Апельсин

      Анкоридж — самый крупный по количеству жителей город Аляски — Алисе не понравился. Слишком большой, чтобы быть уютным, и слишком маленький, чтобы удовлетворить все желания современного человека. Единственное, что её приятно удивило, это магазины для рыбаков и охотников. Таких огромных и предлагающих покупателям абсолютно всё под одной крышей — от блёсен и термобелья до походных столиков для разделки рыбы, катеров и игрушечных спиннингов — не было ни в России, ни в Европе. После заселения в отель и обеда они отправились на шоппинг, и она накупила себе два чемодана одежды для активного отдыха, а Игорь — разных рыбацких приблуд и спиннинг для Никаса.       Утром следующего дня маленький четырёхместный самолёт доставил их в предгорье Аляскинского хребта. Расположенный на берегу реки лодж совершенно не походил на тот, в каком они останавливались в парке Крюгера. И при первом беглом осмотре отведённый им домик Алису напугал: здесь не было ни ванны, ни кондиционера, ни даже шкафа для одежды. В крохотной бревенчатой избушке стояли стол, пара стульев и два застеленных лоскутными одеялами двуспальных топчана — всё из грубо обтёсанного некрашеного дерева. Одежду предполагалось вешать на вбитые в стену гвозди. Но больше всего Алису поразила дровяная печь. Единственный раз в жизни она видела такую в доме бабушки Игоря, в маленькой деревеньке близ Костромы.       Остальные гости лоджа были американцами — техасцы Пэм с мужем Энди, его сестра Сэнди из Сан-Франциско с дочерью и два парня из Вашингтона, — все жизнерадостные, общительные, а кое-кто настолько беспардонный, что поначалу Алиса немного растерялась. Вечером перед ужином, пока Игорь курил на террасе и с кем-то болтал, она звонила родителям, а потом невольно подслушала конец его беседы на улице. «Тебе не хочется хотя бы иногда посмотреть на других женщин? Взрослых и искушённых, а не балованных малолеток? — насмешливо спрашивала Сэнди у Игоря. — Жена — это хлеб. Но иногда хочется и булочку».       До этого момента Алисе и в голову не приходило беспокоиться — не поглядывает ли Игорь на сторону, решится ли на измену, если представится случай. «После тебя у меня не было ни одной женщины, — сказал он ей в пансионате. — После тебя я не могу смотреть на других». Но это было пять лет назад, и в то время он пытался завоевать её доверие. А что сегодня?       Убаюканная безмятежными годами семейной жизни, постоянно окружённая любовью и заботой, сейчас Алиса задохнулась от возмущения, ожидая, что Игорь осадит нахалку, скажет что-нибудь резкое. Он же лишь рассмеялся. Однако, когда перед сном потянулся с ласками, удержалась, не кинула ему в лицо упрёк. Она считала глупостью отказывать мужу в близости, чтобы продемонстрировать своё недовольство, использовать это как рычаг давления. «Люблю тебя, — шептал Игорь, целуя её лоб, глаза, шею. — Ты слышишь? Слышишь? — Алиса только молча кивала. Тогда он остановился, чтобы поймать её взгляд: — А веришь?» Она верила. Пока верила.       После завтрака их забрасывали на вертолётах на реку, где они проводили почти весь день — рыбачили, варили на костре уху, жарили рыбу. В лодж возвращались ближе к вечеру, всегда с уловом, из которого местный повар готовил что-нибудь вкусное на ужин. В один из дней летали на ледник, а в конце недели — в национальный парк поглядеть на медведей в дикой природе. По вечерам гости и гиды собирались на террасе — пили вино или пиво, делились успехами, рассказывали разные истории из своей рыбацкой жизни, слушали кантри-песни, которые пел хозяин лоджа, подыгрывая себе на гитаре.       Алиса смирилась с незатейливой скромностью их временного жилища, искренне радовалась и своим уловам, и трофеям мужа, подружилась со Скоттом, одним из гидов, и местным псом по кличке Собака. Ей нравилось всё. Кроме тех моментов, когда Сэнди крутилась около Игоря, клала ему ладонь на плечо, дружески похлопывала и что-то говорила с придыханием. При этом, улыбаясь, смотрела в глаза — со значением, словно их объединяла какая-то тайна.       