамывал, опираясь на трость. Его длинные светло-русые волосы прикрывали воротник, губы были плотно сжаты, а пронзительно-синие глаза изучающе всматривались в стоящую на крыльце женщину в униформе. — Месье Бестужев? — Женщина чуть поклонилась, дождалась подтверждающего кивка и открыла дверь: — Мадам Леруа ждёт вас. Прошу за мной. Шагая следом, он теперь столь же внимательно, с каким-то даже подозрением оглядывал тёмные резные двери, старинную дубовую лестницу, коридоры с устланным коврами полом и висящими на стенах гравюрами и светлый, залитый ярким утренним солнцем холл с мягкими диванами, расставленными в вазах свежими цветами, полированными кофейными столиками и огромным панорамным окном с выходом на террасу. Дойдя до приёмной, услужливая провожатая вновь распахнула дверь, поклонилась и ушла. — Бестужев, — коротко представился гость тощей и плоской, как доска, хозяйке кабинета. — Благодарю, что всё же решили принять меня, мадам. Ему любезно предложили сесть. — Я слушаю вас, месье. — Сморщенные губы мадам Леруа растянулись в подобии улыбки. Бестужев нахмурился, чуть помедлил, подбирая слова. — Мой французский далёк от совершенства, мадам. — Синие глаза обдали её холодом. — Но мне казалось, мы с вами обговорили всё в письме. Я бы хотел повидать мадам Ставропулос. Улыбка собеседницы стала змеиной. Блёклые, чуть выпуклые глаза иронически сощурились. — У нас нет гостя с таким именем. Бестужев вполголоса выругался по-русски и тут же поправился, опять перейдя на французский: — Мадемуазель Волкову. Я хотел бы видеть мадемуазель Волкову. — Наш пансионат не совсем обычный. Я писала вам. — От голоса мадам Леруа веяло такой же стужей, как от взгляда визитёра. — Наши постояльцы — люди непростые. И мы оберегаем их покой. Даже не столько физический, сколько душевный… порой рискуя навлечь на себя недовольство их родных и близких. — Она снова растянула губы. И без того тонкие, они почти исчезли с её лица. — Мой визит не угрожает покою мадемуазель. Я её друг. — Бестужев произносил слова резко, отрывисто, почти сердито. Он забывал про артикли, ошибался с родом и числом, путал времена и наклонения, поэтому говорил медленно, из-за чего сердился ещё больше. — Здесь я решаю, что угрожает моим гостям, а что нет. Когда его осадили столь недвусмысленно, он умерил пыл и ответил чуть спокойней: — Я не раз просил вас спросить у Алисы, примет ли она меня. Мадам Леруа откинулась на спинку винтажного кресла, сложила ладони лодочкой и затем потёрла пальцы друг о друга. — Алиса выбрала это место не просто так, — сказала она неторопливо, словно наслаждаясь его капитуляцией. — В её жизни произошли некоторые события, которые она ни с кем не хочет обсуждать. Она укрылась здесь, спряталась ото всех, потому что доверяет мне. А терять её доверие у меня нет ни причин, ни желания. Поэтому нет, месье, пока я ничего у Алисы не спрашивала. — Но у вас же здесь не тюрьма, верно? — Его капитуляция была временной. — Нет, месье, — глаза мадам Леруа сузились, острый подбородок приподнялся, — конечно же, нет. Наши гости вольны ходить когда и куда захотят, могут сами принимать гостей, могут… — Я приехал в гости к Алисе Волковой, — бесцеремонно перебил её Бестужев. — Целый месяц я писал и звонил, добиваясь встречи. И получал в ответ лишь отговорки. Теперь вы наконец согласились меня принять. Зачем? Чтобы повторить всё это мне лично? — Вы были очень настойчивы, месье. Чрезвычайно, до неприличия настойчивы. — Так это по телефону. Представьте, каким я могу стать настойчивым теперь, мадам. — Для таких случаев у нас есть охрана, месье. — Губы в который раз растянулись в улыбке, но рыбий взгляд остался тусклым. — И мы всегда можем позвонить в полицию. — А я могу позвонить месье Голденбергу. — Бестужев сжал набалдашник трости крепче. — Ведь именно он оплачивает пребывание здесь своей дочери, не так ли? Я позвоню ему, и он перекроет вам кран. Или вы готовы оказывать гостеприимство мадемуазель Волковой бесплатно? — Какой кран? — Тонкие брови поползли вверх, спина распрямилась. — С кислородом. Мадам Леруа неодобрительно покачала головой: — Ваш