Апельсин

Июль 2024

      Самолёт пошёл на снижение, и Александр, надев наушники, включил музыку. Весь полёт Забава просидела рядом — играла во что-то в своём «девчоном» розовом планшете, а потом смотрела мультик, разъясняя сюжет кукле с большой уродливой головой и губами в пол-лица. Но когда объявили, что «через тридцать минут лайнер произведёт посадку в аэропорту Санкт-Петербурга», убежала к бабушке. На заднем ряду няня листала журнал.       Александр прибавил звук до максимума — музыка на полной громкости думать ему не мешала.       После разговора с Алисой он курил на террасе, глядя вместе с Игорем, как Забава катается во дворе с горки. Брат не задал ни одного вопроса, а вот он спросил:       — Почему ты не сказал, что Алиса была в курсе тогда?       Игорь хмурился, с ответом не спешил. И когда заговорил, слова кидал нехотя, через силу:       — Не знал, что сказать…       — Ты мог сказать правду.       — Я не знал, что… как много ты смог услышать. — Сердце прыгнуло в горло, перекрыло дыхалку, когда Игорь глянул искоса: — Запах твоих пижонских сигарет я бы узнал, даже если бы сидел в трюме с рыбой.       Александр опустил голову:       — Вот же ж блять…       — И я о том же. Твоя девушка только что переспала с твоим братом. И она кое-что сказала ему. И есть вероятность, что ты это слышал. И принял на свой счёт. Но теперь брат говорит тебе, что она была в курсах, кто был перед ней. Что просто троллила его. И я подумал, мож, ну её нахер, такую правду?       Размышлял напряжённо. Передёрнул плечами:       — Может, и нахер…       — Решил, захочет — сама скажет. Она имела право на первый удар.       — Она не захотела. Про это говорить не захотела. Но зато сказала много чего другого.       — Да, мне тоже. Предпочёл бы больше такого не слышать.       Александр затянулся, выдохнул:       — Ты счастлив? — Почему-то ему было важно знать это. Но Игорь опять с ответом не торопился, и он пояснил: — Тупо жалеть о том, чего не можешь изменить. Ты знаешь, что рвать на жопе волосы не в моих привычках. Но в этот раз я жалею. Я хотел бы вернуть назад тот день в Вегасе. — Сигарета затрещала от глубокой затяжки. — Знаешь, что Алиса сказала на это? Что тогда у неё не было бы тебя и Забавы. И спросила — почему, чтобы стать счастливым, нужно сначала хапнуть дерьма. То есть она счастлива. Сейчас она счастлива, понимаешь? А ты?       — Каждый день. — Теперь Игорь не раздумывал и отвечал пространно: — У нас не всегда всё гладко. Как, наверное, у всех. Я не её первый мужчина и даже не единственный муж. Иногда я кошмарю себя, что могу оказаться и не последним. Она любила до меня и вполне может полюбить кого-то после. Мне херово от одной только мысли об этом, но… Но сейчас она любит меня. Поэтому насрать, что будет завтра. Хоть ядерная война, хоть вторжение инопланетян. Главное — сегодня она любит меня.       — Значит, у тебя всё хорошо. Я рад. Но тогда выходит, что я не должен жалеть? Или должен?..       Игорь потёр затылок.       — Если бы я в своё время кое-что сделал… или, наоборот, не сделал… рассказал тебе или поговорил с ней сразу… ничего бы не было. Ни плохого, ни, быть может, хорошего. Я имею в виду, хорошего для меня. Поэтому тоже часто думаю — жалеть или нет. Стоило оно того или нет. Если знать точно, чем всё закончится, и вернуть время назад — сделал бы я то, что сделал, или нет? Я не знаю.       Молчали оба долго. Александр стряхнул пепел, глянул:       — Не загоняйся. Она счастлива. Ты тоже. Точка.       — А ты?       Пожал плечами:       — Для меня счастье в стабильности. Не люблю, когда много эмоций. И неожиданности не люблю.       — Даже если они приятные?       Александр сделал очередную затяжку, вслед за Игорем неотрывно наблюдая, как яркое пятно сарафана взмывает вперёд-назад — Забава уже перебралась на качели. Сергей Николаевич, раскачивая её, лыбился в усы звонким командам: «Выше, дядя Серёжа! Ещё выше!», но исполнять не спешил. Забава дула губы, дрыгала ногами, однако тот был непреклонен: «Вынужден отказать, ваше высочество, госпожа принцесса. Я боюсь высоты». И опять по-дурацки лыбился.       — Алиса рассказала, как ты удочерил Забаву. — Снова глубоко затянулся. Не спеша, давая себе время передумать и не спрашивать, выдохнул дым. Не передумал. — А если бы она так и не захотела её видеть? Что бы ты стал делать?       Игорь вновь надолго замолчал — желваки вздувались на скулах, когда зубы стискивались с силой. Он то сердито хмурился, то крутил головой, словно чему-то удивляясь. Наклонился, забрал из пальцев Александра сигарету.       — Надо всё же спросить у матушки как-нибудь, — сделав жадную затяжку, процедил мрачно. — Может, тебя правда в роддоме уронили? И ты пизданулся башкой об пол…       Александр вытаращился:       — Ты чего? Что я опять не так сделал?       — Ты совсем дебил? При чём здесь Алиса? При чём здесь я?! — Игорь перевёл на качели вмиг потеплевший взгляд: — Посмотри на неё. Это же твоя дочь. — Повернулся, снова сердито зыркнул: — Как бы мы её потом вернули? Или ты правда бы хотел, чтобы она жила с чужими людьми? — Отдал сигарету. — Какая разница, что бы я сделал, если бы Алиса не передумала. Спроси лучше себя, что бы тогда сделал ты.       Александр не знал. «Ничего», — ответил бы он в любой другой схожей ситуации. «Ничего», — скорее всего, ответил бы раньше и Игорю. Сейчас, спустя год знакомства с Забавой, он уже не был в этом уверен. После того, как слушал в её исполнении «Мойдодыра» и «Краденое солнце». Смеялся, глядя, как она кривляется, изображая помидор. Рассказывал ей, как пердит бегемот. Обещал путешествие по шато Франции и показать, как в Питере разводят мосты. Подарил некондиционного лабрадора. Отвечал на самый странный в своей жизни вопрос: «Хочешь быть моим Апельсином?» И в какой-то момент не смог толкнуть качели сильнее, поняв, что теперь и он боится.       Самолёт загудел, дрогнул, выпуская шасси, и Александр повернулся посмотреть, чем занята Забава. Она уткнулась лицом бабушке в колени, та гладила её по волосам, что-то приговаривая. Снял наушники, улыбнулся:       — Поспать решила перед посадкой? — Забава подняла голову — лицо в слезах, губы дрожат. Напрягся: — Что такое?       — Ушки… — Всхлипнула жалобно. — Ушки больно.       Он уставился на мать вопросительно. Валентина Михайловна потянулась через проход, успокаивающе похлопала по руке:       — Как приземлимся, сразу всё и пройдёт. У маленьких деток такое бывает.       — В каком смысле бывает? Ты что, знала, что так может быть? Почему мне не сказала?       — Вы ничего не смогли бы изменить, Александр Владимирович. — Няня наклонилась чуть вперёд со своего места: — Тут же не угадаешь. Иногда так и правда бывает, но не всегда. В любом случае угрозы здоровью нет.       Он взглянул на мучительно скривившееся личико — слёзы текли, Забава зажимала уши ладошками и всхлипывала не переставая: «Бабулечка, больно». В девятом классе у него был отит — после гриппа на правое ухо дало осложнение, и Александр до сих пор помнил жуткую простреливающую боль от мозга по позвоночнику и до самых пяток.       — Чего? — рявкнул так, что няня откинулась обратно, вжалась в кресло. — То есть вы тоже знали? Почему не сказали? Мы бы поехали на поезде! На машине! Тупая курица! Нет ей угрозы, видите ли… — Каждую следующую фразу он говорил громче, сердитей — так, что встревоженная стюардесса почти выбежала из своего отсека:       — Я могу вам помочь?       — На борту есть врач? У моей… у неё… — Александр в нетерпении махнул рукой в сторону, — сильно болят уши.       