Неделю Алиса изводила себя невысказанными подозрениями и на прощальном ужине перед отлётом домой сорвалась. Пока Игорь травил байки с парнями, пил с ними виски, она болтала со Скоттом, рассказывала ему о своих детях и поездках по миру, о впечатлениях об Аляске, перебрасывалась шутками с другими гидами. Но как только Сэнди в очередной раз подошла к Игорю и предложила сфотографироваться на память, а потом ещё и начала целовать его в щёку, Алиса не выдержала — стараясь не расплакаться, убежала в домик, пояснив, что ей срочно нужно принять таблетку от головной боли и немного отдохнуть.       Только захлопнув за собой дверь, она дала волю эмоциям — не разуваясь, кинулась на постель, закопалась в одеяло и, свернувшись клубочком словно раненый зверёк, заревела. От рыданий и мелькающих перед глазами откровенных сцен с похотливой Сэнди голова у неё и правда заболела не на шутку, веки покраснели и опухли. Игорь пришёл следом практически сразу, он выглядел перепуганным и растерянным.       — Что случилось, любовь моя?       — Я х-хлеб? — Алиса даже говорить не могла нормально — заикалась и всхлипывала.       — Какой ещё хлеб? — Игорь ничего не понимал.       — Сэнди так сказала. Я слышала. Она сказала, что жена — это хлеб, а мужчинам иногда хочется булочку. Ты смеялся. Ты ей не возразил. Значит, и ты так думаешь?       — Да. — Он кивнул, и Алисе показалось, что её разорвали на части. — Так думают многие мужчины. Но я вытянул джек-пот — женился на пироженке. И какой мне смысл давиться булками? — Игорь снова смеялся, его глаза искрились весельем, и теперь ей тоже хотелось дурачиться, хохотать в голос, кричать от облегчения. Хотелось, чтобы он обнял её, поцеловал, а затем любил — до самого утра.       Приняв перед сном душ, Алиса достала из косметички свои противозачаточные пилюли и, в задумчивости накручивая на палец кончик волос, долго смотрела на коробку. А потом пошла и бросила её в печку.

***

      Осень — тёплая, солнечная, поздняя — позволила Бестужевым задержаться на Черноморском побережье до конца сентября. Луи внял доводам Алисы и мольбам Никаса и Стефании, не стал настаивать на их возвращении в оговоренное время. Полтора месяца Игорь и Алиса с детьми провели на хуторе близ Лазаревского — ездили на рыбалку, купались и наблюдали за работой водолазов.       Отказ Юрия Александровича финансировать поиски затонувшего британского фрегата Алису сильно расстроил. Не столько тем, что теперь им приходилось экономить, отказавшись от покупки дорогостоящего суперсовременного оборудования, сколько неверием отца в успех дела. Поэтому она считала своим долгом поддерживать веру мужа в то, что у них всё получится.       — Смотри, — показывала ему Алиса очередную статью, — вот, буквально прошлой осенью итальянский дайвер обнаружил около Сардинии десятки тысяч бронзовых монет!       Мужчина сообщил о находке властям, и позже учёные определили, что монеты были отчеканены между 324 и 340 годами нашей эры и использовались в Римской и Византийской империях. Учитывая, что клад обнаружили среди водорослей случайно, об этом кораблекрушении историки точно ничего не знали.       — О чём это говорит? — сделала вывод Алиса. — Что сокровища можно найти в самом неожиданном месте! Можно искать одно, а найти другое!       — Можно, — согласился Игорь. — Только такой клад не окупит наших расходов. Он интересен разве что нумизматам…       — А вот, — не сдавалась она, натыкаясь в сети на следующую заметку, — в Польше собака обнаружила крупнейший клад за сто лет! Во время прогулки с хозяином пёс по кличке Кайтуш откопал глиняный горшок со средневековыми брактеатами начала XIII века!       Игорь смеялся:       — Даже собаки находят сокровища, а мы нет…       — Ну, у нас тоже есть собака, — смеялась Алиса в ответ. — Так что не всё потеряно.       