французский… мне порой сложно понимать, о чём вы говорите. — Вы прекрасно понимаете меня, мадам. Месье Голденберг переживает за дочь, вся их семья переживает. Алиса не хочет общаться с родными, не отвечает на их звонки, редко пишет. И угрожает, что покончит с собой, если кто-то из семьи приедет сюда. Она отказалась встретиться даже с матерью и бабушкой, которую очень любит. Месье Голденберг поручил мне попытаться увидеться с Алисой. Я не из семьи. Я просто её старый друг. Может быть, она согласится. — Она не только угрожала… — Мадам Леруа вновь откинулась на спинку кресла и впилась взглядом в своего несговорчивого посетителя. — Один раз Алиса пыталась это сделать. Когда я вняла уговорам месье Голденберга и пустила его к дочери. Несмотря на её нежелание. — Бестужев застыл, и мадам Леруа удовлетворенно кивнула: — Вы не знали об этом, не так ли? Месье Голденберг вам не сказал. Я тоже не могла сказать такое по телефону. Но говорю сейчас. И больше жизнью Алисы не рискну. А вы? Бестужев надолго задумался. — Если это правда… то вы поступили разумно, мадам, — наконец сказал он. — Я приношу свои извинения за то, что, быть может, был груб. — Затем на миг сжал челюсти и упрямо добавил: — Тем не менее я настаиваю на встрече. Поэтому ещё раз прошу вас передать Алисе, что хотел бы с ней поговорить. — Я не отказываюсь вам помочь, месье. — Мадам Леруа склонила голову набок, рассматривая его, словно забавное насекомое. — Но на днях у мадемуазель снова случился нервный срыв. Её врач обеспокоен, но прогноз даёт хороший. Просто нужно немного подождать. Дайте ей время. Однако прошло не меньше недели, прежде чем они вернулись к этому разговору. Бестужев приезжал ежедневно, ему открывали ворота, принимали в кабинете и даже поили чаем. Но беседы велись исключительно о погоде, политике, хорошем урожае яблок в этом году, ценах на недвижимость в ближайшем городке, а никак не о причине визитов. Каждый раз, прощаясь, он напоминал: «Только обязательно скажите ей, что меня зовут Игорь. Это важно». «Да, я помню», — каждый раз отвечала мадам Леруа. А спустя неделю объявила: — Мадемуазель сказала, что друзей тоже не желает видеть. Бестужев мог поклясться, что слышал в голосе торжество. Вмиг все его подозрения и настороженность вернулись. — Вы назвали ей моё имя? — спросил он. — В этом не было необходимости, месье. Как только Алиса услышала, что её хочет видеть друг, она заткнула уши и закрыла глаза. Она всегда так делает, когда не желает чего-то знать. — Попробуйте начать разговор сразу с имени, мадам. В ваших интересах сделать так, чтобы Алиса услышала вас. Чтобы она согласилась. Я должен увидеть её. Увидеть живой и здоровой. И доложить её отцу. В противном случае он может подумать, что его дочь давно мертва, а вы вместо неё изредка пишете ответы на сообщения. Аргумент пробил брешь в снисходительной невозмутимости — мадам Леруа почти задохнулась от негодования: — Это чудовищное предположение, месье… — Так развейте мои опасения. Уговорите Алису встретиться со мной. Если хотите, чтобы она осталась вашей гостьей… не за бесплатно.***
Алиса увидела его первой. К середине месяца неожиданно потеплело, дожди прекратились, но в тот погожий день в парке было малолюдно и Игорь сильно выделялся из толпы прогуливающихся постояльцев — не только элегантной одеждой, но и цепким, ищущим взглядом. На краткий миг она удивилась, заметив его чуть скованные движения и трость в левой руке. Когда он наконец сам увидел её, то тоже в первый момент замер, а потом решительно зашагал навстречу. Она же так и осталась стоять на месте. — Здравствуй, Алиса. — Игорь протянул руку. — Зачем ты пришёл? — Она даже не кивнула в ответ, сложив ладони на отчётливо выпирающем животе. Его рука повисла в воздухе. Её глаза пытливо смотрели в упор: — Что тебе надо? — Хотел пригласить тебя на рыбалку… — И ещё не договорив, понял, что шутка вышла идиотская. Никто его не предупредил, и беременность Алисы стала для него неожиданностью, поэтому он растерялся. Смешок Алисы заставил его виновато опустить голову, настолько тот не вязался с безграничным страданием в её глазах. — Я