Стюардесса скрылась за перегородкой, чтобы через секунду вернуться с подносом с леденцами. Присела перед креслом, протянула Забаве:       — На-ка вот, возьми, пососи конфетку. Ушкам сразу станет легче. Ушки любят, когда маленькие девочки сосут конфетки. — Повернулась, улыбнулась Александру: — Вы не переживайте, вашей малышке ничего не угрожает. У маленьких детей слуховой аппарат ещё не сформирован полностью, и при перепадах давления возможен временный дискомфорт и даже болевые ощущения. Это неприятно, но опасности нет. Малыши в самолётах часто плачут. — Словно в подтверждение её слов сзади, из салона эконом-класса раздался детский рёв. — Стюардесса посмотрела на Забаву: — Ну что, твоим ушкам понравилась конфетка? Им уже не так больно? — Забава кивнула. Она перестала плакать, но глаза ещё блестели от слёз. — Тогда я пойду спасать другие ушки.       Александр не удержался, ещё раз с укором глянул на мать:       — Тебе стоило меня предупредить.       — Да как-то в голову не пришло. Маргарита права — у деток не каждый раз уши болят, у некоторых вообще никогда проблем с этим не бывает. Вы вот вроде близнецы с Игорёшей, а у него никогда в самолёте уши не болели. А ты постоянно плакал, когда мы в отпуск на море летали.       — Ты шутишь? — Он не верил.       — Алекс плакал? — Глазёнки Забавы распахнулись, искривлённые от боли губы тронула улыбка.       — Ревел, как маленький медвежонок.       Забава хихикнула. Александр в раздражении отвернулся к иллюминатору.       Когда самолёт сел и пассажиров пригласили на выход, он закинул рюкзак на спину, поднял Забаву на руки:       — Как уши? Больше не болят?       Она скосила хитрый взгляд:       — А зачем ты спрашиваешь? Хочешь, чтобы я пошла ножками?       — Просто спрашиваю.       — Тебе меня, что ли, жалко?       — Народу слишком много. А ты мелкая. Не хочу, чтобы тебя затоптали. Что я потом скажу твоей маме? — Повторил: — Так что там с ушами? Порядок?       — Порядок! — Она обняла его за шею, положила голову на плечо, и он прижал её к себе чуть сильнее.       Так они и шли по телескопическому трапу, переходам аэропорта, спускались на эскалаторе, получали чемоданы. Пока ждали багаж, Забава развлекалась — оттягивала Александру уши, называя Чебурашкой, обхватывала щёки ладошками, сдавливала, и у него смешно выпячивались губы. Быть может, он и пресёк бы это измывательство над своим лицом, но она прижималась к губам то одной щекой, то другой, и в его груди теснило от странного незнакомого чувства, недовольство плавилось теплом маленьких пальчиков и ощущением хрупкости маленького тела под собственными ладонями. И Александр не сопротивлялся. Валентина Михайловна, видя, как он пытается справиться с чемоданом одной рукой, другой удерживая Забаву и спадающий с плеча рюкзак, предложила внучке идти самой. Но та опять обняла Александра за шею, прижалась, и он отмахнулся:       — Всё нормально, ма. Она мне не мешает.       Забава скорчила довольную рожицу, а затем боднула лобиком его лоб, как при встрече это иногда делал Игорь, скосила глаза на переносицу.       — Когда я вырасту, я на тебе женюсь, — заявила она.       От неожиданности Александр остановился, сзади кто-то споткнулся об его чемодан, чертыхнулся, обогнул их.       — Когда ты вырастешь, я буду старый дед.       — Зато я буду молодая! — Забаву было не так просто сбить с позитивного настроя. — Мы будем как мои папочка и мамочка! Папочка сказал, что муж и жена всегда любят друг друга. Я тебя люблю. А ты меня? — Она снова обхватила ладонями его лицо и упёрлась лбом в лоб.       — Да, но… зачем тебе старый дед? — Ему сложно было подыскать правильные слова. — Мы найдём тебе хорошего парня. Может, даже Потапа возьмём. Если он к тому времени разживётся чем-нибудь помимо скрепышей.       — Я не хочу Потапа. Потап хороший, но папочка сказал, что у мужа и жены всегда одинаковые фамилии. Какая у мужа, такая и у жены. Ты про это знал?       — Ну. И какие проблемы?       — Мне нравится Бестужева. А у Потапа не нравится. Если я женюсь на тебе, у меня будет фамилия, как сейчас.       — Что ж там у Потапа за фамилия, что даже скрепыши не сработали? — Ему и в голову не пришло поправлять её, занудствуя, что девушки не женятся, а выходят замуж, или что фамилии у супругов далеко не всегда одинаковые. Сейчас это точно было не самым важным.       — Дуров. Он Потап Дуров! — Забава прыснула.       Ноги второй раз приросли к полу. В спину кто-то врезался, извинился, обошёл.       — А его папу случайно зовут не Михаил?       — Нет. Его зовут дядя Миша.       Александр хмыкнул:       — Ну, это в корне меняет дело. Дуров Дурову рознь, знаешь ли. Если это те самые Дуровы… Хотя теперь у меня большой вопрос, где Потап раздобыл скрепыши. Он об их существовании и знать-то не должен.       — Ему няня подарила. Целую большую кучу. — Забава поёрзала, устраиваясь поудобнее, сморщила нос: — Я не хочу, чтобы я была Дурова. Я хочу Бестужева.       — Прекрасно тебя понимаю. У нас красивая фамилия.       — Сначала я хотела жениться на папочке. Потому что я очень сильно люблю папочку. Но у него есть мамочка. А у тебя никого нет. — Забава чуть отстранилась, посмотрела внимательно: — Ты, что ли, несчастный?       — С чего вдруг? Наоборот, я очень счастливый.       — Бабушка Валя говорит, кто живёт один, тот несчастный. Называется — одинокий.       — Бабушка Валя тоже одна живёт. И разве она несчастная?       — Не одна. У неё иногда живёт дядя Серёжа. А у тебя кто живёт?       В третий раз Александр остановился так резко, словно сам споткнулся. Пробормотал: «Слава яйцам, никто», с трудом переваривая новую информацию. Но спросить ничего не успел — они уже вышли в зал прилёта, и первое, что он увидел, усы припадочного охранника Алисы. «Дядя Серёжа» сухо кивнул ему, улыбнулся няне: «С прилётом, Маргарита» и отсалютовал Забаве: «Ваш верный страж прибыл, ваше высочество! Карета ждёт вас на парковке!» После чего подошёл к Валентине Михайловне, забрал у неё чемодан и поцеловал в щёку:       — Здравствуй, Валюша. Как долетели?

***

      Александр смотрел на Забаву — как когда-то смотрел на Алису, — замершую — как когда-то Алиса, — на пороге его квартиры. Ждал, что скажет. Как когда-то ждал, что скажет Алиса. Только сегодня он немного волновался. Без малейшей иронии и не пытаясь понять причину.       — У тебя порядок, как в отеле! — выдала Забава вердикт, и Александр не понял, хорошо это или плохо. — Отвал башки! — Теперь понял. И рассмеялся, настолько комично любимая фраза Игоря звучала в её устах.       В первый день они ездили в «Город профессий» — большой интерактивный парк для детей, после чего Забава заявила, что станет ветеринаром. «Чтобы лечить зверюшек, — пояснила она, серьёзно насупив брови. — И Смурфика, если он заболеет. И ещё Маргошу, потому что она уже немножко старенькая». Потом во «Вкусно и точка» ели бургеры и запивали их клюквенным морсом. Александр не жаловал фастфуд, считал, что такая еда вредна, но «один раз можно». И позже в кинотеатре они продолжили «праздник желудка», взяв с собой на просмотр очередного «Мадагаскара» ведро карамельного попкорна.       — Завтра поедем инспектировать мои магазины, — пообещал Александр, поздно вечером сдавая Забаву бабушке. В гостинице не было нужды — Валентина Михайловна, Маргарита и Сергей Николаевич остановились в квартире Голденбергов на Крестовском, в десяти минутах ходьбы от его дома. — Будем с тобой пить газировку из винограда. Привезли из одного шато Франции специально для тебя.       Александр попросил свою секретаршу накидать список мест, куда можно сходить с ребёнком, но в итоге вычеркнул почти всё. Сам он не любил ни музеи, ни разные храмы-соборы, ни театры, поэтому кроме «Города профессий» оставил лишь Петропавловскую крепость, «Аврору» и Петергоф. Хотя сегодняшним утром отклонился от плана — не задумываясь о причинах, повёз Забаву завтракать в кафе «ЗингерЪ», а после они гуляли по дорожкам Казанского сквера. Забава держала Александра за руку, что-то рассказывала ему, и он, щурясь на солнце, кривил губы в усмешке, если какая-нибудь шаркающая мимо старушка умилялась: «Ах, какая же чудесная парочка!» На том месте, где он впервые увидел танцующую Алису, Александр остановился. И стоял долго, осознавая постепенно и с пугающей ясностью, что с того момента прошло восемь лет. Целая жизнь.       