Малыши, изнеженные тёплыми водами Средиземноморья и Индийского океана, визжали, плескаясь в более суровом Чёрном море, бегали наперегонки с лабрадором за мячиком, складывали из гальки «сейды» на берегу. У Алисы замирало сердце, когда она смотрела, как Игорь гоняет по волнам на водном мотоцикле со Стефанией и Забавой или летает с Никасом на флайборде. Сэмюэль Айс Стоун, разделяя её беспокойство, гавкал у кромки воды на чаек.       Старшие дети вызывали у Алисы озабоченность. Ей казалось, что, не получая достаточно материнского внимания, они постепенно от неё отдаляются. Никас — светловолосый, худенький, мечтательный — сторонился мягко, словно стесняясь. Его большие серые глаза смотрели на неё восторженно-испуганно, хотя Алиса никогда не повышала на детей голос, даже когда была недовольна их проказами. Зато сын тянулся к Игорю, лишь с ним становился обычным шаловливым мальчиком — играл, дурачился и смеялся. В Стефании Алиса видела копию Луи — у дочери были его чёрные глаза и кудри, крепкое сбитое тело и замашки военачальника. Именно она верховодила во всех проделках, командовала не только братом и сестрой, но и лабрадором, Игорем, нянями, кухаркой и Марком Оганесяном. К матери Стефания с некоторых пор относилась настороженно и иногда словно проверяла на прочность.       — У тебя замечательные дети, — из раза в раз повторял Игорь, если Алиса вновь делилась с ним своими опасениями. — И нет, я не верю, что Луи настраивает их против тебя. Просто они ещё маленькие и не могут взять в толк, почему их мама живёт отдельно. Сейчас они растеряны. Вот подрастут и сами всё поймут.       Но Алиса не могла не замечать, что Никас с большим удовольствием болтает с Игорем, чем с ней, а Стефания отворачивает мордашку, если она тянется к ней с поцелуями. Как они отреагируют, когда у их матери появится ещё один ребёнок? Алиса гнала от себя тревожные мысли.       Москва встретила их пробками и густым запахом палой листвы. Но как же было хорошо вернуться домой! Начиналась любимая пора Алисы — череда праздников, подарков и встреч с родными. Открывал список её день рождения в середине ноября. Третьего декабря брат всегда отмечал свой профессиональный праздник — день юриста, устраивая застолье для коллег и близких родственников. В тихом семейном кругу праздновалось католическое Рождество — по привычке, приобретённой за годы жизни в Европе. Затем — многолюдно и шумно — день рождения Забавы и через три дня — снова узким составом — Игоря. На Новый год и православное Рождество все собирались в особняке Голденбергов. Между этими праздниками Алиса летала в Грецию, чтобы поздравить с днём рождения Стефанию и Никаса. В середине месяца своё рождение отмечала Мария Фёдоровна. После Крещения наступал период затишья.       В этом году к зимнему «марафону» Алиса стала готовиться заранее — уже в начале ноября у неё была готова таблица с праздниками и именами, — список вышел внушительный. К выбору подарков она планировала привлечь Забаву, пусть привыкает думать о ком-то, кроме себя.       Сегодняшний день дочь проводила с Александром. Третью субботу подряд он увозил Забаву в полдень и вечером возвращал обратно. Алиса их встречам не противилась, в глубине души не веря, что запала Александра хватит надолго.       С того памятного разговора они не виделись. По молчаливому соглашению в дом Александр не заходил, ожидая Забаву у ворот в машине, а по возвращении её забирал у калитки Игорь или Сергей Николаевич.       Этим вечером дочь появилась на пороге, держа Александра за руку.       — Мамочка, а можно Алекс сегодня уложит меня спать?       Алиса не торопилась с ответом, разглядывая счастливое личико Забавы и деланно равнодушное лицо Александра.       — Но это папина почётная обязанность… — постаралась сказать ровно.       — Один разик… ну, пожалуйста! — Забава состроила просящую рожицу. — Алекс заслужил. — Она прижалась щекой к его ладони, и у Алисы ревниво кольнуло сердце.       — Чем это? — Брови приподнялись в удивлении.       — Он сказал, что я его Апельсин. — Забава довольно хихикнула, видя, как у мамы округлились глаза.       — Какой ещё апельсин?..       — Единственный! — Забава задрала нос и фыркнула. — У меня много, а у него всего один! Это я!       По-прежнему ничего не понимая, Алиса глянула на Игоря, который что-то внимательно высматривал за тёмными окнами. Он скользнул взглядом в сторону, избегая встречаться глазами с ней и с братом, повернулся и кивнул Забаве:       — Мне нужно поговорить с мамочкой, милая. Разговор важный и не терпит отлагательств. Алекс очень меня выручит, если сегодня он почитает тебе перед сном. Ты же не обидишься на меня?       — Конечно, не обижусь, папочка! Ты же у меня лучший в мире! — Она кинулась к нему, Игорь присел, поймал её в объятия, прижал к себе. Через секунду Забава нетерпеливо высвободилась, схватила Александра за палец и потянула к лестнице: — Пошли, я покажу тебе нашу Маргошу. И свою пижамку… и ещё где книжки стоят… а ещё я подсолнух нарисовала…       Когда на втором этаже хлопнула дверь детской, Алиса покачала головой:       — Ты ведь всё выдумал, да? Насчёт важного разговора…       — Ну, мне всегда есть о чём поговорить с собственной женой. Мне с тобой и помолчать есть о чём… — Игорь пожал плечами. В кои-то веки в его голосе не слышалось веселья или насмешки. Лицо было сосредоточенным, задумчивым, даже хмурым.       — Мне тоже есть что тебе сказать. Я не хотела бы, чтобы вот это, — Алиса указала пальцем наверх, — вошло в привычку. Совместных прогулок раз в неделю достаточно. Хотя я считаю, что ему и одного раза в месяц за глаза… — Она поймала взгляд Игоря, дёрнулась: — Нет. Мне с моими детьми и раза в неделю мало. Ты знаешь, что я бы предпочла, чтобы они жили с нами. Не смей нас сравнивать!       — Я молчал.       Алиса подошла к столу, налила в один стакан брусничный морс, глянула вопросительно. Игорь кивнул, и она налила второй. Приблизилась, протянула:       — Но ты думал.       — Не переживай, уверен, это и правда будет всего один раз. — Он принял стакан у неё из рук, снова кивнул, благодаря. Сделал глоток.       — Потому что он заслужил? Потому что сказал, что она его апельсин? — Не отрываясь от стакана, Игорь угукнул на оба вопроса. Алиса взглянула с недоумением: — Как думаешь, про что она говорила? Это какая-то новая игра?       Вопрос был не такой уж и сложный, чтобы столько думать.       — Он любит её. — В голосе чувствовалось напряжение.       Алиса с трудом удержала стакан.       — Кто? — Она знала ответ.       — Александр. — Игорь знал, что она знает.       — Я не понимаю… — Сейчас она не понимала. Верила в то, что услышала. Понимала то, что услышала. Но не видела связи.       — Апельсины — это такие уникальные люди. — Игорь отставил стакан и смотрел серьёзно, внимательно. — Их любишь просто потому, что они есть. За одно их существование. Они могут не любить тебя в ответ. Они могут не знать, что ты их любишь. Они даже могут не знать, что ты существуешь. Но для тебя это не имеет никакого значения. Это неважно. Потому что тебе ничего от них не нужно. Ты просто любишь их, и всё. И эта любовь наполняет тебя светом, радостью, желанием жить. Наполняет твою жизнь смыслом. Как апельсиновый сок наполняет витаминами тело…       — Забавная аллегория.       — Не знаю. Наверное. У меня не было времени придумать что-то получше. Придумывал на ходу. — Игорь потёр подбородок, повторил: — Он любит её. Я больше ничего ему не должен. Добби свободен…       Алиса надолго задумалась, потихоньку отпивая из своего стакана. Затем нахмурилась, ощущая, как сомнение заскреблось противным червячком:       — Скажи… ты взял её, забрал тогда себе… поэтому? Чтобы тыкать его носом?       — Чего? — Игорь вскинул голову, глаза сузились. — Что ты имеешь в виду?       — Ты так говорил мне когда-то. Там, в пансионате. Что некоторых людей нужно насильно тыкать в счастье носом, а не отбирать у них это счастье. Ты для этого удочерил Забаву? Чтобы тыкать его носом в счастье? Чтобы он полюбил её, а ты выплатил долг?       Игорь отшатнулся, в глазах полыхнуло синее пламя. Он отвернулся, опёрся руками на обеденный стол, ссутулился. Алиса сделала шаг навстречу, но затем в замешательстве остановилась.       — Ты правда так думаешь? Что только из-за этого? Что ты здесь совсем ни при чём? — Голос звучал глухо, натужно. — Окей, а я? Как же я, Алиса? — Игорь взъерошил волосы, сорвался с места, зашагал по комнате. — Ладно, ты… Ты в тот период могла не понимать, что делаешь. Что говоришь. Чего на самом деле хочешь. Могла не отдавать отчёта своим поступкам. Но я! Я-то нет. Я мыслил трезво. И в здравом уме, прекрасно понимая, что делаю… я должен был… должен был отдать её чужим людям? Вот правда? Правда?!       — Не кричи…       — То есть… если я её не отдал… и если это не для тебя, то тогда только для него? А я? Я тут среди вас вообще никто? — Он остановился перед ней, и она отступила. Лёд в его глазах растаял, потёк, затуманив синеву. — Я люблю тебя, Алиса. Так, что мне иногда хреново. Кто бы сказал, не поверил бы, что так бывает. С первого выстрела, блять, я попал так, что у меня дышать без тебя не получается. Ты думаешь, я жалею? Ни разу, ни единого ёбаного дня! Я виноват перед тобой… я помню об этом! Я обещал, что… я обещал! Но это уже слишком, любовь моя. Я ведь живой. Я нихуя не железный…       Она сжалась — ей было физически больно видеть, как бывает больно мужчине.       — Не надо… хватит…       — Нет, ты права! Я думал! Не сразу. Сразу так далеко наперёд я не думал. Не до этого было. Но потом думал! Думал, что стал бы делать, если бы ты не сказала, что жалеешь, что отдала её… Да, наверное, я сказал бы ему. Сказал бы — вот, это твоя дочь! Пора платить по счетам, братка! Но, знаешь, Алиса… я пиздецки рад, что не пришлось. Потому что, если бы ещё и он от неё отвернулся… я бы…       — Нет… не надо…       — Я бы ушёл, Алиса. Мы бы с ней уехали. Так далеко, что хер бы нас кто нашёл. И ебись оно всё конём! Потому что Забава… она не счёт на оплату… не игрушка, не щенок, который, если он некондиция или если гадит по углам, то можно отдать в приют. Или по объявлению в добрые руки. Забава, блять, это вам не какая-нибудь забава! Она моя дочь!       — Хватит, Игорь… пожалуйста. — Перепуганная, Алиса кинулась к нему, обняла за талию. Он не откликнулся, и она прижалась крепче, чувствуя, как дрожит его тело и вздымается грудь.       — Но ты так не сделала. Слава Одину, ты так не сделала…       — Ты правильно поступил! Всё правильно сделал! Просто сейчас ты сказал, что больше ничего ему не должен. Вот я и решила, что… прости…       — Просто я не ожидал. Такого не ожидал. Я хотел, чтобы он полюбил её. Но не сильно верил. Он никогда не любил детей. И я думал… может, позже, когда она немного подрастёт… И вот! Ты не понимаешь, Алиса… Я двадцать лет ждал, что он отпустит себя. Что кто-нибудь вытащит на поверхность то, что он похоронил в себе. Что его наконец-то торкнет. Правда, я думал, что это будет какая-нибудь смазливая коза с ногами от ушей. Но вышло по-другому. Эта кроха согнула его в бараний рог! Это другая любовь… совсем другая. Но это всё равно любовь! И он признался… этот долбоящер сказал это вслух! На такое я и не надеялся…       Игорь уже хрипел. Алиса потянула его на себя, прижалась щекой к груди, ощущая всем телом, как гулко ухает сердце.       — Прости, что я так сказала.       — И ты прости… что я разорался как неврастеник. Но ты права. — Он наконец сомкнул руки у неё за спиной, потёрся щекой о волосы. — Я тыкал. Тыкал этого тупого мудака носом. Смотри! Смотри, что у меня есть! Смотри, что ты проебал, дебил… И до него наконец дошло.       — Не ругайся. — Алиса отодвинулась, заглянула в глаза, погладила по щеке. — Ты поэтому уже год тянешь с её крестинами? Каждый раз находишь какую-нибудь отговорку, каждый раз отодвигаешь. Мне кажется, или ты правда хочешь, чтобы он…       — Я не был до конца уверен. До сегодняшнего дня. Но теперь да. Он будет хорошим крёстным. — Кадык дёрнулся, на скулах вздулись желваки. — Он мудлон, каких поискать. Но крёстным он будет зашибенским. Лучшим, которого только можно придумать.       — Ты говорил с ним об этом?       — Нет.       — Думаешь, он согласится?       — А то. Видела его харю сегодня? Будто он радугой подавился.       — А когда? Ты думал? Может, летом? — Алиса поглаживала другой рукой напряжённую спину, чувствуя, как мышцы постепенно расслабляются.       — До лета далеко, зачем столько ждать? Можно в день её рождения. Совместить. Двадцать шестого декабря у Александров именины.       — Символично…       — Будут у неё небесные защитники. Целая армия Александров. Во главе с крёстным. — Игорь наконец ухмыльнулся, пока ещё невесело, с сарказмом, но у Алисы всё равно отлегло от сердца.       — Ты в это веришь? — Почему-то это удивляло.       — Бабушка Валя верит. — Он дотронулся губами до её лба, виска, поцеловал за ухом. — Но есть одна проблема.       — Что такое?..       — Имени Забава нет в православных святцах.       — И что делать?       — Надо будет выбирать ей второе имя. Церковное.       — Откуда ты всё это знаешь?       — Бабушка Валя сказала. — Он скривился. — Ты не единственная, кто мне постоянно напоминает, что мы уже год в России, а наша дочь всё ещё некрещёная. Матушка мне всю плешь проела…       — Думаю, со вторым именем мы как-нибудь справимся. Если не справимся, Валентина Михайловна нам поможет. — Алиса расцепила руки, отошла, пытаясь усвоить то, что сегодня услышала. Разговор получился непростым. — Как думаешь, что Забава имела в виду, когда говорила, что у неё много Апельсинов? Это Александр ей про них рассказал? Или это ваша общая выдумка?       — Это я придумал для неё. Когда она плакала, что, раз ты любишь Никки и Стефу, то её не сможешь. Потому что у тебя на неё любви не хватит.       — Она так сказала? Господи… — Новости ещё не закончились.       — Я сказал, что это ей не апельсин на дольки делить. Тогда точно может хватить не всем. Но тут всё совсем наоборот.       — И она тебя поняла?       — Я лучший в мире объясняльщик про апельсины. Ты не знала? — Алиса улыбнулась, видя привычные насмешливые искорки в любимых глазах. — Ну, и она у нас очень умный ребёнок. Она не только всё поняла, но и смогла Александру объяснить. Так, что и он понял. Про «много Апельсинов», думаю… надеюсь, это она про нас. Похоже, Забава развила аллегорию дальше, распространила её на всех людей. Я же ей только про детей говорил. Что каждый мамочкин малыш — Стефания, Никас и она, — это отдельный Апельсин, который мама любит. И который сам наполняет её любовью. И чем их будет больше, тем маме лучше.       Алиса усмехнулась.       — Ты просто Макиавелли. Ты что, готовил её заранее? Ты знал?       — Ну, знать я не мог. Мог только надеяться. — Игорь подошёл к ней вплотную, опустился на колени. Обнял, прижался щекой к животу. — Спасибо.       Она погладила его волосы, наклонилась. Поцеловала.       — Мне кажется, нам нужно выпить чего-нибудь посущественнее брусничного морса.       — Ты права. Впрочем, как обычно. Я налью. — Игорь поднялся, достал из буфета бутылку виски и два низких стакана с толстым дном. Открыл, плеснул в один. Вытащил из холодильника пакет с молоком. — Подогреть?       — Да, чуть-чуть. И ложку мёда положи туда, пожалуйста…       Всё приготовив, Игорь протянул стакан с молоком Алисе, поднял свой:       — За нас?       Она ответила ему звонким чоканьем.       — За нас!       — Кстати, матушка тут недавно меня пытала, что мы с тобой думаем по поводу венчания. И что же мы думаем?..