немного не в форме сегодня, — сказала она, демонстративно оглаживая обтянутый большим несуразным свитером живот. — И как-то я уже была с тобой на одной рыбалке. Мне хватило, знаешь ли… — Прости, Алиса… — Он только это и смог пробормотать. Все слова вылетели из головы. — Мне не за что тебя прощать. Я получила то, что заслужила. — Её голос дрогнул, а Игорь удивлённо вскинул брови. — Правда, чуть больше, чем можно было ожидать… но вы с братом должны быть довольны. — О чём ты говоришь? — Он не понимал. — Погоди, давай присядем. Тебе тяжело стоять. — Видеть тебя мне ещё тяжелее. — Её волосы в беспорядке торчали из небрежного пучка, под глазами залегли глубокие тени, а рукава толстого вязанного свитера нелепо свисали, закрывая пальцы с обломанными ногтями. Однако голос звучал повелительно: — Но я хочу знать, зачем ты здесь. — Я хотел увидеть тебя. — Увидел? Рад? Ты рад?! Теперь можешь возвращаться… к нему. Расскажи, пусть тоже порадуется. — Я хочу помочь. — Чем? У тебя есть машина времени? Или ты сделаешь мне лоботомию? Сотрёшь мне память? — Алиса всхлипнула и покачнулась, и Игорь протянул к ней руку, чтобы поддержать. — Не дотрагивайся до меня! — В её глазах было столько ужаса, что он отпрянул. — Мне так жаль… — Он заготовил целую речь, но все нужные и важные слова разом куда-то пропали. — Не ври. Тебе не жаль. — Она помотала головой. Зажмурилась, пытаясь удержать слёзы. И закричала, вспугнув стрекочущих на дереве сорок: — Тебе не жаль! И твоему брату тоже не жаль! — Но вспышка была краткой, Алиса прошептала еле слышно: — Таких, как я, никому не жаль… Никому не жаль тех, у кого есть свои яхты и самолёты. — Это неправда, Алиса. — Ему тоже хотелось кричать, но он тоже мог только шептать. — Уходи, Игорь. Я не хочу видеть тебя. Может, когда-нибудь мне станет легче, но сейчас я никого не хочу видеть. Даже родителей. Если они меня презирают, если стыдятся меня… то я не хочу об этом знать. — Он покачал головой, убеждая, что это не так, и Алиса добавила: — Их жалость я тоже не хочу видеть… и не хочу говорить с ними об этом… — Знаю. Старая грымза меня тоже долго отфутболивала. Я еле прорвался. — Он отчаянно пытался зацепиться хоть за что-то. — Она не грымза. Скорее, сторожевая собака… Мадам Леруа никого не подпускает ко мне. Сейчас она мой единственный друг. — Алиса подняла воротник до самых глаз, лихорадочно комкая его пальцами. — Тебе пора, Игорь. Пожалуйста, уходи… Он смотрел на неё — зарёванную, неуклюжую, растрёпанную — и скрипел зубами от беспомощности, не в силах облегчить её боль, не отваживаясь даже взять за руку. Мотнул головой: — Я не для того ехал сюда. И один раз уже ушёл, второй раз я не сделаю такой ошибки. Я на твоей стороне, Алиса. Не знаю, смогу ли я тебе помочь, но я постараюсь. Ты только позволь мне… — Ты ничем не поможешь уже. — Она прикрыла глаза и прошептала так тихо, что он с трудом услышал: — И я сама виновата. — Я не понимаю, о чём ты говоришь. — Он наморщил лоб, изо всех сил пытаясь догадаться, призывая на помощь весь свой опыт и интуицию. Но тщетно. — В том, что случилось, виноват кто угодно, кроме тебя. — Кашу заварила я… — Алиса усмехнулась, поймав его удивлённый взгляд. — Бабушка говорила, что с любовью нельзя шутить, что плата может быть слишком высокой. — Горькие складки собрались в уголках губ. — Я ведь поспорила на него, ты об этом знал? — Поспорила? — Он блуждал в потёмках, не поспевая за ней. — Я поспорила, что влюблю в себя взрослого мужчину. Я спорила не на… — она запнулась, но так и не смогла произнести имя, — не на него. Он просто случайно подвернулся… Что ты на это скажешь? — Скажу, что ты выиграла. Что у тебя получилось. — Игорь подбирал слова осторожно, словно шёл через топь, где любой неосторожный шаг грозил падением в трясину по самое горло. — И в другой ситуации я был бы рад за него, потому что… потому что ему это полезно. Я был бы очень рад, если бы всё не закончилось так, как закончилось. — Думаешь, получилось? — Алиса хмыкнула и медленно пошла по дорожке, снова зябко кутаясь в воротник. Игорь двинулся следом, постукивая тростью. — Да, я старалась… и советчики