Больше «Авроры», Петергофа и газировки из французского шато Забаве понравилось, как разводят мосты. Александр подозревал, что красота и величественность зрелища тут ни при чём. Возможность погулять, когда всем детям положено спать, — вот, что её радовало. Это, и ещё перспектива ночевать не дома.       — А можно я сегодня останусь у тебя? — спросила Забава, когда этим вечером он завёз её к бабушке, чтобы подготовиться к ночной прогулке — немного отдохнуть и потеплее одеться.       Пожал плечами:       — Наверное, так будет разумно. Мы с тобой поздно вернёмся и, чтобы никого не будить…       — Я не буду спать и подожду тебя, моя звёздочка… — Валентина Михайловна погладила внучку по голове.       — Я хочу ночевать у Алекса! — топнула ногой звёздочка. — Я ночевала у тебя, у дедушки Юры, у дяди Ильи, у тёти Карины. И даже один разик у Ярославы… А у Алекса никогда не ночевала!       — К чему эти жертвы, ма? — Александр с насмешкой смотрел на столпившуюся у порога свиту Забавы.       — Но как вы будете спать… вместе?       — Зачем нам спать вместе? — удивился он. — У меня есть диван.       Ни Маргарита, ни Сергей Николаевич тактично не вмешивались, и Валентина Михайловна, не получив поддержки, больше не стала спорить — по-быстрому собрала сумку с вещами, попутно объясняя, чтобы они не забыли «почистить зубки», «переодеться в пижамку», и чтобы «не ходили босыми ножками по полу, а надевали вот эти тапочки».       — Разберёмся… — отмахнулся Александр от несущественного.       Для полночной вылазки он выбрал Дворцовый мост — его разводили раньше всех. Но на квартиру к нему они всё равно прибыли очень поздно, когда Забава уже основательно клевала носом.       — Ну, чем займёмся? — Александр наблюдал, как вовсю зевающая Забава всё осматривает, не забыв заглянуть в туалет и на лоджию, где стояли спортивные тренажёры. — Пресс будем качать?       — Лучше давай смотреть мультики!       — Тоже неплохая идея. До самого утра?       — До самого утра!       Однако ничего у них не вышло — Забава уснула буквально на второй минуте. Александр потоптался, примеряясь, как бы взять её с кровати на руки, чтобы перенести на диван и при этом не потревожить, и в итоге лёг туда сам. Диван в неразложенном виде был для него коротковат, но ворочался он недолго — за длинный, насыщенный событиями день тоже устал. Разбудили его всхлипы.       — Мамочка… мама, — хныкала Забава, — хочу к маме.       Поднялся, подошёл, присел рядом.       — Что случилось? Мама далеко. Зачем она тебе?       — Мне приснился страшный сон. Большой медведь обижал моего Смурфика. Я не могла прогнать медведя, потому что он большой. И ещё он очень громко рычал.       Волосы выбились из косы, которую Валентина Михайловна с любовью заплела внучке перед выходом. «Я послабее сделала, чтобы ночью головка отдыхала, — пояснила она. — А ты утром расчешешь её и сделаешь хвостик», — наказала Александру. Тот снова отмахнулся: «Разберёмся».       — Смурфик сам его прогнал. — Потянулся, убрал волосы с мокрого от слёз лица. — Он укусил медведя за нос, медведь заплакал и убежал. Ты слишком рано проснулась, поэтому не увидела.       Забава перестала всхлипывать, улыбнулась, потёрла глаза кулачками.       — Тогда давай пой мне песенку, чтобы я снова уснула.       — Какую ещё песенку? — Александр так и не привык к её странной логике и часто терялся. — Не выдумывай.       — Мне папочка всегда поёт, чтобы я быстрее уснула. Вот такую… — И она запела, смешно подвывая и фальшивя:

— Доченька, доченька, ангел ты мой, Спи, дорогая, ночь на дворе. Все твои тревоги я заберу с собой, Все твои печали я возьму себе.