***

      — Мне нравится, как ты читаешь сказки. Смешно. — Забава положила ладошки под щёку, зевнула: — А Стефе ты будешь читать?       Александр закрыл книгу и потянулся, смачно зевая следом и похрустывая суставами. Он оставил гореть ночник, а верхнюю лампу выключил, чтобы Забаве не мешал свет, и теперь сидел на полу, привалившись спиной к кровати и подсвечивая себе телефоном. Хмыкнул:       — Ещё чего! Не дождётся твоя Стефа, пусть и не надеется.       Забава довольно хихикнула. Потёрла глаза кулачком.       — А когда у меня ещё будет другой братик или сестричка, ты будешь им читать? Или всё равно только мне будешь?       Развернувшись, Александр погладил её по волосам.       За всё это время он даже мысленно не называл Забаву дочерью. Но сам факт грел его, порождая поначалу лишь отстранённое недоумение. За год недоумение трансформировалось сперва в удовлетворение, а после в жадную радость. Словно скупец, с любовью перебирающий свои сокровища, он выискивал в подрастающей Забаве Алису. Себя Александр высматривал тоже — дотошно, с удивляющей его самого ревностью. Итогами наблюдений ни с кем не делился, просто, если находил, тихо ликовал в одиночестве.       Как и он, Забава не жаловала борщ, который Игорь любил с самого детства. В самолёте у неё тоже болели уши, хотя эту «одинаковость» Александр предпочёл бы оставить себе в единоличное пользование. Как и он, Забава не имела ни слуха, ни голоса. И окружающие, зная, что Игорь хорошо поёт, понимающе качали головами — «ну что ж, тут она не в папу пошла». «Не в папу» Забава любила порядок, не разбрасывала игрушки, на её столике книжки и альбомы всегда лежали аккуратной стопкой, карандаши стояли в стакане, коробки с красками и пластилином после занятий были с прилежанием закрыты и убраны на полку.       Однажды Александр стал свидетелем её спора с бабушкой. Валентина Михайловна уговаривала внучку надеть красивый сарафан на прогулку с «дядей Алексом», но та хотела брюки — на все аргументы топала ногой, задирала нос и категорично твердила одно и то же: «Нет! Нет! Нет!» Борьба длилась недолго, Валентина Михайловна сдалась, махнув рукой в сторону сына: «Ты прям как твой дядя! Он тоже, когда был маленький, постоянно упрямился и говорил нет». Лишь на мгновение его губы тронула горделивая улыбка — Александр чуть не подавился ею, поймав на себе полный ненависти взгляд Сергея Николаевича. Но уже через секунду оба безмятежно внимали дальнейшим препирательствам двух дорогих им особ, теперь по поводу обуви.       Случалось, во время «изысканий похожестей» мысли Александра выходили из-под контроля, начинали скакать галопом и уносились в такие дебри, что он морщился, пытаясь обуздать их и себя, включить разум. Удавалось не всегда — и в голове звучали глупые вопросы вроде «а что было бы, если…?», глупое сердце замирало, парализованное фантазиями. И Александру чудилось, что ниточка, связывающая его с Алисой, давала на что-то право. Как сейчас, когда он смотрел в сонные глазёнки Забавы, ожидающей его ответа на такой важный для неё вопрос.       Коснувшись пальцем маленького носика, Александр подмигнул:       — Спи, это не скоро случится. Вот как появится, там и будем решать.       — Скоро. — Забава снова зевнула. — Папочка сказал, что у мамочки в животике растёт малыш. Мамочку утром тошнило, а я испугалась, что она заболела и теперь умрёт. Я стала плакать, а папочка сказал, что всех тётенек тошнит, когда у них в животике растёт малыш. Ты об этом знал?       Он не знал. Не знал, что ему может быть так больно. Фантазируя, он никогда не надеялся и не ожидал, что надежда, которую не питал, о существовании которой и не подозревал даже, но которая помимо воли теплилась где-то глубоко внутри — робкая, призрачная, не облечённая в слова, — разбившись, саданёт в грудину и что-то безвозвратно сломает.       — Нет, я не знал, — сказал тихо.       На лестнице послышались шаги. Игорь что-то рокотал приглушённо, Алиса в ответ посмеивалась. А он сидел на полу детской и смотрел на свою спящую дочь. Слушал смех женщины, которая могла быть его. И был не в силах понять, как умудрился всё просрать в этой жизни.