у меня были хорошие. Но бумеранг в лоб я не ожидала. — Ты влюбилась сама. — Он не спрашивал, он утверждал. — Это было предсказуемо. — Конечно, я увлеклась… Господи, мне было восемнадцать лет! У меня ума было, как у ракушки! Но вы… — Алиса остановилась и повернулась, — вы тогда с… с ним поделили меня, как кусок мяса. Это было мерзко и подло! — Да, Алиса. — На душе тоже было мерзко. В её глазах застыла горькая обида. — Я хотела потом вернуться. К тебе. Игорь судорожно дёрнулся, но взгляд Алисы не предвещал ничего хорошего. И он сказал только: — Но не вернулась. — Не вернулась, — эхом повторила Алиса. — Моя бабушка говорит, что если мужчина поступает благородно, то это может быть притворством. Он может так поступить, потому что ему что-то от тебя нужно. Но если он ведёт себя как мразь, то никакого притворства нет. Он точно мразь. Игорь опустил голову — ему нечего было возразить. — Есть категория женщин, которых тянет на мудаков, — продолжала она, — на одних только мудаков. Судя по всему, я из таких. Мой первый парень… Юра… это он подбил меня на тот спор. Сказал, что я тупая малолетка, фригидное бревно. Что любой нормальный мужчина уснёт от скуки рядом со мной. — Идиот. Дурак и козёл. — Голос сел и теперь скрипел от бешенства. Алиса хмыкнула почти весело: — А ты? А твой брат? — Она пожала плечами: — Думаю, вы можете взять Юрку в свой клуб… Клуб мудаков. Игорь не перебивал, хотя каждое слово Алисы — злое, правдивое, безжалостное — разило в цель, жалило, заставляя болезненно морщиться. — У меня было трое мужчин, и все как на подбор, один другого подлее… — в её голосе прибавилось горечи. — А потом я встретила достойного мужчину. Вы все не стоите и одного его мизинца. И он полюбил меня. Но вы всё уничтожили. Я опозорила его, сделала посмешищем. Опозорила родителей. У меня отобрали детей. Я не общаюсь с родными, живу в психушке. У меня нет друзей. Я беременна от толпы каких-то наркоманов… Ты правда считаешь, что мне мало?! — Алиса кинулась к нему и заколотила кулаками по груди, плечам, лицу. Он не уворачивался, не пытался её остановить, лишь жмурился, уберегая глаза. — Зачем ты приехал?! Чего ещё вы от меня хотите? — Она уже сипела, захлёбываясь рыданиями: — Я пыталась покончить с собой, но я такая тряпка, что не смогла… уж простите… — Погоди, Алиса… — Он осторожно поднял руки, желая обнять её, поддержать, утешить, но, увидев, как она сразу в страхе съёжилась, словно ожидая удара, просто развёл их в стороны. — Может, я и правда поступила плохо… — Она сделала шаг назад, выставив в неловкой защите перед собой руки. — Может, я и правда обидела вас… Но я не знала… клянусь богом, я не знала, что папа скажет о помолвке именно в тот день. Я никогда бы так не сделала, слышишь! И неужели я за это мало наказана? Посмотри на меня! Посмотри! — Алиса снова положила ладони на живот. — Ты правда думаешь, что мне всё ещё недостаточно? Уходи, Игорь. — Она зажмурилась, замотала головой: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… оставьте меня… Мне уже хватит. Я просто больше не выдержу… Игорь отбросил трость в сторону и рванулся вперёд, подхватывая оседающую на землю Алису. Она забилась в его руках: — Не прикасайся ко мне… Он разжал руки, но через мгновение снова стиснул, поймал, не позволяя ей упасть. Она трепыхалась, молила, пытаясь высвободиться. И Игорь то ослаблял хватку, то снова конвульсивно прижимал к себе измученную истерикой Алису, обнимал её и в конце концов просто опустился на колени, положив на траву. Дорожки и скамейки давно опустели — постояльцы пансионата ушли на обед, кто-то отправился в город развеяться, пройтись по магазинам. И сейчас в звенящей тишине старого парка были слышны лишь отчаянные девичьи рыдания и надсадный хрип мужчины.***