      — Я не знаю такой песни. — Ему вдруг нестерпимо захотелось курить.       — Так выучи. — Забава насупилась.       — Давай завтра?       — Давай. — Она закрыла глаза и упала набок, будто её толкнули. И тут же засопела.       Одёрнув задравшуюся на животике пижаму, Александр укрыл Забаву одеялом, забрал с дивана свою подушку и лёг рядом. Потянулся с удовольствием, до хруста. Курить не перехотелось, и он вытащил из тумбочки пачку, достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Глянул на Забаву. Та дышала ровно, спокойно, приоткрыв рот. «Не родилась ещё та женщина, которая запретит мне курить в собственной постели», — говорил он друзьям, объясняя очередное расставание с очередной подружкой. Вздохнув, поднялся и пошёл на лоджию. И закрывая дверь плотнее, хмыкнул со смесью иронии и недоумения — получается, родилась?..       Утром он делал для Забавы сырники, как когда-то делал их для Алисы. Забава сидела в пижаме на том же стуле, подобрав под себя ноги, и пила молоко.       — Моя мамочка тоже жарит вкусненькие сырники, — вытерев молочные усы рукавом, похвасталась она.       Александр обернулся. В тот день он пошёл на кухню, чтобы приготовить для Алисы завтрак. Она увязалась следом, и он поинтересовался: «Будешь учить меня готовить? Или сама учиться?» «Даже не надейся, — ответила Алиса. — Я не умею готовить и не люблю. Поэтому, если ты увидишь меня у плиты, знай — я хочу тебя отравить».       — Твоя мама умеет готовить? — хмыкнул, не скрывая скепсиса.       — Ага! Мамочка не любит готовить еду. Она говорит, что только для своих любимок любит готовить. Это мы с папочкой!       — Вот как… — Он попытался определить своё отношение к услышанному. — И что же мама готовит?       — Сырники. И ещё макарошки. И борщ… — Забава поморщилась.       — Что? Невкусно?       Внимательно осмотрев потолок и стены, Забава кивнула:       — Вкусно! Папочка говорит, мамин борщ очень вкусный. Даже вкуснее, чем у бабушки Вали. Папочка всегда просит добавку, а потом пыхтит. Он говорит, что, если мамочка будет так вкусно готовить, он скоро будет толстый. А мамочка говорит, что это хорошо, что он будет толстый.       — О как. Это почему?       — Это чтобы на него не смотрели чужие тёти. Чтобы только мамочка смотрела.       — Ясно. А ты? Ты любишь борщ?       Забава опять отвела взгляд, чтобы изучить потолок и стены. В этот раз времени на поиски ответа ей потребовалось больше. Александр не торопил.       — А я… не очень. Он воняет… — Замявшись, она взглянула виновато и снова поморщилась.       — …варёной свёклой, — закончил Александр и тоже скривился.       — Фе-е-е! — протянули они одновременно. И расхохотались.       — А что ты любишь? — отсмеявшись, спросил он.       — Я люблю макарошки! С котлетками!       — Тогда, думаю, ты заценишь болоньезу…       — Чего?       — Это такие макарошки с… раздавленной котлетой. Чтобы легче было жевать. Сходим с тобой вечером в ресторан. Там есть озеро, где плавают белые и чёрные лебеди…       Восемь лет назад он водил в «Иль Лаго» Алису. И распускал перед ней хвост, как заправский павлин, — впечатлял разными удивительными фактами о винах, прочитал о них целую лекцию, рассказывал о своих поездках по винодельням. Ему льстило, как внимательно Алиса слушает. Как замирает, глядя в глаза, на губы, следит за его рукой, подносящей ко рту сигарету. Смеётся шуткам, вскидывает брови, ошеломлённая очередной историей.       Сейчас Александр смотрел на Забаву и в который раз поражался их сходству с Алисой. Причём это было не что-то явное и однозначное — не одинаковая форма губ, бровей или носа, не тот же цвет волос или разрез глаз, не родинка на том же месте. Сходство улавливалось в жестах, движениях, мимике. Забава так же, размышляя над ответом, пристально разглядывала потолок и стены; улыбалась с тем же милым лукавством, отчего на правой щеке появлялась ямочка; нетерпеливо заправляла за ухо лезшую в глаза прядь волос; волнуясь, покусывала нижнюю губу. Она даже на стуле сидела в той же позе, как тогда Алиса — подогнув под себя правую ногу.       И Александр вдруг задумался — был бы он против, если бы они обе сидели здесь? Мать и дочь. Сегодня, завтра, всегда. Смотрели на него, ожидая, пока он приготовит им завтрак. Улыбались. А он улыбался бы им в ответ…       — У тебя дым! Дым! — Забава махала руками, показывая пальцем ему за спину.       Александр кинулся к плите — сырники сгорели. Как и тогда.