— Вы были крайне самоуверенны, месье Бестужев, когда утверждали, что ваш визит ничем не угрожает мадемуазель Волковой. В этот раз ему даже не предложили сесть. Он стоял посреди кабинета словно провинившийся школьник перед грозным директором. — Как она себя чувствует? — Этот вопрос волновал его сейчас больше всего. — Лучше. Теперь, когда вас нет рядом. — Я так понимаю, больше вы мне ворота не откроете? — Правильно понимаете. — Мадам Леруа ответила с такой ядовитой усмешкой, что ему нестерпимо захотелось её придушить. — Вы будете делать это сами. Она выдвинула ящик стола, достала связку ключей и протянула вперёд. Игорь недоверчиво шагнул ближе. — Что это? — У нас есть гостевые домики, месье. Для гостей наших постояльцев… наших особых постояльцев. Домик 12«А» находится в самом конце аллеи. Вы узнаете его по зелёной беседке. Вчера он освободился. Большой ключ от него. Маленький от калитки. И электронный от ворот. Уборка и смена полотенец ежедневно, бельё меняют через день. Кормят у нас хорошо, но некоторые ездят в город. Сегодня вечером к вам подойдёт мадам Пежо, наша экономка. Вы оплатите проживание. Предпочитаете наличные или по карте? — По карте. — Он всё ещё не мог прийти в себя от удивления. — Я предупрежу мадам Пежо, она возьмёт с собой терминал. — Но почему? — Почему… что? — Я был уверен, что вы меня прогоните. Мадам Леруа насмешливо оглядела его с головы до ног. Нескрываемое чувство превосходства и собственной значимости ещё больше делало её похожей на директора, отчитывающего проштрафившегося ученика. — Вы ей нужны, — сказала она. — Ну, я так думаю, месье. А я редко ошибаюсь. Точнее, никогда. За эти полгода вы первый человек, с которым она захотела поговорить. Так вот, не останавливайтесь… — Мадам Леруа сделала паузу, тон стал очень серьёзным: — Разговаривайте с ней. Говорите постоянно, о чём угодно. Заставьте говорить её. Заставьте её чего-нибудь хотеть. Ей всего двадцать один год, но она почти похоронила себя. Пусть сходит к парикмахеру, сделает маникюр, купит себе сумочку, туфли, да хоть носовой платок… Но не давите на неё, не устраивайте ей встреч без её согласия. Развлекайте её. Смешите. Что угодно. Пусть лучше плачет, чем молчит. Я ясно выражаюсь? — Да, мадам. — Он потянулся за ключами, но она чуть отодвинула руку. — Вы отец ребёнка? — К сожалению, нет, мадам. — Если его и покоробила такая бесцеремонность, он не подал вида. — Но ребёнок желанный? — Хм… он, скажем так, незапланированный. — Операцию делать поздно. — Какую операцию? — Аборт. — Рыбий взгляд ничего не выражал. Игорь вздрогнул. — Когда Алиса приехала сюда, она не сказала, что беременна. У меня не клиника, и здесь не делают обследования, тем более насильно. Но если именно беременность причина её проблем, можно вызвать искусственные роды. Если Алиса захочет избавиться от плода, это ещё возможно. Поговорите с ней. — Хорошо, мадам. — Несмотря на кошмарность предложения, он был рад заполучить союзника в лице мадам Леруа. — Её родители знают? — Когда приезжал месье Голденберг, срок был слишком маленький, чтобы что-то заметить. Поэтому, только если она сама им рассказала. Что маловероятно. В первые три месяца Алиса не произнесла и трёх слов. Мы общались жестами. Мадам Леруа наконец отдала ключи, и Игорь чуть склонил голову, благодаря: — Спасибо, мадам. Я спрошу Алису. И буду разговаривать с ней и развлекать её, как вы советуете. Я сделаю всё возможное, чтобы ей помочь. — Почему-то я так и подумала. Слишком уж вы были упрямы и настойчивы, месье. До неприличия настойчивы. — В её улыбке по-прежнему не было тепла, лишь насмешка и превосходство, но его это уже не раздражало. Сторожевая собака ещё не виляла хвостом, но хотя бы перестала скалиться. Он хотел откланяться, когда она добавила: — И чтобы у вас не осталось никаких иллюзий, месье Бестужев, скажу напоследок, что в моём пансионате есть постояльцы, которые живут совершенно бесплатно. Их родственники тоже грозили мне… хм… перекрыть кран. И перекрыли. Но я разрешила этим несчастным людям остаться, потому что их душевный покой для меня важнее. Я могу себе это позволить. Сегодня, когда вы будете оплачивать своё проживание здесь и место на парковке для своей машины, поймёте, за чей счёт. — Мадам Леруа самодовольно хмыкнула. — Моё почтение и искреннее восхищение, мадам. — Игорь поклонился и вышел. На следующий день в кабинет доставили гигантский букет жёлтых роз, ящик шампанского и большую коробку с гусиной печенью из Перигора.